— Выы вот не такой — культурный, понимающий… Кроме вас мне никто не нужен.
Последняя фраза, похоже, придала ей стартовое ускорение. Женские пальчики сноровисто, со знанием дела принялись осваивать все новую и новую территорию. Две изношенные подушки снова расплющились на моей груди. Опытная баба! Я задыхался, ощущал на губах прикосновения ее мокрых губ, по мне стекали струйки ее пота.
Какая там любовь, какое желание? Впору сослаться на желудочные колики и помчаться в туалет. Но нельзя оттолкнуть страстную соседку — приходится терпеть. И не только терпеть, но и изображать такую же страсть. Премией за мучительное поведение послужит выдоенная информация, которая порадует отставного сущика.
Естественно, я постарался ограничивать любовное свидание об"ятиями и скользящими поцелуйчиками, Желательно — в лобик или в щечку. Надин так и не удалось поймать мои губы. Наглеющие ручки я перехватывал на дальних подступах к своей ширинке.
Но и этого оказалось достаточным, чтобы Надин уверила себя в успехе штурма «крепости».
— Когда свадебка? — не отлипая от меня, она снова возвратилась к прежней теме. — Приличные люди обязаны думать об этом. Это молодые сейчас живут без расписки. Правда, регистрация в ЗАГСе сейчас не в моде, но вот венчание в церкви — обязательно! Представляешь, как я буду выглядеть в длинном платьи с фатой?
Я представил и содрогнулся.
Придется охладить знойную любительницу семейных уз. Осторожно, не вызывая гнева либо разочарования. Вряд ли Стулов подтолкнул своего помощника на близость с соседкой всего на одну ночь, у него, судя по всему, далеко идущие планы.
— Мы должны лучше узнать друг друга. Вдруг не сойдемся характерами. Или чем-нибудь другим…
— «Другим» сойдемся. Лично я уверена. — взволнованно всхлипнула Надин. — Ты мне подходишь. Даже больше, чем подходищь. Я все сделаю, чтобы понравиться тебе…
— Посмотрим, — неопределенно промолвил я, отстраняясь. Запах пота снова забил мне обоняние. — Поздно уже, пора спать.
— Что ты говоришь, Пашенька? Детское время… Что-то душно. — она распустила пояс на халате, из под него выглянули вялые груди и объемистый живот. — Тебе не жарко?
Новая попытка освободить так и не освоенного любовника от одежды оказалась безрезультатной — я бдительно следил за женсктит пальчиками, во время пресекал их движения.
— Нет, не жарко… Давай поговорим о Верочке. Меня интересует буквально все: поведение, настроение, привычки. Спросишь: почему? Сам не знаю, просто мне она нравилась.
— Далась тебе сопливая девчонка. Уж и не знаю, чем она привлекла членов жюри — ни рожи, ни кожи, — показывая какой должна быть настоящая женщина, коротышка подбоченилась, выпятила грудь и оттопырила мощный зад, сделалась похожей на изделие гончара или стеклодува в сильно поддатом состоянии. — Почему ты такой холодный? Неужели моя близость не волнует тебя?
Еще как волнует! Тошнота подобралась к горлу, вот-вот вырвется наружу. Похоже, сегодня я больше ничего не узнаю. Даже в обмен на самые страстные ласки.
— Извини, Надин, но я плохо себя чувствую. Заболел.
— Вылечу! — встрепенулась соседка. — Любовью!
— Перенесем лечение на завтра. Сейчас пора спать. Устал я зверски.
Кажется, женщине ужасно не хотелось покидать покидать мою комнату. Но так же не хотелось рисковать. Утром бдительная баба Феня возьмет под наблюдение коридор, насторожит глаза и уши. Мышь не проскочит мимо бдительной хранительницы нравов.
— Поцелуй меня, любимый, — протянула она ко мне мокрые губы. — Я пойду к себе. Ты прав, пока не стоит афишировать наши с тобой отношения. Пришлось, пересилив отвращение, прикоснуться к ее губам. Вскользь, рикошетом. Как бы не так! Надин закинула руки мне на затылок, затолкали в рот гибкий язык. Халат окончательно распахнулся, Мне показалось, что из-под него потекли на мою грудь струйки вонючего пота…
— Что-то Сидоровы зашевелились, — с трудом освободившись из об"ятий многозначительно проговорил я. — Как бы дед Пахом не нацелился в туалет.
Надин запахнула халат и на цыпочках перебралась к месту постоянной прописки. Предварительно застолбила право изредка навещать меня для «культурной» беседы. Типа той, которой мы с ней занимались добрых два часа.
Остался я один и задумался. «Копилка» распухла — вот-вот лопнет, ее до отказа заполнили таинственные встречи и беседы. Скажем, для чего Виталий рвется в гости к химико-торгашки? Влюбился? Глупо даже подумать! Что ему в изрядно потасканной женщине с заплывшими жиром формами?
Или — что связывает Виталия с «черно-белым» спонсором? Чего добивался тот от Верочки? Требовал, чтобы девчушка отдалась ему? Вполне приемлемый вариант, но тогда какую роль играет в разыгрываемой трагикомедии Виталий? Сводник или главное действующее лицо?
Вопросы навалились на меня на подобии многокилограммового тела соседки, но ничего, кроме досады на собственную тупость я не ощущал. Без помощи профессионала не разобраться.
Я чувствовал, что сведения, с таким трудом полученные от Надин, нечто вроде закуски перед обильным обедом. Ибо сластолюбивая химико-торгашка открыла мне далеко не все ей известное. Как сохраняя свою невинность окончательно раскупорить ее — покажет время.
Удивительно, но моя информация о сближении с Надин была встречена Стуловым предельно равнодушно. Он не расспрашивал, не углублялся в детали, не просил повторить. Вежливо поблагодарил. И выдал очередное задание: свести более близкое знакомство с престарелыми соседями.
Я чувствовал себя полнейшим идиотом.

11
На второй день после исповеди бабы Фени я аккуратно упаковал незаконченную рукопись романа и отправил ее в «холодный резерв». Закрыл пищущую машинку и начал вручную набрасывать схему нового произведения — фактически документального.
Имеется только завязка — туманная со множеством крючков и зацепок. Все остальное — полнейшая темнота. И самое темное место — неизвестно для чего «заказанная» Стуловым разработка стариков Сидоровых.
Правда, предстоит «раскрыть» одного деда Пахома. Его престарелая супруга, по моему убеждению, не только раскрыта, но и препарирована. Ежедневными беседами над дымящимся подносом. К тому же, не может баба Феня похитить собственную внучку? Заподозрить такое может только сумасшедший.
А что из себя представляет дед Пахом? Глупо представить себе старую развалину в роли похитителя…
А вдруг — организатор?
Впрочем, как принято говорить в медицинских кругах: вскрытие покажет. Но как произвести это самое вскрытие, с какой стороны и с каким инструментом подобраться к склерозному деду, который с трудом связывает между собой слова, иногда прямо противоположного содержания? Как заставить его открыться, когда старик все время находится в наглухо «закрытом» состоянии? Где взять эффективно действующие раздражители, способные хотя бы на десяток минут вернуть склеротика в реальное время?
Окончательно запутавшись, я решил не терзать свои мозги, положиться на его величество случай. По русски — на авось. Заманю в свою конуру, угощу чаем, или чем покрепче, дед сам откроется. Дай-то Бог!
А если не откроется, я приготовил забавную мыслишку. Заключается она в том, что любой человек имеет свое хобби, неважно, как оно называется и как проявляется. Один мужик любит вязание, другой — кулинарию, третий собирает спичечные коробки или сигаретные пачки. Заведи беседу о любимом увлечении — сразу язык заработает.
Сомнительно, чтобы старик принадлежал к числу азартных собирателей или кулинаров, но — чем черт не шутит…
Накормив мужа и перемыв посуду, баба Феня обычно торопится за покупками. Она обожает рыночную обстановку. И не только потому, что там можно купить дешевле, нежели в магазинах. Бабка встречается со своими сверстницами, ведет нескончаемые разговоры о старых блаженных временах, когда и нравы были чистыми, и цены не в пример нынешним, а уж о грабежах и убийствах и говорить нечего.
Возвращается к обеду, умиротворенная, довольная, переполненная добротой и необычайной слезливостью. Даже морщины, исполосовавшие лицо женщины по всем направлениям, если и не исчезают, то разглаживаются, в блеклых старческих глазах зарождаются молодые огоньки, на губах появляется задумчивая улыбка.
Короче, баба Феня преображается. А вот дед во время ее отсутствия нервничает, ковыляет по коридору и кухне. Ему явно не хватает строгой супруги, ее властных замечаний, одергивания. Появляется какой-то дискомфорт.
Вот я и использовал отсутствие бабы Фени.
— Пахом Сергеевич, не загляните?
Старик нерешительно улыбнулся. Кажется, его не столько поразило необычное приглашение соседа, сколько обращение по имени-отчеству. Баба Феня именует мужа старым хрычем, внучка — дедулей, соседка Надин — дедом. Вдруг — Сергеевич? Есть от чего растеряться. Уж не вздумал ли сосед подшутить над беззащитным стариком?
— Посидим, чайком побалуемся, побеседуем, — продолжал заманивать я. — Есть желание — водочки испробуем. Не много — по сто граммулек. Вот время и пролетит незаметно.
Перспектива нарушить привычный уклад жизни пересилила боязливость. Дед Пахом осторожно вошел в мою комнату. Будто предвидел невесть какую-то опасность и готовился при ее проявлении укрыться в пустующем туалете.
— Вы все время — дома и дома, — выставляя на стол немудренное угощение, я ненавязчиво искал подходы к собеседнику. — Пошли бы прогуляться, пообщались со сверстниками…
Старик метнул взгляд на выставленную бутылку, перевел его на дверь. Огорченно засопел. Отхлебнул ароматный чай, поколебался, но все же взял с тарелки печенье.
— Старый я… енто самое… боюсь. Дома… оно… покойней…
— Я понимаю — дома спокойней, но нужно же дышать воздухом.
— Енто самое… форточку баба открывает… вот я… енто самое…дышу.
Разговор зашел в тупик, из которого нелегко выбраться. Но я не отступал.
— Есть же у вас друзья, с которыми приятно пообщаться, вспомнить молодость?
— Енто самое… померли. Один я… вот оно как… остался.
Я опустил голову, будто поклонился ушедшим из жизни друзьям соседа, выждал несколько минут и снова принялся за распросы. Пришла пора запустить спрятанную про запас забавную мыслишку.
— Скучно же так жить? Неужели вы ничем не интересуетесь? К примеру, телевизором?
Дедок брезгливо поморщился. Будто я поднес к его лицу что-то нес"едобное. Наверно, и ему стали поперек горла сентиментальные сериалы и кровавые боевики.
— Никакого… енто самое… антиресу. Што радио, што… ентот самый теле… тьфу, язык сломаешь… То-то и оно… Больно уж… оно самое… брешут.
Разговорился! Дай Бог, чтобы Аграфена Николаевна подзадержалась на рынке, разговорилась с таких же, как она, древними бабусями.
— И все же человек просто обязан чем-то увлекаться. Возьмите, к примеру, меня…
После очередного пьяного скандала, спешно собирая свои вещи, я случайно положил в чемодан два альбома с коллекциями марок, принадлежащими пасынку. Все время собираюсь вернуть, но забываю. Да и зачем Виталию марочная коллекция, когда он больше интересуется водкой и бабами? Неожиданно альбомы пригодились — я торжественно водрузил их на стол.
Дед Пахом равнодушно перелистал страницы, прошелся невидящим взглядом по красочным маркам. Точно так же, как недавно разглядывал трещины на потолке и висящий на стене велосипед.
— Антиресно… енто самое.
Неожиданно оживился и поманил меня согнутым пальцем. Вслед за ним я вошел в стариковские аппартаменты. Усадив меня на скрипучий стул, старик выглянул в дверь, оглядел заставленный старой мебелью и невесть какими ящиками коридор. Будто там спряталась грозная супруга.
— Оно вот как… сичас тожеть покажу…
Поохивая, опустился на колени рядом с кроватью, вытащил из-под нее запыленный старый чемодан. Долго возился с замками. Длительное перебирание старых штанов и рубашек, платьев и протертых полотенец. Недовольное бормотание.
— Енто самое… баба перепрятала… Оно вон как… здеся лежала…
Выбрасывая «енто самое» и «оно вон как», вставляя подходящие по смыслу фразы, я восстановил в более или менее понятной форме стариковский монолог…
В молодости работал Пахом Сергеевич садовником у известного дипломата. И не только садовником — слесарем, плотником, истопником, кучером. Любая работа спорилась в его руках. Семья дипломата хорошо относилась к непьющему, безотказному работяге, заботилась о нем и его жене. Сам хозяин особняк навещал редко — почти все время находился за рубежом.
В тридцать седьмом году его арестовали. Ночью прикатил «черный ворон», чекисты переворошили дом от пола до чердака, забрали все книги и бумаги. Дипломата захватили с собой. Так он и сгинул где-нибудь на Колыме либо на Севере. А может быть, «врага народа» пристрелили на Лубянке. Время тогда было аховое, жизнь человеческая не стоила и полушки.
Через несколько лет умерла хозяйка. Наверно, сильно любила мужа, не выдержала разлуки. За день до смерти вызвала в спальню слесаря-плотника. Таясь, шопотом поведала тайное. Дескать, коллекционировал муж ордена разных стран, собирал и английские, и новозеландские, и индийские, не говоря уже о родных — российских. Скупал за большие деньги у спившихся чиновников, обедневших раджей, обанкротившихся богачей. Прятал в специально оборудованном тайнике, в стене между кухней и столовой.
Попросила жена дипломата сберечь коллекцию, не дать ее разграбить. Передала альбом с фотографиями собранных орденов. После ее смерти подумал-подумал Пахом да и перепрятал коробочки.
И хорошо сделал — в сорок первом, акукурат перед войной, особняк снесли, на его месте построили многоэтажную домину. Коллекция орденов перекочевала в фундамент новостройки, куда замуровал ее хитрый мужик.
— Вот — енто самое… хотел показать тебе ту книжицу со снимочками… Оно как есть… Старуха перепрятала. Любит она… енто самое… хоронить.
На всякий случай, я поинтересовался местонахождением тайника. Дед Пахом сощурил оловяные глаза, прикрыл их седыми бровями. Не отказался, но и не согласился. Сделал вид — не расслышал просьбы. Есть такая дипломатическая уловка.
Коллекция меня интересует не больше солнечного затмения в прошлом тысячелетии. Насторожило одно единственное слово: коробочки. И то только потому, что оно фигурировало в полученном бабой Феней анонимном послании. В применении к старому склеротику — необычное понятие. Но расспрашивать опасно — настырность насторожит деда.
— С зятем видитесь? — переключился я на другую тему. — Он наезжает или вы гостите у него?
— Енто самое… какой зять?
— Так у вас одна дочка, больше детей нет?
— Бог… оно самое… не дал… А вот дочка мужей… енто самое… меняет. Я уж… то-то и оно… считать устал.
С трудом удалось выяснить адрес отца внучки, узнать, что тот ни разу не навещал родителей бывшей жены. Вдруг Верочка решила сбежать к отцу? За что-то обиделась на стариков, мать, похоже, вообще возненавидела. Одна дорога — к папаше.
В коридоре раздались шаги — возвратилась Аграфена Николаевна. С полной сумкой продуктов, переполненная впечатлениями от общения с товарками. Деда Пахома будто ветром сдуло. Вытолкав меня в коридор, он заторопился на кухню.
— Старый хрыч, где ты? Снова бродишь, прости меня Господи, как непривязанная коза? Сколь раз говорено — сиди в фатере и носа не кажи!… Ах, енто ты, Игнатьич? — увидела меня старуха. — Чтой-то за своей стрекотухой не сидишь — аль приболел?
— Спасибо, здоров. Просто чайник поставил на газ. На плитке долго ждать приходится.
Увидев за моей спиной пригнувшегося мужа, баба Феня окинула нас подозрительным взглядом, но расспрашивать не стала. Отложила допрос на более удобный случай. Время — к обеду, для хозяйки — самая горячая пора…
А я поспешил в уголовный розыск. Конечно, не для беседы с Гулькиным на литературные темы — передать Стулову собранную информацию. Заодно испросить разрешение потолковать с верочкиным отцом.
Гулькин сидел в позе, скопированной со вчерашней. И с позавчерашней. И — недельной давности. Клонилась над бумагами крупная голова мыслителя, вызывающе покачивалась на спинке стула наплечная кобура с пистолетом.
— Ба, кого я вижу! — поднялся он. — Только-что вспоминал, думал: над расследованием какого кровавого преступления работает знаменитый автор?
— Работаю, — поморщился я, почуяв запашок подхалимажа. — Только для работы необходима надежная связь, а она…
Я выразительно намекнул на необходимость срочного звонка в Москву, от которого зависит продолжение работы над рукописью. Можно было и не напоминать — договоренность о пользовании служебным телефоном уже достигнута. Но такой уж у меня «джентльменский» характер.
— Ради Бога, — встрепенулся сыщик. — Кстати, мне нужно доложить кое-что начальству, так что вы не стесняйтесь.
Стулов ответил сразу же, будто ожидал моего звонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34