.. Может быть, случайное совпадение, но как раз в то время готовилось одновременное наступление трех фронтов: Западного (главнокомандующий генерал Куропаткин), Северо-Западного (главнокомандующий генерал Эверт) и Юго-Западного (главнокомандующий генерал-адъютант Брусилов). Брусилов был готов нанести удар по противнику 19 мая, но Ставка Николая II распорядилась перенести его на более поздний срок – 22 мая... За пять дней наступательных боев армий Брусилова взяли в плен 1240 офицеров и 71000 нижних чинов, сто орудий, 180 пулеметов... Брусилов думал, как бы кстати пришелся тут удар генерала Эверта... Именно сейчас, именно в данный момент, как и договаривались... Но царь снова перенес наступление Эверта, теперь уже на 5 июня... С ума сойти! Ведь пропадет прорыв войск, в одиночестве можно захлебнуться... Да и противник опомнится и подтянет резервы. Но Эверт не начал наступать и 5 июня! Царь оповестил разгневанного Брусилова, что наступление Эверта возможно только 20 июня... На месяц позже оговоренного срока!..
Что тут подумаешь, если всюду только и разговоров, что в высших эшелонах власти и среди командования армией предательство и бездарщина, стыд и позор... Да и главнокомандующий русской армии император Николай II только в одном-единственном экземпляре посылал строго конфиденциальные письма обожаемой супруге, где подробнейшим образом, по настоянию и просьбе ее, информировал о всех планах войны. И ни для кого не было секретом, что императрица по указанию Гришки Распутина рекомендовала мужу – наступать или повременить. А он ей подчинялся безраздельно...
Нелепей ситуации трудно придумать!..
Начальник штаба главнокомандующего генерал Алексеев сообщил Брусилову, что царь принял решение: Эверту начать наступление не позже 20 июня, но не на Молодечно, как было договорено ранее, а на Барановичи – в направлении, не имеющем на данный момент ни стратегического, ни тактического значения. Если бы Эверт и Куропаткин согласованно и одновременно ударили по вражеским позициям, то Германия была бы разбита. А этого, как видно, кое-кто из могущественных людей в России не желал... Значит, все зря – пролитая жертвенная кровь, погубленные жизни, искалеченные судьбы, сироты, вдовы... Никакого просвета, всюду тьма и мрак. Ни света, ни надежды, ни благодати на спасение и умиротворение. Только ужас и мерзость бойни. И накопление гнева. Такое состояние народа долго продолжаться не может. Рано или поздно взрыв должен произойти. Дорога к Храму должна быть очищена от чертополоха...
А пока казачьи сотни, одна из которых под командованием Филиппа Козьмича Миронова, провожали царя из Рени, городка на Дунае, близ границы с Румынией, провожали российского самодержца. Вот как это выглядело в описаниях одного иностранного корреспондента: «...Казаки в седлах. В папахах. Вид свирепый. Пики. Кавалерия пришла в движение, рассыпалась по двум сторонам дороги, галопом, на бугры, с бугров, по склонам оврагов... Брали немыслимые препятствия. До железной дороги провожали грозной лавой. Люди и лошади сталкивались. Перевертывались. Крики... Зрелище грандиозное и страшное. Проявлялись дикие инстинкты первобытной расы...»
А каково врагам, когда в смертельную атаку несутся донские казаки?!
10
Во второй половине декабря 1916 года, командуя 1-й и 2-й сотнями 32-го Донского кавалерийского полка и взводом пулеметной команды, Филипп Козьмич Миронов участвовал в боях в районе деревни Лунковицы. Был тяжело ранен и отправлен в госпиталь, в Петроград.
Однажды его навестили казаки-станичники. Откуда объявились в Петрограде, удивленно поинтересовался Миронов. Оказывается, Николай II вызвал с фронта для защиты самодержавия три донских полка: Первый, Четвертый и Четырнадцатый. Как самых верных и надежных защитников царя и престола...
Казаки просили у Миронова совета, как им себя вести с рабочими, которые выходят на улицы, требуют мира и хлеба, а начальство приказывает их разгонять. Филипп Козьмич ответил, что казаки не должны мешать людям бороться за свои права и что казаки никогда полицейскими не будут. И не должны быть.
Офицер-прапорщик Кузьманов, в комендатуре Петрограда ведающий регулированием езды нижних чинов в трамвае, на углу Лиговки и Обводного канала арестовал двух солдат без увольнительной и как не имеющих права проезда на трамвае... В это время проезжал казачий разъезд. Двое казаков, Николай Хурдин и Федул Сиволобов, отстали от разъезда и выручили солдат. Досталось легонько и офицеру – по нему прошлась тупая сторона казачьей шашки...
На Выборгской стороне сотник 4-го Донского казачьего имени графа Платова полка приказал своему разъезду пропустить группу рабочих на демонстрацию. Казаки потом присоединились к демонстрантам и призвали 1-й Донской полк последовать их примеру.
Казаки 4-го полка послали на Невский судостроительный завод связного с письмом: «Казаков 4-го полка не бойтесь. Казаки присоединятся к рабочим, на случай чего...»
На Васильевском острове казаки отказались помочь полицейскому приставу, разгонявшему демонстрантов... На Знаменской площади они спокойно наблюдали, как демонстранты расправлялись с двумя полицейскими чинами. Приказов офицеров не слушались, говоря, что полицейскими отныне они не будут...
4-я сотня 14-го полка отказалась выполнять приказ войскового старшины Бахирева разогнать демонстрантов...
На Выборгской стороне казаки Первого Донского полка покинули место расположения, дабы не быть участниками разгона демонстрации...
Отряд казаков, высланный в расположение завода «Новый Лесснер», не только не напал на рабочих, а охранял их от нападения полицейских...
На Знаменской площади отряды конной и пешей полиции вклинились в ряды демонстрантов и начали их разгонять. Казаки с шашками наголо бросились защищать рабочих.
У Казанского собора казаки освободили арестованных демонстрантов и избили полицейских.
На Лиговке в потасовке с полицейским один из казаков убил его из винтовки. На Знаменской площади полицейский застрелил женщину, несущую впереди демонстрантов красное знамя. Подхорунжий 1-го Донского казачьего полка Филатов кинулся с обнаженной шашкой к этому полицейскому и снес ему голову...
Донские казачьи полки вместе с полками – Волынским, Преображенским, Литовским, Павловским, а 27 февраля 1917 года и вместе со всем Петроградским гарнизоном перешли на сторону революционных масс. Захватили арсенал, Главное артиллерийское управление и Петропавловскую крепость, где разместился штаб революционных войск.
Горит «охранка», окружной суд, полицейские участки... Взяты «Кресты», «Литовский замок», Петропавловка... Заключенных несут на руках... Открыли пересыльную каторжную тюрьму – выпустили всех: и политических и уголовников. Освобожденных вели в казачьи казармы. Кузнецы сбивали оковы, повара кормили, портные шили одежду... Повсюду стрельба...
Восставшие петроградцы, встречая донских казаков, кричали: «Это наши казаки! Дорогу казакам!..» А в полковых казармах среди офицеров растерянность, злоба и страх. Хорунжий, бледный, трясущийся, шепчет: «Генерал Иванов ведет две дивизии на Петроград...» Сотник Решетов отзывается: «Не надо две дивизии – дайте один полк, и я уничтожу эту революционную сволочь!..» Сотник Панов саркастически замечает: «Это не сволочь, а революция». Войсковые старшины Болдырев и Бирюков убеждают «старых волков» увести полк из Петрограда и подождать, пока не появятся дивизии Иванова. Тогда всем вместе задавить... революцию. Командир полка Яковлев – беспомощный и растерянный...
2 марта 1917 года была опубликована хронология «нижних чинов», освещающая роль казачества в Февральской революции. В частности, роль казачьих офицеров в петроградском восстании хронологически отражается в приложении к постановлению «нижних чинов» четвертого полка:
«14 февраля в г. Колпино голодные толпы рабочих мужчин, женщин и детей-подростков вышли на улицу с требованием хлеба, с криками протеста против гнета царского правительства, против произвола полицейской клики. Войсковой старшина Н. П. Бирюков по требованию полиции вывел 5-ю сотню на улицу и с места в карьер повел атаку на толпу. Казаки остановились перед толпой, и только войсковой старшина Бирюков да прапорщик Шевяхов с гиканьем и криком врезались в рабочих и пустили в ход нагайки. Ни приказания, ни угрозы указанных офицеров не подействовали на сотню. Она категорически отказалась затыкать нагайкой и шашкой перекосившиеся от голода рты, кричавшие „хлеба“. Вместе с сотней остался один лишь офицер хорунжий Челбин.
После этого 5-я сотня была заменена 1-й. И эта сотня, конечно, также отказалась идти против народа. 5-я сотня была отозвана к месту стоянки в Петроград. 20 февраля командир полка полковник Яковлев выстроил сотню и при всех казаках пожал руки Бирюкову и Шевяхову, горячо благодаря за верность и преданность государю и службе, а к сотне обратился со следующими словами: «А вы, мерзавцы, что сделали? Вы до чего себя допустили? Хулиганы делают покушение на государя, а вы, казаки, стали с ними заодно. Вы не казаки. Вас, негодяев, всех отдам под суд. Вас расстреляют на позор потомству. Хамы вы!»
«24 февраля для разгона толпы народа на Невском и др. улицах экстренно была вызвана 4-я сотня. Командир войсков. старш. В. С. Бахиров, выстроив сотню, обратился к ней с речью. Настроение казаков было ясно для всякого, но, несмотря на это, Бахиров начал говорить о долге службы, о царе, о бунтовщиках, напрасно было потрачено красноречие царского сатрапа. Сотня отказалась выполнять приказы палача.
Вечером 24 февраля одна сотня стояла в полицейском участке по Забалканскому проспекту. Полиция скрылась, по улицам двигались толпы народа и восставшие войска. Сотня требовала присоединения к народу. Командир Бахиров грозил казакам, распоряжался действовать оружием и все звонил по телефону в полк, требуя подкрепления... Сотня не слушала, и подкрепление не приходило. Казаки побросали нагайки, и командиру полка пришлось срочно выписывать новые. Но нагайки без казаков не действовали.
27 февраля вечером, когда уже большая часть Петрограда была в руках восставших войск, полк, разогнанный во все концы города, начал отдельными разъездами собираться в казармы. К вечеру казаки собрались в круг и потребовали от полковника Яковлева, чтобы он приказал уведенным двум сотням возвратиться в Петроград и немедленно идти и представить себя в распоряжение Государственной думы, немедленно присоединиться к народу. Полковник не соглашался. Тогда казаки снарядили конвой на автомобиле и послали за уведенными сотнями. Утром 1 марта, не дожидаясь этих двух сотен, полк был под красным знаменем у Государственной думы.
28 февраля ночью командир 1-й сотни есаул Аврамов приказал сотне тайком выбраться из Колпина. Сотня уже присоединилась к народу. Чтобы убрать сотню и опять-таки выждать прибытия георгиевских эшелонов генерала Иванова и «дикой дивизии», дано было приказание тайком убраться из города. Раньше есаул Аврамов грубо врывался в толпу народа, избивал даже детей нагайкой, и когда казаки выезжали без нагаек – грозил судом и расстрелом. Когда обозначилась явная попытка убрать сотню, чтобы потом при подходе подкреплений бросить ее на народ, есаул Аврамов был арестован народными милиционерами при содействии казаков сотни и доставлен в Петроград.
В городе все революционные войска готовились к отражению дивизий генерала Иванова. Ходили слухи, что даже генерал Эверт ведет войска на Петроград. Революционные солдаты и казаки не знали, что несет им следующий час. Никто не мог знать, сколько грядущая свобода еще потребует трупов и крови. Одно было ясно, что контрреволюционеры не могли оставаться у власти и командовать восставшими войсками. 2 марта утром казачий полковой круг потребовал удаления офицеров, «явно противных разрастающейся народной революции». Комитет экстренно довел до сведения о создавшемся положении военную комиссию при Государственной думе, которая распорядилась либо арестовать явных противников революции, либо немедленно откомандировать их в резерв. Чтобы не делать шума и избежать острых приемов, комитет решился на последнее. Десять офицеров-реакционеров были устранены от командования и отчислены в резерв».
О тех памятных днях вспоминает унтер-офицер учебной команды Волынского полка Александр Владимирович Любинский:
– 25 февраля 1917 года, в 12 часов 15 минут наша учебная команда прибыла на Знаменскую площадь против Николаевского вокзала. Разместили нас во дворе Северной гостиницы. Жандармы, городовые и человек пять-десять конных казаков 6-й сотни, 1-го Донского казачьего имени генералиссимуса графа Суворова полка уже охраняли подступы к площади. На площади было пусто, но со всех сторон, по улицам – Суворовской, Старо-Невской, Лиговке – подходил народ, тысячи. Требовали пропустить на площадь. Городовые и жандармы не пускали. В это время с угла Старо-Невской, где был тогда ювелирный магазин, выскочила девушка-студентка. Оглянулась – и побежала через площадь. Наш взводный офицер Воронов-Вениаминов выхватил у солдата винтовку и выстрелил. Девушку убил. Второй наш взводный, Баньковский, дал команду: «Винтовки – разрядить!», а народ прорвал ограждение и кинулся на площадь. Пристав, фамилия Крылов, подскочил к казакам. Скомандовал стрелять. Казаки в народ не стали стрелять. Крылов размахнулся и два раза ударил по щеке правофлангового казака. Рядом стоял казак Филатов. Выхватил шашку и одним махом срубил приставу голову. Так и упала. Человек шестьдесят жандармов повернули коней и кинулись в сторону Невского, а народ – к нам и казакам. Целуют. «Казаки с нами!» – кричат. «Долой войну! Долой царя! Хлеба!» С революционными песнями тысячами двинулись по Невскому. Уже остановить никто не мог.
25 февраля 1917 года – это еще не революция. Монархия еще жила и бешенствовала, веря в свою силу. Еще царский комендант Петрограда Хабалов, наводя ужас на улицах города, вооружал пулеметами полицейско-жандармские полки и оставшиеся верными правительству наиболее замордованные реакционным офицерьем воинские части и расправлялся с безоружным, голодным народом, требовавшим хлеба; расстреливал рабочие демонстрации и загонял сотни людей в тюрьмы. Еще чаша весов колебалась.
Несколько позже на Знаменской площади произошло событие, изменившее отношение толпы и войск. Появилась надежда, мало-помалу переходившая в уверенность, что ни казаки, ни войска не будут стрелять в народ. Вечером этого дня на окраинах города уже явно стали обозначаться события, носившие массовый и притом весьма активный характер. Толпа не исполняла распоряжений полицейских агентов и в тех случаях, когда полиция пыталась атаковать, вступала с ней в борьбу.
Искрой, от которой вспыхнул вселенский пожар, послужило трагическое событие именно в Волынском полку, и именно в его учебной команде. Унтер-офицер Кирпичников не подчинился офицеру своему и, яростно споря, выстрелом из револьвера убил его. Кирпичникову грозил военно-полевой суд, но он быстро сообразил, чем заслужить симпатии своих солдат, и заорал: «Бей офицерье!.. Долой войну!.. Даешь революцию!..» Солдаты, похватав оружие, вывалились из казармы на улицу и присоединились к восставшим горожанам... Глава Временного правительства Александр Федорович Керенский пожаловал Кирпичникову первый Георгиевский крест на красной ленте и собственноручно приколол. С того момента Кирпичников стал именоваться солдатом революции № 1, Ему было присвоено звание прапорщика. Потом чем-то обиженный «герой» переметнулся к белогвардейцам – это уже было во времена гражданской войны. Потребовал, чтобы его принял сам генерал Марков. Когда генералу доложили о настойчивом домогательстве всероссийско известного Кирпичникова – солдата революции № 1, тот приказал тут же его повесить...
По разумению Филиппа Козьмича Миронова, пребывавшего в госпитале и получавшего регулярные донесения о событиях в столице государства, творилось что-то невероятное... Но его вскоре отправили в один из провинциальных госпиталей, опасаясь революционного влияния на казаков. Но того, что произошло, и сам Миронов не ожидал от рядовых чинов донского казачества. Какая сила была царем сосредоточена в Петрограде – три полка отборных казачьих войск! Они, конечно же, смогли бы сдержать революционный пыл неорганизованной толпы. Если бы захотели... Миронов помнит, как один генерал в бешенстве побежденного кричал: «Дайте мне две сотни преданных, нерассуждающих казаков, и я остановлю революцию в России!..» А тут было не две сотни, а целых три полка!
За развитием событий Миронов будет внимательно следить издалека...
В стране – усталость, нищета и нескончаемые жертвы. Голод. Разорение. Тыл разложен. На фронте сплошные поражения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Что тут подумаешь, если всюду только и разговоров, что в высших эшелонах власти и среди командования армией предательство и бездарщина, стыд и позор... Да и главнокомандующий русской армии император Николай II только в одном-единственном экземпляре посылал строго конфиденциальные письма обожаемой супруге, где подробнейшим образом, по настоянию и просьбе ее, информировал о всех планах войны. И ни для кого не было секретом, что императрица по указанию Гришки Распутина рекомендовала мужу – наступать или повременить. А он ей подчинялся безраздельно...
Нелепей ситуации трудно придумать!..
Начальник штаба главнокомандующего генерал Алексеев сообщил Брусилову, что царь принял решение: Эверту начать наступление не позже 20 июня, но не на Молодечно, как было договорено ранее, а на Барановичи – в направлении, не имеющем на данный момент ни стратегического, ни тактического значения. Если бы Эверт и Куропаткин согласованно и одновременно ударили по вражеским позициям, то Германия была бы разбита. А этого, как видно, кое-кто из могущественных людей в России не желал... Значит, все зря – пролитая жертвенная кровь, погубленные жизни, искалеченные судьбы, сироты, вдовы... Никакого просвета, всюду тьма и мрак. Ни света, ни надежды, ни благодати на спасение и умиротворение. Только ужас и мерзость бойни. И накопление гнева. Такое состояние народа долго продолжаться не может. Рано или поздно взрыв должен произойти. Дорога к Храму должна быть очищена от чертополоха...
А пока казачьи сотни, одна из которых под командованием Филиппа Козьмича Миронова, провожали царя из Рени, городка на Дунае, близ границы с Румынией, провожали российского самодержца. Вот как это выглядело в описаниях одного иностранного корреспондента: «...Казаки в седлах. В папахах. Вид свирепый. Пики. Кавалерия пришла в движение, рассыпалась по двум сторонам дороги, галопом, на бугры, с бугров, по склонам оврагов... Брали немыслимые препятствия. До железной дороги провожали грозной лавой. Люди и лошади сталкивались. Перевертывались. Крики... Зрелище грандиозное и страшное. Проявлялись дикие инстинкты первобытной расы...»
А каково врагам, когда в смертельную атаку несутся донские казаки?!
10
Во второй половине декабря 1916 года, командуя 1-й и 2-й сотнями 32-го Донского кавалерийского полка и взводом пулеметной команды, Филипп Козьмич Миронов участвовал в боях в районе деревни Лунковицы. Был тяжело ранен и отправлен в госпиталь, в Петроград.
Однажды его навестили казаки-станичники. Откуда объявились в Петрограде, удивленно поинтересовался Миронов. Оказывается, Николай II вызвал с фронта для защиты самодержавия три донских полка: Первый, Четвертый и Четырнадцатый. Как самых верных и надежных защитников царя и престола...
Казаки просили у Миронова совета, как им себя вести с рабочими, которые выходят на улицы, требуют мира и хлеба, а начальство приказывает их разгонять. Филипп Козьмич ответил, что казаки не должны мешать людям бороться за свои права и что казаки никогда полицейскими не будут. И не должны быть.
Офицер-прапорщик Кузьманов, в комендатуре Петрограда ведающий регулированием езды нижних чинов в трамвае, на углу Лиговки и Обводного канала арестовал двух солдат без увольнительной и как не имеющих права проезда на трамвае... В это время проезжал казачий разъезд. Двое казаков, Николай Хурдин и Федул Сиволобов, отстали от разъезда и выручили солдат. Досталось легонько и офицеру – по нему прошлась тупая сторона казачьей шашки...
На Выборгской стороне сотник 4-го Донского казачьего имени графа Платова полка приказал своему разъезду пропустить группу рабочих на демонстрацию. Казаки потом присоединились к демонстрантам и призвали 1-й Донской полк последовать их примеру.
Казаки 4-го полка послали на Невский судостроительный завод связного с письмом: «Казаков 4-го полка не бойтесь. Казаки присоединятся к рабочим, на случай чего...»
На Васильевском острове казаки отказались помочь полицейскому приставу, разгонявшему демонстрантов... На Знаменской площади они спокойно наблюдали, как демонстранты расправлялись с двумя полицейскими чинами. Приказов офицеров не слушались, говоря, что полицейскими отныне они не будут...
4-я сотня 14-го полка отказалась выполнять приказ войскового старшины Бахирева разогнать демонстрантов...
На Выборгской стороне казаки Первого Донского полка покинули место расположения, дабы не быть участниками разгона демонстрации...
Отряд казаков, высланный в расположение завода «Новый Лесснер», не только не напал на рабочих, а охранял их от нападения полицейских...
На Знаменской площади отряды конной и пешей полиции вклинились в ряды демонстрантов и начали их разгонять. Казаки с шашками наголо бросились защищать рабочих.
У Казанского собора казаки освободили арестованных демонстрантов и избили полицейских.
На Лиговке в потасовке с полицейским один из казаков убил его из винтовки. На Знаменской площади полицейский застрелил женщину, несущую впереди демонстрантов красное знамя. Подхорунжий 1-го Донского казачьего полка Филатов кинулся с обнаженной шашкой к этому полицейскому и снес ему голову...
Донские казачьи полки вместе с полками – Волынским, Преображенским, Литовским, Павловским, а 27 февраля 1917 года и вместе со всем Петроградским гарнизоном перешли на сторону революционных масс. Захватили арсенал, Главное артиллерийское управление и Петропавловскую крепость, где разместился штаб революционных войск.
Горит «охранка», окружной суд, полицейские участки... Взяты «Кресты», «Литовский замок», Петропавловка... Заключенных несут на руках... Открыли пересыльную каторжную тюрьму – выпустили всех: и политических и уголовников. Освобожденных вели в казачьи казармы. Кузнецы сбивали оковы, повара кормили, портные шили одежду... Повсюду стрельба...
Восставшие петроградцы, встречая донских казаков, кричали: «Это наши казаки! Дорогу казакам!..» А в полковых казармах среди офицеров растерянность, злоба и страх. Хорунжий, бледный, трясущийся, шепчет: «Генерал Иванов ведет две дивизии на Петроград...» Сотник Решетов отзывается: «Не надо две дивизии – дайте один полк, и я уничтожу эту революционную сволочь!..» Сотник Панов саркастически замечает: «Это не сволочь, а революция». Войсковые старшины Болдырев и Бирюков убеждают «старых волков» увести полк из Петрограда и подождать, пока не появятся дивизии Иванова. Тогда всем вместе задавить... революцию. Командир полка Яковлев – беспомощный и растерянный...
2 марта 1917 года была опубликована хронология «нижних чинов», освещающая роль казачества в Февральской революции. В частности, роль казачьих офицеров в петроградском восстании хронологически отражается в приложении к постановлению «нижних чинов» четвертого полка:
«14 февраля в г. Колпино голодные толпы рабочих мужчин, женщин и детей-подростков вышли на улицу с требованием хлеба, с криками протеста против гнета царского правительства, против произвола полицейской клики. Войсковой старшина Н. П. Бирюков по требованию полиции вывел 5-ю сотню на улицу и с места в карьер повел атаку на толпу. Казаки остановились перед толпой, и только войсковой старшина Бирюков да прапорщик Шевяхов с гиканьем и криком врезались в рабочих и пустили в ход нагайки. Ни приказания, ни угрозы указанных офицеров не подействовали на сотню. Она категорически отказалась затыкать нагайкой и шашкой перекосившиеся от голода рты, кричавшие „хлеба“. Вместе с сотней остался один лишь офицер хорунжий Челбин.
После этого 5-я сотня была заменена 1-й. И эта сотня, конечно, также отказалась идти против народа. 5-я сотня была отозвана к месту стоянки в Петроград. 20 февраля командир полка полковник Яковлев выстроил сотню и при всех казаках пожал руки Бирюкову и Шевяхову, горячо благодаря за верность и преданность государю и службе, а к сотне обратился со следующими словами: «А вы, мерзавцы, что сделали? Вы до чего себя допустили? Хулиганы делают покушение на государя, а вы, казаки, стали с ними заодно. Вы не казаки. Вас, негодяев, всех отдам под суд. Вас расстреляют на позор потомству. Хамы вы!»
«24 февраля для разгона толпы народа на Невском и др. улицах экстренно была вызвана 4-я сотня. Командир войсков. старш. В. С. Бахиров, выстроив сотню, обратился к ней с речью. Настроение казаков было ясно для всякого, но, несмотря на это, Бахиров начал говорить о долге службы, о царе, о бунтовщиках, напрасно было потрачено красноречие царского сатрапа. Сотня отказалась выполнять приказы палача.
Вечером 24 февраля одна сотня стояла в полицейском участке по Забалканскому проспекту. Полиция скрылась, по улицам двигались толпы народа и восставшие войска. Сотня требовала присоединения к народу. Командир Бахиров грозил казакам, распоряжался действовать оружием и все звонил по телефону в полк, требуя подкрепления... Сотня не слушала, и подкрепление не приходило. Казаки побросали нагайки, и командиру полка пришлось срочно выписывать новые. Но нагайки без казаков не действовали.
27 февраля вечером, когда уже большая часть Петрограда была в руках восставших войск, полк, разогнанный во все концы города, начал отдельными разъездами собираться в казармы. К вечеру казаки собрались в круг и потребовали от полковника Яковлева, чтобы он приказал уведенным двум сотням возвратиться в Петроград и немедленно идти и представить себя в распоряжение Государственной думы, немедленно присоединиться к народу. Полковник не соглашался. Тогда казаки снарядили конвой на автомобиле и послали за уведенными сотнями. Утром 1 марта, не дожидаясь этих двух сотен, полк был под красным знаменем у Государственной думы.
28 февраля ночью командир 1-й сотни есаул Аврамов приказал сотне тайком выбраться из Колпина. Сотня уже присоединилась к народу. Чтобы убрать сотню и опять-таки выждать прибытия георгиевских эшелонов генерала Иванова и «дикой дивизии», дано было приказание тайком убраться из города. Раньше есаул Аврамов грубо врывался в толпу народа, избивал даже детей нагайкой, и когда казаки выезжали без нагаек – грозил судом и расстрелом. Когда обозначилась явная попытка убрать сотню, чтобы потом при подходе подкреплений бросить ее на народ, есаул Аврамов был арестован народными милиционерами при содействии казаков сотни и доставлен в Петроград.
В городе все революционные войска готовились к отражению дивизий генерала Иванова. Ходили слухи, что даже генерал Эверт ведет войска на Петроград. Революционные солдаты и казаки не знали, что несет им следующий час. Никто не мог знать, сколько грядущая свобода еще потребует трупов и крови. Одно было ясно, что контрреволюционеры не могли оставаться у власти и командовать восставшими войсками. 2 марта утром казачий полковой круг потребовал удаления офицеров, «явно противных разрастающейся народной революции». Комитет экстренно довел до сведения о создавшемся положении военную комиссию при Государственной думе, которая распорядилась либо арестовать явных противников революции, либо немедленно откомандировать их в резерв. Чтобы не делать шума и избежать острых приемов, комитет решился на последнее. Десять офицеров-реакционеров были устранены от командования и отчислены в резерв».
О тех памятных днях вспоминает унтер-офицер учебной команды Волынского полка Александр Владимирович Любинский:
– 25 февраля 1917 года, в 12 часов 15 минут наша учебная команда прибыла на Знаменскую площадь против Николаевского вокзала. Разместили нас во дворе Северной гостиницы. Жандармы, городовые и человек пять-десять конных казаков 6-й сотни, 1-го Донского казачьего имени генералиссимуса графа Суворова полка уже охраняли подступы к площади. На площади было пусто, но со всех сторон, по улицам – Суворовской, Старо-Невской, Лиговке – подходил народ, тысячи. Требовали пропустить на площадь. Городовые и жандармы не пускали. В это время с угла Старо-Невской, где был тогда ювелирный магазин, выскочила девушка-студентка. Оглянулась – и побежала через площадь. Наш взводный офицер Воронов-Вениаминов выхватил у солдата винтовку и выстрелил. Девушку убил. Второй наш взводный, Баньковский, дал команду: «Винтовки – разрядить!», а народ прорвал ограждение и кинулся на площадь. Пристав, фамилия Крылов, подскочил к казакам. Скомандовал стрелять. Казаки в народ не стали стрелять. Крылов размахнулся и два раза ударил по щеке правофлангового казака. Рядом стоял казак Филатов. Выхватил шашку и одним махом срубил приставу голову. Так и упала. Человек шестьдесят жандармов повернули коней и кинулись в сторону Невского, а народ – к нам и казакам. Целуют. «Казаки с нами!» – кричат. «Долой войну! Долой царя! Хлеба!» С революционными песнями тысячами двинулись по Невскому. Уже остановить никто не мог.
25 февраля 1917 года – это еще не революция. Монархия еще жила и бешенствовала, веря в свою силу. Еще царский комендант Петрограда Хабалов, наводя ужас на улицах города, вооружал пулеметами полицейско-жандармские полки и оставшиеся верными правительству наиболее замордованные реакционным офицерьем воинские части и расправлялся с безоружным, голодным народом, требовавшим хлеба; расстреливал рабочие демонстрации и загонял сотни людей в тюрьмы. Еще чаша весов колебалась.
Несколько позже на Знаменской площади произошло событие, изменившее отношение толпы и войск. Появилась надежда, мало-помалу переходившая в уверенность, что ни казаки, ни войска не будут стрелять в народ. Вечером этого дня на окраинах города уже явно стали обозначаться события, носившие массовый и притом весьма активный характер. Толпа не исполняла распоряжений полицейских агентов и в тех случаях, когда полиция пыталась атаковать, вступала с ней в борьбу.
Искрой, от которой вспыхнул вселенский пожар, послужило трагическое событие именно в Волынском полку, и именно в его учебной команде. Унтер-офицер Кирпичников не подчинился офицеру своему и, яростно споря, выстрелом из револьвера убил его. Кирпичникову грозил военно-полевой суд, но он быстро сообразил, чем заслужить симпатии своих солдат, и заорал: «Бей офицерье!.. Долой войну!.. Даешь революцию!..» Солдаты, похватав оружие, вывалились из казармы на улицу и присоединились к восставшим горожанам... Глава Временного правительства Александр Федорович Керенский пожаловал Кирпичникову первый Георгиевский крест на красной ленте и собственноручно приколол. С того момента Кирпичников стал именоваться солдатом революции № 1, Ему было присвоено звание прапорщика. Потом чем-то обиженный «герой» переметнулся к белогвардейцам – это уже было во времена гражданской войны. Потребовал, чтобы его принял сам генерал Марков. Когда генералу доложили о настойчивом домогательстве всероссийско известного Кирпичникова – солдата революции № 1, тот приказал тут же его повесить...
По разумению Филиппа Козьмича Миронова, пребывавшего в госпитале и получавшего регулярные донесения о событиях в столице государства, творилось что-то невероятное... Но его вскоре отправили в один из провинциальных госпиталей, опасаясь революционного влияния на казаков. Но того, что произошло, и сам Миронов не ожидал от рядовых чинов донского казачества. Какая сила была царем сосредоточена в Петрограде – три полка отборных казачьих войск! Они, конечно же, смогли бы сдержать революционный пыл неорганизованной толпы. Если бы захотели... Миронов помнит, как один генерал в бешенстве побежденного кричал: «Дайте мне две сотни преданных, нерассуждающих казаков, и я остановлю революцию в России!..» А тут было не две сотни, а целых три полка!
За развитием событий Миронов будет внимательно следить издалека...
В стране – усталость, нищета и нескончаемые жертвы. Голод. Разорение. Тыл разложен. На фронте сплошные поражения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55