Она спросила меня – почему, и я выкрутился: потому что у тебя кожа белая, как снег. От ее взгляда не ускользнула моя грустная улыбка, и она серьезно сказала:
– Наверное, так звали женщину, с которой вы расстались.
Я тоже состроил серьезное лицо и ляпнул первое, что пришло в голову:
– В Саппоро такое имя непременно придется всем по душе.
Вдобавок я легкомысленно пообещал когда-нибудь взять ее с собой в Саппоро. Но она резко ответила:
– Все японцы, которых я встречаю, обещают мне то же самое. Все говорят, что отвезут меня в Саппоро. Но что я буду делать в Японии? Служить забавой для японских мужчин? Не хочу этим заниматься. Не для того я учила язык Он пригодится мне для другой работы. Вот объясните мне: японцы так проявляют природную вежливость или просто бессовестно врут?
Вот уж не ожидал, что меня примут за барыгу, поставляющего русских красавиц в японские ночные клубы. У меня и в мыслях не было, что имя Юкико может стать прозвищем девушки легкого поведения. Я ответил так же резко:
– Вру ли я бессовестно или просто вежлив от природы, узнаешь в другой раз.
Я положил руку на стол рядом с рюмкой, как на клавиатуру рояля. Нина прикоснулась к моей руке своими длинными пальцами. Ее ногти были коротко подстрижены, словно демонстрировали нежелание их хозяйки работать соблазнительницей японских мужчин.
– Берегите себя. Может статься, вам захочется свести счеты с жизнью. Не умирайте, пожалуйста, очень вас прошу.
Это было сказано так неожиданно, что я прямо рот раскрыл от удивления и украдкой поглядел на свое отражение в оконном стекле, за которым простиралась ночная тьма. Даже если я отмечен печатью смерти, самому вряд ли удастся ее разглядеть. Мне захотелось узнать, что думает Нина, и я спросил:
– У меня что, на лице написано, что скоро умру?
Нина покачала головой, растопырила пальцы, как краб свои клешни, и легонько погладила меня по руке. Может, здесь раньше останавливались самоубийцы, а такие странные слова поддержки – знак внимания постояльцам гостиницы? Что ж, примем их с благодарностью.
– Когда соберусь умирать, отправлюсь в места потеплее. Вот тогда и возьму тебя с собой в Саппоро. Или ты хочешь поехать со мной на Итуруп, чтобы не дать мне покончить с собой?
Нина неопределенно улыбнулась и поспешно встала. В то же мгновение, нарушив затянувшуюся паузу, раздался пронзительный телефонный звонок, будто кто-то следил за нами. Нина взяла трубку, сказала пару фраз и объявила мне:
– Теплоход пришел. Отправление через четыре часа.
С прибытием теплохода в гостинице с привидениями наступает оживление: идет подготовка к приему гостей. Персонала здесь немного, поэтому Нину, которая осталась в ресторане, чтобы поужинать со мной, попросили срочно помочь, и наша трапеза была закончена.
– Идите отдохните в номере, я позову вас за два часа до отправления, – сказала Нина, и я послушно выполнил ее распоряжение.
3
Чтобы не отстать от Нины, я пил водку залпом и опьянел сильнее, чем предполагал. Только я лег на кровать, как стены комнаты поплыли и завертелись. Я закрыл глаза, пытаясь справиться с головокружением, и сон с реальностью поменялись местами. Теплоход уже вышел из порта, двигатель работал на полную мощность. В каюту, где я спал, по одному, по двое заходили пассажиры, выбирали себе место, ставили вещи, стелили одеяла и укладывались спать вповалку. Постепенно каюта наполнилась шепотом. Говорили не только по-русски, слышался и китайский и корейский язык. В японском можно было различить диалекты Киото, Акиты, Хакаты и других мест. Мне никогда не доводилось плавать на кораблях беженцев, набитых как консервная банка, а тут, похоже, был как раз такой случай. Но разве теплоход плывет не на Итуруп? Откуда же на нем так много японцев? Наверное, он идет до Итурупа с юга через Японское море, Вакканай и Корсаков. Женщины, которым в каюте не хватило места, некоторое время нерешительно топтались около моей подушки, затем одна из них, встретившись со мной взглядом, сказала: «Спасибо», – и легла ко мне в постель. Остальные последовали ее примеру. Койка скрипела всякий раз, когда качало теплоход или когда женщины переворачивались во сне. Одна из них настойчиво пыталась заговорить со мной по-японски – знакомый голос, но чей, я никак не мог вспомнить. Может быть, той певицы, что научила меня петь фальцетом? Вроде бы похож. А может, моей жены, которую я оставил в пригороде Калифорнии? Только я подумал о ней, как мне показалось, она здесь, с дочерью на руках. Я чувствовал присутствие женщин, тяжесть и движение их тел, но лица их оставались неразличимыми. Смутные образы. Горячечный шепот:
– Если уедешь туда, обратно не вернешься.
– Не волнуйтесь. Я пока не собираюсь умирать. Для меня сейчас опасней быть в Японии.
В это мгновение в дверь каюты постучали. Спящие вповалку на полу тотчас исчезли. Не стало и загадочных женщин, лежавших со мной в постели. Только стук в дверь продолжался и за пределами моего сна. Пошатываясь, я открыл дверь и увидел Нину.
– Осталось два часа. Пойдемте в порт.
– Спасибо, – хрипло ответил я.
– Вы в порядке? Захмелели, наверное? – Нина погладила меня по спине.
Не успело стошнить от морской болезни, как уже мутит от водки. Стоит мне напиться, и в комнатах моих снов собираются мертвецы и те, от кого давно не было вестей. Похоже, между миром снов и страной мертвых ходит регулярный паром, на котором покойники катаются туда-обратно. Может быть, я стал ощущать их близкое присутствие потому, что сам старею? Моя жизнь давным-давно достигла своего пика и теперь идет на убыль.
Нина проводила меня в порт. Когда я садился на теплоход, она попросила:
– Если встретите мать, скажите, что приеду повидать ее на день рождения.
– Значит, мы еще увидимся с тобой, правда?
Нина посмотрела на меня снизу вверх и ответила:
– Да, наверное.
Я хотел пожать ей руку, но она засмущалась и на прощанье коснулась меня щекой.
Положив вещи в каюту, я сразу вышел на палубу. Провожающих было мало. В темноте я разглядел Нину и помахал ей рукой, а она кинула что-то в мою сторону. Я перегнулся через перила и поймал какую-то деревянную рогульку. Острый сучок впился в ладонь. К нему была привязана длинная красная нитка, второй ее конец остался в руке у Нины, как ленточка бумажного серпантина, который бросают с японских причалов отплывающим на кораблях.
Раздался гудок, теплоход отошел от трапа, Нина энергично разматывала нитку. Красная нитка раскачивалась на ветру, закручивалась мягкой петлей, тревожно дрожала. Вскоре, под напором ветра, нитка натянулась и беззвучно лопнула в воздухе – один ее конец, выписав незнакомую русскую букву, скрылся в волнах, а другой, привязанный к деревяшке, продолжал тянуться к порту, будто оставил там свою любовь. Я вытянул нитку, намотал ее на деревяшку и спрятал в карман. Деревяшка хранила в себе искренние чувства и пожелания Нины, так что я не мог выбросить ее и решил сохранить как талисман.
Обычно над Охотским морем нависали тяжелые тучи, но сегодня – случай редкий – в нем отражались звезды и луна. Правда, смотрелись они как на экране телевизора с плохой антенной. Хотя небо и было ясным, ветер не утихал ни на секунду и звезды с луной все время покачивало.
4
Я заранее узнал, как работает корабельный бар: всего один час днем и два вечером. В остальное время его металлическая решетка была заперта. Никаких драгоценностей и золота там, конечно, не было – только бутылки со спиртным. В то редкое время, когда бар открывался, его немедленно заполняли пассажиры – наверное, боялись, что не успеют выпить, – и уже в час дня у стойки вырастала огромная очередь. Я подумал, что выпивка неплоха для профилактики морской болезни, и заглянул в бар, но пристраиваться в хвост длиннющей очереди мне не хотелось, и я стоял поодаль, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
Столик в глубине оккупировала молодая компания. Наверное, японец на теплоходе – явление редкое, и, увидев меня, они на секунду замолчали. То ли демонстрируя свое гостеприимство, то ли просто из любопытства парень постарше поманил меня рукой. Крепкие ребята в зеленых свитерах и синих тренировочных штанах смущенно улыбались. Мне протянули стакан с водкой, я взял его и был принят в компанию. Они догадались: японец тоже зашел в бар, зная, что выпивку дают строго по расписанию.
Они пили так, будто кто-то за ними гнался. Наливая водку до краев в простые пластиковые стаканчики, они придумывали разнообразные тосты, чтобы поскорее выпить: «за возвращение горбуши в родные реки» или «за то, чтобы лето на острове было на месяц дольше». Они выпивали стакан залпом, кто-то с безучастным видом, кто-то поморщившись. Так запросто, будто поливали цветы водой или заливали бензин в бак Слово «водка» родилось от слова «вода», и пьют ее не ради наслаждения тонким вкусом. Это не изысканное вино, а скорее вода, которая опьяняет. Когда пришел мой черед говорить тост, я пробурчал по-английски, следуя их манере:
– За вас, чтобы не сдохли от тоски на трезвую голову.
Водка по пищеводу дошла до желудка, и они засмеялись. Всего их было девять, среди них три девушки, одна прилично говорила по-английски и переводила мои слова. Крещение водкой состоялось, и ко мне одна за другой потянулись девять рук Каждый называл свое имя, и я чувствовал тепло и силу их рукопожатий. Бритоголовый Антон, позвавший меня Николай, хриплый Юра, усатый Володя, стеснительный Саша, Борис с тиком, Анна с золотыми зубами, Оля, говорившая по-английски, и большегрудая Нина… Значит, и на теплоходе есть Нина, тихо усмехнулся я.
Я спросил, не живут ли они на острове, бритоголовый Антон ответил, что они студенты Приморского рыбного института, едут на практику на итурупский рыбозавод. Анна с золотыми зубами спросила меня, зачем я еду на остров.
– Отдыхать, – ответил я.
Все рассмеялись и снова решили выпить. На столе грудой лежала закуска, купленная ими перед отъездом. Здоровенные огурцы, красная икра, копченая колбаса, сыр, сало. Николай сказал:
– Любимое блюдо сибиряков, – и предложил мне сало. Все они ели засоленное свиное сало, чтобы накопить подкожный жир, спасающий во время лютых морозов, и смягчить ударное действие водки на желудок. Опять пили до дна, перестав понимать, о чем говорит твой собеседник и о чем говоришь ты сам.
Я пошел вздремнуть, а проснулся только вечером.
– Доброе утро, – с улыбкой приветствовали меня соседи по каюте – пожилые супруги в одинаковых спортивных костюмах. Их внук приклеился к иллюминатору, тяжело вздыхая время от времени. Я слез с койки и улыбнулся – он сердито посмотрел на меня исподлобья. Ему было не больше пяти лет, но он уже пропитался тоской, и я проникся к нему дружеской симпатией.
Мне захотелось побыть одному, и я вышел на палубу. Небо на западе сочилось кровоточащей раной. Я задрал голову и обнаружил, что чайки путешествуют вместе с теплоходом. Может, они принимают его за остров? Не знаю. В любом случае поживиться здесь есть чем. То и дело из мусорного отверстия, как из задницы, вываливались пищевые отходы, и чайки стаей слетались на них. Когда и как до них дошло, что теплоход устраивает им кормежку?
На пустой желудок сильнее укачивает, поэтому я пошел в столовую, хотя есть мне не хотелось. Меню точно то же, что и днем. Бифштексом на теплоходе называли безвкусный фарш, которому придали некую форму и относительно съедобный вид. Я поел одной гречки, которая шла гарниром к бифштексу. В баре студенты рыбного института опять пили водку с прежним энтузиазмом. На этот раз я встал в очередь и купил им «пьянящей воды». И снова череда бессмысленных тостов. В первое мгновение после выпитого каждого передергивало. Водка, которую мы пили днем, была получше. Сначала мне показалось, что мой рот набит колючками, а потом стало кисло, как от желудочного сока. «И это тоже пьют?» – с сомнением подумал я, а Оля-переводчица посмотрела на меня и, угадав мои» мысли, сказала:
– Наверное, водку всю распродали, да?
– Так что же мы пьем? – спросил я. Оказалось, разбавленный, подслащенный девяностошестиградусный голландский спирт.
– За здоровье! – поморгав глазами, сказал тост Борис с тиком.
Всех забавляла комичность ситуации: пить за здоровье пойло, которое сводит в гроб. Я спросил:
– Вам так хочется сократить среднюю продолжительность жизни россиян?
Юра хрипло рассмеялся и ответил:
– Ты ведь тоже пьешь. Говорят, японцы живут дольше всех в мире, а русскому мужику умереть в шестьдесят – самое оно. Быть долгожителем в России тяжело. А на том острове, куда ты плывешь, еще тяжелее. Если бы японцы стали жить на Итурупе, продолжительность их жизни здорово уменьшилась бы. Я не со зла это говорю. И не пытайтесь поселиться на этом острове.
Вряд ли он собирался заводить разговор о территориальной принадлежности островов, но, похоже, как русский патриот, хотел, пусть в шутку, предупредить меня.
– Неужели там так трудно жить? Есть же японцы, которые жили на Итурупе.
Услышав мои слова, молчаливый Саша, который все время сидел потупившись, вдруг поднял на меня лаза и спросил:
– Сколько тебе лет?
Я сказал:
– Скоро пятьдесят.
Саша пробормотал с понимающим видом:
– Значит, ты тоже хочешь умереть побыстрее.
Вот и Нина из Корсакова спрашивала, зачем я еду а остров – не с собой ли покончить? Неужели у меня на лице написано, что скоро умру?
– Нет, и в мыслях такого нет. Я обычно пью напитки получше.
Переводя мои слова на русский, Оля засмеялась. Немного с запозданием рассмеялись и Саша, и большегрудая Нина. А Борис с тиком сказал сердито:
– Угостил бы меня такими напитками.
5
Теплоход бросил якорь в открытом море. Я посмотрел на остров с палубы и невольно вздохнул. Я рассчитывал увидеть яркие огни Курильска – единственного на острове города, но меня встречали жалкие огоньки, напоминавшие тусклые лампочки в туалете горных хибарок Я не знал, что и сказать, – такая тоска меня охватила. Лучше бы эти оранжевые точки были светлячками. Тогда по крайней мере не думалось, какая убогая здесь жизнь. А я-то своей пьяной головой воображал оживление и веселье и огромное светящееся табло «Добро пожаловать на Итуруп!». Смешно.
Тоскливо. Слишком тоскливо. И холодно к тому же. Неужели сейчас сентябрь? Не видел я раньше таких сентябрей. Говорят, в Охотское море зима приходит на три месяца раньше, но с другой стороны остров омывается Тихим океаном, и рожденные в тропиках тайфуны и атмосферные фронты должны приносить сюда лето. Я связывал свои надежды с тихоокеанским берегом, обращенным к Японии.
В ожидании лодки пассажиры теплохода вышли с вещами на палубу. Студенты рыбного института – любители сокращавшей жизнь воды, и человек пятнадцать, от силы, местных жителей. Для пожилых супругов с внуком Итуруп, видимо, тоже был конечным пунктом. Бабушка держала сонного мальчугана за руку, он еле стоял на холодном ветру. Она подбадривала внука, но бабушкины слова пролетали мимо его ушей. Прикорнуть бы где-нибудь и поскорее окунуться в сны, – всем своим видом говорил он.
Послышался скрип цепи, и с борта судна опустили ржавую лестницу. К нему тут же пристала качающаяся на волнах лодка, и человек семь сидевших в ней пассажиров стали подниматься по шаткой лестнице. За ними выстроилась группа из двадцати мужчин, так ретиво рвущихся в бой, словно у них внутри работали турбины реактивных двигателей. Когда последний пассажир поднялся на борт, они с дикой скоростью, расталкивая друг друга, бросились вверх по лестнице, словно брали теплоход на абордаж Я заподозрил неладное, когда команда «пиратов» волной хлынула на теплоход, не обращая никакого внимания на покидавших его пассажиров. Проводив взглядом загадочную группу, мы начали спускаться. Один из матросов встал на середине лестницы, передавая вещи. Пассажиры осторожно спускались вслед за своим багажом. Дойдя до последней ступеньки, они прыгали в качающуюся лодку. Для стариков и детей – эксперимент на выживание. Стоит погоде немного испортиться – и суши не видать. Теперь понятно, почему теплоход никогда не ходит по расписанию.
Прошло полчаса, пока все, кто ехал на Итуруп, не пересели в лодку, в которой уже находился один важный пассажир – подержанный японский автомобиль. Сбоку на его двери сохранилась надпись, без утайки рассказывавшая о его прошлой жизни: «Кокусай копу». Вот уж действительно такси, пересекающее границы государств.
Старые суда, похожие на груды ржавого железа, контейнеры в пятнах, будто в ожогах, гнилые покосившиеся домишки, брошенные железяки и деревяшки, наполовину утонувшие в грязи. Пейзаж, выхваченный из тьмы лучом лодочного фонаря. Когда лодка приблизилась к пирсу, я заметил там неясное копошение под оранжевыми фонарями. Глаза привыкли к мраку, и, присмотревшись, я увидел возбужденных, расталкивающих друг друга людей. Студенты рыбного института со смехом наблюдали за перепалкой портового служащего в форме и жителя острова в больших сапогах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Наверное, так звали женщину, с которой вы расстались.
Я тоже состроил серьезное лицо и ляпнул первое, что пришло в голову:
– В Саппоро такое имя непременно придется всем по душе.
Вдобавок я легкомысленно пообещал когда-нибудь взять ее с собой в Саппоро. Но она резко ответила:
– Все японцы, которых я встречаю, обещают мне то же самое. Все говорят, что отвезут меня в Саппоро. Но что я буду делать в Японии? Служить забавой для японских мужчин? Не хочу этим заниматься. Не для того я учила язык Он пригодится мне для другой работы. Вот объясните мне: японцы так проявляют природную вежливость или просто бессовестно врут?
Вот уж не ожидал, что меня примут за барыгу, поставляющего русских красавиц в японские ночные клубы. У меня и в мыслях не было, что имя Юкико может стать прозвищем девушки легкого поведения. Я ответил так же резко:
– Вру ли я бессовестно или просто вежлив от природы, узнаешь в другой раз.
Я положил руку на стол рядом с рюмкой, как на клавиатуру рояля. Нина прикоснулась к моей руке своими длинными пальцами. Ее ногти были коротко подстрижены, словно демонстрировали нежелание их хозяйки работать соблазнительницей японских мужчин.
– Берегите себя. Может статься, вам захочется свести счеты с жизнью. Не умирайте, пожалуйста, очень вас прошу.
Это было сказано так неожиданно, что я прямо рот раскрыл от удивления и украдкой поглядел на свое отражение в оконном стекле, за которым простиралась ночная тьма. Даже если я отмечен печатью смерти, самому вряд ли удастся ее разглядеть. Мне захотелось узнать, что думает Нина, и я спросил:
– У меня что, на лице написано, что скоро умру?
Нина покачала головой, растопырила пальцы, как краб свои клешни, и легонько погладила меня по руке. Может, здесь раньше останавливались самоубийцы, а такие странные слова поддержки – знак внимания постояльцам гостиницы? Что ж, примем их с благодарностью.
– Когда соберусь умирать, отправлюсь в места потеплее. Вот тогда и возьму тебя с собой в Саппоро. Или ты хочешь поехать со мной на Итуруп, чтобы не дать мне покончить с собой?
Нина неопределенно улыбнулась и поспешно встала. В то же мгновение, нарушив затянувшуюся паузу, раздался пронзительный телефонный звонок, будто кто-то следил за нами. Нина взяла трубку, сказала пару фраз и объявила мне:
– Теплоход пришел. Отправление через четыре часа.
С прибытием теплохода в гостинице с привидениями наступает оживление: идет подготовка к приему гостей. Персонала здесь немного, поэтому Нину, которая осталась в ресторане, чтобы поужинать со мной, попросили срочно помочь, и наша трапеза была закончена.
– Идите отдохните в номере, я позову вас за два часа до отправления, – сказала Нина, и я послушно выполнил ее распоряжение.
3
Чтобы не отстать от Нины, я пил водку залпом и опьянел сильнее, чем предполагал. Только я лег на кровать, как стены комнаты поплыли и завертелись. Я закрыл глаза, пытаясь справиться с головокружением, и сон с реальностью поменялись местами. Теплоход уже вышел из порта, двигатель работал на полную мощность. В каюту, где я спал, по одному, по двое заходили пассажиры, выбирали себе место, ставили вещи, стелили одеяла и укладывались спать вповалку. Постепенно каюта наполнилась шепотом. Говорили не только по-русски, слышался и китайский и корейский язык. В японском можно было различить диалекты Киото, Акиты, Хакаты и других мест. Мне никогда не доводилось плавать на кораблях беженцев, набитых как консервная банка, а тут, похоже, был как раз такой случай. Но разве теплоход плывет не на Итуруп? Откуда же на нем так много японцев? Наверное, он идет до Итурупа с юга через Японское море, Вакканай и Корсаков. Женщины, которым в каюте не хватило места, некоторое время нерешительно топтались около моей подушки, затем одна из них, встретившись со мной взглядом, сказала: «Спасибо», – и легла ко мне в постель. Остальные последовали ее примеру. Койка скрипела всякий раз, когда качало теплоход или когда женщины переворачивались во сне. Одна из них настойчиво пыталась заговорить со мной по-японски – знакомый голос, но чей, я никак не мог вспомнить. Может быть, той певицы, что научила меня петь фальцетом? Вроде бы похож. А может, моей жены, которую я оставил в пригороде Калифорнии? Только я подумал о ней, как мне показалось, она здесь, с дочерью на руках. Я чувствовал присутствие женщин, тяжесть и движение их тел, но лица их оставались неразличимыми. Смутные образы. Горячечный шепот:
– Если уедешь туда, обратно не вернешься.
– Не волнуйтесь. Я пока не собираюсь умирать. Для меня сейчас опасней быть в Японии.
В это мгновение в дверь каюты постучали. Спящие вповалку на полу тотчас исчезли. Не стало и загадочных женщин, лежавших со мной в постели. Только стук в дверь продолжался и за пределами моего сна. Пошатываясь, я открыл дверь и увидел Нину.
– Осталось два часа. Пойдемте в порт.
– Спасибо, – хрипло ответил я.
– Вы в порядке? Захмелели, наверное? – Нина погладила меня по спине.
Не успело стошнить от морской болезни, как уже мутит от водки. Стоит мне напиться, и в комнатах моих снов собираются мертвецы и те, от кого давно не было вестей. Похоже, между миром снов и страной мертвых ходит регулярный паром, на котором покойники катаются туда-обратно. Может быть, я стал ощущать их близкое присутствие потому, что сам старею? Моя жизнь давным-давно достигла своего пика и теперь идет на убыль.
Нина проводила меня в порт. Когда я садился на теплоход, она попросила:
– Если встретите мать, скажите, что приеду повидать ее на день рождения.
– Значит, мы еще увидимся с тобой, правда?
Нина посмотрела на меня снизу вверх и ответила:
– Да, наверное.
Я хотел пожать ей руку, но она засмущалась и на прощанье коснулась меня щекой.
Положив вещи в каюту, я сразу вышел на палубу. Провожающих было мало. В темноте я разглядел Нину и помахал ей рукой, а она кинула что-то в мою сторону. Я перегнулся через перила и поймал какую-то деревянную рогульку. Острый сучок впился в ладонь. К нему была привязана длинная красная нитка, второй ее конец остался в руке у Нины, как ленточка бумажного серпантина, который бросают с японских причалов отплывающим на кораблях.
Раздался гудок, теплоход отошел от трапа, Нина энергично разматывала нитку. Красная нитка раскачивалась на ветру, закручивалась мягкой петлей, тревожно дрожала. Вскоре, под напором ветра, нитка натянулась и беззвучно лопнула в воздухе – один ее конец, выписав незнакомую русскую букву, скрылся в волнах, а другой, привязанный к деревяшке, продолжал тянуться к порту, будто оставил там свою любовь. Я вытянул нитку, намотал ее на деревяшку и спрятал в карман. Деревяшка хранила в себе искренние чувства и пожелания Нины, так что я не мог выбросить ее и решил сохранить как талисман.
Обычно над Охотским морем нависали тяжелые тучи, но сегодня – случай редкий – в нем отражались звезды и луна. Правда, смотрелись они как на экране телевизора с плохой антенной. Хотя небо и было ясным, ветер не утихал ни на секунду и звезды с луной все время покачивало.
4
Я заранее узнал, как работает корабельный бар: всего один час днем и два вечером. В остальное время его металлическая решетка была заперта. Никаких драгоценностей и золота там, конечно, не было – только бутылки со спиртным. В то редкое время, когда бар открывался, его немедленно заполняли пассажиры – наверное, боялись, что не успеют выпить, – и уже в час дня у стойки вырастала огромная очередь. Я подумал, что выпивка неплоха для профилактики морской болезни, и заглянул в бар, но пристраиваться в хвост длиннющей очереди мне не хотелось, и я стоял поодаль, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
Столик в глубине оккупировала молодая компания. Наверное, японец на теплоходе – явление редкое, и, увидев меня, они на секунду замолчали. То ли демонстрируя свое гостеприимство, то ли просто из любопытства парень постарше поманил меня рукой. Крепкие ребята в зеленых свитерах и синих тренировочных штанах смущенно улыбались. Мне протянули стакан с водкой, я взял его и был принят в компанию. Они догадались: японец тоже зашел в бар, зная, что выпивку дают строго по расписанию.
Они пили так, будто кто-то за ними гнался. Наливая водку до краев в простые пластиковые стаканчики, они придумывали разнообразные тосты, чтобы поскорее выпить: «за возвращение горбуши в родные реки» или «за то, чтобы лето на острове было на месяц дольше». Они выпивали стакан залпом, кто-то с безучастным видом, кто-то поморщившись. Так запросто, будто поливали цветы водой или заливали бензин в бак Слово «водка» родилось от слова «вода», и пьют ее не ради наслаждения тонким вкусом. Это не изысканное вино, а скорее вода, которая опьяняет. Когда пришел мой черед говорить тост, я пробурчал по-английски, следуя их манере:
– За вас, чтобы не сдохли от тоски на трезвую голову.
Водка по пищеводу дошла до желудка, и они засмеялись. Всего их было девять, среди них три девушки, одна прилично говорила по-английски и переводила мои слова. Крещение водкой состоялось, и ко мне одна за другой потянулись девять рук Каждый называл свое имя, и я чувствовал тепло и силу их рукопожатий. Бритоголовый Антон, позвавший меня Николай, хриплый Юра, усатый Володя, стеснительный Саша, Борис с тиком, Анна с золотыми зубами, Оля, говорившая по-английски, и большегрудая Нина… Значит, и на теплоходе есть Нина, тихо усмехнулся я.
Я спросил, не живут ли они на острове, бритоголовый Антон ответил, что они студенты Приморского рыбного института, едут на практику на итурупский рыбозавод. Анна с золотыми зубами спросила меня, зачем я еду на остров.
– Отдыхать, – ответил я.
Все рассмеялись и снова решили выпить. На столе грудой лежала закуска, купленная ими перед отъездом. Здоровенные огурцы, красная икра, копченая колбаса, сыр, сало. Николай сказал:
– Любимое блюдо сибиряков, – и предложил мне сало. Все они ели засоленное свиное сало, чтобы накопить подкожный жир, спасающий во время лютых морозов, и смягчить ударное действие водки на желудок. Опять пили до дна, перестав понимать, о чем говорит твой собеседник и о чем говоришь ты сам.
Я пошел вздремнуть, а проснулся только вечером.
– Доброе утро, – с улыбкой приветствовали меня соседи по каюте – пожилые супруги в одинаковых спортивных костюмах. Их внук приклеился к иллюминатору, тяжело вздыхая время от времени. Я слез с койки и улыбнулся – он сердито посмотрел на меня исподлобья. Ему было не больше пяти лет, но он уже пропитался тоской, и я проникся к нему дружеской симпатией.
Мне захотелось побыть одному, и я вышел на палубу. Небо на западе сочилось кровоточащей раной. Я задрал голову и обнаружил, что чайки путешествуют вместе с теплоходом. Может, они принимают его за остров? Не знаю. В любом случае поживиться здесь есть чем. То и дело из мусорного отверстия, как из задницы, вываливались пищевые отходы, и чайки стаей слетались на них. Когда и как до них дошло, что теплоход устраивает им кормежку?
На пустой желудок сильнее укачивает, поэтому я пошел в столовую, хотя есть мне не хотелось. Меню точно то же, что и днем. Бифштексом на теплоходе называли безвкусный фарш, которому придали некую форму и относительно съедобный вид. Я поел одной гречки, которая шла гарниром к бифштексу. В баре студенты рыбного института опять пили водку с прежним энтузиазмом. На этот раз я встал в очередь и купил им «пьянящей воды». И снова череда бессмысленных тостов. В первое мгновение после выпитого каждого передергивало. Водка, которую мы пили днем, была получше. Сначала мне показалось, что мой рот набит колючками, а потом стало кисло, как от желудочного сока. «И это тоже пьют?» – с сомнением подумал я, а Оля-переводчица посмотрела на меня и, угадав мои» мысли, сказала:
– Наверное, водку всю распродали, да?
– Так что же мы пьем? – спросил я. Оказалось, разбавленный, подслащенный девяностошестиградусный голландский спирт.
– За здоровье! – поморгав глазами, сказал тост Борис с тиком.
Всех забавляла комичность ситуации: пить за здоровье пойло, которое сводит в гроб. Я спросил:
– Вам так хочется сократить среднюю продолжительность жизни россиян?
Юра хрипло рассмеялся и ответил:
– Ты ведь тоже пьешь. Говорят, японцы живут дольше всех в мире, а русскому мужику умереть в шестьдесят – самое оно. Быть долгожителем в России тяжело. А на том острове, куда ты плывешь, еще тяжелее. Если бы японцы стали жить на Итурупе, продолжительность их жизни здорово уменьшилась бы. Я не со зла это говорю. И не пытайтесь поселиться на этом острове.
Вряд ли он собирался заводить разговор о территориальной принадлежности островов, но, похоже, как русский патриот, хотел, пусть в шутку, предупредить меня.
– Неужели там так трудно жить? Есть же японцы, которые жили на Итурупе.
Услышав мои слова, молчаливый Саша, который все время сидел потупившись, вдруг поднял на меня лаза и спросил:
– Сколько тебе лет?
Я сказал:
– Скоро пятьдесят.
Саша пробормотал с понимающим видом:
– Значит, ты тоже хочешь умереть побыстрее.
Вот и Нина из Корсакова спрашивала, зачем я еду а остров – не с собой ли покончить? Неужели у меня на лице написано, что скоро умру?
– Нет, и в мыслях такого нет. Я обычно пью напитки получше.
Переводя мои слова на русский, Оля засмеялась. Немного с запозданием рассмеялись и Саша, и большегрудая Нина. А Борис с тиком сказал сердито:
– Угостил бы меня такими напитками.
5
Теплоход бросил якорь в открытом море. Я посмотрел на остров с палубы и невольно вздохнул. Я рассчитывал увидеть яркие огни Курильска – единственного на острове города, но меня встречали жалкие огоньки, напоминавшие тусклые лампочки в туалете горных хибарок Я не знал, что и сказать, – такая тоска меня охватила. Лучше бы эти оранжевые точки были светлячками. Тогда по крайней мере не думалось, какая убогая здесь жизнь. А я-то своей пьяной головой воображал оживление и веселье и огромное светящееся табло «Добро пожаловать на Итуруп!». Смешно.
Тоскливо. Слишком тоскливо. И холодно к тому же. Неужели сейчас сентябрь? Не видел я раньше таких сентябрей. Говорят, в Охотское море зима приходит на три месяца раньше, но с другой стороны остров омывается Тихим океаном, и рожденные в тропиках тайфуны и атмосферные фронты должны приносить сюда лето. Я связывал свои надежды с тихоокеанским берегом, обращенным к Японии.
В ожидании лодки пассажиры теплохода вышли с вещами на палубу. Студенты рыбного института – любители сокращавшей жизнь воды, и человек пятнадцать, от силы, местных жителей. Для пожилых супругов с внуком Итуруп, видимо, тоже был конечным пунктом. Бабушка держала сонного мальчугана за руку, он еле стоял на холодном ветру. Она подбадривала внука, но бабушкины слова пролетали мимо его ушей. Прикорнуть бы где-нибудь и поскорее окунуться в сны, – всем своим видом говорил он.
Послышался скрип цепи, и с борта судна опустили ржавую лестницу. К нему тут же пристала качающаяся на волнах лодка, и человек семь сидевших в ней пассажиров стали подниматься по шаткой лестнице. За ними выстроилась группа из двадцати мужчин, так ретиво рвущихся в бой, словно у них внутри работали турбины реактивных двигателей. Когда последний пассажир поднялся на борт, они с дикой скоростью, расталкивая друг друга, бросились вверх по лестнице, словно брали теплоход на абордаж Я заподозрил неладное, когда команда «пиратов» волной хлынула на теплоход, не обращая никакого внимания на покидавших его пассажиров. Проводив взглядом загадочную группу, мы начали спускаться. Один из матросов встал на середине лестницы, передавая вещи. Пассажиры осторожно спускались вслед за своим багажом. Дойдя до последней ступеньки, они прыгали в качающуюся лодку. Для стариков и детей – эксперимент на выживание. Стоит погоде немного испортиться – и суши не видать. Теперь понятно, почему теплоход никогда не ходит по расписанию.
Прошло полчаса, пока все, кто ехал на Итуруп, не пересели в лодку, в которой уже находился один важный пассажир – подержанный японский автомобиль. Сбоку на его двери сохранилась надпись, без утайки рассказывавшая о его прошлой жизни: «Кокусай копу». Вот уж действительно такси, пересекающее границы государств.
Старые суда, похожие на груды ржавого железа, контейнеры в пятнах, будто в ожогах, гнилые покосившиеся домишки, брошенные железяки и деревяшки, наполовину утонувшие в грязи. Пейзаж, выхваченный из тьмы лучом лодочного фонаря. Когда лодка приблизилась к пирсу, я заметил там неясное копошение под оранжевыми фонарями. Глаза привыкли к мраку, и, присмотревшись, я увидел возбужденных, расталкивающих друг друга людей. Студенты рыбного института со смехом наблюдали за перепалкой портового служащего в форме и жителя острова в больших сапогах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16