Втроем они вытащили из «шевроле» гроб и, преодолев несколько ступеней лестницы и один поворот, попали в небольшое помещение, где было жарко и приторно пахло шашлыками. Карташов обратил внимание на то, как за чугунными дверцами двух печей полощется белое пламя с синими языками. Две другие печи, судя по снятым заслонкам и куче сложенных возле них огнеупорных кирпичей, находились в ремонте.
— Один момент, я счас, — скрежетнул «печник» — закончу эту плавку и возьмусь за вашего.
И действительно, через пару минут он сделал то, что полагается делать с сгоревшим, превратившемся в пепел товаром. Прочистив колосники и сбросив в отдельный поддон пепел от трупа, он выкатил из печи нечто похожее на носилки с колесиками. На них и поставил гроб. «Печник» несильным толчком задвинул его в горячее чрево и закрыл дверцу. Нажал на красную кнопку и процесс предания огню того, что осталось от человека, начался.
Николай стоял бледный, хотя и при внешнем спокойствии. Карташов отошел к холодной печи и отвлеченно стал рассматривать ее обнаженное жерло. «Вот он натуральный ад, — думал он, — его изобрели люди для себе подобных». Он видел как Николай, открыв свой пухлый портмоне, извлекал оттуда зеленые бумажки. И слышал, как жестяной голос «печника» лебезил:
— В любой момент — пожалуйста, милости просим. Только давайте посмотрим, когда я в следующий раз дежурю.
Они подошли к висевшему на стене графику и Николай, вытащив из кармана ручку и записную книжку, внес в нее нужную информацию.
Карташову хотелось простора. И когда они, наконец, оказались на улице, он широко раскрыл рот и стал втягивать в легкие воздух. И опять в ноздри шибанул далекий шашлычный парок.
Уже в дороге, Николай по мобильнику куда-то позвонил и, видимо, доложил о проделанной работе. Скорее всего он разговаривал с Бродом, ибо в какой-то момент охранник, взглянув на Карташова, сказал в трубку:
— Пока держится молодцом, только много курит. Конечно, заедем…
Дважды Николай корректировал курс, пока они не оказались в Рождествено, у торгового комплекса.
— Тебе, Анатолий Иванович, какая оправа больше нравится — роговая или металлическая?
Озадаченный вопросом, Карташов не сразу понял, о чем идет речь. Догадался, когда увидел как охранник входит в дверь, над которой серебристо отливает слово «Оптика». Его словно током ударило. Он бросил взгляд на колонку — ключи на месте. «О черт, может, у меня второго такого шанса больше не будет», — подбодрил он себя и включил зажигание. Подав машину немного назад, он объехал стоящий впереди старый «москвич» и выехал на середину улицы. Машина торопливо набирала обороты и он ее не сдерживал…
Через десять минут он уже был в Новобратцевском и припарковался возле коммерческого киоска. Купил бутылку минералки и пачку сигарет. На его удачу, в «бардачке» нашел путеводитель по Москве и по нему сориентировался. Надька Осипова жила на Дмитровской улице и в его памяти еще сохранились кое-какие приметы. Он вновь выехал на Пятницкое шоссе и, попивая из горлышка минералку, подался навстречу своей судьбе. И впервые за последние недели на душе у него посветлело. Ведь ничего плохого он не сделал — машину вернет, перед Бродом извинится, но зато увидится со Светкой. Он уже ощущал на своих губах приятную теплоту ее щеки.
Но, видимо, фортуне в тот день не сиделось на месте. Обогнув тяжелый трейлер, он, что называется, лоб в лоб столкнулся с постом гибэдэдэшников. Хотел тормознуть, но сзади напирал фургон, а спереди шли одна за другой легковые машины.
Милиционер в белых крагах и белой портупее, вразвалку, подошел к «шевроле» и козырнул. «Главное, чтобы у меня не дрожали руки, — пронеслось в голове Карташова. — Если ручонки дрогнут, сегодня же моя задница будет полировать нары СИЗО». Почти не дыша, он протянул в форточку документы. Краги слетели с рук милиционера и улеглись у него у него под мышкой. Заглянув в права, капитан кинул равнодушный взгляд на Карташова. Пролистал техпаспорт и замедленным движением все вернул. Только спросил: «Как насчет оружия, взрывчатки?»
— С этим у меня все в порядке, — сглотнул липкую слюну Карташов. — Жить еще не надоело…
— Тогда немного погазуй, кажется, у тебя неполное сгорание… Углекислого газа больше нормы…
Он нажал на акселератор.
— Дымит, словно сковорода с салом… Когда последний раз проверялся?
— На техосмотре все вроде бы было в норме…
— В норме? Тоже мне оптимист, — милиционер протянул документы, и так же вразвалку, пошел к следующей машине, которую остановил его напарник.
Справа проплыла башня жилого небоскреба, слева, в дымной низине, показались три огромные трубы какого-то завода и он вспомнил, что это одно из предприятий, день и ночь кремирующих бытовой мусор.
Он закурил, но это не помогло. Ожидание встречи со Светкой буквально трепало каждый нервик, поднимало в нем мутную волну противоречивых ощущений…
Засада
Шестнадцатиэтажный дом, где жила Надежда Осипова, находился на окраине микрорайона, среди таких же как сам исполинов, у подножия которых приютились многочисленные киоски, трансформаторная подстанция, «ракушки» гаражей и тенистая рощица из кустов акации и молоденьких лип.
Машину Карташов поставил с тыльной стороны дома, за подстанцией. Войдя в подъезд, он ощутил тошнотворный запах человеческой мочи. Он не стал дожидаться лифта и бегом устремился вверх по лестнице. Преодолев три пролета, он вдруг услышал приглушенные голоса. Он замер, сдерживая дыхание, предчувствие опасности стальным скребком прошлось по хребтине и достигло затылка. Он поднял голову, прислушался. Но его внимание привлек другой шумок, идущий снизу. Он наклонил голову к перилам, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть внизу. Однако вместо визуальной картинки он услышал отчетливые слова: «Слышь, Сеня, „черный берет“, кажись, бежит к вам, готовьте наручники».
Ловушка?
Карташов сделал два шага назад, остановился и снова поднялся на несколько ступеней. Внизу послышался топот ног. Сколько их — он не знал. Его мозг на мгновение заволокло какой-то мутной пеленой. Еще раз прильнув к перилам, он разглядел в их переплетениях нескольких человек — в гражданке, с хищно-агрессивной поступью, пружинистым шагом. И чтобы не обнаружить себя, он на цыпочках, мелким перебором ступеней, устремился им навстречу. Поворот, еще поворот и — лицом к лицу. Он прыгнул, выставив вперед ногу, и словно снаряд обрушился на того, кто бежал первым. Это был усатый, плотный оперативник, оказавшийся неготовым к подобного рода экспромтам. Он хотел увернуться от ноги Карташова, но ему помешал его товарищ, тоже не успевший избежать столкновения с летящим на них человеком.
Удар каблуком пришелся в переносицу и, наверное, Карташову удалось бы уйти, если бы не проворность двух других оперативников. Его схватили за ворот, за правую руку, за волосы, и с нещадящей силой вбили лицом в стену. Он услышал как один сказал другому: «Подними эту мразь и еще раз проведи харей по полу… За папу, за маму и нашего Витюшу… » Очевидно, они имели в виду того, кого Карташов сбил с ног и теперь лежащего лицом вниз на ступенях лестницы.
Сверху сбежали еще трое оперативников и, подхватив Карташова, поволокли вниз. Была страшная толчея, его то несли, то бросали и тогда его ноги бились о ступени. На самом выходе его еще раз припечатали лбом к почтовым ящикам, провели по ним, словно старались сгладить черты лица, умыть кровью, сшелушить кожу…
Его выволокли на улицу и кинули в открытые двери «рафика» и где-то далеко-далеко в ощущениях он выделил в запахах крови — запахи мочи и старой блевотины. Его стало рвать. От каждого надрывного движения голова билась о металлические ребра кузова, сознание проваливалось и возвращалось в томительных муках.
— Один мудак, кажется, отбегался, — глухой, кашляющий голос подвел какую-то черту.
— Надо было этому Монте-Кристо отбить яйца… Он же, сучара, небось бежал к бабе, трахаться захотелось…
— Это ей надо кол вбить в п… у, чтобы зря не манила.
— Поехали! — раздался командный, срывающийся от тяжелого дыхания голос.
Карташова качнуло. Щека ощутила мешающую бугристость, от которой несло гуталином. Он приоткрыл глаза и увидел носок зашнурованного ботинка.
Он чувствовал себя так же скверно, как чувствовал после первого выпитого стакана водки. При июльской жаре, на тощий мальчишеский желудок, с единственной закуской — чинариком папиросы «Спорт». Его мутило и выворачивало…
…Когда его вырвало, тот же ботинок, который был ближе к его виску, отодвинулся и саданул в скулу. «Сволочи», — еле слышно выдавил из себя Карташов.
— Гондон, он еще оскорбляет, — сказал один из оперативников.
— Приедем в отдел, устроим ему небольшую корриду. Я из-за этого пикадора сегодня потерял целый день. Моя на садовом участке одна вкалывает.
И когда, казалось, мрак и туман навсегда покрыли его сознание, «рафик» вдруг резко стал тормозить. Карташова бросило вперед, но чей-то жесткий носок ботинка ударом в лоб остановил его. Опять стошнило. Но что приятно: в неожиданно открывшуюся дверь пыхнул прохладный ветерок, ласково пригладив измученный затылок. И начался какой-то Армагеддон: за свежей струей воздуха, вдруг навалилась горячая волна — с треском, цоканьем, безумным звоном железа и мелким дождиком из стеклянной крошки.
— Смотри, бля, что они с нами вытворяют, — удивленно воскликнул тот, который сетовал о потерянном дне. — Да они нас в упор мочат… И голос увял…
Карташов приподнял голову, огляделся. И не поверил своим глазам: оперативники, которые еще секунду назад издевались над ним, теперь придавленные автоматной очередью к пахнущему мочой полу, затаив дыхание, притворялись мертвее мертвых.
Чьи-то цепкие руки выдернули его из дымного ада и куда-то понесли. Он услышал знакомый голос:
— Ты живой, Мцыри?
— Пить, — еле слышно прошептал Карташов, но ему никто не ответил. Хлопнула дверца и его тело вновь ощутило движение.
В себя он пришел в гараже, откуда они с Николаем выезжали на задание.
— Сам можешь идти? — спросил его тот же знакомый голос.
Карташов поднял голову — над ним стоял Брод, в глазах которого была тревога и раздражение. Хотел встать на ноги, но не смог — в голове вновь затуманилось. Однако, несмотря не полуобморочное состояние, он разглядел стоявший у стены «шевроле», на котором он ездил на Дмитровскую улицу. Собравшись с силами, он проговорил:
— Извини, Веня, я этого не хотел…
— Отдыхай, разбор полетов позже… Николай! — позвал Брод охранника и когда тот появился, сказал ему: — Отведешь Мцыри в его комнату и поставь у дверей человека. Оклемается, дашь поесть, а пока принеси ему стакан водки и бутерброд с куском осетрины.
— Мне бы умыться, — тихо проговорил Карташов, ощупывая на скуле взбухшую ссадину.
Когда с помощью Николая он поднялся на крыльцо, его окликнул Брод.
— Слышь, Серго, я тебе сегодня долг отдал, но в следующий раз постарайся не валять дурака… Глупая шутка омрачает заслугу…
Он ничего не ответил.
Водка показалась родниковой водой — такой же прозрачной и такой же холодной. Через минуту в ногах появилась слабость — очевидно, упало кровяное давление, но он знал — через несколько мгновений все нормализуется.
Исподлобья он смотрел на Николая, который сидел за столом и рассматривал «Комсомольскую правду». Бутерброд с рыбой Карташов лишь надкусил и положил на тарелку. Разбитые губы и скула не позволяли нормально жевать.
— Ответь, Никола, зачем вы меня вытаскивали?
— По-моему, тебе Брод все уже объяснил.
— А как вы вычислили, куда я смотался?
— Это вопрос техники. Ты вспомни, куда ты позавчера пытался дозвониться.
— Ну и… Но я даже не разговаривал, ты же сам мне запретил…
— Смотри сюда, — Николай взял в руки телефонный аппарат. — Вот кнопка «повтор», вот табло, на котором высвечиваются набираемые цифры, а за ним — «память»… После того как ты поднялся к себе, я нажал на эту кнопку и увидел номер телефона, по которому ты звонил. Узнать адрес абонента не составляло труда… И в этом твое счастье. Не будь технического прогресса, сейчас ты уже куковал бы в Бутырках, а через несколько дней тебя передали бы в руки доблестных латышских стрелков…
— Действительно, дело техники, — Карташов налил себе водки. — А кто стрелял — ты или Брод?
— Не я и не Брод, для этого у нас есть спецы по стрелковому оружию. С одним из них ты скоро познакомишься… Саня Одинец, но меня сейчас интересует другое — как тебя вычислили менты?
Карташов пожал плечами.
— Возможно, они вели мою Светку от самой Риги. Я ведь нахожусь в розыске. Но, может, они засекли, когда я пытался отсюда позвонить…
— К счастью, это исключено. Если бы это было так, мы с тобой сейчас тут бы уже не сидели… В лучшем случае, была бы наружка, но ее тоже нет… А вот хвост за Светкой — это вполне реально… Ты, кажется, сидел за убийство?
— За якобы умышленное убийство.
— Круто. В этом смысле мы с тобой братаны.
— Не думаю, мне трупы навесили, но, сидя в лагере, я это так и не смог опровергнуть…
Охранник с недоверием посмотрел на Карташова, сгреб со стола пачку сигарет и стал закуривать.
— Иди, Мцыри, отдыхай, завтра будешь лечиться. — Николай изменился в лице, словно что-то решал и не мог решить. — И запомни, старик, в следующий раз я с тобой нянчиться не буду… Слишком по большим ставкам идет игра…
Когда Карташов уже лежал в кровати, вернее, поверх атласного одеяла, в брюках и носках, в комнату вошел Брод. В одной рук — большой фужер с коньяком, в другой мобильный телефон.
— Когда будешь в городе, можешь позвонить своей женщине, — он сел на край кровати, трубку положил рядом с Карташовым.
— Почему ты меня не драконишь за то что я уехал без спроса?
— Я думаю, что ты и сам понимаешь, в какую помойку мы могли все окунуться. Ведь то, что мы тебя отбили, чистая случайность. Менты дали маху — водитель «рафика», в котором тебя везли, замешкался и отстал от основной группы оперативников. А те тоже, вместо того, чтобы пристроиться сзади «рафика», ушли вперед… — И без перехода: — Тебе завтра принесут бодяги, ставь примочки, чтобы к пятнице ни одного синяка… Ты мне нужен свеженький, как огурчик…
— Опять — в крематорий?
— Будешь за рулем, — Брод из нагрудного кармана футболки достал сложенный надвое конверт.
— Здесь тысяча, — сказал он. — Было бы больше, но я тебя оштрафовал за самоволку. Можешь считать, что легко отделался.
— Мне этого не надо, — Карташов демонстративно отвел взгляд.
— А на какие шиши ты собираешься жить?
Пожал плечами.
— Как жил полгода, так и буду жить.
Залысины у Брода покрылись матовой бледностью.
— Деньги твои и что хочешь, то с ними и делай, — Брод положил конверт на тумбочку. — Но мой тебе совет — играй по каким-то одним правилам. Понимаешь, о чем я?
— Предельно! Но есть планки, через которые сразу не перепрыгнешь. Мне надо время, чтобы определиться.
— Извини, Серго, если ты этого еще не сделал, то ты круглый дурак. Тебя кинули по всем статьям и если бы не этот сумасшедший побег, сидеть бы тебе и сидеть. И поверь, ни одна мразь о тебе не вспомнила бы…
— Ты, в принципе, прав, я никому не нужен, но то, что мы сегодня делали с Николой, наводит меня на мысль о Чикатило-потрошителе… Или что-то в этом роде.
— Выкинь всю эту дребедень из головы, речь идет всего лишь об научно-медицинском эксперименте. А если быть более точным — о пересадке человеческих органов.
— А ты думаешь, я слепой? Но насколько я знаю, органы пересаживают не от трупов, а от живых людей…
Броду явно эта ремарка не понравилась, о чем свидетельствовали во всю работающие желваки на скулах.
— С одной поправкой: органы людей, у которых наступила клиническая смерть. Кто-то умирает, а кто-то обретает новую жизнь. Равновесие, Мцыри, и потому не ломай свою буйную головушку.
— А я и не ломаю, просто не хочется брать грех на душу.
— Я тебе сказал, ты будешь за рулем. Большего от тебя пока не требуется.
— Ладно, Веня, жизнь покажет. Я уже тебе говорил — мне выбирать не из чего. Но ты должен знать мое отношение к некоторым вещам…
— Лучше не знать, меньше проблем. Если захочешь выпить, вон в том секретере есть барчик… Отдыхай и не ломай голову…
Когда Брод ушел, Карташов отвернулся к стене и открыл шлюзы для фантазий. И первое, что пришло ему в голову, были картины истязаний следователями Светки. Они всеми способами хотят допытаться — кто еще из родственников или знакомых живет в Москве, выбивают из нее адреса, фамилии, и допрашивают, допрашивают… И Надьку тоже. А у Осиповой на уме только работа в КБ, только дом и старые, когда-то вручную связанные кофточки, которые она ежедневно штопает.
Уснул, как в воду нырнул, и спал без сновидений…
…Утром, тихо отворилась дверь и некто вошел в комнату. Молодой, с открытым лицом, среднего роста, загорелый, в джинсовых брюках и клетчатой рубашке, поверх которой надета кожаная безрукавка со множеством карманов и молний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34