Он основал защиту на концепции «общественных норм» и настаивал на том, чтобы члены суда присяжных посмотрели фильмы «Волосы» и «Вудсток», что позволило бы им судить о поступках Джима, исходя из культурного контекста. Судья Гудман категорически воспротивился этому и объявил инициативу Финка неуместной в стенах суда. Финк выдвинул протест, но Гудман и бровью не повел. Так проходила защита.
Суд продолжался. Четверо полицейских дали показания, заявив, что слышали, как Моррисон грязно ругался, и видели непристойные жесты. Защита дала согласие на обнародование пленки с записью концерта, надеясь, что присяжные смогут судить Джима по крайней мере за его собственные слова. Когда прослушивание пленки было окончено, представители защиты поняли, что совершили ошибку.
Процесс вновь был отложен, и The Doors отправились в Англию для участия в третьем фестивале на острове Уайт (из-за суда им пришлось отменить европейский тур). Автор этой книги был на концерте и, несмотря на дрянной звук, получил большое удовольствие от исполнения. Однако многие — и Джим среди них — считали, что группа могла бы сыграть и лучше. За кулисами Моррисон жаловался на усталость из-за разницы часовых поясов, рассуждал о фестивальной культуре и «поколении Вудстока»: «Пусть даже у них ничего толком не вышло, и сами они оказались не теми, за кого себя выдавали, но это все-таки лучше, чем ничего. И я уверен, что многие унесли с собой в город что-то вроде мифа, и это повлияло на них». Джим говорил о своем собственном журнале («…манифест вроде тех, что выпускались сюрреалистами и дадаистами») и заявлял, что в последний раз выходит на сцену. Три дня спустя он вновь предстал перед судом в Майами.
Сразу после возобновления процесса обвинение заявило, что ему нечего добавить. Защите оставалось лишь выставить нескольких свидетелей, настаивавших, что они ничего не видели. Но этого было мало, ведь свидетели обвинения утверждали обратное. Джим должен был понимать, что у него мало шансов.
Настало время огласить вердикт. Джима признали невиновным в похотливом поведении и пьянстве (ирония судьбы: ведь даже сам Моррисон произнес под присягой, что был пьян в тот вечер), но виновным в сквернословии. Присяжные не определились по поводу непристойного обнажения. Но уже на следующий день они объявили о виновности Джима.
Вынесение приговора было назначено на октябрь, также был определен залог в пятьдесят тысяч долларов — феноменальная сумма, свидетельствовавшая о том, что властям Майами не терпелось засадить Джима за решетку, пусть хотя бы ненадолго. Совершенно огорошенный, Финк выписал чек на нужную сумму, и Моррисон с компанией покинули город. Стоит сказать, что однажды Джим все-таки продемонстрировал свои половые органы в Майами. Это случилось в один из его приездов в город по делам суда. В тот вечер Моррисон здорово «погудел» в гостиничном номере со старыми друзьями из группы «Creedence Clearwater Revival». Когда он отключился, его положили на бильярдный стол и окружили свечами, имитируя мертвое тело, выставленное для прощания. Напоследок друзья вынули из брюк Моррисона тот самый орган, который наделал столько шума в Майами, и оставили «покойника» отсыпаться в таком виде. Легенда гласит, что наутро группа съехала из номера, а у горничной, пришедшей сделать уборку, началась истерика.)
Не нужно даже говорить, какое настроение было тогда у Джима. В день, когда был оглашен вердикт, умер Джими Хендрикс, а через пару недель ушла из жизни Дженис Джоплин. Говорят, что Джим заявлял своим собутыльникам: «Вы пьете с номером три». Он подрался с Памелой, и она уехала от него в Париж к какому-то французу. 30 октября Джим должен был предстать перед судом в Майами. Незадолго до этого, давая интервью журналу «Circus», Моррисон держался с вызовом, но был сильно подавлен. Он понимал, что угроза тюрьмы вполне реальна: «Этот процесс и его исход не повлияют на меня, потому что я настаиваю, что не сделал ничего дурного. Вы можете сами убедиться, насколько поразительно все то, что происходит со мной. Если мне суждено попасть в тюрьму, я надеюсь, что остальные продолжат без меня и создадут собственный инструментальный саунд, который не будет нуждаться в текстах. Да и вообще, тексты не так уж много значат в музыке».
В заключительной речи судья Гудман заявил: «Утверждение, что ваше поведение не противоречит общественным нормам, является ложью. Признать, что нация принимает в качестве таковых норм непристойное обнажение и сквернословие, — значит признать, что ничтожное меньшинство, изрыгающее брань, проявляющее неуважение к законности и правопорядку и выражающее крайнее небрежение нашим властным институтам и традициям, диктует свои нормы нам всем». Джим понял, что надеяться не на что: судья определил ему максимальное наказание, приговорив к штрафу в пятьсот долларов, а также к шестидесяти дням исправительных работ за «обнажение». Но Джиму не суждено было отбыть свой срок.
L.A. Woman
В ноябре 1970 г. Макс Финк подал апелляцию в Федеральный суд, оспаривая только что вынесенный приговор.
А тем временем «Электра», обескураженная небольшим объемом продаж концертного альбома (всего 225 тысяч экземпляров), затеяла выпуск сборника «лучших хитов» The Doors под названием «13». Этому благоприятствовала шумиха вокруг дела Моррисона (бесплатная реклама!); фирма рассчитывала выпустить диск к Рождеству. Музыканты были неприятно поражены и ответили на эту инициативу привычным способом — начав репетировать материал к новому альбому, согласно контракту с «Электрой», последнему. Однако после первых же репетиций Пол Ротшильд заявил группе, что не желает продюсировать новый альбом:
«Джим тогда очень устал… никак не мог настроиться на работу. И я сказал: „Этот альбом будет настоящим бедствием“. Однажды я просто поднялся, вошел в студию и заявил: „Послушайте, я устал. Впервые за все годы работы в студии я задремал за пультом. Я люблю вас, ребята, и люблю вашу музыку, но мне кажется, что я больше ничего не смогу сделать для вас, а вы — для меня. Я хочу, чтобы и ваша, и моя карьера продолжалась. Почему бы вам не попробовать продюсировать самих себя?“
В 1972г. Кригер вспоминал: «Это был встречный процесс. Оказалось, что после пяти или шести альбомов группа начинает понимать, что ей нужно в студии. Из того, что Пол Ротшильд мог сказать нам, не было ничего, что мы не знали бы сами, поэтому он был больше не нужен. Пол из тех продюсеров, которым надо полностью отдаваться работе, вкладывать в нее всю свою энергию… но на этот раз мы сами знали, чего хотим».
Итак, музыканты сами взялись за запись альбома, пригласив к себе в помощники лишь инженера Брюса Ботника. Кроме того, было решено переместиться ближе к дому. Репетиционный зал в подвале офиса The Doors превратили в студию звукозаписи, в то время как пульт и магнитофоны помещались на другом этаже.
Манзарек рассказывал о подходе группы к записи альбома: «Это было возвращение к основам, к истокам. Мы принесли микрофоны и оборудование для записи прямо в репетиционную. Вместо того чтобы использовать профессиональную студию, мы сказали: „А давайте запишем этот альбом там же, где мы репетируем, и поймаем спонтанный, „живой“ саунд“. Мы пригласили басиста Джерри Шеффа и ритм-гитариста Марка Бенно — до этого мы никогда не использовали ритм-гитару. Таким образом, шестеро музыкантов записывались одновременно. Альбом „L. A. Woman“ писался „живьем“: Джим пел, а мы играли. Мы почти не делали позднейших наложений, сведя их к абсолютному минимуму. По-моему, я добавил фортепиано в песне „L. A. Woman“… и это все. Все остальное — „живая“ запись, как будто мы играли на сцене. Поэтому она звучит так свежо».
Можно сказать, что технология записи напоминала работу над первым альбомом группы: минимум наложений (к большой радости Джима). Часть вокальных партий записывалась в ванной комнате студии The Doors на бульваре Санта-Моника, дом 85/12. Отсюда шуточная строка в песне «Hyacinth House» («Гиацинтовый дом»): «I see the bathroom is clear» («Я вижу: в ванной чисто»). Через год эта реплика обретет иной, пугающий смысл.
Голос Джима на пластинке часто звучит устало и болезненно, почти на грани срыва — подчеркивая атмосферу сырого блюза в музыке. Альбом явился еще одним шагом группы на пути, обозначенном в «Morrison Hotel», но на этот раз музыканты были в гораздо лучшей форме. Джим осознавал это: тот факт, что авторство песен принадлежит, как указано на конверте, группе The Doors (впервые со времен их третьего альбома), свидетельствует о том, что Моррисон был доволен и материалом, и своими партнерами. «Наконец, я делаю блюзовый альбом», — с воодушевлением говорил он друзьям. Как ни странно, самый слабый трек альбома — бесцветная версия песни Джона Ли Хукера «Crawling King Snake» («Ползучий змеиный король») — с первых дней существования группы был одним из «гвоздей» ее концертного репертуара.
По словам Робби Кригера, песня «The Wasp (Texas Radio and the Big Beat)» («Радио Техаса и биг-бит») посвящена «новой музыке, услышанной Джимом, когда он с семьей путешествовал по юго-западным штатам. Именно тогда у него возник этот образ гигантской радиомачты, изрыгающей шум. Это было, когда транслировались программы „XERB“ и в эфире был Вулфман Джек. Вулфмана было слышно от Тихуаны и Таллахасси до самого Чикаго, где жил Рей Манзарек. Так наше поколение открыло для себя рок-н-ролл. Радиоприемники были черными, полированными, с хромированными деталями, и тогда еще не было законов, ограничивающих мощность станций.
Заглавный номер, «L. A. Woman», представляет собой оду женщине, а может, и самому «городу ангелов», или им обоим. (Моррисон позаимствовал образ «города ночи» —«city of night» — из романа Джона Речи.) Неважно, кому посвященная, песня буквально завораживала… Как бы в противовес своему обыкновенно мрачному настроению, Джим ввел в нее знаменитый рефрен «Mr. Mojo Risin» («Мистер Некто восходит»). Как обнаружил Джон Себастьян, эти слова являются анаграммой имени «Jim Morrison» — то есть этим Джим давал понять, что он сам продолжал восходить все выше».
Завершала альбом композиция «Riders On The Storm» («Мчащиеся в грозу») — блюзовое видение апокалипсиса. Идею Моррисон почерпнул из телефонного разговора с одним из друзей, когда оба были изрядно под кайфом. Слова песни являются частью поэмы под названием «The Graveyard» («Кладбище»), а фрагмент «Killer on the Road» («Убийца на дороге») взят из сценария фильма Моррисона «HWY». Брюс Ботник дополнил фонограмму звуками грозы и ревущего поезда» (музыканты хотели добавить еще и стук лошадиных копыт по железному мосту). Пол Ротшильд негативно отозвался об этой песне, назвав ее «музыкальным коктейлем».
В начале года Джим рассказал журналисту «New Musical Express» Рою Карру о своей мечте, чтобы The Doors записали что-нибудь вместе с такими гигантами блюза, как Мадди Уотерс и Джон Ли Хукер: «Это могло бы быть нечто, чего ты никогда раньше не слышал. Может, однажды это случится! Не знаю, что могло бы помешать этому случиться. Пригласим таких людей, как Хукер, Джей Хокинс… или даже Ли Дорси. Не для того, чтобы сделать каверы старых известных блюзовых песен, а чтобы написать новый материал. Мы когда-то играли песню Дорси „Get Out My Life Woman“ и много подобных вещей. Блюзовый альбом The Doors удивил бы многих».
Группе не суждено было поработать с блюзовыми прародителями их музыки, но, по крайней мере, The Doors записали великолепный альбом (по мнению журнала «Rolling Stone», лучший в своей карьере), вряд ли догадываясь, что он станет для них последним. Джим вновь переступил порог студии звукозаписи только один раз — в свой двадцать седьмой день рождения, чтобы начитать на пленку свои стихи (которые, по единодушному мнению почти всех его друзей, нужно было слышать, а не читать). Он читал несколько часов, записав среди прочего свою новую работу, «An American Prayer» («Американская молитва»), которую совсем недавно издал частным образом ограниченным тиражом в пятьсот экземпляров. По ходу сессии Джим медленно пьянел… но по окончании записи он остался вполне доволен собой, явно чувствуя, что достиг какой-то своей цели. Все еще на подъеме, Джим согласился на выступление вместе с The Doors перед зрителями. Были сразу намечены два концерта, в Далласе и Новом Орлеане.
Но Моррисон был явно истощен. Наркотики, алкоголь, стресс, связанный с приговором, висевшим над ним (не говоря уж о десятках дел об отцовстве), и общее физическое недомогание сделали свое дело. Концерт в Далласе прошел отлично — группа представила публике «Riders On The Storm» и встретила мощную поддержку, но в Новом Орлеане сценической карьере The Doors настал конец. Манзарек вспоминал: «Все, кто был там в тот вечер, видели это. Джим просто… утратил всю свою энергию посреди концерта. Можно было почти воочию наблюдать, как силы покидали его. Он повис на микрофонной стойке, и из него ушел весь его жизненный заряд. Я думаю, он в конце концов надорвался». Разозлившись на себя, на свое слабеющее тело, Джим то и дело швырял микрофонную стойку на пол, а потом обессиленно опустился на помост, на котором стояла ударная установка. Это было последнее появление Моррисона на сцене.
Были и хорошие новости: «Электра» заинтересовалась записями стихов Джима, а издательство «Саймон и Шустер» планировало переиздать «Владыки» и «Новые создания» в мягкой обложке. Однако настала пора уезжать. К тому времени Памела вернулась к Джиму, и они решили вместе уехать в Париж. Хотя положение изгнанника было для Моррисона не самым приятным (однажды он сказал: «Я в первую очередь американец, во-вторых, калифорниец, в-третьих, житель Лос-Анджелеса»), Джим все же верил, что в Париже, вдали от американских судов и журналистов, в атмосфере, вдохновлявшей таких выдающихся американцев, как Хемингуэй и Скотт Фицджеральд, он обретет второе дыхание. Прочно обосновавшись в Париже, он мог бы сосредоточиться на серьезной литературной работе.
Слово Манзареку: «Джим улетел в Париж, как раз когда мы занимались микшированием „L.A.Woman“, — кажется, оставалось еще две песни. И вот он сказал: „Ну что, все идет отлично. Почему бы вам, парни, не закончить это самим? Мы с Пэм уезжаем в Париж и просто хотим побыть там некоторое время, посмотреть, как пойдут дела“. И мы сказали: „O'кей, поговорим после. Поезжай туда и хорошо проведи время, отдохни, расслабься. Насочиняй там стихов“. В Париже Джим хотел окунуться в артистическую среду, забыть о Лос-Анджелесе, о рок-н-ролле, обо всей шумихе вокруг него. Джиму прохода не давали журналисты, ищущие сенсаций. Множество представителей желтой прессы крутилось вокруг него, и, честно говоря, он устал от этого. Он устал быть „королем ящериц“. Джим Моррисон был поэтом. Он был творческой личностью. Он не хотел быть королем оргастического рока, королем „кислотного“ рока, королем ящериц. Джим понимал, что все эти ярлыки, которые люди навесили на него, не выражали того, что пытались делать The Doors, поэтому, в попытке стряхнуть все это с себя и „подпитать“ свои творческие батарейки, он уехал в Париж, город искусств. Джим планировал писать, может быть, рассмотреть новые кинопроекты — Анье Барда и Жак Денис уже связывались с ним по поводу создания совместных фильмов. И вот Джим уехал, чтобы отдохнуть, сменить обстановку… снова стать поэтом, а мы выполнили свои обязательства перед „Электрой“, записав положенные по контракту семь пластинок. Теперь мы были свободны и могли найти себе новую фирму, могли продолжать записываться… или перестать-как хотели. Поэтому мы решили взять долгую паузу, и присутствие Джима во время микширования не было обязательным. Он сказал: „Ну, ребята, заканчивайте все это, а я поехал в Париж“. А мы ответили: „О'кей, парень, увидимся позже“… и больше никогда не увидели его».
Незадолго до своего отъезда в марте 1971 г. Моррисон спросил остальных членов группы: «Что случится с вами, если я вдруг умру?» Было ли это дурным предчувствием или (как многие склонны верить) Моррисон планировал инсценировать свою смерть? А может, это было лишь праздное любопытство? У Джима, разумеется, имелись основания для того, чтобы исчезнуть: такая перспектива была приятнее тюремного заключения.
Однако наиболее вероятное объяснение звучит куда проще и гораздо менее романтично: Джим Моррисон был безнадежно болен и знал это. Годом раньше он впервые попробовал кокаин и, верный себе, стал принимать его в огромных количествах. По словам Робби Кригера, Джим был в очень плохой форме; еще до того, как Моррисон покинул Лос-Анджелес, он начал кашлять кровью.
Памела ждала Джима в Париже, в гостинице «Отель де Нис» на улице Изящных Искусств. Прожив там три недели, они переселились в квартиру в доме номер 17 по Рю-Ботрейи, ближе к центру города. Только несколько друзей знали, что Моррисон в Париже. Он сбрил свою «фирменную» окладистую бороду, и под ней обнаружились все те же пухлые щеки. Во Франции Джима практически никто не знал в лицо, и поэтому, несмотря на большой успех вышедшего в апреле альбома «L.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Суд продолжался. Четверо полицейских дали показания, заявив, что слышали, как Моррисон грязно ругался, и видели непристойные жесты. Защита дала согласие на обнародование пленки с записью концерта, надеясь, что присяжные смогут судить Джима по крайней мере за его собственные слова. Когда прослушивание пленки было окончено, представители защиты поняли, что совершили ошибку.
Процесс вновь был отложен, и The Doors отправились в Англию для участия в третьем фестивале на острове Уайт (из-за суда им пришлось отменить европейский тур). Автор этой книги был на концерте и, несмотря на дрянной звук, получил большое удовольствие от исполнения. Однако многие — и Джим среди них — считали, что группа могла бы сыграть и лучше. За кулисами Моррисон жаловался на усталость из-за разницы часовых поясов, рассуждал о фестивальной культуре и «поколении Вудстока»: «Пусть даже у них ничего толком не вышло, и сами они оказались не теми, за кого себя выдавали, но это все-таки лучше, чем ничего. И я уверен, что многие унесли с собой в город что-то вроде мифа, и это повлияло на них». Джим говорил о своем собственном журнале («…манифест вроде тех, что выпускались сюрреалистами и дадаистами») и заявлял, что в последний раз выходит на сцену. Три дня спустя он вновь предстал перед судом в Майами.
Сразу после возобновления процесса обвинение заявило, что ему нечего добавить. Защите оставалось лишь выставить нескольких свидетелей, настаивавших, что они ничего не видели. Но этого было мало, ведь свидетели обвинения утверждали обратное. Джим должен был понимать, что у него мало шансов.
Настало время огласить вердикт. Джима признали невиновным в похотливом поведении и пьянстве (ирония судьбы: ведь даже сам Моррисон произнес под присягой, что был пьян в тот вечер), но виновным в сквернословии. Присяжные не определились по поводу непристойного обнажения. Но уже на следующий день они объявили о виновности Джима.
Вынесение приговора было назначено на октябрь, также был определен залог в пятьдесят тысяч долларов — феноменальная сумма, свидетельствовавшая о том, что властям Майами не терпелось засадить Джима за решетку, пусть хотя бы ненадолго. Совершенно огорошенный, Финк выписал чек на нужную сумму, и Моррисон с компанией покинули город. Стоит сказать, что однажды Джим все-таки продемонстрировал свои половые органы в Майами. Это случилось в один из его приездов в город по делам суда. В тот вечер Моррисон здорово «погудел» в гостиничном номере со старыми друзьями из группы «Creedence Clearwater Revival». Когда он отключился, его положили на бильярдный стол и окружили свечами, имитируя мертвое тело, выставленное для прощания. Напоследок друзья вынули из брюк Моррисона тот самый орган, который наделал столько шума в Майами, и оставили «покойника» отсыпаться в таком виде. Легенда гласит, что наутро группа съехала из номера, а у горничной, пришедшей сделать уборку, началась истерика.)
Не нужно даже говорить, какое настроение было тогда у Джима. В день, когда был оглашен вердикт, умер Джими Хендрикс, а через пару недель ушла из жизни Дженис Джоплин. Говорят, что Джим заявлял своим собутыльникам: «Вы пьете с номером три». Он подрался с Памелой, и она уехала от него в Париж к какому-то французу. 30 октября Джим должен был предстать перед судом в Майами. Незадолго до этого, давая интервью журналу «Circus», Моррисон держался с вызовом, но был сильно подавлен. Он понимал, что угроза тюрьмы вполне реальна: «Этот процесс и его исход не повлияют на меня, потому что я настаиваю, что не сделал ничего дурного. Вы можете сами убедиться, насколько поразительно все то, что происходит со мной. Если мне суждено попасть в тюрьму, я надеюсь, что остальные продолжат без меня и создадут собственный инструментальный саунд, который не будет нуждаться в текстах. Да и вообще, тексты не так уж много значат в музыке».
В заключительной речи судья Гудман заявил: «Утверждение, что ваше поведение не противоречит общественным нормам, является ложью. Признать, что нация принимает в качестве таковых норм непристойное обнажение и сквернословие, — значит признать, что ничтожное меньшинство, изрыгающее брань, проявляющее неуважение к законности и правопорядку и выражающее крайнее небрежение нашим властным институтам и традициям, диктует свои нормы нам всем». Джим понял, что надеяться не на что: судья определил ему максимальное наказание, приговорив к штрафу в пятьсот долларов, а также к шестидесяти дням исправительных работ за «обнажение». Но Джиму не суждено было отбыть свой срок.
L.A. Woman
В ноябре 1970 г. Макс Финк подал апелляцию в Федеральный суд, оспаривая только что вынесенный приговор.
А тем временем «Электра», обескураженная небольшим объемом продаж концертного альбома (всего 225 тысяч экземпляров), затеяла выпуск сборника «лучших хитов» The Doors под названием «13». Этому благоприятствовала шумиха вокруг дела Моррисона (бесплатная реклама!); фирма рассчитывала выпустить диск к Рождеству. Музыканты были неприятно поражены и ответили на эту инициативу привычным способом — начав репетировать материал к новому альбому, согласно контракту с «Электрой», последнему. Однако после первых же репетиций Пол Ротшильд заявил группе, что не желает продюсировать новый альбом:
«Джим тогда очень устал… никак не мог настроиться на работу. И я сказал: „Этот альбом будет настоящим бедствием“. Однажды я просто поднялся, вошел в студию и заявил: „Послушайте, я устал. Впервые за все годы работы в студии я задремал за пультом. Я люблю вас, ребята, и люблю вашу музыку, но мне кажется, что я больше ничего не смогу сделать для вас, а вы — для меня. Я хочу, чтобы и ваша, и моя карьера продолжалась. Почему бы вам не попробовать продюсировать самих себя?“
В 1972г. Кригер вспоминал: «Это был встречный процесс. Оказалось, что после пяти или шести альбомов группа начинает понимать, что ей нужно в студии. Из того, что Пол Ротшильд мог сказать нам, не было ничего, что мы не знали бы сами, поэтому он был больше не нужен. Пол из тех продюсеров, которым надо полностью отдаваться работе, вкладывать в нее всю свою энергию… но на этот раз мы сами знали, чего хотим».
Итак, музыканты сами взялись за запись альбома, пригласив к себе в помощники лишь инженера Брюса Ботника. Кроме того, было решено переместиться ближе к дому. Репетиционный зал в подвале офиса The Doors превратили в студию звукозаписи, в то время как пульт и магнитофоны помещались на другом этаже.
Манзарек рассказывал о подходе группы к записи альбома: «Это было возвращение к основам, к истокам. Мы принесли микрофоны и оборудование для записи прямо в репетиционную. Вместо того чтобы использовать профессиональную студию, мы сказали: „А давайте запишем этот альбом там же, где мы репетируем, и поймаем спонтанный, „живой“ саунд“. Мы пригласили басиста Джерри Шеффа и ритм-гитариста Марка Бенно — до этого мы никогда не использовали ритм-гитару. Таким образом, шестеро музыкантов записывались одновременно. Альбом „L. A. Woman“ писался „живьем“: Джим пел, а мы играли. Мы почти не делали позднейших наложений, сведя их к абсолютному минимуму. По-моему, я добавил фортепиано в песне „L. A. Woman“… и это все. Все остальное — „живая“ запись, как будто мы играли на сцене. Поэтому она звучит так свежо».
Можно сказать, что технология записи напоминала работу над первым альбомом группы: минимум наложений (к большой радости Джима). Часть вокальных партий записывалась в ванной комнате студии The Doors на бульваре Санта-Моника, дом 85/12. Отсюда шуточная строка в песне «Hyacinth House» («Гиацинтовый дом»): «I see the bathroom is clear» («Я вижу: в ванной чисто»). Через год эта реплика обретет иной, пугающий смысл.
Голос Джима на пластинке часто звучит устало и болезненно, почти на грани срыва — подчеркивая атмосферу сырого блюза в музыке. Альбом явился еще одним шагом группы на пути, обозначенном в «Morrison Hotel», но на этот раз музыканты были в гораздо лучшей форме. Джим осознавал это: тот факт, что авторство песен принадлежит, как указано на конверте, группе The Doors (впервые со времен их третьего альбома), свидетельствует о том, что Моррисон был доволен и материалом, и своими партнерами. «Наконец, я делаю блюзовый альбом», — с воодушевлением говорил он друзьям. Как ни странно, самый слабый трек альбома — бесцветная версия песни Джона Ли Хукера «Crawling King Snake» («Ползучий змеиный король») — с первых дней существования группы был одним из «гвоздей» ее концертного репертуара.
По словам Робби Кригера, песня «The Wasp (Texas Radio and the Big Beat)» («Радио Техаса и биг-бит») посвящена «новой музыке, услышанной Джимом, когда он с семьей путешествовал по юго-западным штатам. Именно тогда у него возник этот образ гигантской радиомачты, изрыгающей шум. Это было, когда транслировались программы „XERB“ и в эфире был Вулфман Джек. Вулфмана было слышно от Тихуаны и Таллахасси до самого Чикаго, где жил Рей Манзарек. Так наше поколение открыло для себя рок-н-ролл. Радиоприемники были черными, полированными, с хромированными деталями, и тогда еще не было законов, ограничивающих мощность станций.
Заглавный номер, «L. A. Woman», представляет собой оду женщине, а может, и самому «городу ангелов», или им обоим. (Моррисон позаимствовал образ «города ночи» —«city of night» — из романа Джона Речи.) Неважно, кому посвященная, песня буквально завораживала… Как бы в противовес своему обыкновенно мрачному настроению, Джим ввел в нее знаменитый рефрен «Mr. Mojo Risin» («Мистер Некто восходит»). Как обнаружил Джон Себастьян, эти слова являются анаграммой имени «Jim Morrison» — то есть этим Джим давал понять, что он сам продолжал восходить все выше».
Завершала альбом композиция «Riders On The Storm» («Мчащиеся в грозу») — блюзовое видение апокалипсиса. Идею Моррисон почерпнул из телефонного разговора с одним из друзей, когда оба были изрядно под кайфом. Слова песни являются частью поэмы под названием «The Graveyard» («Кладбище»), а фрагмент «Killer on the Road» («Убийца на дороге») взят из сценария фильма Моррисона «HWY». Брюс Ботник дополнил фонограмму звуками грозы и ревущего поезда» (музыканты хотели добавить еще и стук лошадиных копыт по железному мосту). Пол Ротшильд негативно отозвался об этой песне, назвав ее «музыкальным коктейлем».
В начале года Джим рассказал журналисту «New Musical Express» Рою Карру о своей мечте, чтобы The Doors записали что-нибудь вместе с такими гигантами блюза, как Мадди Уотерс и Джон Ли Хукер: «Это могло бы быть нечто, чего ты никогда раньше не слышал. Может, однажды это случится! Не знаю, что могло бы помешать этому случиться. Пригласим таких людей, как Хукер, Джей Хокинс… или даже Ли Дорси. Не для того, чтобы сделать каверы старых известных блюзовых песен, а чтобы написать новый материал. Мы когда-то играли песню Дорси „Get Out My Life Woman“ и много подобных вещей. Блюзовый альбом The Doors удивил бы многих».
Группе не суждено было поработать с блюзовыми прародителями их музыки, но, по крайней мере, The Doors записали великолепный альбом (по мнению журнала «Rolling Stone», лучший в своей карьере), вряд ли догадываясь, что он станет для них последним. Джим вновь переступил порог студии звукозаписи только один раз — в свой двадцать седьмой день рождения, чтобы начитать на пленку свои стихи (которые, по единодушному мнению почти всех его друзей, нужно было слышать, а не читать). Он читал несколько часов, записав среди прочего свою новую работу, «An American Prayer» («Американская молитва»), которую совсем недавно издал частным образом ограниченным тиражом в пятьсот экземпляров. По ходу сессии Джим медленно пьянел… но по окончании записи он остался вполне доволен собой, явно чувствуя, что достиг какой-то своей цели. Все еще на подъеме, Джим согласился на выступление вместе с The Doors перед зрителями. Были сразу намечены два концерта, в Далласе и Новом Орлеане.
Но Моррисон был явно истощен. Наркотики, алкоголь, стресс, связанный с приговором, висевшим над ним (не говоря уж о десятках дел об отцовстве), и общее физическое недомогание сделали свое дело. Концерт в Далласе прошел отлично — группа представила публике «Riders On The Storm» и встретила мощную поддержку, но в Новом Орлеане сценической карьере The Doors настал конец. Манзарек вспоминал: «Все, кто был там в тот вечер, видели это. Джим просто… утратил всю свою энергию посреди концерта. Можно было почти воочию наблюдать, как силы покидали его. Он повис на микрофонной стойке, и из него ушел весь его жизненный заряд. Я думаю, он в конце концов надорвался». Разозлившись на себя, на свое слабеющее тело, Джим то и дело швырял микрофонную стойку на пол, а потом обессиленно опустился на помост, на котором стояла ударная установка. Это было последнее появление Моррисона на сцене.
Были и хорошие новости: «Электра» заинтересовалась записями стихов Джима, а издательство «Саймон и Шустер» планировало переиздать «Владыки» и «Новые создания» в мягкой обложке. Однако настала пора уезжать. К тому времени Памела вернулась к Джиму, и они решили вместе уехать в Париж. Хотя положение изгнанника было для Моррисона не самым приятным (однажды он сказал: «Я в первую очередь американец, во-вторых, калифорниец, в-третьих, житель Лос-Анджелеса»), Джим все же верил, что в Париже, вдали от американских судов и журналистов, в атмосфере, вдохновлявшей таких выдающихся американцев, как Хемингуэй и Скотт Фицджеральд, он обретет второе дыхание. Прочно обосновавшись в Париже, он мог бы сосредоточиться на серьезной литературной работе.
Слово Манзареку: «Джим улетел в Париж, как раз когда мы занимались микшированием „L.A.Woman“, — кажется, оставалось еще две песни. И вот он сказал: „Ну что, все идет отлично. Почему бы вам, парни, не закончить это самим? Мы с Пэм уезжаем в Париж и просто хотим побыть там некоторое время, посмотреть, как пойдут дела“. И мы сказали: „O'кей, поговорим после. Поезжай туда и хорошо проведи время, отдохни, расслабься. Насочиняй там стихов“. В Париже Джим хотел окунуться в артистическую среду, забыть о Лос-Анджелесе, о рок-н-ролле, обо всей шумихе вокруг него. Джиму прохода не давали журналисты, ищущие сенсаций. Множество представителей желтой прессы крутилось вокруг него, и, честно говоря, он устал от этого. Он устал быть „королем ящериц“. Джим Моррисон был поэтом. Он был творческой личностью. Он не хотел быть королем оргастического рока, королем „кислотного“ рока, королем ящериц. Джим понимал, что все эти ярлыки, которые люди навесили на него, не выражали того, что пытались делать The Doors, поэтому, в попытке стряхнуть все это с себя и „подпитать“ свои творческие батарейки, он уехал в Париж, город искусств. Джим планировал писать, может быть, рассмотреть новые кинопроекты — Анье Барда и Жак Денис уже связывались с ним по поводу создания совместных фильмов. И вот Джим уехал, чтобы отдохнуть, сменить обстановку… снова стать поэтом, а мы выполнили свои обязательства перед „Электрой“, записав положенные по контракту семь пластинок. Теперь мы были свободны и могли найти себе новую фирму, могли продолжать записываться… или перестать-как хотели. Поэтому мы решили взять долгую паузу, и присутствие Джима во время микширования не было обязательным. Он сказал: „Ну, ребята, заканчивайте все это, а я поехал в Париж“. А мы ответили: „О'кей, парень, увидимся позже“… и больше никогда не увидели его».
Незадолго до своего отъезда в марте 1971 г. Моррисон спросил остальных членов группы: «Что случится с вами, если я вдруг умру?» Было ли это дурным предчувствием или (как многие склонны верить) Моррисон планировал инсценировать свою смерть? А может, это было лишь праздное любопытство? У Джима, разумеется, имелись основания для того, чтобы исчезнуть: такая перспектива была приятнее тюремного заключения.
Однако наиболее вероятное объяснение звучит куда проще и гораздо менее романтично: Джим Моррисон был безнадежно болен и знал это. Годом раньше он впервые попробовал кокаин и, верный себе, стал принимать его в огромных количествах. По словам Робби Кригера, Джим был в очень плохой форме; еще до того, как Моррисон покинул Лос-Анджелес, он начал кашлять кровью.
Памела ждала Джима в Париже, в гостинице «Отель де Нис» на улице Изящных Искусств. Прожив там три недели, они переселились в квартиру в доме номер 17 по Рю-Ботрейи, ближе к центру города. Только несколько друзей знали, что Моррисон в Париже. Он сбрил свою «фирменную» окладистую бороду, и под ней обнаружились все те же пухлые щеки. Во Франции Джима практически никто не знал в лицо, и поэтому, несмотря на большой успех вышедшего в апреле альбома «L.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12