А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

.. Что там еще? Ах да! Дело жизни!.. О себе я могу сказать - операция моей жизни... "Из-за отсутствия состава преступления"? Ну и что, он ведь об этом не знает?! Никто меня не понимает; я должен победить его, иначе что получается - он сумел, а я нет? Он профессионал, а я - любитель? Победить достойного противника - ради этого стоит жить... А он?! Какой путь прошел!.. Шапки долой! Человеку все подвластно... Надо же! В одиночку..."
Зазвонил телефон. Поначалу Митиленич и ухом не повел. На второй звонок он слегка повернул голову, спокойно выждал и только потом, словно выполняя неприятную обязанность, неохотно снял трубку...
Митиленич продолжал размышлять в самолете: "В моем отношении к Каргаретели с самого начала была какая-то двойственность. Я не признавался себе в этом. С одной стороны, я совер-шенно сознательно ставил себе цель найти и взять его. С другой - меня точил червь, я не хотел такого конца, надеялся в глубине души, что он не выдержит стольких испытаний, помрет в дороге, и тогда мне не придется брать его. Со временем во мне что-то изменилось, я понял, что не хочу его смерти... После того случая я убедился, что он справится с трудностями и уйдет. Как ему удалось?! Охотник сообщил нам, что в его хижине лежит мужчина без сознания, незнако-мец, явно беглый заключенный, которого мы ищем. Интересно, что с ним такое приключилось? Наверное, схватил воспаление легких. Когда мы нагрянули в хижину, его и след простыл: ни внутри, ни поблизости. Идем по пятам, а все никак не накроем - следы заметает! Представляю, как он намучился, пока добрался до хижины. Скорее всего, уходил он тоже больным - так быстро не выздоровел бы. Ну и здоровье, перенести на ногах воспаление!.. Такие люди не должны умирать!.. Кто знает, сколько раз ему приходилось перемогаться в пути. Я уважать его стал... Любить... Нет, при чем тут любовь... Недаром Мара говорит: "Хоть бы ты обо мне столько думал, сколько думаешь об этом подонке Каргаретели!" Впрочем, ясно ведь, я как бы вместе с ним переживаю его трудности. Чем это объяснить? Голова только им и забита, я видел проявле-ние его воли и мужества... Вполне возможно, что я не объективен в оценке этого человека, в конце концов, я вылепил его личность сам, сделал его своим фетишем, придаю слишком большое значение своей грядущей победе дьявол честолюбия попутал... Интересно, какой он сейчас? В такие годы обычно мучают предвестья возраста, даже если живешь в роскоши. Могу себе представить, что пришлось ему вынести!.. Помню, каким он был, когда его привели. В формуляре значилось: "Беглец, склонен к бегству". Я спустился в подразделение, вызвал его. Он был в возрасте, но походка, повадки были моложавыми. Я подумал: "Этот больше не сбежит". Ан нет! Сбежал! Из Заполярья!..
Гора был доволен. Все устроилось как нельзя лучше. Несмотря на то что ему приходилось идти только ночами, к дачному домику Хабибулы, точнее, к пригородным участкам сосновчан он вышел в назначенный срок. Гора выждал, пока рассвело, выбрал место для наблюдения, замаскировался и до наступления темноты осматривался.
"Прекрасное укрытие! Жителей в Сосновке тьма, вон сколько участков целых пятьдесят, даже больше.
Теперь надо встать спиной к востоку и отсчитать третий домик направо. Отлично. Ну-ка, посмотрим в бинокль... То, что нужно! Какими здоровенными буквами написал: Хаби-була. Впрочем, так он и сказал: Только приду, напишу!" Пообещал и выполнил. Стало быть, ждет. Хабибула - ты человек слова! Давно ждет?.. Почти пять месяцев... Сколько раз так бывало, люди освобождаются и даже писем своих корешей не доставляют по адресу... Доставляют? Как же! Рвут тут же, за порогом. Это понятно, когда выходишь из ада, хочется разрушить все мостки, связывающие с прошлым, чтобы навсегда вытравить из памяти, но... все зависит от человека. Это и называется совестью, чувством долга... Жизнь - проявитель, человек - опущенная в него пленка...
Так оно! Значит, Хабибула ждет нас. Он обещал наезжать каждое воскресенье. Вот только как он ведет отсчет? Может, ему надоест зря ездить, скажем, решит, что я мертв. Допустим, он был вчера, тогда еще неделю ждать? Главное, чтоб он еду оставил, как договорились... Ладно, уважаемый. Вот и ночь спустилась. Кажется, ничего подозрительного. После полудня пришаркал один старик, что-то захватил с собой в мешке. Только и всего. Больше ни души не было. Теперь главное - лежит ли ключ в условленном месте?.. Скажем, лежит. Это еще не значит, что Хабибула ждет тебя, не все же ключи в кармане носят!.. Ждет, Хабибула умеет держать слово!.. От твоего самомнения спятить можно. Ты все твердишь, что такого везунчика, как ты, нет больше на земле. Если это так, то не только ключи окажутся на месте, но и Хабибула объявится сегодня: здрасьте, мол, как поживаете?.. Не удивлюсь. Когда я говорю, что мне везет, я имею на это право. Разве пример бедняшки Арфеник не явное тому доказательство? Погоди, как это было? После первого побега я пристроился на работу в издательство техническим редактором, занимался типографским делом. Бог свидетель, я и копейки не брал левой - беглец обычно чурается подобных дел. Поймают на рубле, раскроется побег - и привет! Да там и красть было нечего, все работали честно, но в какой стране мы жили? Типографским рабочим на хлеб не хватало. Что им было делать? Словом, не дашь сверху, толком ничего не сделают. А откуда деньги возьмешь? Как откуда? Выписывали человеку со стороны зарплату за якобы сделанную работу. Это называлось "платить мертвым душам", но они были не то чтобы совсем мертвые, большую часть выписанных денег они уносили совсем как живые, попробовал бы кто слово им сказать. Остальное было твоим, то есть ты должен был раздать их типографским рабочим. Вот как обстояли дела... У нас была "мертвая душа", звали ее Арфеник. Она работала в типографии, но в другой, не в нашей. Это была старая женщина, добрая и кроткая.
Нагрянула ревизия. Копали, копали две недели. Ничего не обнаружили, доложи-ли начальству: нет, мол, нарушений. Тогда на эту ревизию наслали еще одну. Настал их черед копать. Ничего! Ревизоры обозлились дальше некуда. Собрались уходить. Они бы и ушли, но то ли догадались, то ли шепнул им кто - трое отправились к Арфеник!
Связь с ней поддерживал я, стало быть, и перед законом держать ответ должен был я. Арфеник в простоте душевной могла выложить все как есть. Каково?! У меня испортилось настроение, что правда - правда. Я даже подумал, может, рвануть отсюда, пока не поздно, все равно это место мне не по душе.
Сижу я печальный, томлюсь в ожидании.
Вернулись ревизоры - мрачные, носы повесили.
- Ну что? - осведомился старший ревизор.
- Умерла та женщина!
- Арфеник? Я ее вчера видел!.. - воскликнул я.
- Вот вчера и померла!
Клянусь совестью, я расстроился, но... А если бы ревизоры застали ее в живых?.. Вот и говори после этого о невезении?!
А с брюками как вышло? О, это и впрямь классика! Может, не совсем, потому как никто не верит. Это случилось во время моего второго побега, когда я работал в Белоруссии директором завода. В Минске я познакомился с прелестной девуш-кой, она была личным секретарем министра. Я долго обхаживал ее - то цветочки принесу, то конфеты. В ту пору нравственность была иная, отношения - сложны-ми, деликатными. Непросто склеить кого-нибудь было. Это теперь парень хвать девку за руку: пошли, мол, перепихнемся, и бежит за ним вприпрыжку. У нас все было иначе... Ладно, черт с ним! Наконец я решился пригласить ее в кино. Мы условились встретиться в половине седьмого после работы. Я жил в Молодечно, а в Минск наезжал по делам. Из гостиницы я вышел в десять минут седьмого. Лето, жара. Война пару лет как кончилась, разрушенный Минск отстраивался заново. Час пик, транспорт переполнен. Такси в помине нет. С грехом пополам втиснулся в автобус, там народу - иголке негде упасть. На полпути я с ужасом почувствовал, как в давке лопнули по шву брюки! Я пощупал - прореха примерно в пядь длиною... Сзади! А из прорехи выглядывает исподнее, белое! Срамота! На мне только брюки и сорочка. Что делать?! Притарахтел автобус к месту свидания. Я спрыгнул, прилип задом к стенке, размышляю: съездить в гостиницу и переодеться уже не успею. Девушка вот-вот придет. Что делать? Я бы все обратил в шутку, но как сдвинуться с места? Я даже подумал, хорошо бы она вовсе не пришла, до сумерек простою возле стены, потом пойду. Стою понурившись... На асфальте, возле самых моих ног, что-то валяется. Я присмотрелся и рассмеялся: что лисе снилось, то и мерещилось. Пригрезится же такое. Я отвел глаза, лихорадочно размышляя. Так ни до чего не додумавшись, решил: была не была, погляжу, что у меня под ногами лежит. Смотрю: свернутая в трубочку бумажка с намотанными черными нитками и вдетой иглой! Я стоял как раз возле стройки. Вошел внутрь, подальше от любопытных глаз, зашил прореху. Выхожу, а мне навстречу летит моя девушка!.. Я много раз рассказывал эту историю. Не думаю, чтобы кто-нибудь мне поверил... Впрочем, человек рожден для острых ощущений, как же иначе! Так повелось от века. Везучий не тот, кто безбедно проводит жизнь, держась за маменькину юбку, а тот, кто, побывав сотню раз на пороге смерти, сотню раз сумеет отвести ее от себя... Ладно, хватит, пошли.
Значит, ключ должен лежать справа, под второй ступенькой. Открою, войду. У Хабибулы есть запасной. Придет - сам откроет... Старик, что тут мелькал, живет вон в той халупе. Печь топится. Собирался бы уходить, не растопил бы... Может, он бездомный или сбежал от злой снохи... А если это человек Митиленича?.. Ну, знаешь! Отвяжись от него!.."
Было темно, лишь снежные островки слегка светились белизной. Гора переложил барахло из саней в огромный мешок Ашны, взвалил его на спину и спустился с косогора в низину. Осмотревшись, он двинулся к домику. Постоял в нерешительности, никак не мог заставить себя наклониться и пошарить рукой под лестницей... Лежит ли на условленном месте ключ? Это не только решало судьбу Горы, но и подвергало суровой проверке слово друга, его достоинство и мужскую честь, не раз испытанные в беде.
"Хабибула, вера в тебя позволила мне вынести то, что я вынес. Спасибо, брат! "Не искушай Всевышнего!" Нет, я не стану испытывать нашу дружбу. Уйду, и мы до конца будем верить друг другу, но оскорбительна и малая толика подозрения, разве я имею на нее право? Как мне поднять на тебя глаза, Хабибула!.. Что с тобой, возьми себя в руки!.."
Гора сердито сплюнул. Нагнувшись, пошарил рукой под второй ступенькой, зажал в кулаке ключ, распрямился, глубоко вздохнул. Лицо его озарилось улыбкой. Оглядевшись, открыл дверь, вошел. Прошел через сени, втащил сани. Дверь в комнату была закрыта, в замочной скважине, торчал ключ. Гора повернул его, шагнул через порог, заперся, сбросил рюкзак на пол, подбоченился. Долго стоял, не двигаясь, не смея поверить в то, что наконец добрался до Хабибулы. Когда глаза привыкли к темноте, Гора присел на тахту. Прошло много времени. Стряхнув с себя оцепенение, он подумал, хорошо бы найти что-нибудь из еды... Но нет, сначала нужно было осмотреть убежище. Гора встал, сделал шаг, другой...
Сил ни на что не было. Тогда он повалился на тахту и забылся тяжелым сном.
Ему снились рельсы и поезда с пассажирами - щупленькие дочки возле пышных матерей, в спортивных рейтузах в обтяжку - ни дать ни взять узлы с приданым; чекисты в гражданском с бегающим взглядом, мечущийся Митиленич.
Магистраль пролегала совсем близко, отчетливо слышался грохот проносящихся один за другим составов. Шум не мешал Горе, он крепко спал до самого утра. Окна в комнате были занавешены плотными белыми шторами. Эта белизна, подсвеченная просыпающимся утром, заставила его открыть глаза. Гора привык, находясь в укрытии, ждать. Так бывало в каждый из его побегов.
"На настенном календаре восемнадцатое марта, сегодня шестнадцатое. Значит ли это, что Хабибула придет послезавтра? Хорошо бы... Перекусить бы! Здесь вроде едой и не пахнет. В конце концов, это дачный домик или салон дочерей Александра Чавчавадзе? Неужели связки лука нигде не найдется?.. Нет, браток, для лука Хабибула отвел бы подвал. Выходит, надо искать люк в подпол... Есть! Смотри-ка, он оставил свет включенным. Ха-ха, ничего, не по счетчику платить... Господи, да у него и счетчик установлен, надо же! Хаби, ты всем царям царь... Не знаю, как тебя еще вознести..."
Подвал оказался обустроенным. После сбора урожая прошло много времени, однако полки ломились от съестных припасов, и, что самое главное, тут нашлась мощная электрическая плитка, да не одна - Хабибула запасся. Горе даже пришлось подумать, из чего готовить, - столько продуктов оказалось под рукой. Приготовил, поел и обратил к Богу молитву - ниспос-лать младшему брату Хабибулы здоровье и многие лета, потому как урожай на участке был его заслугой. Покончив со стряпней, Гора поднялся в комнату, прилег и задремал было, как вдруг услышал шорох. В комнате было темно. Даже если б кто и заглянул в окно, ничего бы не увидел. Гора встал, подошел на цыпочках к окну. Прислушавшись, явственно различил звук крадущихся шагов, удалявшихся от дома.
"Кто бы это мог быть? Старик, которого мы засекли днем? Агент Митиленича? Не исключено... Ей-богу, интересно!.. Шторы плотные, печь мы не топим, дым исключается. Вылазки - только поздней ночью... Эх, Бог с ним! Если бы Митиле-нич захотел, он мог бы взять меня раз сто! Не взял!.. Что он замышляет?.."
Хабибула, как и было помечено на календаре, приехал утром восемнадцатого марта. Пошарил под лестницей - ничего. Стал на колени, чтобы убедиться, - ключа на месте не было. Хабибула присел на ступеньку подумать. Потом осторожно, бесшумно открыл дверь своим ключом, прошел на цыпочках в сени - ключа в замочной скважине не оказалось. Он замер, прислушиваясь. Нажал на ручку, чуть приоткрыл дверь, заглянул... Из открытого люка бил свет, слышался то ли шорох, то ли шипение. Разулся, лег ничком. Невысокий, сухопарый, он скользнул ящерицей к люку и на мгновение замер. Приподнял голову, заглянул в подпол и встретился глазами с Горой. Тот стоял, настороженно вслушиваясь. На электрической плитке шипела картошка...
- Жив, пришел! - с трудом выдавил Хабибула, замер на мгновение и залился смехом.
Вскочил, проверил обе двери, не оставил ли открытыми, и спустился в подпол.
Они проговорили часа два, слава Богу, было о чем.
- Хаби, тут кто-то ходит. Кажется, присматривается к твоему дому, заметил Гора.
- Есть тут один старик, бездомный, никого из родных у него нет. Ты его не бойся. Он знает, что, если напакостит, получит "деревянный бушлат". Мне почему-то кажется, что Митиленич здесь не появится, он рассчитывает взять тебя в другом месте. Захотел бы, давно взял. Разве нет?.. Тут что-то непонятное. Когда он говорил со мной, мне показалось, что его интересовало одно: в каком направлении ты двинешься отсюда.
- Когда он говорил с тобой?
- Третьего дня. Я только вернулся в Сосновку, он заглянул ко мне под вечер. От меня, конечно, ничего не добился. Но я понял, он все время следит за тобой... Я тебе, Гора, не совет-чик. Ты знаешь мое правило: вдруг мой совет окажется дурным, что тогда? Ты поумнее, решай сам. Мое дело доставить тебе костыли, билет уже куплен. Хочешь бери, а нет... как знаешь. Костыли и билет, считай, через пару дней...
- Если до этого Митиленич не явится по мою душу...
- Не думаю. В общем, тебе лучше знать!
- Хаби, окажи мне еще услугу. Купи второй билет, но в другой вагон... Мягкий. Еще один билет, понимаешь... На тот же поезд, но в другой вагон, спальный или мягкий... Скажи-ка, спальные вагоны сцепляют один за другим?.. Не обращал внимания?..
Хабибула, пожав плечами, пробормотал:
- Нет, не обращал... А если даже так, что из того?
- Ровно ничего!.. Достанешь?
- Достану, начальник станции мой кореш!.. Погоди, откуда такие цацки-шмотки?
- Потом скажу!
Ночью Гора крадучись вышел из хижины, долго слушал тишину, потом направился к проселочной дороге, которая вывела его из тайги, но не прошел и сотни метров, как боль вступила в поясницу. Отдохнул, сторожко прислушиваясь к звукам, вышел на дорогу и свернул направо, к железнодорожной магистрали. Дорога пошла под уклон, идти стало легче, и вот наконец в лунном свете блеснули рельсы. Полотно было совсем близко, как он и прикидывал по грохоту проносящихся поездов. У Горы сперло дух, на какое-то мгновение отключились все чувства, разум, он замер, потом громко, грязно выругался, погрозил рельсам кулаком и, разразившись хохотом, опустился на землю. Из глаз его текли слезы...
Гора сидел и плакал. Он и не помнил, когда плакал в последний раз, наверное, в юности, а потом раза два-три, когда терял самых дорогих людей. Отведя душу и успокоившись, он посмотрел на косогор, с которого спустился, прикинул: взбираться будет труднее, нагрузка придется на суставы - и повернул обратно к дому.
Хабибула пришел на третью ночь, принес костыли, американский кейс и конверт. Поболтали, договорились о пароле, если понадобится помощь Хабибулы, обнялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63