Как-то он разоткровенничался с французским дипломатом: «Толстой во всех отношениях человек очень ловкий. Имея дело с ним, не мешает держать добрый камень в кармане, чтобы разбить ему зубы в случае, если бы он вздумал кусаться».
И как только Толстой попытался помешать планам светлейшего, тот достал свой камень – и тут карьера, а потом и жизнь старого хитреца закончились. По обвинению в государственной измене бывший начальник Тайной канцелярии угодил в страшную Головленкову башню Соловецкого монастыря и там, в холоде и темноте, умер в конце 1729 года – почти одновременно со своим гонителем Меншиковым, угасшим на другом пустынном конце империи – в Березове.
Петр I получил первые уроки сыскного дела в августе 1689 года: тогда 17-летний царь допрашивал своего врага – начальника Стрелецкого приказа Федора Шакловитого. Интерес Петра I к сыску объясняется как личными пристрастиями царя, так и острой борьбой за власть, которую он выдержал в молодости. В этой борьбе он проявил решительность и жестокость. Петр участвовал в Стрелецком розыске 1698 года, сам допрашивал стрельцов, и это занятие увлекло его, захватило целиком. Один из важнейших документов розыска – «Вопросные статьи», которые определили весь ход расследования, – продиктовал сам царь, и они носят отпечаток его слога.
Помазанник Божий хорошо знал дорогу в застенок. Он и сам часто наблюдал за пытками, и приглашал своих гостей посмотреть на мучения, которым подвергали приближенных женщин царевен Софьи и Марфы. Царь лично допрашивал этих своих сестер. Занятия в застенке принесли Петру дурную славу. То, что царь «немилосердно людей бьет своими руками», воспринималось в народе как свидетельство его «неподлинности». Слухи о кровожадности Петра родились после 1698 года, когда царь и его приближенные участвовали в пытках и кровавых казнях стрельцов, а потом пировали с безудержным весельем на безобразных попойках. Все это напоминало времена опричного террора Ивана Грозного.
ИЗ СЛЕДСТВЕННЫХ ДЕД
В 1698 году велось дело одной помещицы и ее крепостного, говоривших о царе: «Без тово-де он жить не может, чтоб ему некоторый день крови не пить». В подтверждение этой мысли помещицу и ее холопа казнили.
В 1701 году Петр I приказал наказать Евдокию Часовникову, которая сказала: «Которого-де дня Великий государь и… Ромодановский крови изопьют, того-де дни, в те часы они веселы, а которого дни они крови не изопьют и того дни им и хлеб не есца».
Летом 1718 года всюду говорили о казни царевича Алексея Петровича и осуждали Петра, которому «царевича не жаль, уморил-де ево в тюрьме… и не стыдно льде ему о том будет», что «царевича… потребил своими руками».
Судить о том, насколько опытным следователем был Петр, трудно. Конечно, он оставался сыном своего века, когда признание под пыткой считалось высшим и бесспорным доказательством виновности человека. В делах сыска, как и во многом другом, царь часто проявлял свой неуравновешенный характер, им руководил не хладнокровный расчет, а импульсы его необузданной натуры, поэтому он нередко ошибался в людях. Это особенно заметно в деле Мазепы, которому он слепо доверял, и был глух ко всем доносам на него, многие из которых подтверждались фактами: гетман давно встал на путь измены русскому царю. Но Петр выдавал доносчиков на Мазепу самому же гетману, который их казнил. Даже накануне перехода Мазепы к шведам Петр сообщал гетману, что доносчики на него – Кочубей и Искра – арестованы. Согласно легенде, единственным выводом Петра I, попавшего с этой историей впросак, была знаменитая сентенция: «Снявши голову, по волосам не плачут». Екатерина II в разговоре с потомком Искры выразила сочувствие судьбе его несчастного предка, на что тот дерзновенно ответил государыне, что, мол, монарху надобно лучше думать перед вынесением приговора, ибо голова – не карниз, заново не приставишь.
Для работы в Тайной канцелярии Петр даже выделил особый день – понедельник. В этот день он приезжал в Петропавловскую крепость, слушал и читал там доклады, выписки и приговоры по текущим делам, являя собой в одном лице и следователя, и судью. К приезду царя судьи готовили проекты приговоров, которые он либо утверждал традиционной фразой «Учинить по сему», либо собственноручно правил и даже заново переписывал. Порой он детально вникал в обстоятельства дела, вел допросы и присутствовал на пытках. Резолюции Петра I показывают глубокое знание им тонкостей сыскного процесса и дел, которые чем-то особенно привлекли его внимание.
Царь был свободен в выборе решения по делу. Все было в его воле: он мог дать указ арестовать, допросить, пытать, выпустить из тюрьмы. Он отменял уже утвержденный им же приговор, направлял дело на доследование или приговаривал преступника к казни. При этом царь, повторяю, исходил не из норм тогдашнего права, а из собственных соображений, оставшихся потомкам неизвестными. Впрочем, ссылки на законы тогда не были обязательны – традиция и право позволяли самодержцу выносить любой приговор по своему усмотрению.
После смерти Петра Великого Тайная канцелярия продолжала свою работу. Но год спустя «в помощь» императрице Екатерине I был образован Верховный тайный совет, в который вошли «первейшие» вельможи. Верховники сразу стали «стягивать» к себе власть, в том числе и в делах политического сыска: на своих заседаниях они выслушивали записи допросов и выносили приговоры. 28 мая 1726 года указом Екатерины I Тайная канцелярия была ликвидирована.
Когда Екатерина I в мае 1727 года умерла и на престол взошел 11-летний Петр II, сыском стал ведать фактический регент при юном императоре – Александр Данилович Меншиков. После падения светлейшего князя политическим сыском стал снова руководить Верховный тайный совет. На этом примере видно, что центр высшей власти можно определить по тому, в чьем ведении состоит тайная полиция, политический сыск. За исключением одного случая, когда нужно было дать распоряжение о расследовании дела Меншикова, малолетний царь Петр II делами сыска не занимался. Основная тяжесть работы лежала на вице-канцлере А. И. Остермане и князе А. Г. Долгоруком, отце царского фаворита Ивана Долгорукого.
Тайная канцелярия возродилась при императрице Анне Иоанновне. Взойдя на престол после смерти Петра II в январе 1730 года, она ликвидировала Верховный тайный совет. Почти год делами политического сыска ведал Сенат. Однако 24 марта 1731 года появился указ императрицы об учреждении новой Канцелярии тайных розыскных дел. В нем было сказано, что все «важные» дела по политическому сыску передаются генералу А. И. Ушакову. Думаю, что Анна Иоанновна не доверяла сенаторам, среди которых было немало ее врагов, и хотела держать политический сыск под своим контролем. Поэтому она и поручила сыскные дела своему доверенному человеку – Ушакову.
Новая Тайная канцелярия (или просто «Тайная», как называли ее в просторечии) разместилась в хоромах Преображенского приказа. Но в начале 1732 года двор вернулся из Москвы в Петербург и вместе с ним – и Ушаков со своей канцелярией.
Андрей Иванович Ушаков
Воссоздание Тайной канцелярии стало настоящим триумфом Андрея Ивановича Ушакова, резким взлетом его карьеры. Он родился в 1670 году в бедной, незнатной дворянской семье. Согласно легенде, до тридцати лет он жил в деревне с тремя своими братьями, деля доходы с единственного крестьянского двора, которым они сообща владели. Ушаков ходил в лаптях с девками по грибы и, «отличаясь большою телесною силою, перенашивал деревенских красавиц через грязь и лужи, за что и слыл детиною». В 1700 году он оказался в Новгороде на смотру недорослей и был записан в Преображенский полк. По другим данным, это явление Ильи Муромца политического сыска произошло в 1704 году, когда ему было уже 34 года.
Как бы то ни было, Ушаков довольно быстро, благодаря своим способностям и усердию, сумел выслужиться. К середине 1710-х годов он уже входил в элиту гвардии и стал одним из десятка особо надежных и проверенных гвардейских майоров, которым Петр I давал самые ответственные задания, в том числе и по сыскным делам. Среди этих гвардейцев, бесконечно преданных своему Полковнику, Ушаков выделялся тем, что в свое время помогло Ромодановскому сделать карьеру: как и страшный князь, он любил и умел вести сыскные дела. Для этого недостаточно рвения, нужны какие-то особые способности, ими, вероятно, он и обладал. Очевидно, именно поэтому царь назначил Ушакова заместителем П. А. Толстого в созданной в 1718 году Тайной канцелярии.
Ушаков показал себя настоящим профессионалом сыска. Он с успехом заменял и самого Толстого, который, завершив дело царевича Алексея, тяготился обязанностями начальника Тайной канцелярии. Многие сыскные дела он перепоручал своему заместителю, который делал все тщательно и толково. Ушаков много и с усердием работал в застенке, даже ночевал на работе, и всегда – и в дружеском кругу, и за обеденным столом – оставался в первую очередь шефом политического сыска.
Ушаков стал докладчиком Екатерины I по делам сыска. Гроза, которая в мае 1727 года разразилась над головой Толстого и других, лишь отчасти затронула его – он не угодил на Соловки или в Сибирь, его лишь послали в Ревель. Во время бурных событий начала 1730 года, когда дворянство сочиняло проекты об ограничении монархии, Ушаков был в тени, но при этом подписывал только те проекты, которые клонились к восстановлению самодержавия в прежнем виде. Возможно, в тот момент он угадал, за кем нужно идти. Позже, когда Анне Иоанновне удалось восстановить самодержавную власть, лояльность Ушакова отметили: в 1731 году императрица поручила ему ведать политическим сыском.
Ушаков, несомненно, вызывал у окружающих страх. Он не был ни страшен внешне, ни кровожаден, ни угрюм. Современники пишут о нем как о человеке светском, вежливом, обходительном. Люди боялись не его самого, а системы, которую он представлял, ощущая безжалостную мощь той машины, которая стояла за его спиной.
Следя за карьерой Ушакова, нельзя не удивляться его поразительной «непотопляемости». Несмотря на непрерывные перевороты и смены властителей, он сумел не только прожить всю жизнь в почете и богатстве, но и умереть в собственной постели. При этом, вероятно, он не имел душевного покоя – так резко менялась в те времена ситуация в стране, а главное – при дворе. На пресловутых крутых поворотах истории в послепетровское время многие легко теряли не только чины, должности, свободу, но и голову. Вместе с Артемием Волынским Ушаков судил князей Долгоруких, а вскоре, по воле Бирона, он пытал уже Волынского. Потом Ушаков же допрашивал самого Бирона, свергнутого Минихом. Еще через несколько месяцев Ушаков уличал во лжи на допросах уже Миниха и других своих бывших товарищей, признанных новой императрицей Елизаветой врагами отечества.
Ушаков сумел создать себе имидж неприступного хранителя высших государственных тайн, стоящего над людскими страстями и борьбой партий. Он был ловок и, как тогда говорили, «пронырлив», мог найти общий язык с разными людьми и обращался за советом к тому, кто в данный момент был «в силе». Исполнительный, спокойный, толковый, Ушаков не был таким страшным палачом-монстром, как Ромодановский, он всегда оставался службистом, знающим свое место. Он не рвался на политический Олимп, не интриговал. Он умел быть для всех правителей, начиная с Петра I и кончая Елизаветой Петровной, незаменимым в своем грязном, но столь важном для самодержавия деле. В этом-то и состояла причина политической «непотопляемости» Андрея Ивановича Ушакова.
Анна Иоанновна, как и ее предшественники, была неравнодушна к сыску. Появление генерала Ушакова в личных апартаментах императрицы с докладами о делах сыска вошло в обычай с самого начала работы Тайной канцелярии. Доклады по особо важным делам, которые он составлял для императрицы Анны, отличались деловитостью и краткостью. Императрица либо писала свою резолюцию «Быть по сему докладу», либо – в зависимости от своих пристрастий – меняла проект приговора: «Вместо кнута бить плетьми…»
Императрица и сама давала распоряжения об арестах, обысках, лично допрашивала некоторых колодников. Она порой внимательно следила за ходом расследования и интересовалась его деталями. Особенно это заметно в делах известных людей. 29 ноября 1736 года Анна Иоанновна открыла первое заседание Вышнего суда по делу князя Д. М. Голицына, а потом бывала и на других его заседаниях. 14 декабря того же года императрица (через А. П. Волынского) указывала, как допрашивать Голицына. Когда весной 1740 года пришел черед уже самого Волынского и его конфидентов, Анна внимательно следила за следствием, а 21 мая распорядилась начать пытки бывшего кабинет-министра.
Тут нельзя не отметить, что между самодержцами и руководителями политического сыска всегда возникала тесная и своеобразная деловая и идейная связь. Из допросов и пыточных речей они узнавали страшные, неведомые как простым смертным, так и высокопоставленным особам тайны. Перед ними разворачивалось все «грязное белье» подданных и все их грязные закулисные дела. Благодаря доносам и пыточным речам государь и его главный инквизитор узнавали, о чем думают и говорят в своем узком кругу люди, как они обделывают свои делишки. Там, где иные наблюдатели видели кусочек подчас неприглядной картины в жизни отдельного человека или общества в целом, им открывалось грандиозное зрелище человечества, погрязшего в грехах. И все это – благодаря особому «секретному зрению» тайной полиции. Только между государем и главным инквизитором не было тайн и «непристойные слова» не облекались в эвфемизмы. И эта связь делала обоих похожими на сообщников, соучастников – ведь и сама политика не существует без тайн, добытых сыском с помощью пыток, изветов и донесений агентов. Иначе невозможно объяснить, как смог Ушаков, верный сыскной пес императрицы Анны, сохранить при ее антиподе – императрице Елизавете – такое влияние и по-прежнему пользоваться правом личного доклада у государыни, совсем не расположенной заниматься какими-либо делами вообще.
В царствование Елизаветы Петровны (1741-1761) в работе сыска не произошло никаких принципиальных изменений. В Тайной канцелярии, в отличие от других учреждений, даже люди не сменились. А. И. Ушаков – верный слуга так называемых «немецких временщиков» и «душитель патриотов» вроде Волынского, рьяно взялся за дела врагов дочери Петра Великого. Он постоянно докладывал государыне о наиболее важных происшествиях по ведомству госбезопасности, выслушивал и записывал ее решения, представлял ей проекты приговоров.
Особенно пристрастно императрица занималась в 1742 году делом А. И. Остермана, Б. X. Миниха и других высших сановников, усердно служивших Анне Иоанновне и Анне Леопольдовне. Она присутствовала при работе назначенной для следствия комиссии, но при этом, не видимая для преступников, сидела за ширмой (так в свое время поступала и Анна Иоанновна).
С увлечением расследовала государыня и дело Лопухиных в 1743 году. На материалах следствия лежит отпечаток личной антипатии Елизаветы к тем светским дамам, которых на эшафот привели их длинные языки, особенно к одной из них – красавице Наталье Лопухиной, которая пыталась конкурировать с императрицей в бальных туалетах. Кроме того, Елизавета как самодержица начинающая, может быть, впервые из следственных бумаг Тайной канцелярии узнала, что о ней говорят в гостиных Петербурга, и эти сведения, полученные нередко под пытками, оказались особенно болезненны для самовлюбленной, хотя и незлой императрицы.
Елизавета сама выслушивала некоторых доносчиков, изредка даже вела допросы. В 1745 году из доклада Ушакова она узнала, что некий дворянин Беклемишев и поручик Зимнинский восхищаются правлением Анны Леопольдовны и ругают ее, правящую императрицу. Оба были доставлены к допросу самой императрицы. В роли следователя выступила Елизавета и в 1746 году, когда допрашивала княжну Ирину Долгорукую, обвиненную в отступничестве от православия, и после распорядилась, чтобы Синод с ней «не слабо поступал». В 1748 году императрица следила за делом лейб-медика Лестока, писала заметки к вопросным пунктам, в которых упрекала его в предательстве. В 1758 году, когда вскрылся заговор с участием канцлера А. П. Бестужева-Рюмина и великой княгини Екатерины Алексеевны, императрица лично допрашивала жену наследника престола.
Одно только упоминание Тайной канцелярии пугало подданных Елизаветы. Это видно из дел сыска и из «Записок» Екатерины II, которая пишет, что «Тайная канцелярия наводила ужас и трепет на всю Россию» и что любой человек «умирал от страху, чтобы каким-нибудь неосторожным словом не привлекли его к делу». Екатерина вспоминает, что Елизавета, недовольная Петром Федоровичем, не раз угрожала ему «крепостью», и это вызывало трепет у молодого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
И как только Толстой попытался помешать планам светлейшего, тот достал свой камень – и тут карьера, а потом и жизнь старого хитреца закончились. По обвинению в государственной измене бывший начальник Тайной канцелярии угодил в страшную Головленкову башню Соловецкого монастыря и там, в холоде и темноте, умер в конце 1729 года – почти одновременно со своим гонителем Меншиковым, угасшим на другом пустынном конце империи – в Березове.
Петр I получил первые уроки сыскного дела в августе 1689 года: тогда 17-летний царь допрашивал своего врага – начальника Стрелецкого приказа Федора Шакловитого. Интерес Петра I к сыску объясняется как личными пристрастиями царя, так и острой борьбой за власть, которую он выдержал в молодости. В этой борьбе он проявил решительность и жестокость. Петр участвовал в Стрелецком розыске 1698 года, сам допрашивал стрельцов, и это занятие увлекло его, захватило целиком. Один из важнейших документов розыска – «Вопросные статьи», которые определили весь ход расследования, – продиктовал сам царь, и они носят отпечаток его слога.
Помазанник Божий хорошо знал дорогу в застенок. Он и сам часто наблюдал за пытками, и приглашал своих гостей посмотреть на мучения, которым подвергали приближенных женщин царевен Софьи и Марфы. Царь лично допрашивал этих своих сестер. Занятия в застенке принесли Петру дурную славу. То, что царь «немилосердно людей бьет своими руками», воспринималось в народе как свидетельство его «неподлинности». Слухи о кровожадности Петра родились после 1698 года, когда царь и его приближенные участвовали в пытках и кровавых казнях стрельцов, а потом пировали с безудержным весельем на безобразных попойках. Все это напоминало времена опричного террора Ивана Грозного.
ИЗ СЛЕДСТВЕННЫХ ДЕД
В 1698 году велось дело одной помещицы и ее крепостного, говоривших о царе: «Без тово-де он жить не может, чтоб ему некоторый день крови не пить». В подтверждение этой мысли помещицу и ее холопа казнили.
В 1701 году Петр I приказал наказать Евдокию Часовникову, которая сказала: «Которого-де дня Великий государь и… Ромодановский крови изопьют, того-де дни, в те часы они веселы, а которого дни они крови не изопьют и того дни им и хлеб не есца».
Летом 1718 года всюду говорили о казни царевича Алексея Петровича и осуждали Петра, которому «царевича не жаль, уморил-де ево в тюрьме… и не стыдно льде ему о том будет», что «царевича… потребил своими руками».
Судить о том, насколько опытным следователем был Петр, трудно. Конечно, он оставался сыном своего века, когда признание под пыткой считалось высшим и бесспорным доказательством виновности человека. В делах сыска, как и во многом другом, царь часто проявлял свой неуравновешенный характер, им руководил не хладнокровный расчет, а импульсы его необузданной натуры, поэтому он нередко ошибался в людях. Это особенно заметно в деле Мазепы, которому он слепо доверял, и был глух ко всем доносам на него, многие из которых подтверждались фактами: гетман давно встал на путь измены русскому царю. Но Петр выдавал доносчиков на Мазепу самому же гетману, который их казнил. Даже накануне перехода Мазепы к шведам Петр сообщал гетману, что доносчики на него – Кочубей и Искра – арестованы. Согласно легенде, единственным выводом Петра I, попавшего с этой историей впросак, была знаменитая сентенция: «Снявши голову, по волосам не плачут». Екатерина II в разговоре с потомком Искры выразила сочувствие судьбе его несчастного предка, на что тот дерзновенно ответил государыне, что, мол, монарху надобно лучше думать перед вынесением приговора, ибо голова – не карниз, заново не приставишь.
Для работы в Тайной канцелярии Петр даже выделил особый день – понедельник. В этот день он приезжал в Петропавловскую крепость, слушал и читал там доклады, выписки и приговоры по текущим делам, являя собой в одном лице и следователя, и судью. К приезду царя судьи готовили проекты приговоров, которые он либо утверждал традиционной фразой «Учинить по сему», либо собственноручно правил и даже заново переписывал. Порой он детально вникал в обстоятельства дела, вел допросы и присутствовал на пытках. Резолюции Петра I показывают глубокое знание им тонкостей сыскного процесса и дел, которые чем-то особенно привлекли его внимание.
Царь был свободен в выборе решения по делу. Все было в его воле: он мог дать указ арестовать, допросить, пытать, выпустить из тюрьмы. Он отменял уже утвержденный им же приговор, направлял дело на доследование или приговаривал преступника к казни. При этом царь, повторяю, исходил не из норм тогдашнего права, а из собственных соображений, оставшихся потомкам неизвестными. Впрочем, ссылки на законы тогда не были обязательны – традиция и право позволяли самодержцу выносить любой приговор по своему усмотрению.
После смерти Петра Великого Тайная канцелярия продолжала свою работу. Но год спустя «в помощь» императрице Екатерине I был образован Верховный тайный совет, в который вошли «первейшие» вельможи. Верховники сразу стали «стягивать» к себе власть, в том числе и в делах политического сыска: на своих заседаниях они выслушивали записи допросов и выносили приговоры. 28 мая 1726 года указом Екатерины I Тайная канцелярия была ликвидирована.
Когда Екатерина I в мае 1727 года умерла и на престол взошел 11-летний Петр II, сыском стал ведать фактический регент при юном императоре – Александр Данилович Меншиков. После падения светлейшего князя политическим сыском стал снова руководить Верховный тайный совет. На этом примере видно, что центр высшей власти можно определить по тому, в чьем ведении состоит тайная полиция, политический сыск. За исключением одного случая, когда нужно было дать распоряжение о расследовании дела Меншикова, малолетний царь Петр II делами сыска не занимался. Основная тяжесть работы лежала на вице-канцлере А. И. Остермане и князе А. Г. Долгоруком, отце царского фаворита Ивана Долгорукого.
Тайная канцелярия возродилась при императрице Анне Иоанновне. Взойдя на престол после смерти Петра II в январе 1730 года, она ликвидировала Верховный тайный совет. Почти год делами политического сыска ведал Сенат. Однако 24 марта 1731 года появился указ императрицы об учреждении новой Канцелярии тайных розыскных дел. В нем было сказано, что все «важные» дела по политическому сыску передаются генералу А. И. Ушакову. Думаю, что Анна Иоанновна не доверяла сенаторам, среди которых было немало ее врагов, и хотела держать политический сыск под своим контролем. Поэтому она и поручила сыскные дела своему доверенному человеку – Ушакову.
Новая Тайная канцелярия (или просто «Тайная», как называли ее в просторечии) разместилась в хоромах Преображенского приказа. Но в начале 1732 года двор вернулся из Москвы в Петербург и вместе с ним – и Ушаков со своей канцелярией.
Андрей Иванович Ушаков
Воссоздание Тайной канцелярии стало настоящим триумфом Андрея Ивановича Ушакова, резким взлетом его карьеры. Он родился в 1670 году в бедной, незнатной дворянской семье. Согласно легенде, до тридцати лет он жил в деревне с тремя своими братьями, деля доходы с единственного крестьянского двора, которым они сообща владели. Ушаков ходил в лаптях с девками по грибы и, «отличаясь большою телесною силою, перенашивал деревенских красавиц через грязь и лужи, за что и слыл детиною». В 1700 году он оказался в Новгороде на смотру недорослей и был записан в Преображенский полк. По другим данным, это явление Ильи Муромца политического сыска произошло в 1704 году, когда ему было уже 34 года.
Как бы то ни было, Ушаков довольно быстро, благодаря своим способностям и усердию, сумел выслужиться. К середине 1710-х годов он уже входил в элиту гвардии и стал одним из десятка особо надежных и проверенных гвардейских майоров, которым Петр I давал самые ответственные задания, в том числе и по сыскным делам. Среди этих гвардейцев, бесконечно преданных своему Полковнику, Ушаков выделялся тем, что в свое время помогло Ромодановскому сделать карьеру: как и страшный князь, он любил и умел вести сыскные дела. Для этого недостаточно рвения, нужны какие-то особые способности, ими, вероятно, он и обладал. Очевидно, именно поэтому царь назначил Ушакова заместителем П. А. Толстого в созданной в 1718 году Тайной канцелярии.
Ушаков показал себя настоящим профессионалом сыска. Он с успехом заменял и самого Толстого, который, завершив дело царевича Алексея, тяготился обязанностями начальника Тайной канцелярии. Многие сыскные дела он перепоручал своему заместителю, который делал все тщательно и толково. Ушаков много и с усердием работал в застенке, даже ночевал на работе, и всегда – и в дружеском кругу, и за обеденным столом – оставался в первую очередь шефом политического сыска.
Ушаков стал докладчиком Екатерины I по делам сыска. Гроза, которая в мае 1727 года разразилась над головой Толстого и других, лишь отчасти затронула его – он не угодил на Соловки или в Сибирь, его лишь послали в Ревель. Во время бурных событий начала 1730 года, когда дворянство сочиняло проекты об ограничении монархии, Ушаков был в тени, но при этом подписывал только те проекты, которые клонились к восстановлению самодержавия в прежнем виде. Возможно, в тот момент он угадал, за кем нужно идти. Позже, когда Анне Иоанновне удалось восстановить самодержавную власть, лояльность Ушакова отметили: в 1731 году императрица поручила ему ведать политическим сыском.
Ушаков, несомненно, вызывал у окружающих страх. Он не был ни страшен внешне, ни кровожаден, ни угрюм. Современники пишут о нем как о человеке светском, вежливом, обходительном. Люди боялись не его самого, а системы, которую он представлял, ощущая безжалостную мощь той машины, которая стояла за его спиной.
Следя за карьерой Ушакова, нельзя не удивляться его поразительной «непотопляемости». Несмотря на непрерывные перевороты и смены властителей, он сумел не только прожить всю жизнь в почете и богатстве, но и умереть в собственной постели. При этом, вероятно, он не имел душевного покоя – так резко менялась в те времена ситуация в стране, а главное – при дворе. На пресловутых крутых поворотах истории в послепетровское время многие легко теряли не только чины, должности, свободу, но и голову. Вместе с Артемием Волынским Ушаков судил князей Долгоруких, а вскоре, по воле Бирона, он пытал уже Волынского. Потом Ушаков же допрашивал самого Бирона, свергнутого Минихом. Еще через несколько месяцев Ушаков уличал во лжи на допросах уже Миниха и других своих бывших товарищей, признанных новой императрицей Елизаветой врагами отечества.
Ушаков сумел создать себе имидж неприступного хранителя высших государственных тайн, стоящего над людскими страстями и борьбой партий. Он был ловок и, как тогда говорили, «пронырлив», мог найти общий язык с разными людьми и обращался за советом к тому, кто в данный момент был «в силе». Исполнительный, спокойный, толковый, Ушаков не был таким страшным палачом-монстром, как Ромодановский, он всегда оставался службистом, знающим свое место. Он не рвался на политический Олимп, не интриговал. Он умел быть для всех правителей, начиная с Петра I и кончая Елизаветой Петровной, незаменимым в своем грязном, но столь важном для самодержавия деле. В этом-то и состояла причина политической «непотопляемости» Андрея Ивановича Ушакова.
Анна Иоанновна, как и ее предшественники, была неравнодушна к сыску. Появление генерала Ушакова в личных апартаментах императрицы с докладами о делах сыска вошло в обычай с самого начала работы Тайной канцелярии. Доклады по особо важным делам, которые он составлял для императрицы Анны, отличались деловитостью и краткостью. Императрица либо писала свою резолюцию «Быть по сему докладу», либо – в зависимости от своих пристрастий – меняла проект приговора: «Вместо кнута бить плетьми…»
Императрица и сама давала распоряжения об арестах, обысках, лично допрашивала некоторых колодников. Она порой внимательно следила за ходом расследования и интересовалась его деталями. Особенно это заметно в делах известных людей. 29 ноября 1736 года Анна Иоанновна открыла первое заседание Вышнего суда по делу князя Д. М. Голицына, а потом бывала и на других его заседаниях. 14 декабря того же года императрица (через А. П. Волынского) указывала, как допрашивать Голицына. Когда весной 1740 года пришел черед уже самого Волынского и его конфидентов, Анна внимательно следила за следствием, а 21 мая распорядилась начать пытки бывшего кабинет-министра.
Тут нельзя не отметить, что между самодержцами и руководителями политического сыска всегда возникала тесная и своеобразная деловая и идейная связь. Из допросов и пыточных речей они узнавали страшные, неведомые как простым смертным, так и высокопоставленным особам тайны. Перед ними разворачивалось все «грязное белье» подданных и все их грязные закулисные дела. Благодаря доносам и пыточным речам государь и его главный инквизитор узнавали, о чем думают и говорят в своем узком кругу люди, как они обделывают свои делишки. Там, где иные наблюдатели видели кусочек подчас неприглядной картины в жизни отдельного человека или общества в целом, им открывалось грандиозное зрелище человечества, погрязшего в грехах. И все это – благодаря особому «секретному зрению» тайной полиции. Только между государем и главным инквизитором не было тайн и «непристойные слова» не облекались в эвфемизмы. И эта связь делала обоих похожими на сообщников, соучастников – ведь и сама политика не существует без тайн, добытых сыском с помощью пыток, изветов и донесений агентов. Иначе невозможно объяснить, как смог Ушаков, верный сыскной пес императрицы Анны, сохранить при ее антиподе – императрице Елизавете – такое влияние и по-прежнему пользоваться правом личного доклада у государыни, совсем не расположенной заниматься какими-либо делами вообще.
В царствование Елизаветы Петровны (1741-1761) в работе сыска не произошло никаких принципиальных изменений. В Тайной канцелярии, в отличие от других учреждений, даже люди не сменились. А. И. Ушаков – верный слуга так называемых «немецких временщиков» и «душитель патриотов» вроде Волынского, рьяно взялся за дела врагов дочери Петра Великого. Он постоянно докладывал государыне о наиболее важных происшествиях по ведомству госбезопасности, выслушивал и записывал ее решения, представлял ей проекты приговоров.
Особенно пристрастно императрица занималась в 1742 году делом А. И. Остермана, Б. X. Миниха и других высших сановников, усердно служивших Анне Иоанновне и Анне Леопольдовне. Она присутствовала при работе назначенной для следствия комиссии, но при этом, не видимая для преступников, сидела за ширмой (так в свое время поступала и Анна Иоанновна).
С увлечением расследовала государыня и дело Лопухиных в 1743 году. На материалах следствия лежит отпечаток личной антипатии Елизаветы к тем светским дамам, которых на эшафот привели их длинные языки, особенно к одной из них – красавице Наталье Лопухиной, которая пыталась конкурировать с императрицей в бальных туалетах. Кроме того, Елизавета как самодержица начинающая, может быть, впервые из следственных бумаг Тайной канцелярии узнала, что о ней говорят в гостиных Петербурга, и эти сведения, полученные нередко под пытками, оказались особенно болезненны для самовлюбленной, хотя и незлой императрицы.
Елизавета сама выслушивала некоторых доносчиков, изредка даже вела допросы. В 1745 году из доклада Ушакова она узнала, что некий дворянин Беклемишев и поручик Зимнинский восхищаются правлением Анны Леопольдовны и ругают ее, правящую императрицу. Оба были доставлены к допросу самой императрицы. В роли следователя выступила Елизавета и в 1746 году, когда допрашивала княжну Ирину Долгорукую, обвиненную в отступничестве от православия, и после распорядилась, чтобы Синод с ней «не слабо поступал». В 1748 году императрица следила за делом лейб-медика Лестока, писала заметки к вопросным пунктам, в которых упрекала его в предательстве. В 1758 году, когда вскрылся заговор с участием канцлера А. П. Бестужева-Рюмина и великой княгини Екатерины Алексеевны, императрица лично допрашивала жену наследника престола.
Одно только упоминание Тайной канцелярии пугало подданных Елизаветы. Это видно из дел сыска и из «Записок» Екатерины II, которая пишет, что «Тайная канцелярия наводила ужас и трепет на всю Россию» и что любой человек «умирал от страху, чтобы каким-нибудь неосторожным словом не привлекли его к делу». Екатерина вспоминает, что Елизавета, недовольная Петром Федоровичем, не раз угрожала ему «крепостью», и это вызывало трепет у молодого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43