— Большой цены вещь, — хрипло сказал Фомин, — у меня таких денег нет.— Это точно, — Мишка покосился на пацана, услужливо расставлявшего на столе закуску и водку, — мне клиент с копейкой нужен. Есть у тебя такой?— Найдем.— Только ты помни: я к любому не пойду. Что за человек?— Человек тебе хорошо известный. Володя Гомельский.— Идет, — равнодушно ответил Мишка. Если бы кто знал, чего стоило ему это равнодушие! Ему хотелось кричать от радости. Он даже глаза опустил, чтобы Фомин, не дай бог, не прочитал бы в них эту его радость.— Ну давай, — Мишка поднял стакан, — выпьем, Серега, за жизнь нашу, копеечную жизнь.— Давай, — Фомин протянул стакан, чокнулся, — только копеечная она не для всех. Ты вот…— Давай пей, — Мишка выпил стакан залпом, сморщился, отхлебнул пива.— Ты, Мишка, — наклонился к нему Фомин, — скажи мне, какой мне интерес выйдет. Я тебя с Володей сведу, ты ему камни, он тебе деньги, а мне?— Тебе, — Мишка задумчиво повертел в руках стакан, — польза тебе будет. — Он сунул руку в карман, увидев, как при этом беспокойно забегали глаза у Фомина. — Не бойся, вот, — он положил на стол две золотые десятки, — бери аванс. После дела еще три.— Широкий ты парень, Червонец, люблю тебя, как брата люблю.— Это потом. Когда Володю увижу?— Сегодня в семь. Как найти тебя?— Здесь. Хотя, нет. Я в одном и том же месте появляться не люблю. Сквер на Миусской знаешь? Там площадка детская есть, вот на ней буду в песочек играть. Ну, гуляйте, а я пойду.— Так в семь?— Точно. Только скажи Володе, что я на Тишинке этим заниматься не буду. Пусть другое место ищет. Когда мы с ним дело уладим, я тебе три червонца отдам, да и по мелочи кое-что у меня есть, на это у тебя денег хватит. Мне надо в Ташкент подаваться, а то климат у вас тут для меня неподходящий, — Мишка встал, кивнул Фомину и вышел из пивной. Муравьев Он бежал по коридору мимо сотрудников, изумленно оглядывавшихся на него. Остановился только у двери приемной, толкнул ее и, переводя дыхание, спросил у Осетрова:— Где?— Занят.— Доложи, срочно!Осетров из-за очков внимательно посмотрел на Игоря и, видимо, понял, что просто так человек из бригады Данилова не ворвется в приемную в таком виде.— Подожди. — Он скрылся за дверью кабинета и сразу же вышел обратно. — Ждет.Игорь рванул дверь и, не глядя, не узнавая тех, кто сидел в кабинете начальника, почти крикнул:— Есть Гомельский!— Что? — начальник приподнялся. — Где?— Через два часа будет у Мишки на квартире.Только теперь Игорь смог разглядеть сидевших за столом людей. Это были Муштаков, Парамонов и Серебровский.— Ладно, садись! — приказал начальник и кивнул Серебровскому: — Продолжай.— Из пивной Фомин поехал в Первый Казачий переулок, зашел в дом три, во дворе. Дальше мы его не повели, боялись расшифроваться. Пробыл он там минут десять и поехал к себе на Маросейку, адрес есть в деле. Один из сотрудников следил за ним, а другие остались в Казачьем. Проверкой установлено, что в доме три, квартира два, у некой Силиной, гримерши театра, проживает артист Сахаровский Владимир Георгиевич, эвакуировавшийся из Минска и работающий во фронтовой актерской бригаде. После предъявления фотографии Гомельского домоуправу оказалось, что Гомельский и Сахаровский — одно и то же лицо. В восемнадцать тридцать Фомин вышел из дома и поехал на Миусскую. Там он встретился с Костровым, поговорили они минут десять и разошлись. Фомину удалось остановить машину-полуторку и упросить шофера подвезти его. Номер машины МА17—47. Шофер допрошен. Фомин приехал в Казачий и пока находится там. У меня все.— В общем, ситуация проясняется. — Начальник посмотрел на часы и повернулся к Муравьеву: — Так ты говоришь, что Гомельский будет у Кострова в двадцать два часа?— Да, Зоя сообщила.Минуту начальник раздумывал. Надо было принимать решение, как поступить: брать Фомина и Гомельского в Казачьем или на квартире у Зои.— Какие есть мнения?— Разрешите, — встал Муштаков. — Фомин и Гомельский под наблюдением, уйти они не смогут, мы блокировали переулок. Я думаю, их надо брать у Зои.— Почему?— Мне кажется, они не те люди, чтобы заплатить такие огромные деньги. Помните, Гомельский занимался «разгонами»? Так вот, они попробуют это и сейчас. Тут мы их всех и возьмем.— Логично, — сказал Серебровский, — только ведь они характер Мишкин знают, оружие видели…— Я тоже за квартиру Зои, — перебил его Муравьев.— Ну что ж, начинаем. Блокируем квартиру, — начальник поднял телефонную трубку.В этот вечер город продолжал жить своей обычной жизнью. В восемь часов закончился последний сеанс в кино, люди должны были до комендантского часа успеть домой; работали заводы, в магазины подвозили свежевыпеченный хлеб, его завтра утром раздадут по карточкам; кончилась третья смена в школе, радио передавало очередную сводку Совинформбюро. Все было как всегда, и никто не заметил, как появились и исчезли в Большом Кондратьевском переулке люди. Одни скрылись в проходных дворах и подъездах, в чахлых палисадниках, другие встали на трамвайной остановке, несколько молодых парней в летной форме с девушками в ярких платьях пошли по переулку. Никто ничего не заметил, все было буднично, обычно. Гомельский и Фомин. — Ты, наверное, считаешь меня сумасшедшим? — Володя посмотрел на Фомина изучающе. — Такие деньги отдать этому уркагану! Я что, печатную фабрику открыл?— Мишка парень горячий, потом оружие… Баба эта.— Ну и что, выпьем. Ему нальем из нашей бутылки. А когда он закосеет, я скажу, что деньги в портфеле, спрятаны в тайнике во дворе. Ты пойдешь за портфелем и откроешь дверь. Андрей и Лешка в форме войдут, ну тут обыск, изъятие…— А потом?— Что потом? Потом его в отделение поведут. Вернее, нас, а он смоется и будет рад, что ушел.— Не поверит.— Возможно. Главное — взять вещь. Понимаешь? А потом мы с тобой надолго исчезнем. Его же ищут. Я к нему на квартиру человека посылал, так он еле ушел, засада там. Мишка все равно из Москвы бежать должен. А ты думаешь, что потом будет? Высшая мера ему светит, за Резаного, да и за камушки эти.— Ну, если так…— Трус ты, Фомин, тебе бы с дураками в три листика играть.— Какая моя доля?— Сто тысяч, доволен?— Пошли.— Иди к Андрею и Лешке, они ждут, скажи, чтобы в полдесятого у дверей стояли. Понял? Костров Он надел форму, туго перепоясался ремнем с кобурой. Ему противен был тот костюм, в котором он сидел в пивной вместе с Фоминым. Теперь он опять стал старшим сержантом Костровым, фронтовиком-разведчиком, человеком, ничего общего не имеющим с известным когда-то Мишкой Червонцем. Наверное, никто не радовался, как он, окончанию операции. И не потому, что удастся увидеть жену и ребенка, несколько дней пожить дома. Другое, более сильное чувство, жило в нем. Сегодня, а это он знал точно, оплачен еще один долг.Год назад, впервые согласившись помочь Данилову, он еще смутно, но сознавал, что это тот посильный вклад, который он, Мишка Костров, бывший уголовник, порвавший с прошлым, может внести в общее дело борьбы с фашизмом. Если после освобождения из колонии он с гордостью думал о том, что стал жить честно, как все, то со временем понял: люди, окружающие его, воспринимают происшедшее с ним как нечто вполне закономерное. Для них, его новых друзей и сослуживцев, это просто норма жизни. С тех пор Костров и свою жизнь разграничил четко: то, что было тогда, и то, что стало теперь. Стараясь вытравить из себя прошлое, он самоотверженно работал, начал учиться в школе. Но иногда, задумываясь о своей жизни, Мишка понимал: этого мало. Слишком велик был груз его вины перед теми людьми, которые поверили ему. Когда началась война, он сделал все, что мог, помогая Данилову. Ну, а как воевал, об этом можно судить по двум его медалям. Конечно, дело было не в Почетной грамоте, выданной ему на прежней работе, и не в медалях, полученных на фронте. Костров как бы рождался заново, в нем появились черты, удивлявшие его самого. Иногда, совершив тот или иной поступок, Михаил словно со стороны глядел на себя, не узнавая в этом новом человеке себя прежнего. За все, что произошло с ним, он был благодарен Данилову. Для него Иван Александрович стал непререкаемым авторитетом. Часто, собираясь что-то сделать, Костров мысленно советовался с ним, пытался поставить его в подобную ситуацию и сделать так, как поступил бы Данилов. Так было в сорок первом, когда он пошел на квартиру к Широкову, так было и сейчас.Мишка ходил по комнате, курил папиросу за папиросой. Нервничал ли он? Пожалуй, нет. Интуиция, основанная на знании людей, с которыми он сталкивался в прежней своей жизни, подсказывала ему, что Гомельский обязательно придет. Не такой он человек, чтобы отказаться от больших ценностей. Мишка не нервничал, он ждал. Гомельского и Фомина. Ждал, когда медленно расстегнет кобуру, вынет наган и увидит их глаза. Все, поставлена последняя точка! Пусть знают они, кем стал он, сержант Костров.Несколько раз в комнату заглядывала Зоя, но, посмотрев на Мишку, так же молча уходила.— Ты ему не мешай, — сказал ей Самохин, — у него сейчас особый момент, вроде как экзамен.— Он уже его сдал, — ответила Зоя.— У него их много, экзаменов этих. Каждый новый шаг по жизни — экзамен.Мишка подошел к окну, посмотрел в темный квадрат двора. Да, скоро осень, совсем скоро, а потом зима, самое тяжелое время для солдата. Куда он попадет через неделю, в какую часть, с кем служить будет…— Окно надо закрыть и опустить маскировку, — услышал он за спиной чей-то голос. Так обычно говорят люди, привыкшие приказывать.Мишка обернулся: в комнате стоял какой-то человек. К окну подошла Зоя, закрыла его, опустила штору. Щелкнул выключатель. От яркого света Костров на секунду зажмурился.— Здравствуйте, Костров, — незнакомец протянул руку, — моя фамилия Муштаков.— Здравствуйте, — Мишка пожал крепкую ладонь и вспомнил, что видел Муштакова в МУРе.— Ждете гостей? А что же стол не накрыли?— Зачем?— На всякий случай, мало ли как они придут. Может быть, сначала один Фомин — посмотрит, проверит… Давайте, Зоенька, быстренько. Вам помочь?— Да что вы, я сама.— Прекрасно, — Муштаков внимательно посмотрел на Мишку. — Вы молодец, Костров. Я много слышал о вас, но даже представить себе не мог, какой вы молодец. Теперь осталась чисто техническая работа. Они придут, сядут за стол. Вы не волнуетесь?— Нет.— Отлично. Вы им налейте водку и скажите: «Зоя, принеси товар». Тут мы и войдем. Ну, а как себя держать вам, поймете по обстановке, лучше, конечно, чтобы наган был под рукой.— Ясно, товарищ Муштаков. Как там Иван Александрович?— У него все хорошо. К утру ждем от него сообщение о ликвидации банды. Кстати, после окончания операции вы уедете вместе с нами, мы завезем вас домой.Мишка вздохнул. Тяжело, нервно вздохнул. Муштаков заметил это и улыбнулся.А на столе уже стояла немудреная закуска: консервы, колбаса, холодная картошка, и еще были две бутылки водки.Муштаков, словно режиссер сцену, оглядел комнату и, видимо, остался доволен.— Вам надо выпить. Вам и Зое. Пусть они думают, что все уже пьяны. Да, гитара у вас, Зоенька, есть?— Есть.— Говорят, вы неплохо поете.— Какое там.— Не надо скромничать, — Муштаков взглянул на часы. — Давайте.Мишка взял бутылку, налил две рюмки, посмотрел на Муштакова:— А вам?— К сожалению, в нашей работе не у всех такие приятные обязанности, как сегодня у вас. Пейте. — Он еще раз оглядел стол: — Вот что, пустая бутылка у вас есть? Так. Поставьте ее, пусть думают, что вы давно пьете. Кстати, закуску-то. Вот так. А то она уж больно нетронута. А теперь, Зоя, берите гитару. Пора.Муштаков подошел к Мишке:— Когда вы скажете: «Принеси товар, Зоя», это и будет сигналом. Только слишком не затягивайте встречу. В общем, начинайте. Муравьев Во дворе было тихо. Только с Большой Грузинской долетали трамвайные звонки. Игорь с Парамоновым и двумя оперативниками сидели в затхлом палисадничке. Впрочем, место они выбрали неплохое. Темнота закрывала их лучше любых кустов.Они сидели и прислушивались к шарканью шагов в переулке. Время тянулось медленно, так всегда бывает, когда чего-то с нетерпением ждешь.Наверху, в квартире, за маскировочной шторой, зазвенела гитара, и женский голос, приятный и не слишком громкий, запел:Мы странно встретилисьИ странно разойдемся…Игорь прислушался. Это было похоже на старинный романс. Голос женщины звучал грустно, с ноткой потерянной надежды, и гитара подыгрывала ему с какой-то щемящей тоской. Игорь даже забылся, так захватило его внезапное пение. Но это длилось всего несколько минут. Под аркой раздались осторожные шаги. Кто-то вошел во двор, постоял, прислушиваясь, и снова скрылся под аркой.Игорь осторожно потянул из кармана пистолет, спустил предохранитель. Щелчок показался ему выстрелом, и он внутренне весь сжался. Опять послышались шаги, но теперь уже шли несколько человек.«Четверо», — сосчитал Игорь. Двое были в штатском, а двое в форме, это он определил по силуэтам фуражек, только в какой, различить не мог.Вошедшие о чем-то посовещались вполголоса, потом вспыхнула спичка, кто-то осветил циферблат часов: «Через тридцать минут…» Дальше Игорь ничего разобрать не смог. Двое скрылись в подъезде, другие остались во дворе.Парамонов сжал плечо Муравьева, и тот понял: оставшихся двоих надо брать. Костров В прихожей звякнул входной звонок один раз и после паузы еще два.— Иди, Зоя, — Мишка кивнул на дверь.Зоя прямо с гитарой вышла в прихожую. Костров услышал щелчок замка, потом чьи-то приглушенные голоса, среди которых явно различил сипловатый басок Фомина.— Проходите, — громко сказала Зоя. — Мы вас уж заждались, почти все выпили.— Неужели ничего не оставили? — Голос был бархатный, с игривой интонацией. Мишка скрипнул зубами от злости: «Ишь сволочь, прямо как в театре разговаривает».В комнату вошел человек в светло-сером костюме со шляпой в руках. На лацкане пиджака блестел орден «Знак Почета».— Здравствуйте, Миша.— Здорово, Гомельский, — Мишка встал и, чуть качнувшись, шагнул навстречу вошедшему, — садись, гостем будешь.— Ну, если не надолго.— А надолго и не выйдет, — Мишка указал рукой на стул, — времени у меня во, — он провел по горлу ладонью.— Понимаю, — Гомельский сел на стул, приняв изящно-небрежную позу полуразвалившегося на сиденье респектабельного человека. Он был точно таким же, как три года назад, когда Мишка встретил его в ресторане «Савой». Элегантным и сдержанным.— Ну что ж, Серега, — позвал Гомельский, — где ты?— Иду, иду. Я тут квартирку осмотрел.— Не верите? — зло скосил глаза Мишка.— Ну почему же. Просто проверяем. Нынче как: береженого бог бережет.— Твоя правда.Фомин вошел в комнату, тяжело подсел к столу, осмотрелся и потянулся к бутылке:— Давайте, что ли.— Нет, — твердо сказал Мишка, — это потом. Сначала дело.— Не возражаю, — Гомельский внимательно поглядел на Фомина.— Деньги с собой?— Всегда. А товар?— Зоя, — громко сказал Мишка, — Зоя, принеси товар.Девушка встала и сделала шаг к двери.— Нет, — вскочил Фомин — погоди, я…Он не договорил. В руке у Мишки воронено блеснул наган.Стена в комнате словно разошлась, и из темного проема шагнули трое с оружием. Гомельский сунул руку в карман.— Не надо, Володя, — спокойно сказал Муштаков, — дом окружен.— Я за папиросами, гражданин начальник, я не ношу оружия. Вы же знаете, на мне крови нет.— Хочу надеяться. Встать! — скомандовал Муштаков.Внезапно Фомин, опрокидывая стол, прыгнул на Мишку. В руке его тускло блеснуло длинное жало финки.— Миша! — крикнула Зоя.Костров не сдвинулся с места. Никто даже не заметил, как он успел ударить. Фомин мешком рухнул на пол. Выпавший из его руки нож воткнулся в щель между крашеными досками.— Побил все-таки посуду, сволочь, — сказал побелевший Мишка, — воды принесите, надо на него плеснуть, чтобы очухался… Муравьев Королев вошел к нему в кабинет:— Я в уголке сяду, пока ты его допрашивать будешь. Не возражаешь?— Что вы, Виктор Кузьмич? Конечно.— Как решил построить допрос?— Хочу начать сразу с Гоппе.— Думаешь, так? — Королев подвинул лампу, чтобы свет не падал на него. — Опасно. Битый он.— Потому и поймет, что битый.— Ну что ж. Давай.Игорь поднял трубку:— Задержанного Шустера ко мне.Через несколько минут у дверей послышались тяжелые шаги. Игорь взглянул на вошедшего Гомельского. Да, это был уже не тот элегантный, похожий на артиста, человек. В кабинет ввели типичного обитателя внутренней тюрьмы, в ботинках без шнурков, без брючного ремня и галстука.— Садитесь, гражданин Шустер. Меня зовут Муравьев Игорь Сергеевич.— Очень приятно, — Шустер осклабился, — значит, я буду иметь дело с вами, а не с гражданином Муштаковым?— Пока со мной.— А вы из его конторы?— Нет.— Я так и понял. Но чем могу быть полезен вам? Я же фармазонщик, сиречь мошенник. Статья сто шестьдесят девятая. А позвольте полюбопытствовать, какие в вашей конторе любимые статьи?Игорь взял со стола Уголовный кодекс, открыл нужную страницу, протянул Гомельскому.— Вот эта, читайте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20