Зачем-то вытер о полотнище знамени руки. Вышел из-за стола. Подошел к окнам, приспустил фалды французских занавесок. Повернулся спиной к телевизору и тихо попросил:
— Включай.
На экране на несколько темноватом фоне мелькнули лица Светика и Маринки. Константин Опиевич приник к телевизору. Лимон прохаживался по кабинету. Спрятал лимонку обратно в карман. Старался не шуметь, чтобы не отвлекать заместителя от просмотра. Очень скоро изображение оборвалось.
Константин Опиевич продолжал смотреть на продольные бегущие полосы в надежде хоть на мгновение еще раз увидеть любимые лица. Лимон похлопал его по плечу:
— Кино закончено.
Константин Опиевич безучастно кивнул головой, глубоко втянутой в плечи, и, грузно покачиваясь, перебрался за свой стол. Лимон решил дать ему время осмыслить увиденное. На какие-либо рискованные действия Константин Опиевич теперь был явно не способен. Из подавленного состояния Лимон решил вывести его сочувственным тоном:
— Не все так плохо, Поль. Наоборот, одна подпись — и семья заживет в сто раз лучше теперешнего. Поверь мне. Я пришел с добром.
Константин Опиевич, не поднимая глаз, без всякой угрозы твердо произнес:
— Сейчас я вызову охрану, и тебя арестуют.
Лимон улыбнулся:
— Такие действия совершают без предупреждения. Потом, мы так не договаривались. Надеюсь, ты заметил будильник, поставленный мною на электрокамин? Прокрути еще разок. Повнимательнее посмотри, на который час запланирован звонок. Механизм сработает минута в минуту.
— Нет! — вдруг что есть мочи заорал Константин Опиевич и забарабанил кулаками по столу. Но тут же смолк, испугавшись собственного крика.
Подошел к телевизору и снова полностью просмотрел пленку. Огромный примитивный будильник был поставлен на 17.00.
— К тому же открыть баньку невозможно. Код известен только мне, — продолжил как ни в чем не бывало Лимон. — Не стоит тратить время на глупости. Я предусмотрел все. Ты рискуешь жизнью своей семьи, а я — собственной. Поэтому лучше нам всем быть здоровенькими.
Константин Опиевич ничего не ответил. Он мотался по кабинету из угла в угол.
— Позвони жене, посоветуйся, — предложил Лимон. Константин Опиевич замер. С негодованием поглядел на рэкетира.
— Да-да. Туда позвонить можно, а оттуда без меня нельзя. Хотя на твоем месте я бы не торопился. Стоит спокойно обсудить детали, договориться. А уж потом утешать перепуганных девочек.
Заместитель вице-премьера сел за свой стол и попросил документы.
Лимон протянул приготовленные листы. Константин Опиевич делал неимоверные усилия, чтобы сосредоточиться на их изучении. Лимон разглядывал обманутого мужа и не понимал, зачем Светику еще изменять с охранником. Солидный муж. Почти без седины. С залысинами. Невысокий, но крепкий. Крупный нос, широкий лоб, решительный подбородок, казалось бы, специально созданы для массивной роговой оправы очков. Все словно вылеплено из одного куска глины несколько красноватого цвета. Пьет небось, решил Лимон. Константин Опиевич отложил бумаги.
— Вы предлагаете мне подписать собственной рукой себе смертный приговор?
— Ну, до этого не дойдет. Хотя неприятности неизбежны. Получишь выговор. В крайнем случае подашь в отставку. Тоже невелика беда. Все равно вас всех скоро в шею вытолкают отсюда. Криминал тебе не пришьют. Алиби стопроцентное: жена и ребенок в заложниках. А чтобы не умер с голода, когда отсюда попрут, я твоей жене в Маринкином рюкзачке оставил четверть миллиона «зеленых». Твоя подпись стоит этих денег. Подписывай. Чартерный рейс откладывать нельзя. Через три часа самолет должен взлететь.
— Это невозможно, — почти искренне возразил Константин Опиевич.
— В этой стране все возможно.
— Тут стратегическое сырье. Нужно согласие Министерства безопасности.
— Слушай, заместитель, не вешай мне лапшу на уши. По документам мы отправляем образцы для анализа с обязательным возвратом. Твоя подпись — гарант.
— Таможня не пропустит.
— Согласуй. За то и платим.
— А давай так. Едем сейчас вместе, освобождаем Светлану Дмитриевну и Маринку, ты забираешь валюту, а я никому не сообщаю.
Лимон пожал плечами, сел в кресло, посмотрел на часы и постучал по ним пальцем:
— В твоем распоряжении не вагон времени. В 17.01 спорить будет не о чем.
Константин Опиевич изменился в лице. Подбородок задрожал. Очки запрыгали, как живые. Быстрым жестом он их снял. И Лимон увидел совсем другого человека. Беспомощные близорукие глаза, слишком широко расставленные, придавали лицу выражение дебильности. Губы увлажнились. От его уверенности в себе не осталось и следа. Он сидел, крутил руками очки и бессмысленно смотрел в никуда.
— Не впадай в истерику. Прими как должное. С каждым может случиться. Тебе еще повезло. Я же не собираюсь взрывать твою дочь. Или жену.
Наоборот, еще деньги даю. Криминала нет. Все продумано. Я специально угнал «скорую помощь», устроил легкую аварию при похищении, сейчас гаишники уже раскручивают это дело. Банька заминирована по науке. Менты содрогнутся, когда будут открывать. Тебя никто не осудит. Подписывай.
— Можно, я выпью коньяку? — неожиданно спросил заместитель.
— Валяй по сто грамм на брата. Константин Опиевич отправился в комнату отдыха. Лимон — за ним. Расположившись в мягких югославских креслах, они молча отхлебывали коньяк из хрустальных рюмок, сужающихся кверху.
— Значит, все предусмотрели, — задумчиво произнес Константин Опиевич. — А международная огласка? Шум, санкции? Да вашу фирму в порошок сотрут.
— Сотрут. Если найдут. Думаю, ее уже не существует. А потом — ты слишком мрачно смотришь на события.
— А ты безрассудно. Тобой займутся лучшие кадры старого КГБ. От них не уйдешь.
— Не переживай. Есть силы помощнее твоих сыщиков.
— Не боишься?
— Нет.
Константин Опиевич задумался. Он уже водрузил на нос очки, и лицо снова приобрело начальственно-впечатляющее выражение. Зато Лимон больше не удивлялся тому, что Светик изменяет мужу со спортсменом. Должно быть, коньяк придал заместителю решительности и мужественности. Он по-деловому поинтересовался:
— В случае, если тебя возьмут, ты сообщишь о валюте?
— Никогда. Любой сговор только усугубляет статью.
— Тогда я пойду позвоню? — с. опаской спросил Константин Опиевич.
Лимон протянул ему листок с номером телефона. Заместитель вышел в кабинет. Лимон с удовольствием закурил. Эта семейка четверть миллиона из рук не выпустит. Он не ошибся. Вернулся Константин Опиевич заметно повеселевший.
— Вы не могли бы моего помощника ударить чем-нибудь тяжелым по голове. Чтобы натурально выглядело.
— Пожалуйста.
Константин Опиевич снова вышел. Лимон притаился за дверью.
Услышал, как в кабинет вошел помощник. Понял его реакцию на сообщение начальника о полученных бумагах. Что-то вякнул о государственных интересах.
Больше Лимон ждать не стал. Он вытащил пистолет и открыл дверь. Остальное произошло молниеносно. От испуга помощник поднял руки вверх и открыл рот. Лимон поманил его пальцем к себе. Тот подошел. Оставалось схватить его за шиворот, втянуть в комнату отдыха и несколько раз несильно ударить головой о мебельную стенку. Хрустальные рюмки весело зазвенели. Помощник с окровавленным лбом тяжело осел на ковер. Взгляд затуманился. Рот так и остался открытым. Лимон перешел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Константин Опиевич разговаривал с кем-то по телефону. Нес какую-то хренотень о «продукте Н». Потом вызвал секретаршу и продиктовал ей приказ, разрешающий вывоз химических образцов.
Посетовал, что помощника скрутил радикулит. Поэтому визы собирать некому.
Придется всю ответственность взять на себя. Секретарша, не удостоив Лимона взглядом, отправилась оформлять приказ. Константин Опиевич тяжело вздохнул:
— Все.
Лимон спросил, по какому телефону можно позвонить, набрал номер и сказал односложную фразу:
— Готовьте самолет. Положил трубку.
— Прикажи секретарше срочно доставить приказ и бумаги в аэропорт Внуково.
— Так не принято.
— Плевать. Уже около часу дня. Обед начинается. Можем не успеть.
Пока самолет не поднимется в воздух, я никуда не двинусь отсюда.
Константин Опиевич испытывающе посмотрел на Лимона:
— Неужели ты не боишься? Ведь в любой момент я могу вызвать охрану.
Лимон посерьезнел. Достал из кармана знакомую заместителю лимонку.
— Вызывай. Взорвемся оба. Сначала мы, потом жена и дочь.
— Хочешь убедить меня, что тебе совершенно наплевать на собственную жизнь?
— Потому и в выигрыше. Всегда иду до конца. На таран. Противник дрогнет.
— А если не дрогну? — с напором спросил заместитель.
— Ну, погибну. Входит в профессию. Хрен со мной. А тебе-то зачем на тот свет торопиться? Ради этого говна? — Лимон постучал по начальственному столу. — Не стоит. Жизнь дороже.
Константин Опиевич задумчиво покачал головой. Некоторое время оба молчали. Константин Опиевич, не спрашивая разрешения у Лимона, опять позвонил Светику. Она рыдала в трубку. Маринка говорила, что всегда будет слушаться, говорить правду и не жадничать. На глаза заместителя накатились слезы. В конце разговора уточнил, действительно ли в рюкзачке двадцать пять пачек. Светик подтвердила.
— Мужайтесь. Скоро я вас освобожу, — с достоинством закончил он, но не повесил трубку, а передал ее Лимону. Раздался приглушенный шепот:
— Где кассета?
— Сообщу, — коротко ответил Лимон.
— Подлец! — не выдержав, громко крикнула Светик, после чего положила трубку.
Секретарша принесла подготовленный приказ. Константин Опиевич подписал и в крайне вежливых выражениях попросил ее отвезти прямо в руки некоему Олегу Митрофановичу. С кислой миной секретарша удалилась.
— Остается ждать, — заместитель развел руками, показывая, что сделал все от него зависящее.
— Пойду попью коньячку. Не буду мешать работе. Только не забывай: самолет должен взлететь не позже пятнадцати ноль-ноль.
В буфетной комнате оглушенный Лимоном помощник немного оклемался.
Лимон влил ему в открытый рот полбутылки коньяку и оставил лежать на полу.
Время тянулось медленно. У Константина Опиевича все буквально валилось из рук.
Вздрагивал от каждого звонка. Наконец, последовал тот самый, от Олега Митрофановича. Оказывается, к отправке груза в аэропорту давно все готово.
Ждали только указания сверху. При этом голос в трубке был приподнято-оптимистичен. Раньше таким тоном рапортовали на первомайских демонстрациях. Константин Опиевич понял, что и Олег Митрофанович получил свое.
Значит, груз попадет по назначению. Даже если вдогонку полетят приказы вернуть, никто не бросится их выполнять. «Вот так разворовывают государство», — подумал заместитель и положил трубку.
Теперь Лимону осталось дождаться своего звонка. Он болтался по кабинету и чувствовал на себе пристальный взгляд хозяина. С каким удовольствием Константин Опиевич будет описывать его внешность сотрудникам безопасности!
Сколько слов потратит в рассказах о жестокости и патологичности рэкетира! Какие статьи появятся в прессе! А финал один — отставка. Заместитель вице-премьера действительно размышлял об этом, но боялся высказать угрозы вслух. Жизнь его близких все еще висела на волоске. Хотя в трагический исход Константин Опиевич уже не верил. Теперь лучше подумать, куда деть двести пятьдесят тысяч долларов.
А то сегодня дают, а завтра таким же способом отберут. Нет уж, бежать из этой страны! В ней нельзя быть ни богатым, ни умным, ни даже президентом! Только нищим, пьяным и одиноким. Тогда тебе ничего не страшно. Тогда ты здесь хозяин.
Лимон бесцеремонно пододвинул к себе телефон и набрал номер.
Сказал в трубку одну загадочную для хозяина кабинета фразу.
— Лимон ждет хорошей погоды.
Ему громко ответили:
— Небо ясное, вовсю светит солнце.
Лимон повесил трубку. А Константин Опиевич инстинктивно посмотрел в окно. Через неприкрытые занавесками щели видны были беспорядочно мечущиеся серые снежинки.
— Значит, так. Слушай внимательно, а то у меня нервы ни к черту.
Самолет взлетел. Я выхожу на улицу, звоню тебе из телефона-автомата, сообщаю место нахождения дачи, код для отключения взрывного устройства. Понял? — Лимон был серьезен.
Константин Опиевич встал и молча кивнул.
— Да, еще. Часовой механизм не подключен. Я тебя на понт взял.
Поэтому не дергайся особо. Но ментам не говори, что в курсе. И еще… Светику передай, что интересующая ее кассета лежит под крыльцом баньки.
— Какая кассета?
— Тебя это не касается, — сказал Лимон и направился к выходу.
Остановился у самой двери. — Гляди, Константинополь, без глупостей. Ментов вызывай не раньше моего звонка. И помни, тебе не выгодно, чтобы меня сразу замели.
Константин Опиевич ничего не ответил. Как только Лимон удалился, он тут же позвонил Светику. Жену успокаивать не пришлось. Она орала в трубку, захлебываясь от злости и ненависти:
— Поль, нас надули! Маринка случайно порвала одну пачку — там пустые бумажки… Слышишь?! Никаких долларов! Только сверху и снизу! Задержи его! Не соглашайся…
— Замолчи, дура, — прохрипел заместитель вице-премьера и, затравленно озираясь по сторонам, положил трубку.
* * *
Боже! Я все-таки двинусь окончательно! Звонил Англосакс и, запинаясь, мямлит, что ему нужно зайти по делу. Очень он переживает убийство Наты (так он ее называет), но должен забрать одну вещь. Какую? Перстень с черным агатом. Однажды он случайно забыл его в этой квартире. У меня внутри все оборвалось… Врет! Хочет замести следы. Неужели он? Не может быть…
Англосакс? Смешно…
Соглашаюсь поискать этот перстень сама. Но приходить не разрешаю.
Слишком многое зависит от этого перстня. Англосакс настаивает. Хрен тебе…
Найду, сразу позвоню. На этом разговор окончен. Нет, но чтобы задушил Англосакс? Он такой рыжий, с кучерявой, растопыренной во все стороны шевелюрой.
Рыжий от корней волос и, наверное, до пяток. Волосатые руки… Стоп! Да, да…
У него волосатые руки. На них волосы золотистее, чем на голове, и из-под золотистых колечек высыпают веснушки. Одно время Наташка часто трахалась с ним для разнообразия. Он влюбился по-настоящему. Присылал огромное количество телеграмм, иногда по две в день. Все на английском языке. А живет, между прочим, в тридцати минутах отсюда. Смешно, когда некрасивый, рыжий, с приветом человек умирает от любви. Наташку забавляло его отношение. Меня раздражало.
Ничего нормально он делать не мог. Говорил на непонятной смеси русского и английского. И обожал делать различные коктейли. Дома у него была куча напитков. Все импортные. Он гордо говорил: «Моя коллекция».
Каждый раз угощал новыми коктейлями. Все составы были записаны в специальной тетради, оформленной как меню. Коктейли, в основном, придумывал сам. Давал им английские названия и тут же переводил на русский. Для совсем непонятливых, вроде меня. Сплошная понтяра: «Дева в ночи» или «Утренний рассвет над Темзой». Из кожи лез, чтобы все выглядело по-английски. На самом деле его коктейли — муть фиолетовая. Я предпочитала пить раздельно. За что он меня в душе презирал. Наибольшего совершенства Англосакс достиг в приготовлении коктейлей, разделяющихся по уровням. Розовый цвет, потом желтый, потом красный.
И обязательно долька лимона, трубочка, высокий стакан. Забавно, но я никогда не видела, чтобы он что-нибудь ел. Поэтому он очень худой, маленького роста. Меня всегда поражали его руки. Волосы росли прямо на крупных пальцах. А пальцы всегда полусогнуты-полускрючены. Прямо как у хищных птиц. Все рассказывал, что у него до Наташки было три женщины. Ничего себе — в 39 лет. Ни одна ему не подошла. Он их учил английскому языку, и не просто, ас кембриджским произношением, давал им примеры речи из разных районов Англии, но они не могли овладеть. Короче, посылали его к английской королеве. И правильно делали. Я однажды при нем спросила Наташку, как дела с учебой. Она не растерялась;
«Некогда, рот все время занят». Англосакс стал аж бордовым. Самое удивительное, что вселяет серьезные опасения по поводу его головы, — это мини-бар. Он постоянно носит с собой целый склад маленьких бутылочек, которые помещаются в специально сшитом широком поясе. Надевает его поверх брюк и рубашки. Настоящий патронташ. Где ни появится, достает бутылочки: сейчас приготовлю сногсшибательный коктейль «Черная магия в восточном районе Уэльса». Все охреневают. А он мешает подряд содержимое бутылочек. Нужно отдать должное, иногда получалось вкусно. Но редко. Пояс он сшил себе сам, постоянно демонстрировал его. С явной придурью. Я над ним смеялась. Он вечно напускал на себя таинственность, порочность. Намекал, что может делать в постели с женщиной ритуалы из черной магии. Любил рассказывать о всяких убийствах. Его настольной, вернее, прикроватной книгой был том «Сто лет английской криминалистики». Боже, дура я, дура!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Включай.
На экране на несколько темноватом фоне мелькнули лица Светика и Маринки. Константин Опиевич приник к телевизору. Лимон прохаживался по кабинету. Спрятал лимонку обратно в карман. Старался не шуметь, чтобы не отвлекать заместителя от просмотра. Очень скоро изображение оборвалось.
Константин Опиевич продолжал смотреть на продольные бегущие полосы в надежде хоть на мгновение еще раз увидеть любимые лица. Лимон похлопал его по плечу:
— Кино закончено.
Константин Опиевич безучастно кивнул головой, глубоко втянутой в плечи, и, грузно покачиваясь, перебрался за свой стол. Лимон решил дать ему время осмыслить увиденное. На какие-либо рискованные действия Константин Опиевич теперь был явно не способен. Из подавленного состояния Лимон решил вывести его сочувственным тоном:
— Не все так плохо, Поль. Наоборот, одна подпись — и семья заживет в сто раз лучше теперешнего. Поверь мне. Я пришел с добром.
Константин Опиевич, не поднимая глаз, без всякой угрозы твердо произнес:
— Сейчас я вызову охрану, и тебя арестуют.
Лимон улыбнулся:
— Такие действия совершают без предупреждения. Потом, мы так не договаривались. Надеюсь, ты заметил будильник, поставленный мною на электрокамин? Прокрути еще разок. Повнимательнее посмотри, на который час запланирован звонок. Механизм сработает минута в минуту.
— Нет! — вдруг что есть мочи заорал Константин Опиевич и забарабанил кулаками по столу. Но тут же смолк, испугавшись собственного крика.
Подошел к телевизору и снова полностью просмотрел пленку. Огромный примитивный будильник был поставлен на 17.00.
— К тому же открыть баньку невозможно. Код известен только мне, — продолжил как ни в чем не бывало Лимон. — Не стоит тратить время на глупости. Я предусмотрел все. Ты рискуешь жизнью своей семьи, а я — собственной. Поэтому лучше нам всем быть здоровенькими.
Константин Опиевич ничего не ответил. Он мотался по кабинету из угла в угол.
— Позвони жене, посоветуйся, — предложил Лимон. Константин Опиевич замер. С негодованием поглядел на рэкетира.
— Да-да. Туда позвонить можно, а оттуда без меня нельзя. Хотя на твоем месте я бы не торопился. Стоит спокойно обсудить детали, договориться. А уж потом утешать перепуганных девочек.
Заместитель вице-премьера сел за свой стол и попросил документы.
Лимон протянул приготовленные листы. Константин Опиевич делал неимоверные усилия, чтобы сосредоточиться на их изучении. Лимон разглядывал обманутого мужа и не понимал, зачем Светику еще изменять с охранником. Солидный муж. Почти без седины. С залысинами. Невысокий, но крепкий. Крупный нос, широкий лоб, решительный подбородок, казалось бы, специально созданы для массивной роговой оправы очков. Все словно вылеплено из одного куска глины несколько красноватого цвета. Пьет небось, решил Лимон. Константин Опиевич отложил бумаги.
— Вы предлагаете мне подписать собственной рукой себе смертный приговор?
— Ну, до этого не дойдет. Хотя неприятности неизбежны. Получишь выговор. В крайнем случае подашь в отставку. Тоже невелика беда. Все равно вас всех скоро в шею вытолкают отсюда. Криминал тебе не пришьют. Алиби стопроцентное: жена и ребенок в заложниках. А чтобы не умер с голода, когда отсюда попрут, я твоей жене в Маринкином рюкзачке оставил четверть миллиона «зеленых». Твоя подпись стоит этих денег. Подписывай. Чартерный рейс откладывать нельзя. Через три часа самолет должен взлететь.
— Это невозможно, — почти искренне возразил Константин Опиевич.
— В этой стране все возможно.
— Тут стратегическое сырье. Нужно согласие Министерства безопасности.
— Слушай, заместитель, не вешай мне лапшу на уши. По документам мы отправляем образцы для анализа с обязательным возвратом. Твоя подпись — гарант.
— Таможня не пропустит.
— Согласуй. За то и платим.
— А давай так. Едем сейчас вместе, освобождаем Светлану Дмитриевну и Маринку, ты забираешь валюту, а я никому не сообщаю.
Лимон пожал плечами, сел в кресло, посмотрел на часы и постучал по ним пальцем:
— В твоем распоряжении не вагон времени. В 17.01 спорить будет не о чем.
Константин Опиевич изменился в лице. Подбородок задрожал. Очки запрыгали, как живые. Быстрым жестом он их снял. И Лимон увидел совсем другого человека. Беспомощные близорукие глаза, слишком широко расставленные, придавали лицу выражение дебильности. Губы увлажнились. От его уверенности в себе не осталось и следа. Он сидел, крутил руками очки и бессмысленно смотрел в никуда.
— Не впадай в истерику. Прими как должное. С каждым может случиться. Тебе еще повезло. Я же не собираюсь взрывать твою дочь. Или жену.
Наоборот, еще деньги даю. Криминала нет. Все продумано. Я специально угнал «скорую помощь», устроил легкую аварию при похищении, сейчас гаишники уже раскручивают это дело. Банька заминирована по науке. Менты содрогнутся, когда будут открывать. Тебя никто не осудит. Подписывай.
— Можно, я выпью коньяку? — неожиданно спросил заместитель.
— Валяй по сто грамм на брата. Константин Опиевич отправился в комнату отдыха. Лимон — за ним. Расположившись в мягких югославских креслах, они молча отхлебывали коньяк из хрустальных рюмок, сужающихся кверху.
— Значит, все предусмотрели, — задумчиво произнес Константин Опиевич. — А международная огласка? Шум, санкции? Да вашу фирму в порошок сотрут.
— Сотрут. Если найдут. Думаю, ее уже не существует. А потом — ты слишком мрачно смотришь на события.
— А ты безрассудно. Тобой займутся лучшие кадры старого КГБ. От них не уйдешь.
— Не переживай. Есть силы помощнее твоих сыщиков.
— Не боишься?
— Нет.
Константин Опиевич задумался. Он уже водрузил на нос очки, и лицо снова приобрело начальственно-впечатляющее выражение. Зато Лимон больше не удивлялся тому, что Светик изменяет мужу со спортсменом. Должно быть, коньяк придал заместителю решительности и мужественности. Он по-деловому поинтересовался:
— В случае, если тебя возьмут, ты сообщишь о валюте?
— Никогда. Любой сговор только усугубляет статью.
— Тогда я пойду позвоню? — с. опаской спросил Константин Опиевич.
Лимон протянул ему листок с номером телефона. Заместитель вышел в кабинет. Лимон с удовольствием закурил. Эта семейка четверть миллиона из рук не выпустит. Он не ошибся. Вернулся Константин Опиевич заметно повеселевший.
— Вы не могли бы моего помощника ударить чем-нибудь тяжелым по голове. Чтобы натурально выглядело.
— Пожалуйста.
Константин Опиевич снова вышел. Лимон притаился за дверью.
Услышал, как в кабинет вошел помощник. Понял его реакцию на сообщение начальника о полученных бумагах. Что-то вякнул о государственных интересах.
Больше Лимон ждать не стал. Он вытащил пистолет и открыл дверь. Остальное произошло молниеносно. От испуга помощник поднял руки вверх и открыл рот. Лимон поманил его пальцем к себе. Тот подошел. Оставалось схватить его за шиворот, втянуть в комнату отдыха и несколько раз несильно ударить головой о мебельную стенку. Хрустальные рюмки весело зазвенели. Помощник с окровавленным лбом тяжело осел на ковер. Взгляд затуманился. Рот так и остался открытым. Лимон перешел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Константин Опиевич разговаривал с кем-то по телефону. Нес какую-то хренотень о «продукте Н». Потом вызвал секретаршу и продиктовал ей приказ, разрешающий вывоз химических образцов.
Посетовал, что помощника скрутил радикулит. Поэтому визы собирать некому.
Придется всю ответственность взять на себя. Секретарша, не удостоив Лимона взглядом, отправилась оформлять приказ. Константин Опиевич тяжело вздохнул:
— Все.
Лимон спросил, по какому телефону можно позвонить, набрал номер и сказал односложную фразу:
— Готовьте самолет. Положил трубку.
— Прикажи секретарше срочно доставить приказ и бумаги в аэропорт Внуково.
— Так не принято.
— Плевать. Уже около часу дня. Обед начинается. Можем не успеть.
Пока самолет не поднимется в воздух, я никуда не двинусь отсюда.
Константин Опиевич испытывающе посмотрел на Лимона:
— Неужели ты не боишься? Ведь в любой момент я могу вызвать охрану.
Лимон посерьезнел. Достал из кармана знакомую заместителю лимонку.
— Вызывай. Взорвемся оба. Сначала мы, потом жена и дочь.
— Хочешь убедить меня, что тебе совершенно наплевать на собственную жизнь?
— Потому и в выигрыше. Всегда иду до конца. На таран. Противник дрогнет.
— А если не дрогну? — с напором спросил заместитель.
— Ну, погибну. Входит в профессию. Хрен со мной. А тебе-то зачем на тот свет торопиться? Ради этого говна? — Лимон постучал по начальственному столу. — Не стоит. Жизнь дороже.
Константин Опиевич задумчиво покачал головой. Некоторое время оба молчали. Константин Опиевич, не спрашивая разрешения у Лимона, опять позвонил Светику. Она рыдала в трубку. Маринка говорила, что всегда будет слушаться, говорить правду и не жадничать. На глаза заместителя накатились слезы. В конце разговора уточнил, действительно ли в рюкзачке двадцать пять пачек. Светик подтвердила.
— Мужайтесь. Скоро я вас освобожу, — с достоинством закончил он, но не повесил трубку, а передал ее Лимону. Раздался приглушенный шепот:
— Где кассета?
— Сообщу, — коротко ответил Лимон.
— Подлец! — не выдержав, громко крикнула Светик, после чего положила трубку.
Секретарша принесла подготовленный приказ. Константин Опиевич подписал и в крайне вежливых выражениях попросил ее отвезти прямо в руки некоему Олегу Митрофановичу. С кислой миной секретарша удалилась.
— Остается ждать, — заместитель развел руками, показывая, что сделал все от него зависящее.
— Пойду попью коньячку. Не буду мешать работе. Только не забывай: самолет должен взлететь не позже пятнадцати ноль-ноль.
В буфетной комнате оглушенный Лимоном помощник немного оклемался.
Лимон влил ему в открытый рот полбутылки коньяку и оставил лежать на полу.
Время тянулось медленно. У Константина Опиевича все буквально валилось из рук.
Вздрагивал от каждого звонка. Наконец, последовал тот самый, от Олега Митрофановича. Оказывается, к отправке груза в аэропорту давно все готово.
Ждали только указания сверху. При этом голос в трубке был приподнято-оптимистичен. Раньше таким тоном рапортовали на первомайских демонстрациях. Константин Опиевич понял, что и Олег Митрофанович получил свое.
Значит, груз попадет по назначению. Даже если вдогонку полетят приказы вернуть, никто не бросится их выполнять. «Вот так разворовывают государство», — подумал заместитель и положил трубку.
Теперь Лимону осталось дождаться своего звонка. Он болтался по кабинету и чувствовал на себе пристальный взгляд хозяина. С каким удовольствием Константин Опиевич будет описывать его внешность сотрудникам безопасности!
Сколько слов потратит в рассказах о жестокости и патологичности рэкетира! Какие статьи появятся в прессе! А финал один — отставка. Заместитель вице-премьера действительно размышлял об этом, но боялся высказать угрозы вслух. Жизнь его близких все еще висела на волоске. Хотя в трагический исход Константин Опиевич уже не верил. Теперь лучше подумать, куда деть двести пятьдесят тысяч долларов.
А то сегодня дают, а завтра таким же способом отберут. Нет уж, бежать из этой страны! В ней нельзя быть ни богатым, ни умным, ни даже президентом! Только нищим, пьяным и одиноким. Тогда тебе ничего не страшно. Тогда ты здесь хозяин.
Лимон бесцеремонно пододвинул к себе телефон и набрал номер.
Сказал в трубку одну загадочную для хозяина кабинета фразу.
— Лимон ждет хорошей погоды.
Ему громко ответили:
— Небо ясное, вовсю светит солнце.
Лимон повесил трубку. А Константин Опиевич инстинктивно посмотрел в окно. Через неприкрытые занавесками щели видны были беспорядочно мечущиеся серые снежинки.
— Значит, так. Слушай внимательно, а то у меня нервы ни к черту.
Самолет взлетел. Я выхожу на улицу, звоню тебе из телефона-автомата, сообщаю место нахождения дачи, код для отключения взрывного устройства. Понял? — Лимон был серьезен.
Константин Опиевич встал и молча кивнул.
— Да, еще. Часовой механизм не подключен. Я тебя на понт взял.
Поэтому не дергайся особо. Но ментам не говори, что в курсе. И еще… Светику передай, что интересующая ее кассета лежит под крыльцом баньки.
— Какая кассета?
— Тебя это не касается, — сказал Лимон и направился к выходу.
Остановился у самой двери. — Гляди, Константинополь, без глупостей. Ментов вызывай не раньше моего звонка. И помни, тебе не выгодно, чтобы меня сразу замели.
Константин Опиевич ничего не ответил. Как только Лимон удалился, он тут же позвонил Светику. Жену успокаивать не пришлось. Она орала в трубку, захлебываясь от злости и ненависти:
— Поль, нас надули! Маринка случайно порвала одну пачку — там пустые бумажки… Слышишь?! Никаких долларов! Только сверху и снизу! Задержи его! Не соглашайся…
— Замолчи, дура, — прохрипел заместитель вице-премьера и, затравленно озираясь по сторонам, положил трубку.
* * *
Боже! Я все-таки двинусь окончательно! Звонил Англосакс и, запинаясь, мямлит, что ему нужно зайти по делу. Очень он переживает убийство Наты (так он ее называет), но должен забрать одну вещь. Какую? Перстень с черным агатом. Однажды он случайно забыл его в этой квартире. У меня внутри все оборвалось… Врет! Хочет замести следы. Неужели он? Не может быть…
Англосакс? Смешно…
Соглашаюсь поискать этот перстень сама. Но приходить не разрешаю.
Слишком многое зависит от этого перстня. Англосакс настаивает. Хрен тебе…
Найду, сразу позвоню. На этом разговор окончен. Нет, но чтобы задушил Англосакс? Он такой рыжий, с кучерявой, растопыренной во все стороны шевелюрой.
Рыжий от корней волос и, наверное, до пяток. Волосатые руки… Стоп! Да, да…
У него волосатые руки. На них волосы золотистее, чем на голове, и из-под золотистых колечек высыпают веснушки. Одно время Наташка часто трахалась с ним для разнообразия. Он влюбился по-настоящему. Присылал огромное количество телеграмм, иногда по две в день. Все на английском языке. А живет, между прочим, в тридцати минутах отсюда. Смешно, когда некрасивый, рыжий, с приветом человек умирает от любви. Наташку забавляло его отношение. Меня раздражало.
Ничего нормально он делать не мог. Говорил на непонятной смеси русского и английского. И обожал делать различные коктейли. Дома у него была куча напитков. Все импортные. Он гордо говорил: «Моя коллекция».
Каждый раз угощал новыми коктейлями. Все составы были записаны в специальной тетради, оформленной как меню. Коктейли, в основном, придумывал сам. Давал им английские названия и тут же переводил на русский. Для совсем непонятливых, вроде меня. Сплошная понтяра: «Дева в ночи» или «Утренний рассвет над Темзой». Из кожи лез, чтобы все выглядело по-английски. На самом деле его коктейли — муть фиолетовая. Я предпочитала пить раздельно. За что он меня в душе презирал. Наибольшего совершенства Англосакс достиг в приготовлении коктейлей, разделяющихся по уровням. Розовый цвет, потом желтый, потом красный.
И обязательно долька лимона, трубочка, высокий стакан. Забавно, но я никогда не видела, чтобы он что-нибудь ел. Поэтому он очень худой, маленького роста. Меня всегда поражали его руки. Волосы росли прямо на крупных пальцах. А пальцы всегда полусогнуты-полускрючены. Прямо как у хищных птиц. Все рассказывал, что у него до Наташки было три женщины. Ничего себе — в 39 лет. Ни одна ему не подошла. Он их учил английскому языку, и не просто, ас кембриджским произношением, давал им примеры речи из разных районов Англии, но они не могли овладеть. Короче, посылали его к английской королеве. И правильно делали. Я однажды при нем спросила Наташку, как дела с учебой. Она не растерялась;
«Некогда, рот все время занят». Англосакс стал аж бордовым. Самое удивительное, что вселяет серьезные опасения по поводу его головы, — это мини-бар. Он постоянно носит с собой целый склад маленьких бутылочек, которые помещаются в специально сшитом широком поясе. Надевает его поверх брюк и рубашки. Настоящий патронташ. Где ни появится, достает бутылочки: сейчас приготовлю сногсшибательный коктейль «Черная магия в восточном районе Уэльса». Все охреневают. А он мешает подряд содержимое бутылочек. Нужно отдать должное, иногда получалось вкусно. Но редко. Пояс он сшил себе сам, постоянно демонстрировал его. С явной придурью. Я над ним смеялась. Он вечно напускал на себя таинственность, порочность. Намекал, что может делать в постели с женщиной ритуалы из черной магии. Любил рассказывать о всяких убийствах. Его настольной, вернее, прикроватной книгой был том «Сто лет английской криминалистики». Боже, дура я, дура!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25