После себя ничего живого не оставляют… Ох, такие разборы были. У них кровников по Москве — тьма.
— А с блатными как они?
— По-разному. В общак отстегивают Ростику исправно. Но по большому счету на них ни у кого управы нет. Их надо мочить всех поголовно.
— И чего не мочат?
— Пытались. И реутовские пытались — где они теперь?
— Тот разбор? — спросил Влад.
— Говорят, их.
Это был большой разбор несколько лет назад, когда от реутовской бригады под предводительством Гибона только пух и перья полетели. Тогда под Москвой на стрелке поубивали значительную часть бригады.
— И Леха Разбой пытался, — глаза Крошки затуманились воспоминаниями. — И что?
— И что?
— А ты не знаешь, где теперь Леха Разбой?
— В земле сырой.
— И никто не знает, где именно.
Главарь подмосковной группировки Леха Разбой прилетел из Америки. Облобызался с встречающими шофером и ближайшим помощником. Отбыл с ними из Шереметьева-2. И больше их никто не видел.
— Такие они крутые? — спросил Влад.
— Просто без тормозов. И надо сказать, у бригадира их котелок варит.
— Чем занимаются?
— Водкой занимались. Разборы были большие по этому поводу и в Подмосковье. И в Тульской области. Под ними работали сутенеры на Северо-Западе, но недолго. Дела эти — больше нервов, чем дохода. И бабки вышибали всегда по заказу.
— Где их искать?
— А кто знает… Хаты меняют. Не найдешь. Иначе давно бы прихлопнули.
Крошка больше ничего не мог рассказать.
— Вот что, братец кролик, тебе три дня, чтобы найти для меня какие-то концы — контакты ахтумских, люди, хаты.
— Да ты чего, — возмутился Крошка.
— И еще, — не замечая его возмущения, продолжил Влад, загибая пальцы на руке, — с кем у них в последнее время разборы были. По какому поводу… В общем, все нужно.
— Слушай…
— Крошка, три дня. Иначе ты меня сильно обидишь.
— Трудно с тобой, Бронепоезд.
— А кому сейчас легко? — Влад похлопал Крошку по плечу. — и еще, друг мой, не балуй. Ты понял, о чем я.
Крошка понял. Потому что уже не раз думал о том, как бы избавиться от опера, включая самое радикальное средство от этой занозы — удаление головы. Но еще понимал — никуда ему от него не деться. Это его крест.
— Слушай, Бронепоезд, а может, я тебе отвальные дам? — Крошка с надеждой посмотрел на оперативника. — Неплохо отбашляю. Тебе не нужно будет напрягаться, чего-то по заказу раскручивать. А…
— Крошка, у меня баксофобия.
— Чего?
— Я ненавижу большие деньги.
— 0-хо, — озадаченно произнес Крошка.
— И еще — Васек с Леликом твой «Барс» кинуть с кредитом хотят и на попку какого-то списать. Ты учти это.
— Правда, что ли? — взвился Крошка.
— Правда, — кивнул Влад, открывая дверцу и вылезая из машины.
— Э, давай побазарим. Это для меня не шутки, — заволновался Крошка.
С людей нельзя только требовать. Выгода от общения обязательно должна быть обоюдная. И тут Владу пришлась очень удачно информация, полученная недавно, что Крошку с его фирмой «Барс» хотят кинуть его же кореша.
— Через три дня продолжим, — пообещал Влад. — Когда принесешь в клювике весточку.
Теперь Крошка носом будет землю рыть, чтобы узнать остальное. Потому что дело с этим кредитом и правда нешуточное — башкой можно ответить.
Влад сел в свою машину. У него было еще несколько важных визитов.
— Чувствую, продашь ты меня, кровный брат, — пьяно всхлипнул однажды Хоша, когда руднянские гуляли в лечебном профилактории ликеро-водочного комбината.
Им прислуживала обернутая в простыню Галка — в последнее время Хоша перестал обращать на нее внимание, Художник — тоже, это ее злило, и она повисла на дяде Леше. Впрочем, старого мента женщины интересовали постольку-поскольку — он посвятил свою жизнь зеленому змию, и это было его главной любовью, но к Галке относился снисходительно, добро, как к дочке. Свою фирму по интимным услугам Галка держала в ежовых рукавицах и сделала из нее достаточно прибыльное предприятие. Сегодня она притащила в профилакторий своих лучших девиц, которые резали мясо и сервировали сейчас стол.
— Продашь, Художник, — повторил Хоша. — Но я тебя все равно люблю. Вот такой я хороший парень.
— Хоша, я таких шуток не понимаю.
— Не понимаешь, — Хоша икнул. — Ты много чего не понимаешь… Ты вообще стал непонятливым…
— Ладно. Это гнилой базар пошел, — Художник встал и стянул покрывало, — Пока.
— Сядь…
— Я пошел…
— Сядь, я сказал! — Хоша кивнул Брюсу, и тот подался вперед.
Шайтан напрягся и подбросил вилку — он знал, что этот инструмент может быть не хуже ножа.
— Ну, сел, — Художник устроился опять на лавку и завернулся в простыню.
— И не вставай, пока я не скажу. Когда я скажу, тогда можешь идти. А когда не скажу… — Хоша икнул, посмотрел на помощника со вполне трезвой, оформившейся ненавистью.
— В игры играем, да? — насмешливо посмотрел на него Художник. — Проспись, Хоша. У нас завтра серьезная встреча. Или отменим? — Он опять встал.
— Сядь!
Художник, не оборачиваясь, вышел. Шайтан внимательно посмотрел на присутствующих и вышел следом.
— Мальчики, ну зачем так, — начал было дядя Леша.
— А ты, старая шлюха, рот завари! — оборвал его резко Хоша.
Иногда на Хошу после таких выходок находило раскаяние, и он миг извиниться. Но не в этот раз. На следующий день он смотрел на Художника зверем. Однако проходившие в номере люкс гостиницы «Восход» переговоры с заезжими из Подмосковья клиентами по водке, на которых Гринберг просил его подстраховать, прошли успешно.
После переговоров Гринберг потащил Хошу и Художника в тихий, дорогой испанский ресторан «Андалузия».
— С вами приятно работать, господа, — Гринберг потер руки, глядя на заставленный деликатесами стол.
Он договорился по дешевке впаривать москвичам по три машины левой водки в неделю. Упиралось в то, как договорятся крыши. В Московской области давно основная часть торговли продуктами и спиртным подконтрольна преступным группировкам. Крыши договорились.
— Можно было бы дела куда крепче завернуть. Мешает Палубов, — вздохнул Гринберг. — Красный директор. Партбилет закопал на огороде, ждет, когда власть сменится. Устарел он, как паровоз. Ох, устарел. С ним становится трудно.
— Сильно трудно? — спросил Художник.
— Сильно. У него значительная часть акций. И авторитет. Но если директор отбывает в мир иной, ситуация кардинально меняется.
— Короче, ты хочешь прибрать завод, — кивнул Художник.
— Не весь же…
— Ну и аппетиты у тебя, водочных дел мастер.
— Истина простая — чем лучше мне, тем лучше вам, — добродушно улыбнулся Гринберг. — И наоборот.
— И ты для бодрости духа не прочь попьянствовать на поминках Палубова? — кивнул Хоша с пониманием.
— Звучит грубовато, — поморщился Гринберг.
— Понятно… Условия? Что мы, двое, будем иметь с этого? И начался торг. И торг, к удовлетворению обеих сторон, оказался удачным.
— Сегодня день конструктивных переговоров, — отметил довольно Гринберг. — Хотелось бы решить проблему до ноября.
— Решим, — заверил Хоша.
Когда, собравшись на хате, использовавшейся для сходняков, руднянские обсуждали план устранения директора ТОО «Эльбрус», Художник заметил:
— Надо аккуратно валить. Шуму будет много. Это не Боксер, а директор крупного завода. Тут властные интересы.
— Да какая к хренам разница? — махнул рукой Хоша.
— Лучше вообще все оформить как несчастный случай. Шайтан, это возможно? — обернулся Художник к своему приятелю.
— Очень трудно, — протянул Шайтан.
— Чего, страшно, Шайтан, да? — осклабился Брюс.
— А я отвык бояться. Ты бы дерьмо ложкой жрал там, где я побывал, — скучающе, прозрачными глазами уставился на Брюса Шайтан.
— Ладно, хва, — поднял примирительно руку Художник. — Так как, Шайтан?
— При чем тут Шайтан? — вдруг раздраженно воскликнул Хоша. — Художник, ты что тут поручения раздаешь? Художник только пожал плечами и замолчал.
— Брюс, ты что думаешь? — спросил Хоша. Тот пожал плечами и произнес бесшабашно:
— А что тут думать? Чего мы, какого-то козла не завалим? Ха…
— Неделю вам. Двенадцать тысяч зелени.
— Они завалят не тело, а дело, — негромко произнес Художник.
— Вы одни здесь доки. А остальные так, фраера необученные, — со злостью произнес Хоша. — Так?
— Да нет. Пускай работают, — пожал плечами Художник. — Они парни реактивные.
— Гы, — ухмыльнулся Башня. Все произошло так, как и ожидал Художник. Башня и Брюс не нашли ничего лучшего, как взять два автомата и четыре магазина, прихватили с собой еще одного, такого же отвязного, как и они сами, по кличке Стручок. И отправились чинить не праведный суд.
Было известно, что к престижному дому на улице Ворошилова утром подъезжает серая «Шкода». Охранник поднимается наверх, спускается с директором «Эльбруса» вниз. И последний едет на завод ударно трудиться и заливать область водкой.
То утро ничем не отличалось от других таких же. Охранник, привычно прикрывая Палубова, оглядываясь, вышел из подъезда. Тут и вырулила из-за угла машина с веселыми киллерами.
Застрекотал автомат.
Шофер «Шкоды» вывалился из машины, схоронился за ней. Охранник, оттолкнув Палубова, простреленный, рухнул на асфальт. А директор, не задетый пулями, кинулся обратно в подъезд. Он успел распахнуть дверь, когда его настигли пули. Стручок ринулся за ним добивать, тут водитель «Шкоды» из-за своей машины и всадил в него пулю, после чего открыл по киллерам стрельбу.
Стручок сумел добежать до «жигуля», который они угнали только что, и ввалился на сиденье. Башня рванул машину вперед, а Брюс высадил весь магазин в отстреливающегося шофера, но так ни разу и не попал.
«Жигули» вырвались, как ошпаренный мул, со двора и, резко набирая скорость, устремились по улице Ворошилова, сбив бабку с авоськами.
На миг повисла тишина. А потом подъезд огласил страшный вопль. Пятнадцатилетняя дочка директора, распахнув дверь на звонок, увидела свалившегося на пороге отца.
Брюс и Башня вернулись в полуразвалившийся домик на окраине города, который снимала команда для разных деликатных дел, где их ждали Художник и Хоша. Они притащили с собой находившегося в полубессознательном состоянии Стручка, иногда разум у того прояснялся и он хрипел:
— Врача, братаны… Умираю… Плохо, больно… Пожалуйста.
— Так получилось, да… Случайность, — возбужденно бормотал Брюс.
— Случайность? — усмехнулся Художник.
— Ну… не всегда же получается… Охранники очень быстрые оказались, да.
Хоша зло посмотрел на него. Его тоже уже начинали доставать залеты этой парочки.
— Хреново, — произнес он.
Тут на сотовый Художника позвонил Гринберг. Водочный заправила истошно кричал, нисколько не стесняясь, зная, что сотовые телефоны не прослушиваются.
— Он жив! Понимаешь, жив!
— Понимаю.
— И говорить начнет! У его палаты двое ментов!
— Ничего, решим проблему, — сказал Художник и отключил телефон. — Гринберг в гневе.
— И чего? — спросил Хоша.
— Говорит, что директор жив.
Хоша повернулся к покрасневшему Брюсу:
— Ты говорил, что он мертв.
— Может, ранили.
— Бабки с вас снимаются, придурки! — воскликнул Хоша и ударил ладонью о ладонь. — Что делать?
— Надо разузнать ситуацию, — сказал Художник. Он сел в машину и отправился на разведку. К вечеру расклад был ясен.
— Два омоновца у палаты. Сам Палубов пока в сознание не пришел, — сообщил он Хоше.
— Кто сказал?
— Клистер.
Клистер был своим человеком в горбольнице — один из врачей, кто оказывал команде услуги — выковыривал у ребят пули после перестрелки.
— Он не подъедет Стручка посмотреть? — осведомился Хоша.
— Обещал… Надо доводить дело до конца, — сказал Хоша.
— Как?
— Надо думать… Только Брюса и его оруженосцев к этому не подпускать. Им только в «зарницу» играть, дуракам…
Клистир подъехал в дом вечером. Осмотрел Стручка и заключил:
— Плохо дело. Его бы в стационар надо.
— Хорошо, — Хоша протянул ему деньги. Когда Клистер уехал, Художник сказал:
— Стручка надо кончать.
— Надо, — кивнул Хоша.
— Пусть кто заварил кашу, те и кончают…
Брюс, услышав, что надо кончить кореша, резко воспротивился:
— Не я! Стручок, он же… Это братан настоящий! Верный братан! Нет!
— Брюс, ты виноват, — спокойно произнес Художник. — А вину надо заглаживать.
Брюс сглотнул. Потом вынул пистолет.
— Ты стрелять будешь? — спросил Художник.
— Ну…
— Брюс, так не делается. Ты переполошишь соседей. На, — протянул Художник ему подушку. Брюс потряс головой.
— Что, привык из пистолета шмалять, чистоплюй! А ты ножом поработай! Но подушкой чище, — Художник протянул ладонь, и Брюс с неохотой отдал ему пистолет.
— Я так не могу, — воскликнул он.
Художник передернул затвор, невзначай направил ствол ему в лоб и улыбнулся змеино.
Брюс, шатаясь, пошел в соседнюю комнату. Не было его долго. Наконец он появился и выдавил:
— Сделано…
Теперь надо было решать, что делать с директором. Можно зашвырнуть в его палату гранату. Можно проникнуть в палату через окно. Можно заскочить в коридор, расстрелять омоновцев… Варианты были один другого хуже. А время подпирало…
Но утром позвонил Клистир и сообщил:
— У нас несчастье.
— Что?
— Умер Палубов.
— Вот ведь судьба какая, — сказал Художник. — Ну давай…
После этого Художник нащелкал номер Гринберга.
— Дела на поправку идут.
— Что?! — воскликнул замдиректора по коммерческой части «Эльбруса».
— Проблема решена.
— Как?!
— Остап Бендер говаривал — у нас длинные руки. Решили-и все, — Художник отключил телефон, положил трубку перед собой и только тогда перевел дыхание. Хорошо, когда проблемы решаются сами собой. И плохо, когда их делают тебе те, кто должен помогать их решать.
Художник физически ощущал, что в команде близилось время внутреннего разбора. И дядя Леша, который все замечал и все понимал, сказал однажды, когда они остались с глазу на глаз за бутылочкой джина:
— Художник, у тебя остается месяц-два. Они тебя похоронят.
— А тебя? — исподлобья посмотрел на него Художник.
— Я-то тварь безобидная и полезная… Но, может, и меня. Так что думай.
— Я и думаю…
Для себя Художник пока твердо решил стараться не подставлять спину и не есть из рук Хоши. И не появляться нигде без Шайтана.
После встречи с Крошкой предстояло еще важное рандеву. В переулках за метро «Шаболовская» Влад встретился со старшим лейтенантом Балабиным. Тот опасливо озирался, когда садился в машину. Устроился на переднем сиденье, втиснул папку между сиденьями.
— Да чего трясешься? — насмешливо спросил Влад.
— Есть причины, — недовольно произнес Балабин. — По-моему, о тебе не забыли. Какой-то гнилью тут все сильнее несет.
— Что за гниль? — заинтересовался Влад.
— Нам негласно посоветовали меньше общаться с бывшими сотрудниками, которые сейчас работают неизвестно где и неизвестно на кого.
— Имели в виду, конечно, меня, — улыбнулся Влад.
— А кого же еще?
— И от кого шорох весь?
— От Ломова.
— Ага.
— Ломов вообще насторожился, когда я сказал о тебе, что ты не за дело пострадал.
— Любопытно, что он имеет против меня?
— Та каша все кипит.
— Политик не успокоится?
— Наступил ты ему на мозоль… Ну а Лом, ты знаешь, сейчас он начальник отделения.
— Дослужился.
— Ну да, — скривился недовольно Балабин. — И теперь он самый правильный. Выслуживается, как только может. По отношению к руководству — постоянно стойка по команде «служить». Ну, а по отношению к нам рык по команде «фас» отрабатывает. Что с людьми власть делает, — произнес он обиженно. — Мужик как мужик был. А как дорвался до власти, сразу другим человеком стал.
— Ты Лома плохо знаешь. Он всегда таким был. Просто косил под своего парня.
— Влад, ознакомься с материалами, — Балабин погладил пальцами папку, с которой ему не хотелось расставаться. — Потом лучше уничтожь. Мне спокойнее будет.
— Обязательно… Ну что, старлей, бывай, — Влад протянул ему свою широченную ладонь.
— Бывай, — Балабин вяло пожал руку. Держался с Владом он как-то отстранение, как общаются с тяжело больными, безнадежными людьми — с жалостью и состраданием. Хотя ничего особенного не произошло. Просто переехал опера политический бульдозер.
Еще одна встреча намечалась с Гурьяновым. Они договорились встретиться у дома Влада и в спокойной обстановке, без шатающейся рядом по квартире Вики, обсудить положение.
Влад жил в двухкомнатной квартире в Кунцево. Странно, но когда ушла Люся с ее несносным характером, он вдруг ощутил глухую пустоту. Дом стал немножко чужим.
Влад заехал на тротуар перед домом. Вышел из машины. Снял дворники, дабы не вводить в искушение слабые души.
И услышал:
— Ложись, старшина!
По привычке, как много лет назад, в Афгане, заслышав этот голос, он рухнул на землю. Тут послышался грохот и пулями разнесло телефонную будку за его спиной.
Башня и Брюс гудели. Гудели так, что запирай ворота. Они сорвались с катушек полностью. Художник попытался их достать по одной срочной проблеме, но телефоны не отвечали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— А с блатными как они?
— По-разному. В общак отстегивают Ростику исправно. Но по большому счету на них ни у кого управы нет. Их надо мочить всех поголовно.
— И чего не мочат?
— Пытались. И реутовские пытались — где они теперь?
— Тот разбор? — спросил Влад.
— Говорят, их.
Это был большой разбор несколько лет назад, когда от реутовской бригады под предводительством Гибона только пух и перья полетели. Тогда под Москвой на стрелке поубивали значительную часть бригады.
— И Леха Разбой пытался, — глаза Крошки затуманились воспоминаниями. — И что?
— И что?
— А ты не знаешь, где теперь Леха Разбой?
— В земле сырой.
— И никто не знает, где именно.
Главарь подмосковной группировки Леха Разбой прилетел из Америки. Облобызался с встречающими шофером и ближайшим помощником. Отбыл с ними из Шереметьева-2. И больше их никто не видел.
— Такие они крутые? — спросил Влад.
— Просто без тормозов. И надо сказать, у бригадира их котелок варит.
— Чем занимаются?
— Водкой занимались. Разборы были большие по этому поводу и в Подмосковье. И в Тульской области. Под ними работали сутенеры на Северо-Западе, но недолго. Дела эти — больше нервов, чем дохода. И бабки вышибали всегда по заказу.
— Где их искать?
— А кто знает… Хаты меняют. Не найдешь. Иначе давно бы прихлопнули.
Крошка больше ничего не мог рассказать.
— Вот что, братец кролик, тебе три дня, чтобы найти для меня какие-то концы — контакты ахтумских, люди, хаты.
— Да ты чего, — возмутился Крошка.
— И еще, — не замечая его возмущения, продолжил Влад, загибая пальцы на руке, — с кем у них в последнее время разборы были. По какому поводу… В общем, все нужно.
— Слушай…
— Крошка, три дня. Иначе ты меня сильно обидишь.
— Трудно с тобой, Бронепоезд.
— А кому сейчас легко? — Влад похлопал Крошку по плечу. — и еще, друг мой, не балуй. Ты понял, о чем я.
Крошка понял. Потому что уже не раз думал о том, как бы избавиться от опера, включая самое радикальное средство от этой занозы — удаление головы. Но еще понимал — никуда ему от него не деться. Это его крест.
— Слушай, Бронепоезд, а может, я тебе отвальные дам? — Крошка с надеждой посмотрел на оперативника. — Неплохо отбашляю. Тебе не нужно будет напрягаться, чего-то по заказу раскручивать. А…
— Крошка, у меня баксофобия.
— Чего?
— Я ненавижу большие деньги.
— 0-хо, — озадаченно произнес Крошка.
— И еще — Васек с Леликом твой «Барс» кинуть с кредитом хотят и на попку какого-то списать. Ты учти это.
— Правда, что ли? — взвился Крошка.
— Правда, — кивнул Влад, открывая дверцу и вылезая из машины.
— Э, давай побазарим. Это для меня не шутки, — заволновался Крошка.
С людей нельзя только требовать. Выгода от общения обязательно должна быть обоюдная. И тут Владу пришлась очень удачно информация, полученная недавно, что Крошку с его фирмой «Барс» хотят кинуть его же кореша.
— Через три дня продолжим, — пообещал Влад. — Когда принесешь в клювике весточку.
Теперь Крошка носом будет землю рыть, чтобы узнать остальное. Потому что дело с этим кредитом и правда нешуточное — башкой можно ответить.
Влад сел в свою машину. У него было еще несколько важных визитов.
— Чувствую, продашь ты меня, кровный брат, — пьяно всхлипнул однажды Хоша, когда руднянские гуляли в лечебном профилактории ликеро-водочного комбината.
Им прислуживала обернутая в простыню Галка — в последнее время Хоша перестал обращать на нее внимание, Художник — тоже, это ее злило, и она повисла на дяде Леше. Впрочем, старого мента женщины интересовали постольку-поскольку — он посвятил свою жизнь зеленому змию, и это было его главной любовью, но к Галке относился снисходительно, добро, как к дочке. Свою фирму по интимным услугам Галка держала в ежовых рукавицах и сделала из нее достаточно прибыльное предприятие. Сегодня она притащила в профилакторий своих лучших девиц, которые резали мясо и сервировали сейчас стол.
— Продашь, Художник, — повторил Хоша. — Но я тебя все равно люблю. Вот такой я хороший парень.
— Хоша, я таких шуток не понимаю.
— Не понимаешь, — Хоша икнул. — Ты много чего не понимаешь… Ты вообще стал непонятливым…
— Ладно. Это гнилой базар пошел, — Художник встал и стянул покрывало, — Пока.
— Сядь…
— Я пошел…
— Сядь, я сказал! — Хоша кивнул Брюсу, и тот подался вперед.
Шайтан напрягся и подбросил вилку — он знал, что этот инструмент может быть не хуже ножа.
— Ну, сел, — Художник устроился опять на лавку и завернулся в простыню.
— И не вставай, пока я не скажу. Когда я скажу, тогда можешь идти. А когда не скажу… — Хоша икнул, посмотрел на помощника со вполне трезвой, оформившейся ненавистью.
— В игры играем, да? — насмешливо посмотрел на него Художник. — Проспись, Хоша. У нас завтра серьезная встреча. Или отменим? — Он опять встал.
— Сядь!
Художник, не оборачиваясь, вышел. Шайтан внимательно посмотрел на присутствующих и вышел следом.
— Мальчики, ну зачем так, — начал было дядя Леша.
— А ты, старая шлюха, рот завари! — оборвал его резко Хоша.
Иногда на Хошу после таких выходок находило раскаяние, и он миг извиниться. Но не в этот раз. На следующий день он смотрел на Художника зверем. Однако проходившие в номере люкс гостиницы «Восход» переговоры с заезжими из Подмосковья клиентами по водке, на которых Гринберг просил его подстраховать, прошли успешно.
После переговоров Гринберг потащил Хошу и Художника в тихий, дорогой испанский ресторан «Андалузия».
— С вами приятно работать, господа, — Гринберг потер руки, глядя на заставленный деликатесами стол.
Он договорился по дешевке впаривать москвичам по три машины левой водки в неделю. Упиралось в то, как договорятся крыши. В Московской области давно основная часть торговли продуктами и спиртным подконтрольна преступным группировкам. Крыши договорились.
— Можно было бы дела куда крепче завернуть. Мешает Палубов, — вздохнул Гринберг. — Красный директор. Партбилет закопал на огороде, ждет, когда власть сменится. Устарел он, как паровоз. Ох, устарел. С ним становится трудно.
— Сильно трудно? — спросил Художник.
— Сильно. У него значительная часть акций. И авторитет. Но если директор отбывает в мир иной, ситуация кардинально меняется.
— Короче, ты хочешь прибрать завод, — кивнул Художник.
— Не весь же…
— Ну и аппетиты у тебя, водочных дел мастер.
— Истина простая — чем лучше мне, тем лучше вам, — добродушно улыбнулся Гринберг. — И наоборот.
— И ты для бодрости духа не прочь попьянствовать на поминках Палубова? — кивнул Хоша с пониманием.
— Звучит грубовато, — поморщился Гринберг.
— Понятно… Условия? Что мы, двое, будем иметь с этого? И начался торг. И торг, к удовлетворению обеих сторон, оказался удачным.
— Сегодня день конструктивных переговоров, — отметил довольно Гринберг. — Хотелось бы решить проблему до ноября.
— Решим, — заверил Хоша.
Когда, собравшись на хате, использовавшейся для сходняков, руднянские обсуждали план устранения директора ТОО «Эльбрус», Художник заметил:
— Надо аккуратно валить. Шуму будет много. Это не Боксер, а директор крупного завода. Тут властные интересы.
— Да какая к хренам разница? — махнул рукой Хоша.
— Лучше вообще все оформить как несчастный случай. Шайтан, это возможно? — обернулся Художник к своему приятелю.
— Очень трудно, — протянул Шайтан.
— Чего, страшно, Шайтан, да? — осклабился Брюс.
— А я отвык бояться. Ты бы дерьмо ложкой жрал там, где я побывал, — скучающе, прозрачными глазами уставился на Брюса Шайтан.
— Ладно, хва, — поднял примирительно руку Художник. — Так как, Шайтан?
— При чем тут Шайтан? — вдруг раздраженно воскликнул Хоша. — Художник, ты что тут поручения раздаешь? Художник только пожал плечами и замолчал.
— Брюс, ты что думаешь? — спросил Хоша. Тот пожал плечами и произнес бесшабашно:
— А что тут думать? Чего мы, какого-то козла не завалим? Ха…
— Неделю вам. Двенадцать тысяч зелени.
— Они завалят не тело, а дело, — негромко произнес Художник.
— Вы одни здесь доки. А остальные так, фраера необученные, — со злостью произнес Хоша. — Так?
— Да нет. Пускай работают, — пожал плечами Художник. — Они парни реактивные.
— Гы, — ухмыльнулся Башня. Все произошло так, как и ожидал Художник. Башня и Брюс не нашли ничего лучшего, как взять два автомата и четыре магазина, прихватили с собой еще одного, такого же отвязного, как и они сами, по кличке Стручок. И отправились чинить не праведный суд.
Было известно, что к престижному дому на улице Ворошилова утром подъезжает серая «Шкода». Охранник поднимается наверх, спускается с директором «Эльбруса» вниз. И последний едет на завод ударно трудиться и заливать область водкой.
То утро ничем не отличалось от других таких же. Охранник, привычно прикрывая Палубова, оглядываясь, вышел из подъезда. Тут и вырулила из-за угла машина с веселыми киллерами.
Застрекотал автомат.
Шофер «Шкоды» вывалился из машины, схоронился за ней. Охранник, оттолкнув Палубова, простреленный, рухнул на асфальт. А директор, не задетый пулями, кинулся обратно в подъезд. Он успел распахнуть дверь, когда его настигли пули. Стручок ринулся за ним добивать, тут водитель «Шкоды» из-за своей машины и всадил в него пулю, после чего открыл по киллерам стрельбу.
Стручок сумел добежать до «жигуля», который они угнали только что, и ввалился на сиденье. Башня рванул машину вперед, а Брюс высадил весь магазин в отстреливающегося шофера, но так ни разу и не попал.
«Жигули» вырвались, как ошпаренный мул, со двора и, резко набирая скорость, устремились по улице Ворошилова, сбив бабку с авоськами.
На миг повисла тишина. А потом подъезд огласил страшный вопль. Пятнадцатилетняя дочка директора, распахнув дверь на звонок, увидела свалившегося на пороге отца.
Брюс и Башня вернулись в полуразвалившийся домик на окраине города, который снимала команда для разных деликатных дел, где их ждали Художник и Хоша. Они притащили с собой находившегося в полубессознательном состоянии Стручка, иногда разум у того прояснялся и он хрипел:
— Врача, братаны… Умираю… Плохо, больно… Пожалуйста.
— Так получилось, да… Случайность, — возбужденно бормотал Брюс.
— Случайность? — усмехнулся Художник.
— Ну… не всегда же получается… Охранники очень быстрые оказались, да.
Хоша зло посмотрел на него. Его тоже уже начинали доставать залеты этой парочки.
— Хреново, — произнес он.
Тут на сотовый Художника позвонил Гринберг. Водочный заправила истошно кричал, нисколько не стесняясь, зная, что сотовые телефоны не прослушиваются.
— Он жив! Понимаешь, жив!
— Понимаю.
— И говорить начнет! У его палаты двое ментов!
— Ничего, решим проблему, — сказал Художник и отключил телефон. — Гринберг в гневе.
— И чего? — спросил Хоша.
— Говорит, что директор жив.
Хоша повернулся к покрасневшему Брюсу:
— Ты говорил, что он мертв.
— Может, ранили.
— Бабки с вас снимаются, придурки! — воскликнул Хоша и ударил ладонью о ладонь. — Что делать?
— Надо разузнать ситуацию, — сказал Художник. Он сел в машину и отправился на разведку. К вечеру расклад был ясен.
— Два омоновца у палаты. Сам Палубов пока в сознание не пришел, — сообщил он Хоше.
— Кто сказал?
— Клистер.
Клистер был своим человеком в горбольнице — один из врачей, кто оказывал команде услуги — выковыривал у ребят пули после перестрелки.
— Он не подъедет Стручка посмотреть? — осведомился Хоша.
— Обещал… Надо доводить дело до конца, — сказал Хоша.
— Как?
— Надо думать… Только Брюса и его оруженосцев к этому не подпускать. Им только в «зарницу» играть, дуракам…
Клистир подъехал в дом вечером. Осмотрел Стручка и заключил:
— Плохо дело. Его бы в стационар надо.
— Хорошо, — Хоша протянул ему деньги. Когда Клистер уехал, Художник сказал:
— Стручка надо кончать.
— Надо, — кивнул Хоша.
— Пусть кто заварил кашу, те и кончают…
Брюс, услышав, что надо кончить кореша, резко воспротивился:
— Не я! Стручок, он же… Это братан настоящий! Верный братан! Нет!
— Брюс, ты виноват, — спокойно произнес Художник. — А вину надо заглаживать.
Брюс сглотнул. Потом вынул пистолет.
— Ты стрелять будешь? — спросил Художник.
— Ну…
— Брюс, так не делается. Ты переполошишь соседей. На, — протянул Художник ему подушку. Брюс потряс головой.
— Что, привык из пистолета шмалять, чистоплюй! А ты ножом поработай! Но подушкой чище, — Художник протянул ладонь, и Брюс с неохотой отдал ему пистолет.
— Я так не могу, — воскликнул он.
Художник передернул затвор, невзначай направил ствол ему в лоб и улыбнулся змеино.
Брюс, шатаясь, пошел в соседнюю комнату. Не было его долго. Наконец он появился и выдавил:
— Сделано…
Теперь надо было решать, что делать с директором. Можно зашвырнуть в его палату гранату. Можно проникнуть в палату через окно. Можно заскочить в коридор, расстрелять омоновцев… Варианты были один другого хуже. А время подпирало…
Но утром позвонил Клистир и сообщил:
— У нас несчастье.
— Что?
— Умер Палубов.
— Вот ведь судьба какая, — сказал Художник. — Ну давай…
После этого Художник нащелкал номер Гринберга.
— Дела на поправку идут.
— Что?! — воскликнул замдиректора по коммерческой части «Эльбруса».
— Проблема решена.
— Как?!
— Остап Бендер говаривал — у нас длинные руки. Решили-и все, — Художник отключил телефон, положил трубку перед собой и только тогда перевел дыхание. Хорошо, когда проблемы решаются сами собой. И плохо, когда их делают тебе те, кто должен помогать их решать.
Художник физически ощущал, что в команде близилось время внутреннего разбора. И дядя Леша, который все замечал и все понимал, сказал однажды, когда они остались с глазу на глаз за бутылочкой джина:
— Художник, у тебя остается месяц-два. Они тебя похоронят.
— А тебя? — исподлобья посмотрел на него Художник.
— Я-то тварь безобидная и полезная… Но, может, и меня. Так что думай.
— Я и думаю…
Для себя Художник пока твердо решил стараться не подставлять спину и не есть из рук Хоши. И не появляться нигде без Шайтана.
После встречи с Крошкой предстояло еще важное рандеву. В переулках за метро «Шаболовская» Влад встретился со старшим лейтенантом Балабиным. Тот опасливо озирался, когда садился в машину. Устроился на переднем сиденье, втиснул папку между сиденьями.
— Да чего трясешься? — насмешливо спросил Влад.
— Есть причины, — недовольно произнес Балабин. — По-моему, о тебе не забыли. Какой-то гнилью тут все сильнее несет.
— Что за гниль? — заинтересовался Влад.
— Нам негласно посоветовали меньше общаться с бывшими сотрудниками, которые сейчас работают неизвестно где и неизвестно на кого.
— Имели в виду, конечно, меня, — улыбнулся Влад.
— А кого же еще?
— И от кого шорох весь?
— От Ломова.
— Ага.
— Ломов вообще насторожился, когда я сказал о тебе, что ты не за дело пострадал.
— Любопытно, что он имеет против меня?
— Та каша все кипит.
— Политик не успокоится?
— Наступил ты ему на мозоль… Ну а Лом, ты знаешь, сейчас он начальник отделения.
— Дослужился.
— Ну да, — скривился недовольно Балабин. — И теперь он самый правильный. Выслуживается, как только может. По отношению к руководству — постоянно стойка по команде «служить». Ну, а по отношению к нам рык по команде «фас» отрабатывает. Что с людьми власть делает, — произнес он обиженно. — Мужик как мужик был. А как дорвался до власти, сразу другим человеком стал.
— Ты Лома плохо знаешь. Он всегда таким был. Просто косил под своего парня.
— Влад, ознакомься с материалами, — Балабин погладил пальцами папку, с которой ему не хотелось расставаться. — Потом лучше уничтожь. Мне спокойнее будет.
— Обязательно… Ну что, старлей, бывай, — Влад протянул ему свою широченную ладонь.
— Бывай, — Балабин вяло пожал руку. Держался с Владом он как-то отстранение, как общаются с тяжело больными, безнадежными людьми — с жалостью и состраданием. Хотя ничего особенного не произошло. Просто переехал опера политический бульдозер.
Еще одна встреча намечалась с Гурьяновым. Они договорились встретиться у дома Влада и в спокойной обстановке, без шатающейся рядом по квартире Вики, обсудить положение.
Влад жил в двухкомнатной квартире в Кунцево. Странно, но когда ушла Люся с ее несносным характером, он вдруг ощутил глухую пустоту. Дом стал немножко чужим.
Влад заехал на тротуар перед домом. Вышел из машины. Снял дворники, дабы не вводить в искушение слабые души.
И услышал:
— Ложись, старшина!
По привычке, как много лет назад, в Афгане, заслышав этот голос, он рухнул на землю. Тут послышался грохот и пулями разнесло телефонную будку за его спиной.
Башня и Брюс гудели. Гудели так, что запирай ворота. Они сорвались с катушек полностью. Художник попытался их достать по одной срочной проблеме, но телефоны не отвечали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31