К тому же ей и самой были известны имя и адрес человека, который должен был встретить Блейза на Ассоциации. Обслуживающий персонал всех регулярных космических рейсов нес определенную ответственность за любого пассажира не старше двенадцати лет, путешествующего в одиночестве.
– Вообще-то, – сказал Блейз, – если вы не против, то я, пожалуй, лучше продолжу занятия.
– О, разумеется, я вовсе не собиралась тебе мешать. Но если что-нибудь потребуется, нажми кнопку вызова, и я приду. Хорошо?
– Хорошо. Благодарю вас, – ответил Блейз, запуская руку в сумку. – Я так и сделаю.
Стюардесса поднялась и ушла.
Достав из сумки читающее устройство, Блейз положил его на колени. Он продолжал изображать, что полностью погружен в свои занятия, хотя на самом деле голова его была совершенно свободна для размышлений о чем угодно.
Ему действительно надо было почитать еще кое-что из Библии: имена пророков Блейз знал и раньше, теперь же интересно было бы познакомиться с повествованиями о них.
Как только стюардесса ушла, он тут же почувствовал себя еще более потерянным и одиноким, чем когда-либо. Странное дело: ему очень хотелось довериться ей и принять ее дружеское расположение, но он просто не мог сделать этого. Он не доверял никому. В общем-то, он даже не знал, что такое «одиночество», лишь ощущал его. Когда он был еще совсем маленьким, то чувствовал, что мать любит его. Позже, когда он чуть подрос, сердце подсказало ему, что этой любви не стало. Мать либо избегала его, либо на какое-то короткое время уделяла ему внимание, когда он делал что-то такое, что ей нравилось.
Теперь следовало заняться чтением. Но желание читать вдруг пропало, вытесненное страхом за будущее, который он вдруг ощутил, после того как отверг попытку стюардессы развлечь его. А читающее устройство с Библией, Кораном и другими религиозными книгами, рекомендованными библиотекой на Новой Земле как наиболее подходящими для изучения верований, лежало, забытое, на коленях.
Он снова ощутил жуткую оторванность от всего, ощущение подвешенности в пространстве, вдали от населенных миров и людей, и чтобы избавиться от него, переключился на свою старую мечту о волшебной палочке, позволившей бы ему окружить себя людьми, по которым он тосковал, и жить так, как хочется.
Но даже мысли о волшебной палочке не помогали. Длинные выдержки из книг, которые он запоминал, глядя в лежащее на коленях читающее устройство, казались какими-то ненадежными и совершенно бесполезными для завоевания дружбы тех, кого ему предстояло встретить на Ассоциации. То, чему он обучился, чтобы развлекать и поражать взрослых, вроде гостей его матери, вряд ли чем-либо поможет ему в этом ультрарелигиозном мире.
Генри и два его сына, скорее всего, смогут принять его каким угодно, но только не более умным и ученым, чем они сами.
Блейз никогда еще не чувствовал себя столь беспомощным. Он действительно не мог ничего предложить Генри Маклейну и его семье, кроме того, что запомнил из Библии и других книг. Кто же он после этого, как не «ученая обезьянка»?
На него нахлынули неприятные воспоминания. Незадолго до того как Блейз расстался с матерью, его навестил друг Иезекииля – грузный седой человек, говорящий с чуть заметным акцентом. На всем протяжении их продолжительной беседы Блейз ощущал что-то особое, не поддающееся определению. Подобно недавно подходившей стюардессе, этот человек всячески старался выказать свое расположение. У Блейза тоже было искушение понравиться ему, но печальный опыт подобных попыток, предпринимавшихся им в прошлом, научил его сдерживать чувства. Этот человек задал Блейзу множество вопросов, и мальчик правдиво отвечал на те, что казались ему безопасными, а прочих как бы не понимал по детской наивности.
После пары таких встреч седой человек вдруг на несколько дней исчез. За день до отлета Блейз вошел в комнату рядом с гостиной огромного номера отеля, который занимала его мать, и услышал доносившийся оттуда голос Иезекииля. Ему отвечал голос седого друга. Но теперь его речь звучала совершенно иначе, он использовал совсем другие слова и иначе ставил ударения. И тут Блейз понял, что это – разновидность бейсика, язык, называемый «распевом», на котором говорили некоторые из самых фанатично верующих квакеров.
Блейз замер и стал вслушиваться: седой говорил о нем.
– …ученая обезьянка. Ты это понимаешь так же хорошо, как и я, Иезекииль. Именно этого и хотела от него мать, и она этого добилась. Твое решение пригласить меня понаблюдать за мальчиком разумно. В городе достаточно хороших психотерапевтов, но среди них нет ни одного родом из той же части Ассоциации, что и я, и Генри, и ты сам. Поэтому никто лучше меня не смог бы понять, что мальчишке предстоит. Прежде всего, он не будет другим Данно.
– Разумеется, – сказал Иезекииль. – Данно тоже был очень сообразительный, но в свои двенадцать лет ростом и силой превосходил взрослого мужчину. Одному Господу известно, каков он сейчас.
– Этого я не знаю, – ответил седой, – хотя слышал, что он стал настоящим великаном.
– Но ты ведь говоришь, что Блейз другой, – послышался голос Иезекииля. – Как же это может быть? Мать держала его под еще большим контролем, чем Данно. Ты же наверняка и сам отлично помнишь Данно – не раз видел его и встречался с ним, когда он еще жил здесь?
– И тем не менее говорю тебе – разница огромная, – настаивал седой. – Воспитанием Данно занималась исключительно мать, поскольку не могла доверить своего ребенка никому, и именно поэтому он во многом похож на нее. Он даже перенял ее умение «так испугать змею, чтобы она от страха проглотила собственный хвост». Что касается Блейза, то он хотя и жил под этой же самой крышей, вырос совершенно другим.
– Ах да, – отозвался Иезекииль, – ты, наверное, имеешь в виду его наставников. Верно, в этом смысле он, конечно, находился под более жестким контролем, чем Данно. Но…
– Нет, различия между ними гораздо глубже, – перебил его седой. – Он получил совершенно другое воспитание. Если Данно был частью жизни своей матери, то этот мальчуган находился совершенно вне ее. Как я уже сказал, он для нее – только ученая обезьянка. Диковинка, которую можно показывать другим, а иной раз потешиться и самой. С ним обращались как с солдатом, постоянно держали в узде. Менее одаренный ребенок такого бы просто не выдержал. Он же, слава Господу, справился с этим, но пошел по совершенно другому пути, чем Данно. Ты заметил, как он одинок и уже никому не верит?
До Блейза донесся вздох Иезекииля.
– Да, – согласился он, – это во многом правда. Будь у меня хоть малейшая возможность, я обязательно попытался бы вытащить его из этой скорлупы. Но тогда в мое отсутствие он каждый раз забивался бы в эту скорлупу все глубже и глубже. Но сейчас речь не об этом. Как ты считаешь, сможет он ужиться с Генри там, на Ассоциации, или нет?
– Твой брат Генри, – послышался голос седого, – относится к числу тех, с кем я вместе рос. Я знаю его довольно неплохо, хотя, разумеется не так близко, как тебя. Когда Блейз попадет на Ассоциацию, он наверняка будет продолжать идти тем же путем, на который уже вступил. Благодаря своему спартанскому воспитанию духовно он гораздо ближе к нашему народу – тому, от которого, кстати, ты сам, Иезекииль, сбежал, – и не к здешним жителям, и даже не к экзотам. Кроме всего прочего, он ведь еще и сам частично экзот, но что получится из этой смеси, я и сам не знаю. Тем не менее с Генри он наверняка уживется. Ты считаешь, что мне надо с ним еще побеседовать?
– Конечно, конечно, – произнес Иезекииль, – я только схожу и договорюсь со старшим наставником, а потом зайду за тобой. Подождешь меня здесь?
– Хоть здесь, хоть в любом другом месте этой набитой подушками квартиры.
– Я сейчас вернусь, – прозвучал затихающий голос Иезекииля.
Блейз поспешил в свою комнату и, когда вошел Иезекииль, сделал вид, что поглощен книгой по древним языкам Старой Земли.
– Доктор Джемс Селфорт хотел бы еще раз поговорить с тобой, – сказал он. – Ты не против?
– Да нет. – Блейз отложил читающее устройство. – Он мне нравится.
Последние слова, как и многое другое из того, что говорил Блейз, были не вполне правдивы. Но все-таки он действительно испытывал определенную симпатию к седому, а теперь, подслушав часть их разговора, преисполнился еще более теплыми чувствами к Джемсу Селфорту, который, казалось, был на его стороне, даже несмотря на то что употребил в его адрес это выражение – «дрессированная обезьянка»… Поэтому Блейз почувствовал, что вовсе не прочь снова встретиться с Селфортом в надежде услышать что-то более обнадеживающее о себе самом. Правда, беседа так и не состоялась. Зато в течение всего путешествия у него вертелись в голове слова Селфорта о том, что он вполне сможет выжить на Ассоциации. Вспомнив их еще раз, он ощутил облегчение, и настроение несколько поднялось.
Вряд ли люди и место, куда он направлялся, смогут за несколько недель или месяцев существенно изменить его характер, как это сделали с ним мать и наставники.
Зато он вполне в состоянии сродниться с этим народом и все же по-прежнему оставаться свободным.
Вполне вероятно, что дядя Генри окажется настоящей скалой, на которую можно будет опереться; а кроме него там наверняка будут еще и соседи – надежные, уверенные в себе люди, посещающие ту же церковь. И Блейз найдет у них понимание и займет определенное место в жизни.
Может быть, когда-нибудь, он действительно станет таким, каким видит себя в мечтах, и в этом не должно быть сомнений ни у него, ни у кого-либо еще…
Он сидел в большом кресле перед экраном, но видел не мерцающие там звезды, а свое будущее. Мысли об этом будущем то и дело уносили его к тому времени, когда он представлял себя одиноким, полностью изолированным от остальных, но хозяином, по крайней мере, самого себя и своей Вселенной.
Он смотрел на звезды, но не видел их. А ведь именно где-то там, среди них, есть некто, говорил он себе, кто отныне будет управлять его жизнью.
Или он сам со временем станет управлять чужими жизнями. Последняя мысль настолько воспламенила его, что он даже испугался и постарался отогнать ее – правда помедлив мгновение…
– Нет, ты только взгляни! – воскликнула молодая рыжеволосая стюардесса.
– А что? – спросила вторая.
– Ты только посмотри на мальчика! На его лицо. Смотри!
Ее подруга продолжала все так же деловито пересчитывать остатки напитков в баре, не поднимая головы.
– А в чем дело? – поинтересовалась она, подняв наконец голову.
– Теперь уже все, – ответила первая, – но он так странно выглядел… так странно…
Глава 3
Перед тем как войти в атмосферу планеты, космический корабль, выйдя из режима фазового сдвига, перешел на полет с использованием обычных двигателей. Через час он совершил посадку в космопорте Экумени, и пассажиров проводили в здание терминала. Блейз, нервы которого были натянуты до предела, как у пугливого зверька, шагал в толпе взрослых к зданию космического вокзала.
Рыженькая стюардесса шла рядом с Блейзом. Она сказала, что покажет ему дядю, у нее был его снимок.
Генри стоял в стороне от других, и они сразу узнали его: при взгляде на дядю надежды Блейза несколько сникли. В чертах его узкого неприветливого лица, выражавшего нетерпение, не было ничего общего с Иезекиилем. Неопределенного возраста, волосы чуть тронуты сединой, высокий и худой – и конечно же, ему было куда больше двадцати восьми лет.
Он был одет в обычную рабочую одежду – грубые темные брюки и такую же грубую рубаху под черной курткой из похожего на черную кожу материала. Его темные глаза, словно два ружейных дула, сфокусировались на Блейзе и сопровождавшей его девушке, когда они подошли к нему.
– Блейз, – сказала стюардесса на ухо мальчику, – это и есть твой дядя, Генри Маклейн. Мистер Маклейн?
– Он самый, – ответил человек жидким баритоном с визгливыми и скрипучими нотками. – Благодарение Господу за вашу доброту. Отныне я буду о нем заботиться.
– Имею честь наконец встретиться с вами, сэр, – сказал Блейз.
– Не надо церемоний, мальчик, – ответил Генри Маклейн. – Пошли.
Он повернулся и быстрыми шагами направился к выходу; Блейзу, чтобы не отстать, пришлось почти бежать следом за ним.
Они спустились по наклонному проходу в длинный подземный тоннель и встали на движущуюся дорожку. Она понесла их вперед, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее.
Блейз прикинул, что к тому моменту, когда скорость дорожки снова упала, всего через несколько минут, они преодолели расстояние в несколько километров. Автоматически открылись прозрачные двери, за которыми оказался серый холодный день, с резким ветром и низко висящими облаками, обещавшими дождь.
– Сэр! Дядя! – сказал Блейз. – У меня был багаж…
– Я его уже получил, – ответил Генри, не глядя на него. – И чтобы я больше не слышал слова «сэр», мальчик. Обращение «сэр» предполагает определенный ранг, а в нашей церкви никаких рангов нет.
– Хорошо, дядя, – кивнул Блейз. Они еще некоторое время продолжали идти мимо транспортной стоянки. Здесь были колесные автомобили, машины на воздушной и на магнитной подушке.
Наконец они достигли площадки, где располагались коляски и телеги, миновав которые они подошли к чему-то, что не было ни тем ни другим. Это был небольшой колесный экипаж, как и многие другие запряженный козами. Рядом с ним стоял единственный чемодан Блейза.
– Как же они его так быстро доставили сюда, дядя? – спросил мальчик.
– Они сбрасывают контейнер с багажом при посадке еще до того, как корабль подойдет к терминалу, – коротко объяснил дядя. – Давай положим твой багаж назад и закроем его брезентом. Похоже, что до того, как мы доберемся домой, начнется дождь. Ну а мы с тобой сядем в кабину.
Блейз наклонился, чтобы взять чемодан, но дядя оказался проворнее.
– Садись, мальчик. – Генри открыл левую боковую дверь деревянной кабины. Блейз обежал повозку и уселся справа, закрыв за собой дверцу и закрепив ее веревочной петлей, служившей замком.
Кабина больше всего напоминала деревянный ящик с отверстиями для вожжей, прорезанными в передней стенке под окошком, сделанным из прозрачного материала, но не из стекла, потому что оно было согнуто и кое-где в складках.
Он и дядя сидели на чем-то, что напоминало старую скамью, покрытую брезентом.
Блейз дрожал от холода. Вообще-то у него никогда не было теплой одежды, поскольку всю свою жизнь он провел либо в помещении, либо там, где всегда царила летняя температура. Однако в кабине, хотя она и не продувалась ветром, было так же сыро и холодно, как и снаружи.
– На! – Генри Маклейн поднял что-то, оказавшееся курткой, примерно такой же, как и его собственная, но меньшего размера. Он помог Блейзу надеть ее, и тот поспешно застегнулся на неудобные крупные пуговицы.
– Я так и думал, что у тебя не окажется теплых вещей. – В грубом голосе Генри промелькнула нотка участия. – Ну что, теперь не так холодно, а?
– Да, дядя, – ответил Блейз. В словах дяди он ощутил немного тепла, и его ум тут же начал действовать снова. Предыдущий опыт выживания среди взрослых, когда требовалось давать ответы, которые они сочли бы соответствующими и правильными, заставил Блейза непроизвольно выпалить:
– Благодарение Богу за вашу доброту, дядя. Генри, который уже собирался было дернуть вожжи, резко остановился, повернув голову в сторону мальчика.
– Кто научил тебя говорить это? – Голос его звучал не только грубо, но и угрожающе.
Блейз посмотрел на него невинным взглядом. Ведь Генри сам выразился именно так, когда разговаривал со стюардессой. Но как объяснить этому человеку, что он привык запоминать фразы, оброненные взрослыми, а затем использовать их, общаясь потом с ними?
– Одна женщина, – солгал он, – женщина, которая заботилась обо мне, сказала, что здесь принято так говорить.
– Что за женщина? – потребовал ответа Генри.
– Эта женщина готовила мне еду, следила за одеждой и все такое. Она родом с Гармонии. Кажется, теперь она вышла замуж за кого-то на Новой Земле. Ее звали Лора.
Генри уставился на него тяжелым взглядом. Его глаза, как два ярких прожектора, будто пытались высветить ложь. Но Блейз обладал очень большим опытом изображать полную откровенность, непонимание и невинность. Он выдержал этот взгляд.
– Что ж, ладно, – произнес Генри, затем повернул голову и снова перевел взгляд на дорогу. Он дернул вожжи, и упряжка двинулась. В упряжке было восемь коз, запряженных парами, они тащили экипаж без особого усилия. Единственное, что показалось Блейзу странным, так это толчки при ударах колес экипажа о неровности дороги, по которой они ехали, – ведь он привык к машинам, летящим над дорогой, а не едущим по ней.
– Об этой женщине мы еще поговорим, – сказал Генри.
Однако, кроме этих слов, Генри Маклейн за довольно долгое время не вымолвил ничего, полностью сосредоточившись на управлении своей козьей упряжкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36