Сделав ползком четыре круга, колдун наконец. остановился у входа. Он лежал, вытянувшись на животе, а верхняя часть тела, отклонённая назад, колыхалась, голова дрожала. Колдун был так похож на нападающую змею, что я, наверное, вскрикнул бы от изумления, если бы брат не закрыл мне рот ладонью.
Голова Горькой Ягоды дрожала ещё минуту, но он всё ниже опускал её к земле и наконец змеиными движениями вполз в шатёр.
Бубны умолкли.
Прошло время, в течение которого я не успел бы обежать вокруг селения, – Горькая Ягода вышел и спокойно направился к своему шатру.
Но люди продолжали стоять на месте, будто приросли ногами к земле. Первый очнулся от странной одеревенелости Непемус и пошёл к шатру. За ним двинулись остальные, а вместе со всеми – я и Сова.
Заглянув в типи, мы увидели Чёрного Ворона. Воин, как и раньше, лежал на волчьих шкурах, но опухоль исчезла без следа.
Он встретил нас слабой улыбкой.
Мы в удивлении застыли на месте. Каким великим должен быть наш колдун, если он победил грозного Кен-Маниту – Духа Смерти! И я пообещал себе, что никогда больше не скажу о Горькой Ягоде ничего плохого.
Два дня в селении толковали о том, что мог делать колдун в шатре Чёрного Ворона. Но на этот вопрос даже сам Чёрный Ворон не мог ответить – ведь он был без сознания, а когда сознание вернулось к нему и опухоль пропала, колдуна в шатре уже не было.
Вскоре, однако, этот случай забылся, так как начали поговаривать о дальнейшем пути на восток. Сперва лучшие охотники племени должны были уйти в чащу, чтобы заготовить побольше мяса на дорогу.
Накануне охоты начались танцы.
Освещённые красным светом костров, воины изображали охоту. При виде танцующих на поляне воинов кровь быстрее заструилась в моих жилах. Когда же я наконец стану совсем взрослым и вместе с воинами войду в круг танцующих? Когда вместе с ними вступлю на военную тропу?
Танец длился до поздней ночи, а когда луна опустилась к озеру, чтобы утолить жажду после ночной дороги, воины ушли в чащу.
Мы с Совой просили отца разрешить нам пойти с воинами, но отец даже слышать об этом не хотел.
– Вы должны остаться в лагере и не выходить за его пределы. Мы приближаемся к селениям белых, а вы здесь впервые, и я бы не хотел, чтобы ваши следы привели бледнолицых к нашим типи. Лучше помогайте женщинам, – добавил он в конце.
Что же нам оставалось делать?
Противиться воле отца нельзя. Оставалось слоняться по лагерю, избегая женщин, чтобы они не дали нам, чего доброго, женской работы. Мы сгорели бы тогда от стыда.
Наконец Сове пришла в голову мысль:
– Может быть, поплывём по реке и наловим рыбы?
– Каноэ на месте, можно попробовать, – ответил я.
Если бы я тогда знал, что с нами случится на реке и как мы будем наказаны за непослушание, я бы, наверное, не согласился так поспешно на предложение Совы. Но, не предчувствуя ничего плохого, мы пошли к реке, где лежали на берегу наши челны. На дне челна брата приготовлены были остроги и зазубренные стрелы.
– Вот хорошо, – произнёс Сова. – Нам не надо даже возвращаться в селение.
Мы спихнули каноэ на воду, вскочили в него на ходу, течение подхватило наш берёзовый чёлн, и мы несколькими ударами лопатообразных вёсел направили его в середину реки.
Теперь нам не нужно было тратить сил на греблю: течение несло наш чёлн довольно быстро, а сидевший на руле Сова ловко проводил каноэ между выступавшими из воды камнями.
Мы плыли вниз по течению, высматривая широкую песчаную отмель, где обычно любят греться в солнечных лучах огромные щуки. Они кажутся сверху деревянными брёвнами, но стоит мелькнуть вблизи серебристой рыбке, как неподвижные брёвна на дне мгновенно превращались в быстрые, прожорливые, всегда голодные молнии.
Желаемой песчаной отмели всё не попадалось. По обе стороны реки подымался высокий каменистый берег, поросший вверху роскошными елями, а у воды покрытый тёмно-зелёным мхом. Среди мха кое-где торчали тоненькие карликовые березки. Сорвавшиеся со скалистого берега каменные глыбы загромоздили русло реки, образуя каскады.
В радужном блеске солнца разбивала свои волны Говорящая Вода.
Глядя сейчас на эти огромные камни и пенящуюся воду, я думал: «Здесь, наверное, происходил когда-то жестокий бой между Духом Гор и Духом Рек. Только они могли метать такие огромные глыбы. Но как же они помирились? Ведь река струится по-прежнему, и по-прежнему скалы толпою возвышаются над водой…»
Никто не мог открыть тайны духов. Единственный, кто мог бы ответить мне, был Овасес: он всё знал; он знал, о чём шепчутся деревья, колыхаемые ветром, понимал язык гор и падающих в ночной тиши лавин.
Но Овасеса нет в живых, и никто больше не разгадает тайну реки. Может быть, мог бы рассказать о таинственной воде Горькая Ягода, но он всегда молчит, да и пожелает ли он вступать с нами в разговор – с нами, не имеющими ещё на теле ран Посвящения?
– Слушай, Сова, – спросил я сидящего позади меня друга, – можно ли доплыть по этому водному пути к селениям белых?
– Я слыхал, – ответил Сова, – что Говорящая Вода впадает в реку Маккензи, а над ней, говорят, стоят огромные жилища белых людей, построенные из красной глины.
– Что? – воскликнул я с гневом. – Они строят свои типи из нашей священной глины, из которой мы делаем калюметы – трубки?
– Нет, – возразил Сова. – Они делают камни для своих жилищ из обыкновенной глины, которую потом обжигают в огне, и она краснеет.
– Откуда ты всё это знаешь? – спросил я удивлённо.
– Мне рассказывал об этом воин из племени кри, помнишь, тот, который бежал из резервации над озером Онтарио. Он переселился этой весной в Страну Вечного Покоя.
– Хорошо помню, – ответил я.
Так, разговаривая, мы плыли вниз и не особенно наблюдали за рекой.
Каноэ с каждой минутой неслось всё быстрее, и в конце концов мы попали в бешеный поток и на его гребне понеслись с головокружительной скоростью мимо покрытых зелеными водорослями глыб.
Мы напрягали все силы, стремясь направить наш утлый чёлн на спокойную воду, но нам это никак не удавалось. Подбрасываемое, как ореховая скорлупка, каноэ прыгало из водоворота в водоворот. Вдруг быстрое течение понесло его прямо на выступающую перед нами скалу, и только общим отчаянным усилием нам удалось в последний момент миновать её благополучно.
Мы промокли до нитки. Вода, словно желая показать свою силу, то хлестала нам в лица брызгами пены, то вертела на месте наш чёлн так, что мы не могли различить, в какую сторону течёт река.
Когда мы уже были близки к потере сознания в этой головокружительной мельнице, вода выбросила нас из водоворота и, как бы для развлечения, бросила в лапы пенистого потока.
Мы теряли силы.
Хватит ли их у нас, чтобы вырвать чёлн из бушующей водной стихии?
Ладони, судорожно Сжимавшие вёсла, опухли, пальцы покрылись пузырями. Пузыри лопались, обнажая кровоточащее живое мясо.
– Выдержи, выдержи! – шептал я. Страшнее всего надломиться, потерять веру в спасение. Тогда смерть без препятствий приходит к человеку.
Я не боялся за Сову: он – чистокровный шеванез, его никакая сила не сломит, даже смерть, грозящая нам.
Я боялся за себя, не верил себе. Боялся, что возобладает во мне кровь белых и я брошу весло – последнее орудие спасения. В этой борьбе мне предстояло убедиться, чья кровь сильнее бьётся во мне – кровь матери или кровь отца?
Сквозь шум воды, разбивающейся о скалы, до наших ушей донёсся грозный звук, во сто крат сильнее, чем шум самого быстрого течения.
Глухой грохот навис, подобно мрачной туче, над водой и лесом.
Теперь я понял, почему воины называли эту реку Говорящей Водой. Перед нами низвергался водопад, и его вечный шум дал реке это название.
– Сова-а-а! Сова-а-а!
Вряд ли услышал он мой зов из-за шума воды. Но, заметив, что я обернулся к нему, Сова, беззвучно шевеля губами, нагнулся ко мне. Волосы у него прилипли ко лбу, глаза покраснели.
Он прижался ухом к моему рту.
– Водопад! – прокричал я.
Теперь он крикнул мне в ухо:
– Если небольшой, то давай разгоним каноэ! Может быть, перепрыгнем!
Я кивнул в знак согласия. Терять нам всё равно было нечего, а прыжок мог нас спасти.
Собрав последние силы, мы схватились за вёсла. Я чувствовал, что руки у меня одеревенели по самые локти, мускулы на шее застыли в страшном напряжении, ноги слились со шпангоутами каноэ в одно целое, спина, несмотря на холодные брызги, горела.
Грохот водопада приближался. Вскоре мы увидели, как река внезапно проваливается, а на горизонте торчат вершины елей. Я почувствовал ещё, что мы вместе с нашим каноэ стали невесомыми и летим куда-то в пропасть, потом – страшный толчок, и моё сознание погрузилось во тьму.
Когда я открыл глаза, я лежал на прибрежном песке, а надо мной склонился мой отец, вблизи стояло несколько воинов. Я повернул голову направо: рядом лежал Сова, ему делали искусственное дыхание.
Когда Сова тоже пришёл в себя, нас посадили рядом, мы переглянулись, а затем подняли глаза на окружающих нас воинов.
Они гневно смотрели на нас, взгляды их не обещали ничего хорошего.
Я взглянул на отца. Он тоже смотрел на меня с горечью и гневом.
«Ого, – подумал я. – Здесь тоже не на что надеяться».
Отец заговорил:
– Вы поступили, как малыши – ути. Вы нарушили запрещение, и, значит, я потерял сына. Отныне будете жить вместе с женщинами, будете плести с ними корзины. Или оставайтесь в чаще и, если сумеете совершить подвиг, вам разрешат вернуться в селение. Своим непослушанием вы потеряли право на мужские отличия. Чтобы я больше не видел перьев в ваших волосах! – Он вырвал у нас из волос перья и бросил на землю со словами: – Мы презираем вас.
Каждое слово отца поражало меня, как. стрела. Я не смел взглянуть в глаза ни ему, ни другим воинам. Опустив головы, мы молча выслушали горькие слова и не пытались оправдаться.
Отец был прав: наказание нами заслужено. Но уж лучше остаться в чаще лицом к лицу с великой неизвестностью, чем стать посмешищем всего селения и плести циновки вместе с женщинами.
Раздался конский топот – отец с воинами ускакали. Мы остались одни.
Я смотрел на Сову, он посмотрел на меня и произнёс:
– С нами решено.
– Мей-у. Мегеу. Правильно решено, – ответил я. – Я иду в селение за оружием, а потом уйду в чащу и не возвращусь оттуда, прежде чем не верну себе подвигом потерянные перья.
– Я иду с тобой, брат, – сказал Сова.
Мы поднялись и медленно побрели к нашему селению.

3

С нами простился солнца закат
Посреди гор, среди синих скал.
А солнца восход нас повстречал
Средь голубеющих рек и озёр.
Блуждаем мы по следам зверей,
Чащу проходим из края в край.
Нам не страшны ни зной, ни мороз,
Ни ливень холодный, ни ветер, ни снег.
Песнь Пути

Прошло одиннадцать Малых Солнц с тех пор, как наша тройка стала блуждать в чаще. Скитания наши охотно разделил верный Тауга. Вместе бродили мы в лесах, вместе переживали дни радости и горя, вместе страдали от голода и наслаждались сытостью.
Чаща ещё больше укрепила нашу дружбу, и не было такой силы, что поколебала бы её.
Пёс нам очень помогал выслеживать зверей. Он вёл нас по следам, почти незаметным, и стрелы из наших луков всегда находили цель. Он предупреждал о приближении грозных хищников, с которыми мы бы не справились, и из охотников могли бы сами стать дичью для них.
Как здорово пригодились нам теперь знания, полученные в школе Молодых Волков, как пригодилось знание законов чащи!
День обычно проходил на охоте. Ведь мы, хотя и знали привычки лесных животных, но обладали слишком маленьким опытом, чтобы убить какую-нибудь дичь, достойную настоящего охотника. Жертвами наших стрел чаще оказывались молодые и маленькие обитатели леса, такие же неопытные, как и мы. Тауга кормился сам, а случалось, и нас подкармливал, принося пойманных им кроликов.
Но хуже всего приходилось ночью, когда все хищники выходили на охоту. Тогда мы попеременно с Совой поддерживали костёр, если волки подходили слишком близко, искали убежища на деревьях. Рысей мы тогда не опасались: нам было известно, что они избегают тех мест, где охотятся волки.
Но ещё страшнее, чем ночи, наполненные голосами охотящихся зверей, были ночи, наполненные кошмарами и лесными духами – злобными Мей-мей-гуэнис. Чащу они превращали в наших снах в страшные поляны, где нам мерещились танцы скелетов, сопровождаемые стуком костей.
От страха поднимались волосы на голове. Мы бы тогда предпочли увидеть целое стадо медведей, идущих по нашему следу. Когда же наконец рассвет прогонял тьму из леса, мы убегали подальше от места ночлега, и никакая сила не принудила бы нас вернуться на старую стоянку.
Мы старались держаться поближе к воде – на берегах озёр и рек легче добыть какую-нибудь водяную птицу. У воды нас не преследовали ночные кошмары, но зато докучало иное бедствие – комары. Они грызли нас настолько безжалостно, что мы иногда выглядели так, словно искупались в собственной Крови. В конце концов, не в силах больше терпеть укусы комаров, мы уходили в глубь чащи на поиски растения квес-туа-ткв. Его листьями мы натирали тело, и этот запах отгонял кровожадных насекомых.
Однажды, сидя у огня, мы услышали звук огнестрельного оружия.
– Белые! – закричал я.
Сова схватился за лук. Выстрелы доносились с другой стороны реки. Здесь нам пока ничего не грозило, но надолго ли? Костёр, его пламя могли заметить с противоположного берега, был немедленно потушен. Уничтожив следы нашего присутствия, мы пошли вверх по реке. Там находился известный только нам брод, и можно было перейти на другой берег.
Перед переправой мы сняли тетивы с луков, чтобы они не намокли. Река здесь широко разливалась, и благодаря этому течение было почти незаметно. Медленно текущая вода доходила нам до груди, но местами приходилось плыть. Густые заросли на обоих берегах спускались к самой воде. С одной стороны, это было нам на руку: в зарослях легко спрятаться. С другой стороны, если там скрывается неприятель, он перестреляет нас в реке, безоружных, как уток, а мы даже не увидим его.
Однако мы переправились счастливо и, никем не замеченные, направляясь в сторону выстрелов, немедленно углубились в чащу, как медведь в бурелом. По дороге укрепили тетивы на луках, поправили колчаны с оперёнными стрелами, чтобы в случае опасности сподручнее было их доставать.
Перед нами были белые, и потому мы продвигались осторожнее, чем обычно. Наверное, мы были бы менее осторожны, выслеживая медведя.
Радость распирала мне грудь. Наконец-то мы сами выслеживаем белых. Может быть, убьём их в открытом бою, и тогда мы, презираемые юноши, споём в нашем селении победную песнь! Ровесники станут нам завидовать, а воины – удивляться, и мы снова воткнём в волосы перья, но уже не совиные, а только орлиные.
Мечты, однако, не мешали нам продвигаться осторожно, зорко осматриваясь по сторонам. Ничто не ускользало от нашего внимания. Мне вспомнились слова нашего покойного учителя-дорогого мне Овасеса: «В чаще не учатся на своих ошибках, так как иногда уже больше не могут их повторить».
Наконец миновали каменные россыпи и густой березняк. Потянулась более ровная местность, поросшая смешанным лесом. Только кое-где торчали одинокие скалы, покрытые мхом похожим на бороду старого бизона.
Земля здесь была мягкая. Росла густая трава. Теперь приходилось заботиться о том, чтобы не оставлять следов. Мы поднимали каждый притоптанный стебелёк травы, сметали отпечатки мокасин на песке. На это уходило много времени, но зато никто не смог бы обнаружить наш след.
Подойдя к небольшой поляне, мы осторожно выглянули из-за деревьев. Но поляна была пуста. По своим собственным следам мы отошли обратно в глубь леса.
– Слушай, Сова, давай обойдём поляну – ты справа, а я слева – и встретимся на противоположной стороне, – предложил я.
– Мей-у, хорошо, – кратко ответил Сова, тотчас же прильнул к земле и, извиваясь, как змея, скрылся в зарослях.
Я пополз по своей стороне, стараясь передвигаться как можно быстрее и тише.
К условленному месту первым добрался я. Совы ещё не было. Я немного обождал, а затем дважды издал крик разбуженного филина. С южной стороны поляны послышался такой же крик, и, прежде чем я успел загнуть поочередно пальцы на руках, крик раздался снова.
Это был наш условный знак.
Наклонившись, я побежал в ту сторону. Сову я нашёл среди деревьев на краю поляны. Он сидел на корточках и пристально присматривался к чему-то на земле. Я сел рядом с ним и заметил чёткие отпечатки обуви, которую носят белые.
– Здесь прошли двое бледнолицых, – прошептал я.
– Двое белых и один индеец, – возразил Сова, показывая на полустертые отпечатки мокасин.
– Индеец вёл их, – продолжал Сова. – Они, очевидно, ночевали на этой поляне и ушли туда. – Он показал рукой на юг. – Они находятся на расстоянии, может быть, двух полётов стрелы отсюда. Смотри, притоптанная трава ещё даже не успела подняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10