Ты вот не забудь сказать, что земля панамская, а канал прибрали к рукам американцы.. .
- Иваныч! - взорвался Володя. - Ты же не даёшь говорить!
- Так мы с тобой одно и то же говорим! Только я знаки препинания и ударения крепче ставлю.
Володя зашелестел бумагой и сказал:
- Объявление окончено. Вечером подходим к Панаме.
ПАНАМА
Поздно вечером на горизонте заколыхались голубые лучи. С каждым часом они становились ярче. Мы встали у борта и с волнением смотрели вперёд.
Перед нами была Центральная Америка! Панама!
Лица от неонового зарева стали у нас бледно-голубыми. Огни в городе мерцали, отражались в воде, и над видневшимися уже тропическими зарослями фосфорились звёзды и горела луна. Всё было настолько необычно и таинственно, что не хотелось идти спать. Когда ещё увидишь такое!
Спал я, мне кажется, совсем немного и прогнулся от крика и шума. Едва выбежав на палубу, я увидел стаи клювастых птиц. Они ныряли в розовую воду, а вынырнув, кричали и трясли головой, заглатывая рыбу. Под клювами у них раздувались большие влажные мешки.
Я сразу узнал их, хотя никогда и не видел: пеликаны! Они летали от берега к заливу, туда и обратно, проносясь под большим мостом. А мост, колоссальный, железный, протянулся от берега к берегу, и за ним буйствовал пальмовый лес. Сквозь лес проталкивалось солнце. Оно только что ушло из Атлантического океана и теперь по каналу пробиралось в Тихий.
Здесь самое узкое место между двумя Америками - Северной и Южной. Вот и прорыли канал, чтобы не обходить вокруг громадного материка.
Я так засмотрелся на всё это, что не заметил, как сзади подошёл Рослый. Под мышкой у него были флаги - наш и американский.
- Любуешься? - сказал он и положил мне руку на плечо. - А капитан сказал, к нам высадится американская команда.
- Зачем? - удивился я.
- Будут охранять нас, чтобы мы с тобой не напали на Соединённые Штаты!
Он подошёл к мачте, и через минуту флаги зашелестели на штоке. Американский выше. В знак уважения. Такой закон.
Скоро по заливу потянулись к нам два катера. По воде катились от них алые ровные волны и разлетались пеликаны.
На ближнем катере были солдаты. Едва катер прижался к правому борту, солдаты один за другим стали прыгать к нам на трап. Ловко так, с носочка на носок! У всех пилотки набок, все в жёлтых костюмах, ну прямо спелые бананчики! А брюки отутюжены - кажется, так и режут воздух. Сверкают чёрные туфли. Руки загорелые. Молодцы парни!
Только вот странно - ни один не поздоровался!
Солдаты поднялись на палубу и выстроились на корме. Раз, два, три, четыре... двадцать человек. И все, как один. Двадцать носов вверх. Двадцать дубинок слева. Двадцать пистолетов в кобуре справа. Капрал развернул длинный список, прочитал какой-то приказ и развёл солдат по постам. Будто взял пароход под стражу. Опечатали радиостанцию, в машинном поставили часового. Даже у капитана на мостике караул стоит!
Скоро и второй катер подошёл к нам. С него на судно поднимались смуглые панамские швартовщики в жёлтых робах. У каждого на куртке квадратная нашивка со штампом: "Кампания Панамского канала". Панамцы бежали по трапу и кричали:
- Салюд, совьетико!
А один похлопал меня по спине и спрашивает по-русски:
- Как дела, помаленьку?
Весело стало на палубе. Панамцы на солдат внимания не обращают, курят сигары, рассматривают нас, пританцовывают, напевают. Дела ждут.
Наш пароход двинулся к каналу. Заколыхалась вокруг алая вода. Навстречу нам понеслись лодки и глиссеры с людьми в синих, жёлтых и зелёных купальниках. На воде вдоль берегов закачались гнёзда из тонких палочек. В гнёздах захлопали розовыми крыльями самые настоящие фламинго. Посмотреть бы на всё это поближе!
Пароход между тем шёл под громадный высокий мост. Но наши мачты казались нам ещё выше!
- Прячь головы, братцы! - закричал Рослый и пригнулся.
- Наверное, раздвижной, - сказал кто-то и на всякий случай втянул голову в плечи.
Когда мы подошли ближе, стало видно, что мост высоко над мачтами. Пароход нырнул под него, и вдруг вверху что-то загрохотало. Мы вскинули головы. Это высоко-высоко над нами пронёсся автомобиль из Южной Америки в Северную. За ним второй.
Через минуту мост остался за спиной. И мы пошли по каналу между двумя берегами.
С обеих сторон шлюза по рельсам подкатились к нам маленькие тепловозики, одинаковые и аккуратненькие, как игрушки. Панамцы тотчас притушили сигары, сунули их в карманы, забегали по палубе, подавая на берег тросы. Негры на берегу ловко подхватили концы, прикрепили их к тепловозам, и те, как два коня в упряжке, быстро потянули нас вперёд по каналу. Из Тихого океана в Атлантический.
СКУЛЬПТОР
Рослый любил заниматься лепкой. В каюте на столе у него лежала коробка с пластилином. Что, бывало, ни приметит интересное, сразу к коробке бросается. Увидели мы днём черепаху - вечером у него в каюте такая же, только пластилиновая, с тумбочки глазки на нас таращит. А рядом другие фигурки - чёрный дельфин, зелёная акула.
Пока шли каналом, Рослый времени не терял - балагурил со швартовщиками и внимательно так присматривался к солдатам. Видно, запомнить старался, кто как выглядит. Обошёл капрала несколько раз, осмотрел его иронически, словно прицеливался. Потом вдруг щёлкнул пальцами и нырнул в коридор. Капрал подозрительно покосился вслед. Мы тоже переглянулись: что это он задумал?
Вернулся Рослый с коробкой пластилина в руках. Уселся на брус, а мы расположились вокруг. Подошли и панамцы. Даже солдаты приглядываться стали.
Рослый достал из коробки жёлтый брусок пластилина, но, подумав, положил его на место. Вытащил коричневый, поманил пальцем одного из панамцев, весёлого такого толстяка, присмотрелся к нему и стал мять пластилин.
Вот показалась голова. Все посмотрели на пластилин, потом на толстяка: похоже! Вот появилось туловище, вот крепкие рабочие руки, а в правой руке молоток. Через минуту на голове у человека закрасовалось широкое сомбреро, а в углу рта - маленькая сигара. Рослый поднял фигурку и показал её всем.
- Ну как, похоже?
Панамцы придвинулись, загудели:
- Буэно! Хорошо, браво!
Они стали хохотать и показывать пальцами на толстяка:
- Это ты, ты!
Толстяк и не собирался отказываться, он гордо ударил себя в грудь кулаком:
- Я!
Рослый снял с фигурки сомбреро, помял его и через минуту надел на голову пластилиновому панамцу пилотку. Все переглянулись. Из молотка он сделал дубинку и прицепил её человечку сбоку. Из сигары вылепил маленький пистолет. Потом он вытянул человечка, как резину, и на широкой ладони Рослого оказался маленький худощавый солдат.
Панамцы снова зашумели, засмеялись. А толстяк замахал руками:
- Нет, не я, не я! - И кивнул на капрала: - Он, он!
- Ну, нет, тот не такой, - ухмыльнулся Рослый и достал кусок белого пластилина. Он помял его в ладонях и, поглядывая на капрала, стал лепить.
Вот появился белый нахмуренный лоб. Вот появились брови...
Капрал прошёл мцмо, будто ничего не заметил, но тут же подтянулся, важно выгнул грудь - красавец!
И у Рослого фигурка выкатила грудь. Будто сама себе очень понравилась! Того и гляди, сейчас начнёт всеми командовать: "Томми! Тедди!"
Тут уж и солдаты, свободные от постов, стали подходить поближе, из-за спины заглядывать.
Но вот Рослый размахнулся фигуркой, шлёпнул о палубу и подмигнул:
- Хватит!
Пароход подходил к отвесным горам. Начинались тропические леса. Нужно посмотреть!
СКВОЗЬ ДЖУНГЛИ
Я побежал на мостик. Оттуда всё видней.
Канал быстро сужался. Казалось, горы вот-вот стиснут наш пароход.
Сверху с шумом летели водопады, но они не давали прохлады. От духоты запотели даже скалы. Майка на мне промокла, хоть выжимай. Правду говорил боцман: здорово здесь пришлось строителям "повкалывать". Такую махину прорубить!
Слева, на выступе горы, в честь строителей канала высилась бронзовая памятная доска. На ней были изображены двое рабочих: один поднимал молот, а второй рубил киркой скалу. С бронзовых фигур струился пот, словно это были живые люди и не переставали работать до сих пор.
Вдруг откуда-то послышалось:
Бу-ух! Бу-ух!
Или мне показалось?
Нет, снова:
Бу-ух! Бу-ух!
Скалы расступились, и я увидел впереди, у заболоченного берега канала, чёрную баржу, на которой работало несколько панамцев. Мокрые их спины сверкали под ослепительным солнцем, как зеркала. Рабочие поднимали и опускали на тросе какую-то кувалду, а внизу, рядом с баржей, по колено в грязи копошились негры. Наверное, расчищали канал. На барже трепыхал красный флажок: "Опасно!" Наш пароход прошёл мимо баржи, негры оглянулись, посмотрели нам вслед и снова принялись за свою унылую работу.
Вскоре баржа пропала из виду, а справа от канала показался и медленно потянулся перед нами удивительный цветной городок. Пароход двигался словно по одной из его улиц, и все городские шумы сбегались к нам. На ветру трепыхали своими широкими листьями банановые пальмы, оглушительно трещали попугайчики, с шелестом катились по сверкающему асфальту цветные автомобили. И совсем, казалось бы, рядом, под навесами домов, сидели, наблюдая за нами, люди в белых костюмах.
Хотел было я всё это сфотографировать, но, пока сбегал в каюту за аппаратом, городок уже остался позади, а впереди раскинулось большое озеро, со всех сторон окружённое буйным, непроходимым лесом.
Джунгли. Я много про них читал, видел их в кино. На экране среди лиан клубились змеи, ревели хищники. Теперь джунгли были рядом.
Я с волнением вглядывался. Вот-вот, казалось, покажутся звери. Но из зарослей, как удавы, выползали реки. Корневища деревьев опускались прямо в воду.
Рядом со мной стоял американец, солдат. Руки у него рабочие, лицо симпатичное, простое. Думаю: можно и заговорить с ним.
- А крокодилы здесь есть? - спрашиваю я его, как умею, по-английски.
- Есть крокодилы, аллигаторы!
Хотелось мне ещё у него кое-что спросить, но тут впереди снова послышались удары: бу-ух! Бу-ух! - и показалась ещё одна баржа и рядом с ней негры. Стоят в крокодильем болоте, гнутся, грязь вычерпывают и что-то кирками долбят. А на барже красный флажок качается: "Опасно!"
Ничего, думаю, они ещё поймут, что не годится под красным флагом на хозяев гнуть спину.
ПРИВЕТ, ГАВАНА!
Пароход всё двигался по каналу. Я стоял на корме, а рядом со мной сидел на поручнях толстый панамец-швартовщик, тот самый, которого Рослый лепил. Он курил толстую сигару, мурлыкал какую-то забавную песенку и в такт ей покачивался.
Как только подходили к нам тепловозики, панамец прятал в карман сигару, надевал рукавицы и тянул со всеми мани-лу - толстый канат. Мускулы у него вздувались, как у штангиста. Он расторопно двигался, кричал, шумел. А кончив дело, снова торжественно доставал сигару и важно курил.
На этот раз он вынул из кармана газету, развернул её и стал просматривать. К нам подошли другие швартовщики.
- Американская? - спросил я, показывая на газету.
- Но! Нет! - загудели швартовщики. - Панамская! Но - янки!
А толстяк, отложив газету, вдруг спросил у меня:
- Пароход идёт на Кубу?
- В Гавану, - ответил я.
- О! Гавана - хорошо! Фидель молодец! Салюд Фиделю! - зашумели швартовщики.
Вот и кончился канал. Впереди уже зарокотал Атлантический океан, показалось Карибское море, и к нашему борту заторопились два катера. Подошли они к пароходу, на один молча спустились солдаты, а на второй стали шумно сходить панамцы. Они что-то кричали, даже пели. Толстяк спускался последним. Прежде чем встать на трап, он поднял руку и потряс в воздухе сигарой: - Салюд, Гавана!
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ТОВАРИЩИ!
Днём справа по борту сверкнула жёлтая полоска кубинской земли, но идти было ещё далеко. К вечеру в незнакомых звёздах над Кубой загорелся один, потом второй маячок. Значит, завтра будем в Гаване.
Я побежал к себе в каюту. Надо было приготовиться к встрече с кубинцами. Нагладил брюки и рубашку, вытащил из чемодана значки и, захватив матрац, отправился спать на палубу. Чтобы не проспать Гавану.
Улёгся, уснул. И кажется, тотчас же открыл глаза. Будто и не спал! Прямо передо мной в утреннее небо поднимались небоскрёбы. Виднелись маленькие улочки с белыми, будто из сахарных кубиков, домиками. В глубине города среди пальм возвышался купол уже знакомого мне по фотографиям Капитолия. С набережной махал нам рукой негр в военном.
Гавана!
Я вспомнил, что мне заступать на вахту, быстро оделся и только закрепил на рукаве красную повязку, как услышал голос боцмана:
- Трап, трап подавай!
К нам подходил лёгкий кубинский катер, и на нём стояли настоящие барбудос! Я опустил трап. Быстро и немного торжественно к нам поднялись несколько человек. Они протягивали руки и улыбались:
- Буэнос, камарадос! Здравствуйте, товарищи! Навстречу им вышел наш капитан и сразу повёл их в кают-компанию. Один из барбудос, самый молодой, положил мне руку на плечо - такая, видно, у них привычка - и стал рядом, на пост. Он был в синей форме с лёгкими погончиками, на голове - оливковый берет, а на боку - кобура. Вокруг нас сразу собралось полкоманды.
Пароход медленно двигался по бухте, и справа от нас проходили всё новые дома, площади, поднимались башни.
Молодой кубинец обвёл их рукой, будто открывал нам город, и гордо сказал:
- Хабана.
Так кубинцы называют Гавану. Кто-то спросил:
- А где Фидель? Парень развёл руками:
- Но компрендо... Не понимаю.. .
- Фидель где? Там, там или там? - показал Иваныч-боцман на разные дома.
- А! - заулыбался парень и закивал головой. - Компрендо! Понял, понял! Там! - и он показал туда, где поднимался купол Капитолия.
- А ты Фиделя видел?
- Си! Да! - торжественно качнул головой парень. - В Сьерра-Маэстре! И он похлопал рукой по кобуре. Потом расстегнул её, достал пистолет и, вытащив обойму с патронами, протянул пистолет мне. Пистолет был новенький, но всё же пахнул порохом.
- А ну-ка, дай посмотреть! - сразу протянулось к нему несколько рук. Каждому хотелось подержать пистолет, который побывал в боях, в Сьерра-Маэстре.
Иваныч-боцман взял его у меня, взвесил на ладони, повернул и посмотрел на клеймо. USA. США. Американский. Видно, в бою добыт.
- Ты Батисту бах-бах? - Боцман двинул пистолет вперёд, будто в кого-то стрелял.
- Си! - Парень засмеялся и кивнул головой. Потом взял пистолет, вставил внутрь обойму и, положив его в кобуру, щёлкнул застёжкой.
Наш пароход подошёл к берегу. На причале стояли десятки грузчиков. Они курили большие сигары, размахивали сомбреро и куртками. За дричалом поднималось большое здание элеватора. На его стене громадными чёрными буквами было написано: "Патриа о муэрте!" - "Родина или смерть!"
СУВЕНИР
Как только мы пришвартовались, трап заскрипел и закачался - это вверх побежали грузчики. Чёрные, коричневые, белые. Они расходились по трюмам, взбирались на краны, приплясывали. Казалось, наш пароход превратился в маленькую смуглую Кубу. Я ещё не сходил на берег, но чувствовал себя так, будто уже ходил по Гаване.
Из кают-компании вышли кубинцы, те, что прибыли к нам на катере. Один из них нёс большой портрет Ленина - подарок капитана.
Моя вахта уже кончалась. Дай-ка и я, подумал, сделаю подарок моему товарищу по вахте! Вытащил из кармана значок, на котором был Ленин, и приколол к гимнастёрке молодого кубинца.
- О, мучо грасиа, большое спасибо! Эстэ гранд сувенир! Это очень большой сувенир! - Он пожал мне руку и заторопился на катер, на который уже спускались его товарищи.
А меня окружили грузчики, они загудели и стали тянуть ко мне руки коричневые, белые, чёрные.
- О, сувенир! Ленин сувенир!
Я достал несколько значков, и они мигом исчезли. А ко мне уже снова тянулись руки. Что поделаешь? Я вытащил ещё несколько значков, но и они исчезли в ту же секунду.
А грузчики между тем всё больше теснили меня и кричали:
- Ми, ми! Мне, мне!
Я раздал последние значки и оставил только один. "Подарю какому-нибудь пионеру", - решил я. Но грузчики не отставали от меня.
- Нет, - сказал я и спрятал руки в карманы, - это для пионера! Вас много, а значок один.
Тогда один толстый грузчик крикнул что-то и бросился кого-то искать. Все повернули за ним головы и вдруг молча расступились.
Толстяк, пыхтя и отдуваясь, вёл за руку высокого седого мужчину.
- Ему! - закричали все.
- Почему? - удивился я и сказал, как кубинцы: - Но компрендо! Не понимаю.
Толстяк взял меня за руку и показал на берег:
- Видишь?
Там стоял ржавый чёрный пароход.
- Это Батиста барко! Батистовский пароход. Он хотел ночью пробраться к нам! А этот человек первым бросился в бой, первым взобрался на судно! Он пионер! Он - коммунист! Он был с Фиделем в Сьерра-Маэстре и на Плая-Хи-рон. Он ранен! Ему! Компрендо?
Нет, всё-таки мне хотелось отдать значок пионеру... Тогда все закричали этому человеку:
- Доставай документ!
Мужчина смутился, но по лицу видно было, что ему хотелось получить значок с Лениным. И он достал завёрнутую в целлофан книжицу.
1 2 3 4 5