Она переложила свой «Макаров» в карман куртки и осторожно втиснула тяжелый «стечкин» с глушителем в наплечную кобуру. Теперь для полного счастья не хватало только милицейского рейда. Подумав об этом, Катя поплевала через левое плечо и стала наблюдать за залом.
Ей и в голову не могло прийти, что за ней тоже наблюдают.
Щукин тяжело вздохнул и прошелся из угла в угол по кабинету, дымя сигаретой. Голубой дымок тянулся из-за его левого плеча, словно отечественный предприниматель Алексей Петрович Щукин вдруг (по воле некоего злого волшебника) превратился в маленький и очень озабоченный локомотив. Наконец, приняв, видимо, какое-то решение, он резко остановился напротив сидевшей в кресле для посетителей Кати и по своей всегдашней привычке присел на краешек стола. Катя подумала, что именно из-за этой его привычки стол в модерновом кабинете Щукина оставался старый... Ну, может быть, не старый, а просто старомодный — огромное, как танковый полигон, чудовище с массивными тумбами и крышкой из полированного красного дерева — никакого пластика, никаких новомодных соединений на соплях, никакого так называемого евростиля, сплошное старое доброе дерево, зашипованное крест-накрест, посаженное на деревянные же нагеля и щедро промазанное столярным клеем. Это был солидный и добротный стол начальника золотых доперестроечных времен, на нем смело можно было сидеть, лежать, а также заниматься любовью или строевой подготовкой — кому что по вкусу.
Еще в этом столе была бездна всевозможных ящиков и ящичков, и поумневшая Катя невольно задавалась вопросом: в каком из этих многочисленных отделений ее галантный и щедрый хозяин хранит свой большой черный пистолет, похожий на тот, что в данный момент висел у нее под курткой, интимно прижимаясь к ребрам и по-свойски упираясь в левую грудь твердой рифленой рукояткой. По идее, это должен был быть один из верхних ящиков с правой стороны, если только Щукин не был в этом отношении оригиналом и не предпочитал удивлять своих посетителей, стреляя с левой. Впрочем, вряд ли он так уж часто палит в посетителей — он все-таки солидный бизнесмен, а не шериф из какого-нибудь Ларедо или Тумстоуна. Так или иначе, но для того, чтобы вышибать мозги из неугодных ему людей, Щукин, он же Голова, наверняка держал целый штат исполнителей — случай с голубой «семеркой» и бесследное и тихое исчезновение Бэди и его долговязого приятеля служили тому наилучшим подтверждением. Наблюдая за тем, как Щукин ерзает, поудобнее пристраивая зад на углу стола, Катя подумала, сколько же людей из числа тех, что по-дружески приветствовали ее каждый вечер, представляли интерес для отдела по борьбе с организованной преступностью. Как это ни прискорбно, но получалось, что многие.
Очень многие. Почти все.
Исключение составляли, пожалуй, только Гоша с его «священными коровами» да ресторанная обслуга — повара, официанты, та же Вера Антоновна, быть может. Ну и, само собой, оркестр. Музыканты не ездят на разборки, не бьют морды и не занимаются чисткой оружия просто потому, что им нужно беречь пальцы.
Это было нечто новенькое из области острых ощущений — быть членом настоящей банды Кате до сих пор как-то не доводилось. Поразмыслив всего лишь секунду, она пришла к выводу, что это едва ли не то же самое, что работать на стройке или, к примеру, снимать фоторепортажи для бульварного журнальчика. Работая на ту же «Ингу», она рисковала шкурой ничуть не реже, хотя тогда у нее на боку висел фотоаппарат, а не пистолет.
— У тебя отличные рефлексы, — прерывая ее размышления, сказал Щукин. Прозвучало это так, словно он сообщал Кате, что у нее грязь под ногтями или сильно пахнет изо рта.
— Спасибо, — ответила Катя, сделав вид, что не заметила его странного тона.
— Не за что, поверь, — сказал Щукин. — У тебя отличные рефлексы, но ты совершенно не умеешь их контролировать.
— Когда рефлекс пытаются взять под контроль, он перестает быть рефлексом и превращается в навык, — парировала Катя. — И на это, как вы правильно заметили однажды, могут уйти годы. И вообще, почему бы нам не оставить в покое рефлексы и прочую зоологию и не перейти непосредственно к делу? Я вижу, что вы мной недовольны.
— Недоволен — не совсем то слово, — со вздохом сказал Щукин. — Просто ты со своими драгоценными рефлексами ставишь меня в довольно тяжелое положение, причем уже не в первый раз.
— А, — сказала Катя, — вот оно что. Ну, извините. Только должна вам сказать, что если этот хмырь снова появится на расстоянии вытянутой руки от меня, я его опять покалечу. Помните, был такой фильм с Валерием Золотухиным — «Бумбараш»? Как он там здорово сказал: сколь раз увижу — столь раз убью.
Щукин скривился и снова поерзал на столе.
— Это нужный человек, — сказал он. — Очень нужный.
— Это он вам нужен, — отрезала Катя, — а не мне. Вот вы его и берегите. Объясните ему, что приближаться ко мне опасно. Он же не хватается за оголенные провода и не пьет серную кислоту, вот пусть и ко мне не подходит, если жизнь дорога.
— Фу ты, черт, — вздохнул Щукин. — Дернуло меня с тобой связаться... Давай договоримся так. Я ему, конечно, все объясню... Хотя я тебе не дуэнья, черт тебя подери! Но и ты имей в виду: еще один такой фокус, и я тебя выгоню к чертовой бабушке! Твое целомудрие слишком дорого мне обходится.
«Ну вот, — подумала Катя, — пожалуйста. Быть членом коллектива не так-то просто. Порой очень непросто, как выясняется. Ах ты, засранец!..»
— Выгоните? — переспросила она, немного подаваясь вперед. — Или просто пришьете? А, Голова?
Щукин едва заметно вздрогнул, удивленно округлил глаза, но тут же расслабился, улыбнувшись немного странной улыбкой.
— Вот как, — с непонятной интонацией произнес он. — Вот, значит, как обстоят дела... А ты умнеешь прямо на глазах... Птица. Что ж, так оно, пожалуй, даже проще. Мы давно думаем, как к этому лучше подойти. Я рад, что все повернулось именно таким образом. Так гораздо проще разговаривать.
— О чем? — спросила Катя. Реакция на ее выпад оказалась совсем не той, на которую она рассчитывала.
— О деле, конечно, — ответил Щукин, — о чем же еще?
— А как же этот отморозок?
— Это который? Ах, этот. — Щукин рассмеялся. — Он вовсе не отморозок. Просто немножечко скотина, вот и все. Забудь о нем. Скажи-ка, что ты думаешь о клубе? Только честно.
— Честно? Это как? — округлила глаза Катя.
— Ну, брось, — поморщившись, сказал Щукин. — Честно — значит честно. Просто скажи то, что думаешь.
— Все мои неприятности в основном происходят именно из-за этого, — сообщила ему Катя. — А если честно, то мне кажется, я уверена, что клуб служит прикрытием для чего-то другого. Если честно, то я ощущаю себя втянутой в какие-то довольно грязные дела. Вот как это выглядит, если честно. И, если уж мы начали говорить честно, не пытайтесь больше проворачивать трюки вроде того, который стоил вам вашей машины и двух человек.
«Господи, что же это я такое несу?! Я же выболтала ему все, что знала! Я же у него теперь, как под микроскопом! Блин, Скворцова, — подумала она с отчаяньем, — ты только стрелять и умеешь, а думать — ну, ни грамма...»
Щукин издал горлом недовольный хрюкающий звук, легко спрыгнул со стола, обошел его и опустился в свое кресло. «Правильно, — подумала Катя, как можно более незаметно запуская руку за пазуху, — вот сейчас я и узнаю, в каком ящике стола он держит пистолет... а также и то, кто из нас обладает лучшими рефлексами». Все утро она провела за довольно странным занятием, отрабатывая сложный навык быстрого извлечения из наплечной кобуры громоздкого «стечкина» с глушителем. Это действительно оказалось сложно, но Катя решила проблему, укрепив кобуру немного под углом и приучив свою руку делать более широкий и плавный, чем обычно, жест.
Щукин, сохраняя озабоченное выражение лица, полез правой рукой в верхний ящик стола. Катя сделала стремительный плавный рывок, непривычно длинный из-за глушителя, и направила пистолет на Щукина намного раньше, чем тот успел хотя бы попытаться вынуть из ящика свой. Впрочем, «направила» — это было не совсем то слово, потому что толстая труба глушителя замерла не более, чем в сантиметре от глаз Щукина.
Щукин досадливо поморщился и небрежно отвел ствол пистолета в сторону.
— Ну, перестань, наконец, дурачиться, — проворчал он. — Что ты себе, в конце концов, позволяешь? Я тебе не мальчик, черт возьми.
Он достал из ящика стола пачку «Кента», щелчком выбил из нее сигарету и закурил, иронически наблюдая за тем, как слегка смущенная Катя убирала пистолет в кобуру.
— Тяжелая артиллерия? — снисходительно улыбаясь, спросил он. — Ты прямо как настоящий гангстер. Откуда такая игрушка?
— Отобрала у вашего «нужного человека», — буркнула Катя. — И даже не просите — не отдам.
— Вооружаешься, как «зеленый берет», а ведешь себя, как институтка, — заметил Щукин. — Запомни раз и навсегда: если ты будешь со мной работать, то ни о чем просить тебя я не буду. Я буду приказывать, а ты будешь выполнять. Это ясно?
Катя молча кивнула, решив проглотить это — пока.
Громоздкий бульдозер, в кабине которого она сидела, как дрессированная мартышка, изображающая водителя для киносъемки, снова делал крутой поворот, и Кате не хотелось осложнять дело закатыванием скандалов по мелочам.
Щукин еще некоторое время смотрел на нее в упор, словно ожидая возражений, но в конце концов расслабился и вернулся к своей сигарете, сделав глубокую затяжку.
— Пистолет можешь оставить себе, — сказал он. — В конце концов, будет дураку наука. Теперь по делу. Ты права, клуб — просто «крыша» для настоящего бизнеса. Но, я подчеркиваю, для бизнеса, а не для банды, как ты, похоже, решила.
— Угу, — сказала Катя, — понятно.
Она осталась при своем мнении, но решила помалкивать: она сегодня уже и так наговорила много лишнего.
— Мы посредничаем в торговле между западными производителями и нашим потребителем, — продолжал Щукин. Теперь речь его лилась плавно, словно он выступал на пресс-конференции. — Само собой, не бесплатно. Тот уровень секретности и конспирации, который ты можешь здесь наблюдать, — а он, поверь, гораздо выше, чем это кажется на первый взгляд, — является вынужденной и, надеюсь, временной мерой. Одно время мы пытались работать легально, но в этом деле столько бюрократических рогаток, ненужных ограничений... И потом, знала бы ты, какие с нас драли налоги!..
— Вот, — не удержавшись, вставила Катя. — Это уже другое дело. А то хоть икону с вас пиши. А что за товар? Наркотики?
— Темень, — сказал Щукин. — Наркотики идут с востока на запад, а не наоборот. Лекарства.
— Наркосодержащие?
— Да что ты прицепилась к этой наркоте?! Ничего подобного. И вообще, не изображай из себя следователя — для этого у тебя кишка тонка.
— Гм, — сказала Катя.
— Вот тебе и «гм». Кстати, о следствии... Насчет машины... ну, той самой... забудь. Это была случайность, и это не имело к тебе ни малейшего отношения. Договорились?
— Гм, — повторила Катя. — Хорошо. Будем считать, что договорились.
— Мне не нравится твое «гм», — сказал Щукин, — но Бог с тобой. Так ты будешь с нами работать?
— Да я, по-моему, и так работаю, — старательно изображая удивление, сказала Катя.
— Актриса из тебя, как из веревки кочерга, — усмехнулся Щукин. — Это была не работа, а испытательный срок. Ну, что скажешь?
— А куда мне деваться? — на этот раз совершенно искренне сказала Катя. — Правда, это будет зависеть еще и от того, какая работа. Отстреливать налоговых инспекторов мне бы не хотелось.
— Думаю, что и не придется, — успокоил ее Щукин. — Будешь развозить товар по точкам. Работа довольно тонкая, поскольку потребитель, как правило, знает про нас столько же, сколько и милиция, то есть буквально ничего. Ну и конкуренты, конечно, и любители заграбастать чужие бабки... в общем, не соскучишься. Зато платить буду по-настоящему.
— А до сих пор было не по-настоящему?
— До сих пор ты получала половинную ставку, — ответил Щукин. — В связи с прохождением испытательного срока.
— Ого, — сказала Катя.
— Ага, — в тон ей подтвердил Щукин.
Когда Катя вышла из кабинета, навстречу ей попался веселый и одновременно, как всегда, сильно озабоченный Гоша, торопившийся в кабинет Щукина с ворохом каких-то шелестящих бумаг.
— Привет, лисичка! — весело крикнул он, увидев Катю.
— Здравствуй, Колобок, — ответила Катя.
Веселый Гоша исчез за дверью щукинского кабинета, а Катя осталась в коридоре со своими раздумьями и сомнениями. По правде говоря, в голове у нее была жуткая, совершенно непроворотная каша, и разбираться, что к чему в этом месиве, у нее в данный момент не было ни малейшего желания. Поэтому прежде чем вернуться домой, она отправилась в зоопарк и провела там два с половиной часа, наблюдая за плескавшимися в знаменитых прудах птицами.
Смотреть на сидевших за решеткой зверей ей сегодня почему-то не хотелось.
Глава 14
Мама привела мальчика в зоопарк. Мальчик увидел обезьян и говорит маме: «Смотри, сколько программистов!» Оказывается, они, как и папа мальчика — программист, естественно, небритые, волосатые и все время чешутся... Н-да.
Инженер-программист Павел Смирнов, безработный инженер-программист, кряхтя выбрался из кровати. Электронный будильник, стоявший ввиду отсутствия такой мелкобуржуазной роскоши, как прикроватная тумбочка, прямо на полу, показывал половину двенадцатого. Некоторое время Павел смотрел на светящийся циферблат, тупо моргая и пытаясь сообразить, день сейчас или ночь. Не придя к какому-либо определенному выводу, он отправился в туалет, шлепая по линолеуму босыми заплетающимися ногами, к подошвам которых неприятно прилипал мелкий мусор.
Даже не потрудившись закрыть за собой дверь, он встал над унитазом и долго мочился, приспустив мятые красные трусы и придерживаясь левой рукой за стену, чтобы не упасть. Он все еще чувствовал себя совершенно пьяным и испытывал желание избавиться от излишков алкоголя простейшим народным методом, а именно путем введения двух пальцев поглубже в горло. Он посмотрел на свои пальцы. Пальцы были грязные, с траурной каймой под ногтями и с полустершейся засохшей кровью на фалангах, и Павел решил не экспериментировать.
Вернувшись в комнату, он снова остановился перед кроватью, глядя на будильник. Без двадцати двенадцать. Так ночи или дня все-таки? Если это ночь, то надо ложиться досыпать, а если день, то, напротив, давно пора вставать. Да я и так стою, подумал он, почесывая дрожащими пальцами небритую щеку и переводя взгляд на окно. За окном было светло. «Белая ночь, — подумал Павел и поддернул сползавшие трусы. — Куда же это я заехал?»
— О черт, — простонал он, берясь обеими трясущимися руками за голову и стискивая ее изо всех сил, чтобы она, неровен час, не раскололась надвое. Похмелье было могучим, такого с ним не случалось уже давненько, если случалось вообще.
Павел сел на край кровати и прикрыл глаза. Сразу стало легче, к нему частично вернулась способность соображать, но зато мир за сомкнутыми веками немедленно косо поплыл куда-то в сторону. Похоже было на то, что Земля действительно вращалась, и вращение это вызывало у Павла массу неприятных ощущений.
Он снова открыл глаза и посмотрел в окно. За окном по-прежнему было светло, и Павел покачал головой, смиренно перетерпев вызванную этим движением вспышку головной боли. Белая ночь, это же надо такое измыслить! Само собой, это был день, половину которого он проспал из-за того, что накануне напился, как зонтик. Теперь весь день, конечно же, пропал. Что толку от его пробуждения, если он не в состоянии отличить день от ночи или хотя бы сообразить, что, будь сейчас ночь, электронный будильник показывал бы не одиннадцать, а двадцать три пятьдесят?
— Никакого толку, — вслух сообщил он захламленной комнате, поразившись надтреснутому жестяному тембру своего голоса. — Ни малейшего. Смотри, мама, сколько программистов... и все пьяные.
Он дотянулся до скомканных джинсов, валявшихся рядом с кроватью, и принялся натягивать их, издавая массу всевозможных страдальческих звуков, которые должны были показать равнодушному миру, как ему плохо. Организм криком кричал, умоляя его перестать валять дурака, забраться обратно под одеяло и не дергаться еще хотя бы пару часов, но он все равно натянул джинсы до конца и застегнул молнию — скорее из духа противоречия, чем с какой-либо определенной целью.
Дух противоречия, да... Он снова со скрежетом почесал заросшую трехдневной щетиной щеку. «Вот и сиди теперь в обнимку со своим духом. Может, он тебя накормит». — «Да ладно, — с раздражением оборвал он поселившегося внутри его черепной коробки зануду, — что ты разнылся? С голоду он помрет... бедный, несчастный. Компьютерщик моего класса — это вам не хухры-мухры... не дрейфь, не пропадем!»
«Да, — сказал зануда, — да? А какой день сегодня, ты не забыл?»
Павел замер с поднятыми руками и просунутой в распяленную на них выцветшую футболку головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41