А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— медленно и покорно, все с той же виноватой улыбочкой бредет за ними, надо полагать, к собственной могиле… И мертвому нет бедняку покоя!
Это шутейное убийство предвосхищало не только выстрел в губернатора, но в гораздо большей степени и то, что должно было за ним последовать, — кровавую, зверскую расправу над бедным, ни в чем не повинным людом.
Премьера «Его превосходительства» состоялась 20 марта 1928 года сразу в двух ленинградских кинотеатрах. Рекламные афиши «Великана» и «Паризианы» сообщали об участии в фильме многих известных артистов — Л. Леонидова, М. Ростовцева, М. Добровой и других. Фамилия Черкасова не упоминалась — такого киноактера публика еще не знала.
Через несколько месяцев — в начале августа 1928 года — на экраны вышел еще один фильм с участием Черкасова — «Мой сын» — в постановке уже известного нам режиссера Евгения Червякова. И хотя в афишах и даже в титрах Черкасов опять назван не был, на сей раз публика, не подозревая никакого подвоха, радостно приветствовала его появление на экране. Кто же из ленинградских зрителей не знал великолепную тройку — Чарли Чаплина, Пата и Паташона!
Роль Черкасова в фильме «Мой сын» трудно было назвать настоящей кинематографической ролью. Просто его готовому танцу отводилось определенное место в идейном и художественном строе фильма.
Ко времени выхода «Моего сына» на экраны Черкасов заканчивал сниматься в новом фильме — «Луна слева» режиссера Александра Иванова.
К работе над этой картиной Иванов приступил весной 1928 года. После проб на главные роли были утверждены киноактеры В. Чудаков, 3. Валевская, М. Ломакин, Е. Егорова. И впервые на большие роли — профсоюзного деятеля Калугина и заведующего наробразом Орского — были приглашены артисты ТЮЗа Чирков и Черкасов.
В съемочной группе уже были и художник, и оператор, и ассистент, и администратор, но никто еще не видел автора сценария. Он скрывался под загадочным, похожим на цирковой псевдонимом — «4 ЛЕПСЕ 4». Сценарий по пьесе Билль-Белоцерковского режиссеру Иванову нравился. Наконец явился юноша и сказал, что его зовут Саша Зархи и что он один из авторов сценария. Таинственный псевдоним был раскрыт: «4 ЛЕПСЕ 4» — Ленинградского Пролеткульта, сценаристы Иосиф Хейфиц, Михаил Шапиро, Владимир Гранатман и он, Александр Зархи. Иванов предложил ему поработать на картине в качестве ученика-практиканта. Зархи согласился.
Так и другой будущий режиссер «Депутата Балтики» встретился со своим героем.
Натуру для фильма снимали под Лугой, на берегу живописного Череменецкого озера. Жили в поселке Скреблово. Погода для съемок выдалась на редкость удачная: днем сияло солнце, по ночам шли дожди. Народный артист СССР Александр Гаврилович Иванов рассказывает:
«В одну из таких мокрых ночей случилось „чепе“. Часов в одиннадцать вечера пришел ко мне взволнованный Саша Зархи и сообщил об исчезновении двух главных исполнителей. Я сразу сообразил, что произошло. В группе у нас господствовал „сухой“ закон. Вася Ч. и Миша Л. не были трезвенниками, но подчинялись жесткой дисциплине. Терпение их, видимо, лопнуло. Надо принимать меры. Мы жили с Колей Черкасовым в одной комнате. Он стал нас угощать такими догадками о пропавших, что вызвал бурное веселье, весь дом на ноги поднял. Грудцову (администратору) с трудом удалось нас утихомирить. Завтрашний день под угрозой. Надо искать беглецов. Но где и как?»
Нарушителей «сухого» закона с трудом отыскал Зархи, который в эту темную дождливую августовскую ночь впервые сел верхом на лошадь…
На следующий день снова происшествие. Часов в двенадцать режиссер объявил коротенький перерыв, и все улеглись на траве, весело вспоминая события минувшей ночи. А когда пришло время приступать к работе, кто-то спохватился:
— Послушайте, а где же Черкасов?
— Да вроде только что был здесь.
Покричали, поаукали. Черкасов не отзывался. Неужели тоже сбежал? Теперь уже вчерашние виновники начали прохаживаться на его счет. Режиссер нахмурился. Не ожидал он такого от Черкасова. И вдруг гример Василий Горюнов, обладавший острым зрением, указывая на что-то рукой, крикнул:
— Смотрите! Вот он! Смотрите вон туда, где кусты!
И тут стало ясно, почему Черкасов не отзывался на крики. Как он мог уйти от этих нежно обнимающих его рук?! Девушки не было видно, но, наверное, она была небольшого роста, потому что руки ее с трудом дотягивались до головы Николая, а он низко склонялся над ней. Целуются… Этого еще не хватало! Заметив потемневшее лицо Иванова, ассистент режиссера Евгений Рубинштейн пересчитал актрис. Все на месте… Да что же это, в самом деле! И подходить вроде неудобно… Все замолчали. А ласки влюбленной пары становились все нежнее и нежнее. Администратор Грудцов, которому прошлой ночью уже пришлось утихомиривать разбушевавшиеся страсти, не выдержал:
— Черкасов! Коля!
Черкасов стремительно обернулся. Зрители вздрогнули — никакой девушки рядом с ним не было. Он был один, совсем один… А через минуту все хохотали и просили повторить этот виртуозный трюк. Черкасов повторял и, посмеиваясь, объяснял:
— Раз уж у моего Калугина такая неувязка с личным вопросом, так хоть в жизни-то немножко можно… Как же без любви?
Действие комедии «Луна слева» происходило в небольшом городке во время гражданской войны. Можно ли сочетать любовь и революционный долг — этот вопрос волнует героев комедии. Председатель ревтрибунала Ковалев считает, что сейчас не время для личной жизни, революционер должен быть аскетом. Его точку зрения поддерживает профсоюзный деятель Калугин. Но если Ковалев рассуждает пока только как теоретик, то Калугин приходит к такому выводу на основании своей «практики». От него сбежала жена, не выдержав его суровости и вечной занятости. Но предварительно крепко потрепала ему нервы, требуя внимания и ласки. «А где его возьмешь, это чувство, когда на твоей шее семь комиссий, а в желудке ржаной хлеб с чечевицей?» — рассуждает Калугин. Лохматый, небритый, в вечно расстегнутой гимнастерке, с огромным маузером на боку, в обмотках на длинных ногах, с самодельным портфелем спешит он с заседания «транспорткома» на «топливном», с «лошадкома» на «тифком», из собеса на борьбу с бандитами. Времени на личную жизнь и любовь катастрофически не хватает. Его, так сказать, антиподом в этом вопросе является Орский, аккуратный человечек в пенсне, заведующий наробразом по должности, «уездный султан» по призванию.
Актерская манера Черкасова и Чиркова существенно отличалась от игры профессиональных киноактеров, занятых в «Луне слева». Последние умели непринужденно держаться перед киноаппаратом, выполняли режиссерские задания и оставались при этом актерами типажного порядка. Отсутствие у них настоящей театральной школы было очень заметно рядом с Черкасовым и Чирковым. В их исполнении Калугин и Орский стали главным украшением комедии, придали ей подлинную комедийную непринужденность и увлекательность. «Мне, впервые столкнувшемуся с настоящими театральными артистами, — рассказывает А. Иванов, — было чрезвычайно радостно и интересно работать с ними. Оба были полны таких выдумок, таких искрометных предложений, что искать, находить и снимать становилось истинным наслаждением».
30 октября 1928 года художественный совет ленинградской кинофабрики «Совкино» принимал картину. Режиссер был не очень доволен собой.
— Самокритичность хороша, но не до бесконечности, — сказал художественный руководитель студии А. Пиотровский. — На экране живые характеры. Очень хорошо вы поработали с Чирковым и Черкасовым. Они подлинное приобретение для кино. Их теперь обязательно станут снимать. И честь их открытия принадлежит вам…
12 февраля 1929 года «Луна слева» вышла на экраны. Зрителям новая кинокомедия пришлась по душе. На кинофабрику стало приходить множество писем с самыми теплыми словами. А вот с прессой дело обстояло гораздо сложнее. Писали о картине и в превосходной степени, и уничтожающе. Иванов рассказывает, что тогда он впервые узнал, как можно одновременно «и вознести тебя высоко», и «бросить в бездну без труда». Фильм «Луна слева» не сохранился, и сейчас почти невозможно судить, кто же был прав. Но одно оспаривать нельзя: на общем фоне гигантского потока убогой заграничной кинопродукции, рассчитанной на самые низменные вкусы и захлестнувшей тогда экраны, этот фильм должен был восприниматься зрителями как радостный контраст.
На афишах «Луны слева» фамилия Черкасова стояла последней или вообще не упоминалась. Но зрители, где бы они ни находились — в роскошном «Пикадилли» или скромной «Пчелке», — всегда замечали этого нового молодого актера и, выходя из кинозала, вспоминали его. Чаще всего с улыбкой.
Странствия Одиссея
Ночью прошла гроза, и над давно не крашенной, в ржавых пятнах крышей соседнего дома растекался легкий парок. День снова обещал быть жарким, но в узком дворе, куда солнце заглядывало лишь на секунды, да и то искоса, за поленницами оставшихся с зимы, потемневших дров, сохранялась многолетняя промозглая сырость. Сюда почти не доносились трамвайные звонки и шум по-летнему оживленной улицы, зато любой звук, родившийся здесь, даже самый негромкий, наталкиваясь на каменные стены, усиливался, становился гулким. Сейчас во дворе было пустынно и тихо.
Николай Черкасов был в квартире один. Накануне поздно вечером они с Чирковым приехали в город с Череменецкого озера, из-под Луги. Дня три на съемках «Луны слева» могли обойтись без них, и друзья решили, не теряя времени, выступить в нескольких концертах, благо приглашений было сколько угодно. Сегодня нужно было успеть в два места — в Петергоф, а потом в Таврический сад. На отдых оставалось не больше часа.
Нежные звуки мандолины, донесшиеся снизу, заставили Николая подняться с дивана. Он подошел к окну, распахнул его пошире и выглянул во двор. Пожилой человек, подняв голову кверху и внимательно глядя на этажи, играл знакомую неаполитанскую песенку. Хорошо играл. А рядом похожая на него девушка в выцветшем легком платьице настраивала гитару. Чуть поодаль стояло несколько мальчишек. Одно за другим открывались окна, любопытные зрители поудобнее устраивались на подоконниках. Музыкант посмотрел на девушку, та кивнула, и он, не останавливаясь, перешел на другую мелодию. Через несколько тактов вступила гитара, девушка запела:
На окраине где-то города
Я в рабочей семье родилась…
В тесном ущелье двора бился высокий и слабенький девичий голосок, отдельные слова песни невозможно было разобрать, но это не имело значения — слушатели и сами знали содержание знаменитых «Кирпичиков». Дрогнули жалостливые женские сердца, и во двор начали падать крошечные тугие пакетики — завернутые в бумажки деньги. Мальчишки, стремясь опередить друг друга, бесшумно кидались за ними, а потом почтительно складывали «гонорар» в лежащую на булыжнике у самых ног артиста старую кепку. Николай вспомнил себя, когда он точно так же, как и эти пацаны, ходил от дома к дому, без конца наслаждаясь одним и тем же небогатым концертом, и зорко следил за полетом бумажных комочков, чтобы, отдавая извлеченные из них медяки, с замирающим сердцем как можно ближе подойти к бродячим артистам… Он и сейчас любил их.
Летом каждый день во двор приходило по нескольку трупп. Безработица давала о себе знать, но не только оставшиеся без места артисты пытались заработать на жизнь таким образом. Много было случайных людей, лишь от великой нужды вынесших на суд людской свои доморощенные таланты. Чаще всего ходили по двое, но иногда встречались и довольно многочисленные труппы. У таких программа была побогаче: музыканты, певцы, фокусники, акробаты и даже дрессировщики. Только старорежимных собачек и обезьянок заменили ученые белые крысы. По странной моде большинство из них звалось почему-то «Анечками»… В таких труппах певцы чаще всего исполняли «жестокие» романсы или нелепые самодельные песенки, иногда старательно и неумело подражали Вертинскому.
Нэп подходил к концу. Жизнь молодой Советской Республики сурово и целеустремленно двигалась вперед, но на поверхности все еще продолжала крутиться нэпманская муть. Улицы пестрели вывесками всевозможных акционерных обществ и частных предприятий, в газетах и журналах одни нэпманы предлагали другим, говоря откровенно, не очень-то широкий ассортимент товаров, необходимых для «шикарной» жизни, — модные платья, белье, корсеты, парфюмерию. Днем в своих конторах нэпманы как могли изворачивались перед грозными и дотошными фининспекторами, глухими вечерами на Лиговке и близлежащих от нее улицах и переулках богатых «субчиков» поджидали менее удачливые представители частной инициативы; на бывшем Семеновском плацу, где устраивались бега, вовсю действовал тотализатор; в подпольных ресторанчиках, тайных притонах, в игорном доме на Владимирском с нэпманов спускали жирок мелкие карточные «жучки» и оставшиеся от прежней «прекрасной» жизни тронутые молью шулера. Вся эта разношерстная, но одинаково темная публика, иногда втягивая в свой круговорот кое-каких нестойких совслужащих, судорожно металась в поисках радостей и развлечений, и не только легальных.
Эта публика в основном заполняла зрительные залы во время эстрадных концертов и всякого рода сомнительных обозрений. Именно ее вкусы и диктовали по большей части развлекательный репертуар. Как правило, он сводился к джаз-банду, модным танцам и песенкам. К модным фокстротам и танго, таким, как «Шумит ночной Марсель» или «В лохмотьях сердце», наскоро присочинялись новые, якобы «революционные» слова, и в таком виде они довольно легко протаскивались через репертуарные комиссии.
Как-то во время одного из концертов Черкасов вместе с Петром Березовым стоял за кулисами в ожидании своего выхода. На сцене смазливый молодчик с подбритым затылком, в начинающих входить в моду широких брюках «Оксфорд» и ярких ботинках пел в ритме последнего шимми:
Вот из густых прерий,
Словно из нор звери,
Ночью путей не ища,
Вышел народ дикий,
Держит в руках пики,
Колет он белых, крича:
«Юн-вай», «юн-вай»,
Как хочешь понимай…
«Юн-вай», «юн-вай» —
Ни здравствуй, ни прощай…
Черкасов повернулся к своему партнеру:
— Что это за чушь?
Березов пожал плечами. Тогда Николай обратился к стоявшему тут же и млевшему от удовольствия администратору:
— О чем это он поет?
Эстрадный деятель, в свою очередь, посмотрел на Николая с недоумением:
— А чего тут не понимать? Песня о борьбе против колонизаторов! — И снова обратился в слух.
Так что же «юн-вай», «юн-вай»?
Что значит этот клич?
На ваш вопрос
Один ответ:
Это — секрет! —
под рев зала и грохот аплодисментов закончил свое выступление лихой конъюнктурщик.
Как все это было непохоже на веселые и злободневные представления студенческой «живгазеты» ИСИ, на изобретательные и боевые спектакли «Комсоглаза»!
Тяжелое положение, в котором оказался легкий жанр, тревожило не только многих эстрадных артистов, но, разумеется, и общественность. Нужно было как-то обуздать разбушевавшуюся стихию чуждой советскому зрителю пошлости, а иногда и откровенной похабщины. Весной 1928 года в Ленинградском областном совете был поставлен вопрос об открытии в городе государственного мюзик-холла, который должен был стать организующим центром всей ленинградской эстрады. Мюзик-холл передавался в ведение Центрального управления госцирками (ЦУГЦ). Для контроля над его репертуаром создавался художественно-политический совет. И одним из самых важных был вопрос о будущих зрителях мюзик-холла. «Оздоровление» публики было решено провести следующим образом: 60 процентов всех билетов распространять только в рабочих организациях и при установленных довольно высоких кассовых ценах предоставлять рабочим 45 процентов скидки. В общем, планы были прекрасные, действительность оказалась гораздо печальнее.
При организации мюзик-холла сразу же было допущено несколько ошибок, существенно повлиявших на ход событий. Неудачно был выбран художественно-политический совет. Одна из ошибок заключалась и в том, что мюзик-холл начали создавать «на чужих костях». Ему отдавали помещение Драматического театра Госнардома. Этот театр существовал уже почти год и успел хорошо зарекомендовать себя у зрителей. И все же из-за мюзик-холла он был закрыт, труппа распущена. Это произвело неприятное впечатление и в какой-то степени заранее настроило ленинградскую общественность против агрессивного «типичного детища буржуазного Запада». И самым серьезным упущением были, конечно, непродуманность и торопливость при составлении репертуара. Для начала было решено перенести в Ленинград почти целиком программу Московского мюзик-холла «Чудеса XXI века».
Черкасова и его друзей очень интересовал новый мюзик-холл, они возлагали на него определенные надежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45