Почему никаких этих комплексов нет у Беаты? Я ведь тот же, а Жолт и Беата такие разные!
– К счастью, – вставила Магда.
– К счастью для Беаты, – быстро уточнил Керекеш. – Труд для Беаты естественен, Беата знает, когда, что и кому сказать. Беата безошибочно чувствует, с кем она говорит, и заранее обдумывает манеру речи. А Жолт?
– Оставим это. Почему Жолт должен обдумывать все заранее? Ему только тринадцать лет.
– Скоро четырнадцать. А он лишь попусту тратит время. Так же, как его мать.
– Тамаш, мне неприятно слушать это.
– А мне неприятно говорить.
– К тому же это какое-то упрощение, внушенное злостью. Мать не виновата. Что она может с собой поделать? – сказала Магда.
– Упрощение? Пусть так. Но упрощаю не я, а жизнь. Дети приносят с собой задатки то отцов, то матерей. Таков закон. Закон этот иногда бывает хорош, иногда плох… Который час?
– Четверть одиннадцатого.
– Вот, пожалуйста. Он не чувствует, что его ждут. Или ему на это попросту наплевать. Ты думаешь, с ним что-нибудь такое стряслось?
– Нет, не думаю.
Мысли у Магды метались, как в лихорадке. Но ни муж, ни она не желали признаться, что каждого из них гложет тревога. Они замолчали.
Керекеш потирал лицо, Магда давила в пепельнице еще горящую сигарету.
– Словом, помочь ничем нельзя, – раздраженно бросил Керекеш.
– Можно. Но помощи надо ждать не от Амбруша.
Керекеш вмиг перенял ее тон, и оба яростно кидались словами.
– От кого же?
– От самого Жолта.
– Ты в это веришь?
– Только в это я верю.
– Прекрасно!
– Мальчик для тебя как камень на шее.
– Это ложь!
– Нет, не ложь! Зачем отрицать! Ты знаешь, что такое снежная слепота?
– Я столько лет так страшно напрягал свое зрение, что ничего удивительного, если я ослеп.
– Тамаш, я очень боюсь, что ты не сможешь ему помочь.
– А кто поможет? Отступиться от него я не могу. Все-таки я отец.
– Мальчик чувствует, что ты не веришь в него.
– Это он чувствует прекрасно. И я поражен, что он согласился продлить каникулы.
– Ему посоветовал это Амбруш, а он с доверием…
– К черту доверие! Почему он не стал брыкаться, что его причислили к контингенту больных? Он ведь не болен! По-моему, больше месяца, как он совершенно здоров.
– Это действительно на него совсем не похоже. Спроси Амбруша.
– Зачем? Мальчишке просто нравится шататься без дела. Как будто мы этого не знаем!
Магда встала и вынесла наполненную окурками пепельницу. Потом открыла окно, выглянула украдкой в сад и глубоко вздохнула. Она видела, что Керекеш устало улыбнулся.
– Как странно. У нас с тобой нет разногласий, мы никогда не ссоримся. Единственная тема – Жолт…
– Нет, мы не ссоримся! Даже теперь!
– Нет?
– Нет! Но у Жолта такой сложный, противоречивый характер…
– Это бесспорно… Половина одиннадцатого. Я больше не могу сидеть и ждать.
Магда снова подбежала к окну, на лице ее было отчаяние, но она еще пыталась бороться.
– Сейчас он придет. Не волнуйся.
Глаза Керекеша вдруг увлажнились.
– Этот мальчик никогда в жизни не ждал меня. Всегда жду я.
– Да вот он идет. Успокойся.
Керекеш махнул рукой. Отвернулся, подышал на очки. Тихо хлопнули снаружи ворота. Но знакомого пошаркиванья ног слышно не было.
Магда вопросительно взглянула на мужа.
– Он привязывает собаку, – сказал Керекеш.
Оба прислушивались. Мальчик, должно быть, шел на цыпочках. Вот скрипнула дверь прихожей, раздался короткий щелчок, и наступила долгая тишина.
Магда шагнула к двери, но Керекеш сделал предостерегающий жест: никаких встреч.
Они ждали. Ждать пришлось долго. Потом послышалось тихое урчание воды и приглушенный смех.
Жолт прокрался в приоткрытую дверь. Лицо его было чистым, смугло-румяным, глаза с восточным разрезом то вспыхивали, как пламя, то гасли до черноты.
Он стоял смущенный, выставив вперед ногу и нервно отстукивая по паркету ритм.
– Я пришел, – сказал он.
Керекеш сморщился, словно голову его пронзила нестерпимая боль.
Магда вскочила. Лицо ее было бледным, нервы до предела натянуты.
– Я взгляну на Беату, – шепотом сказала она и собралась уже выскользнуть.
– Она спит, – сказал Жолт, остановив ее взглядом.
– Ты ошибаешься, – сдавленно, но ледяным тоном произнес Керекеш. – Беата ждет тебя.
– Уже не ждет. Я прочел ей одно двустишие, она засмеялась и сразу заснула.
– Она тебе не сказала, что мы все совершенно измучились?
Керекеш говорил как-то странно, словно бы жалуясь. Жолт слушал очень внимательно.
– Сказала. Что вы беспокоились. А Тибор вышел на сцену уже в девять часов. И выступил с заявлением, что воспитывать меня надо тверже, а вы меня распускаете.
Керекеш кашлянул. Это был сигнал Магде: внимание, ты слышишь – опять та же дурацкая болтовня! Разве я не был прав?
На лице Жолта появилась блуждающая усмешка, и он привалился к двери.
– Отойди от двери, – буркнул Керекеш.
– Господи, где ты так долго был? – с испугом вмешалась Магда. – У тебя остановились часы? – спросила она, взглядом гипнотизируя Жолта.
Жолт поднес к уху часы:
– Нет. Идут. Просто я бродил по лесу и, кажется, сбился с дороги. То есть дорогу потом я нашел, но с трудом… – Жолт приглядывался к отцу и одновременно с ужасом прислушивался к себе: в горле у него зашевелился липкий комок. И Жолт пошел напролом. – Я много сегодня думал, – сказал он с расстановкой, чеканя каждое слово и глядя отцу в глаза.
Керекеш насторожился. Он не верил, что пришла пора радоваться. Но ведь он ясно, отчетливо слышал: Жолт сегодня думал, к тому же много.
– О чем же ты думал? – спросил он, оживившись.
– Мне надоело шататься. Всегда одному.
– Только-то и всего?
Отец был слегка разочарован. Но Жолт все же чувствовал, что выстрел его почти попал в цель. И язык его сразу стал подвижным.
– Завтра я пойду в школу.
Керекеш посмотрел на Магду. Жолт перехватил его взгляд, но не догадался о причине, вызвавшей у отца изумление. Керекеш, весь подозрение, привычным жестом сдвинул на переносице очки.
– Тебе, очевидно, посоветовал это Фери Амбруш?
– Хм! – презрительно хмыкнул Жолт.
– Ты опять за свое? – спросил его Керекеш.
– Ага, – сказал Жолт, стараясь говорить в своей обычной манере. Он надеялся, что ком в горле от этого рассосется. Кажется, он исчез… Кажется, его нет…
Керекеш не понял состояния сына и сделал неловкую попытку перейти на шутливый тон:
– Ну что ж, доктор Амбруш еще побеседует с твоей душой.
Жолт пожал плечами.
– Завтра я пойду в школу, – упрямо повторил он.
– Итак, ты принял решение один. В лесу, наедине с самим собой.
– Не наедине. А вместе с Зебулоном.
В темном стекле окна Жолт увидел, как Магда у него за спиной делает какие-то знаки.
– Папа, – сказал он, – Магда хочет тебе что-то сказать.
Магда сконфуженно засмеялась.
– Поздно уже… Вы спать не хотите? – вышла она из неловкого положения.
Керекеш бросил на нее выразительный взгляд, и Жолт понял, что их педагогический спор не закончен. «Оставь свой допрос, не мучь бедного мальчика». – «Я знаю, что делаю, а ты пытаешься все замазать. Мальчик видит в окне, что ты как безумная размахиваешь руками». – «Ладно, ладно, действуй как знаешь».
Жолт развлекся этим беззвучным диалогом и затем решил, что наконец он свободен.
– Я прощаюсь, – сказал он. – Спокойной ночи! Спокойной ночи!
– Ничего подобного! Останься! – Керекеш едва сдерживал раздражение. – Ответь мне, пожалуйста, хорошо ли ты все обдумал? Не случится ли снова беды?
Жолт, гримасничая, молча тер нос и в то же время был предельно внимателен. «Вам угодно было спросить, не случится ли снова беды. Вопросик что надо. Отдает гениальностью». У отца напряженные глаза. Разгадать его мысли сейчас не трудно. Прохладный сентябрьский воздух, струившийся сквозь приоткрытое окно, словно раздул тлеющий внутри Жолта жар, и Жолт вспыхнул. Так и есть: папа страшно боится, потому что не знает, кто пойдет завтра в школу. Кто? Да Жолт Керекеш, упрямый, «декоцентрированный» Жолт Керекеш, – познакомьтесь, пожалуйста! Он сын главврача и невозможный проказник, с которым отец не в состоянии справиться; он типичный, отъявленный двоечник, да он просто дубина – неужто не знаете? К тому же этот тип заикается, еле-еле выговаривает слова; вызовут его отвечать, а он ква-ква – на потеху целому классу; словом, все по-дурацки, но ведь это несчастье, пусть комическое, а все же несчастье, – вот о чем отец наш изволит думать.
– Если ты в себе не очень уверен… – начал Керекеш, желая ему помочь.
– Почему я должен быть в себе не уверен! – высокомерно бросил Жолт.
Но Керекеш развивал уже новую мысль и не обращал внимания на Магду, умолявшую его глазами, чтоб он, ради бога, замолчал.
– Ты прав, Жолт. Иди в школу. Надо быть среди людей. Я никогда не был сторонником этой программы отшельнического уединения. И попробуй трудиться. Но не так, как прежде, а по-настоящему. Согласен? А я побеседую с Фери Амбрушем и с твоим директором.
– До верстака мне все это.
– Что?
– Согласен.
– Я рад, что ты принял решение сам.
– Тогда я сейчас же иду спать.
– Конечно! Двенадцатый час, – нервно вмешалась Магда.
– Минутку, – сказал Керекеш. – Итак, ты и Зебулон бродили по лесу. Расскажи что-нибудь.
– Что-нибудь? – спросил Жолт. И бросил взгляд на Магду.
Магда тут же подала знак: отец сегодня, дескать, слегка чудит, надо с этим смириться!
Все еще сердясь, но уже не испытывая страха, Жолт заметил, что отец пристально смотрит на его губы. «Ага, мы приглядываемся. Даешь практику речи с округлыми фразами! Мои лицо и горло под неусыпным наблюдением. Сейчас придется глотнуть, но это не в счет. Что ж, давайте, экзаменуйте, – язвительно думал Жолт, – и я расскажу вам про «грека». «Ехал грека через реку…» Нет, материал для экзамена неподходящий. Надо что-нибудь… как его… оригинальное. Тогда сочиним про зайчишку. Хотя про зайца, кажется, уже было. Правда, давно, но было. Ладно, расскажем все-таки про зайчонка, и отец все проглотит, не поперхнется».
– Зебулон нашел зайца, – начал Жолт, снисходительно усмехаясь.
– Не говори! – Керекеш разыгрывал величайшее изумление, и очки его хитровато поблескивали.
– Ты же сам просил. Так как же: говорить или не говорить?
– Разумеется, говорить. Я тебя слушаю.
– Зебулон случайно нашел гнездо. В траве, у самой дороги. А в гнезде сидел зайчик. Такой мини-зайчик, величиной с мою ладонь. Нет, с ладошку Беаты. Мне хотелось узнать, как он сюда попал. А Зебулон ступил на гнездо и поднял лапу. Потому что Зебулону важно одно: может он схватить зайчика или нет. Тогда я сказал ему следующее: «Что за низменные помыслы, Зебулон! Воспитанная собака не должна думать только о том, как сожрать зайца». Продолжать?
– Конечно, – сказал Керекеш, внимательно следя за речью Жолта.
– Откуда же взялся зайчонок? – спросила сконфуженно Магда, зная, что Жолт обо всем догадался.
Жолт повернулся к Магде и стал объяснять, слегка подражая тону проповедника:
– Он попал туда вместе с зайчихой, которая спустилась в долину. Какое-то время они кормились в кооперативном саду. Потом явилась собака, а может быть, человек или кто-то еще. Зайчиха убежала на холм, а детеныш приютился в траве.
– Почему ты говоришь в такой поповской манере? – спросил Керекеш.
– А что, непонятно? – скрипучим голосом, неприязненно спросил Жолт.
– Отчего же? Понятно.
Воцарилась тягостная тишина.
– Что же стало с зайчонком? – разрядила напряжение Магда.
– Я завернул его в лист лопуха и отнес на холм.
– В лист лопуха? – спросил отрешенно Керекеш.
– Чтобы не было запаха человека.
– Понятно.
– Теперь мне уже можно лечь? Спокойной ночи!
Жолт попятился к двери.
Керекеш сделал несколько неуверенных шагов, но Жолт, словно спасаясь от преследования, выскользнул молниеносно за дверь.
– Этот экзамен был не только не нужен, но и бестактен, – с упреком, с досадой сказала Магда.
– Возможно, – ответил Керекеш. – Но я должен был знать, в состоянии ли он связно вести рассказ.
Магда молчала и думала о том, что муж ее, как ни странно, совершенно не сознает своей бесчувственности. Как он этим похож на сына или наоборот: сын на него. Одним словом, феноменальное сходство.
Керекеш не мог заснуть. Он курил, стараясь избавиться от чувства неловкости.
*
«Так обстоят дела!» – с безмерным удивлением сказал себе Жолт. Он машинально сполоснул водой лицо, переоделся в пижаму и легкими шагами вошел в свою комнату. На половине Беаты было полутемно. Девочка спала очень тихо. Жолт всегда с любопытством заглядывал к ней и прикидывал расстояние от одеяла до звезды висевшего на стене ковра: если при дыхании они друг друга касались, значит, все в порядке, девочка спит. Обычно он говорил ей несколько слов, но вообще-то будить ее не имело смысла, потому что Беата лишь улыбалась слипающимися, затуманенными глазами, что-то невнятно лепетала и, счастливо вздохнув, тут же засыпала опять.
По волнистому желобку кинопленки Жолт запустил стальной шарик. Шарик противно застучал по паркету, но Беата и от этого не проснулась. В какие безвестные дали унесли ее сны? А могла бы проснуться, хотя бы раз в жизни, чтобы выслушать его историю. Ведь что-то произошло. Но что? Что, черт подери, произошло? Жолт все еще чувствовал на лице холодный, изучающий взгляд отца. А потом, без всякого перехода, его щек, играя, коснулись мягкие руки Ольги. Для начала эти ощущения надо было как-то разъединить.
«Ну, посмотрим», – сказал себе Жолт и стал резко насвистывать сквозь зубы.
Беата зашевелилась, и Жолт бросился к ней. Она подняла русую голову. Сонный, затуманенный взгляд и чуть удивленная улыбка.
– Ты свистишь? – спросила она.
– И ты засвистела бы, если б знала, что сегодня случилось. Ты проснулась, Беата?
– Да, – послушно ответила девочка.
– Нет, ты совсем не проснулась. Иначе бы ты спросила, что со мной сегодня произошло.
Приподняв голову и пытаясь проснуться, Беата что-то забормотала.
– Наконец-то я перестал чувствовать себя букашкой, – сказал Жолт.
Голова Беаты медленно поникла.
– Ну ладно, спи. – Жолт побрел на свою половину, обходя на ковре круг света от лампы. – Главное – что я перестал быть ничтожеством, я уже не букашка! Линзу, о которой мне рассказывал Амбруш, я держал спокойно, без всякого напряжения. И мог держать ее бесконечно. Надо бы рассказать это Амбрушу. Но как я ему расскажу? Ведь в этом же вся загвоздка. Ясно одно: Амбруш был прав, когда говорил, что и я могу все душевные силы собрать хотя бы в «крошечный фокус», как Григорс, победивший злого брата.
Это был, очевидно, рассказ, который прочел ему Амбруш, внимательно следя за выражением лица мальчика и зачем-то прикрыв обложку книги. Жолт запомнил название: «Удар кулаком». Удар этот был особенный. Его делала мощным не физическая сила. Злобный брат Григорса – Франн черпал силу в своем мускулистом, грубо скроенном теле. А у Григорса был дар необычный: когда ему было нужно, он все душевные силы собирал воедино и вкладывал в свой удар.
Амбруш объяснил это так: увеличительная линза в свою выпуклую поверхность собирает солнечные лучи; если под пучок этих лучей подставить руку, рука моментально дернется…
– И убьет букашку, – подхватил Жолт.
– Вот именно. И у тебя есть нечто вроде этой линзы. Как у Григорса…
Тогда у Жолта мелькнула мысль, от которой даже блеснули глаза: это новое знание пригодится ему когда-нибудь в драке.
Жолт бросился на низкую тахту, погасил под красным абажуром лампу и при неоновом свете, проникающем с улицы, глубоко задумался. Что же это? Неожиданно встретив Ольгу, припоминал Жолт, он вдруг ослабел и сразу ощутил набухающий в горле ком. Но длилось это считанные секунды, потому что он, как Григорс, собрал в «фокус» все свои душевные силы… и кома в горле не стало. А потом, когда пальцы Ольги коснулись его лица, он задышал полной грудью, легко и вольно вбирая свежий, прохладный воздух, и понял, что муке конец: больше ему не придется ловить поминутно ускользающие звуки. «Где-то во лбу у меня скрыта эта самая «линза», но не Амбруш ее нашел. Амбруш только хотел, чтоб она у меня была. Я почувствовал ее сам. Когда папа, уставившись на мои губы, велел мне рассказывать, я стал спокойно рассказывать. Потому что собрал свои силы в «фокус»… И я сразу же разгадал папину мысль. Значит, я могу сказать Амбрушу, что случилось: больше я не букашка, не тля. Таковы дела», – думал Жолт уже в преддверии сна.
Ночью он много раз просыпался, но и в полусне мысль его оставалась отчетливой, ясной. «Магда тоже заметила, что я выстоял в разговоре с папой. Это случилось впервые. Таковы дела».
Ближе к рассвету Жолт снова насторожился. Что-то спросонок бормотала Беата. Его обступили страхи: а вдруг завтра в школе ребята снова станут над ним потешаться. Что тогда? И тут он почувствовал, как от одной этой мысли силы его собрались в кулак. Что тогда? Очень просто – бить, как Григорс! Не теряться, не заикаться, а победить. Так и будет! Жолт опять задремал и на рассвете проснулся с чувством пронзительной радости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– К счастью, – вставила Магда.
– К счастью для Беаты, – быстро уточнил Керекеш. – Труд для Беаты естественен, Беата знает, когда, что и кому сказать. Беата безошибочно чувствует, с кем она говорит, и заранее обдумывает манеру речи. А Жолт?
– Оставим это. Почему Жолт должен обдумывать все заранее? Ему только тринадцать лет.
– Скоро четырнадцать. А он лишь попусту тратит время. Так же, как его мать.
– Тамаш, мне неприятно слушать это.
– А мне неприятно говорить.
– К тому же это какое-то упрощение, внушенное злостью. Мать не виновата. Что она может с собой поделать? – сказала Магда.
– Упрощение? Пусть так. Но упрощаю не я, а жизнь. Дети приносят с собой задатки то отцов, то матерей. Таков закон. Закон этот иногда бывает хорош, иногда плох… Который час?
– Четверть одиннадцатого.
– Вот, пожалуйста. Он не чувствует, что его ждут. Или ему на это попросту наплевать. Ты думаешь, с ним что-нибудь такое стряслось?
– Нет, не думаю.
Мысли у Магды метались, как в лихорадке. Но ни муж, ни она не желали признаться, что каждого из них гложет тревога. Они замолчали.
Керекеш потирал лицо, Магда давила в пепельнице еще горящую сигарету.
– Словом, помочь ничем нельзя, – раздраженно бросил Керекеш.
– Можно. Но помощи надо ждать не от Амбруша.
Керекеш вмиг перенял ее тон, и оба яростно кидались словами.
– От кого же?
– От самого Жолта.
– Ты в это веришь?
– Только в это я верю.
– Прекрасно!
– Мальчик для тебя как камень на шее.
– Это ложь!
– Нет, не ложь! Зачем отрицать! Ты знаешь, что такое снежная слепота?
– Я столько лет так страшно напрягал свое зрение, что ничего удивительного, если я ослеп.
– Тамаш, я очень боюсь, что ты не сможешь ему помочь.
– А кто поможет? Отступиться от него я не могу. Все-таки я отец.
– Мальчик чувствует, что ты не веришь в него.
– Это он чувствует прекрасно. И я поражен, что он согласился продлить каникулы.
– Ему посоветовал это Амбруш, а он с доверием…
– К черту доверие! Почему он не стал брыкаться, что его причислили к контингенту больных? Он ведь не болен! По-моему, больше месяца, как он совершенно здоров.
– Это действительно на него совсем не похоже. Спроси Амбруша.
– Зачем? Мальчишке просто нравится шататься без дела. Как будто мы этого не знаем!
Магда встала и вынесла наполненную окурками пепельницу. Потом открыла окно, выглянула украдкой в сад и глубоко вздохнула. Она видела, что Керекеш устало улыбнулся.
– Как странно. У нас с тобой нет разногласий, мы никогда не ссоримся. Единственная тема – Жолт…
– Нет, мы не ссоримся! Даже теперь!
– Нет?
– Нет! Но у Жолта такой сложный, противоречивый характер…
– Это бесспорно… Половина одиннадцатого. Я больше не могу сидеть и ждать.
Магда снова подбежала к окну, на лице ее было отчаяние, но она еще пыталась бороться.
– Сейчас он придет. Не волнуйся.
Глаза Керекеша вдруг увлажнились.
– Этот мальчик никогда в жизни не ждал меня. Всегда жду я.
– Да вот он идет. Успокойся.
Керекеш махнул рукой. Отвернулся, подышал на очки. Тихо хлопнули снаружи ворота. Но знакомого пошаркиванья ног слышно не было.
Магда вопросительно взглянула на мужа.
– Он привязывает собаку, – сказал Керекеш.
Оба прислушивались. Мальчик, должно быть, шел на цыпочках. Вот скрипнула дверь прихожей, раздался короткий щелчок, и наступила долгая тишина.
Магда шагнула к двери, но Керекеш сделал предостерегающий жест: никаких встреч.
Они ждали. Ждать пришлось долго. Потом послышалось тихое урчание воды и приглушенный смех.
Жолт прокрался в приоткрытую дверь. Лицо его было чистым, смугло-румяным, глаза с восточным разрезом то вспыхивали, как пламя, то гасли до черноты.
Он стоял смущенный, выставив вперед ногу и нервно отстукивая по паркету ритм.
– Я пришел, – сказал он.
Керекеш сморщился, словно голову его пронзила нестерпимая боль.
Магда вскочила. Лицо ее было бледным, нервы до предела натянуты.
– Я взгляну на Беату, – шепотом сказала она и собралась уже выскользнуть.
– Она спит, – сказал Жолт, остановив ее взглядом.
– Ты ошибаешься, – сдавленно, но ледяным тоном произнес Керекеш. – Беата ждет тебя.
– Уже не ждет. Я прочел ей одно двустишие, она засмеялась и сразу заснула.
– Она тебе не сказала, что мы все совершенно измучились?
Керекеш говорил как-то странно, словно бы жалуясь. Жолт слушал очень внимательно.
– Сказала. Что вы беспокоились. А Тибор вышел на сцену уже в девять часов. И выступил с заявлением, что воспитывать меня надо тверже, а вы меня распускаете.
Керекеш кашлянул. Это был сигнал Магде: внимание, ты слышишь – опять та же дурацкая болтовня! Разве я не был прав?
На лице Жолта появилась блуждающая усмешка, и он привалился к двери.
– Отойди от двери, – буркнул Керекеш.
– Господи, где ты так долго был? – с испугом вмешалась Магда. – У тебя остановились часы? – спросила она, взглядом гипнотизируя Жолта.
Жолт поднес к уху часы:
– Нет. Идут. Просто я бродил по лесу и, кажется, сбился с дороги. То есть дорогу потом я нашел, но с трудом… – Жолт приглядывался к отцу и одновременно с ужасом прислушивался к себе: в горле у него зашевелился липкий комок. И Жолт пошел напролом. – Я много сегодня думал, – сказал он с расстановкой, чеканя каждое слово и глядя отцу в глаза.
Керекеш насторожился. Он не верил, что пришла пора радоваться. Но ведь он ясно, отчетливо слышал: Жолт сегодня думал, к тому же много.
– О чем же ты думал? – спросил он, оживившись.
– Мне надоело шататься. Всегда одному.
– Только-то и всего?
Отец был слегка разочарован. Но Жолт все же чувствовал, что выстрел его почти попал в цель. И язык его сразу стал подвижным.
– Завтра я пойду в школу.
Керекеш посмотрел на Магду. Жолт перехватил его взгляд, но не догадался о причине, вызвавшей у отца изумление. Керекеш, весь подозрение, привычным жестом сдвинул на переносице очки.
– Тебе, очевидно, посоветовал это Фери Амбруш?
– Хм! – презрительно хмыкнул Жолт.
– Ты опять за свое? – спросил его Керекеш.
– Ага, – сказал Жолт, стараясь говорить в своей обычной манере. Он надеялся, что ком в горле от этого рассосется. Кажется, он исчез… Кажется, его нет…
Керекеш не понял состояния сына и сделал неловкую попытку перейти на шутливый тон:
– Ну что ж, доктор Амбруш еще побеседует с твоей душой.
Жолт пожал плечами.
– Завтра я пойду в школу, – упрямо повторил он.
– Итак, ты принял решение один. В лесу, наедине с самим собой.
– Не наедине. А вместе с Зебулоном.
В темном стекле окна Жолт увидел, как Магда у него за спиной делает какие-то знаки.
– Папа, – сказал он, – Магда хочет тебе что-то сказать.
Магда сконфуженно засмеялась.
– Поздно уже… Вы спать не хотите? – вышла она из неловкого положения.
Керекеш бросил на нее выразительный взгляд, и Жолт понял, что их педагогический спор не закончен. «Оставь свой допрос, не мучь бедного мальчика». – «Я знаю, что делаю, а ты пытаешься все замазать. Мальчик видит в окне, что ты как безумная размахиваешь руками». – «Ладно, ладно, действуй как знаешь».
Жолт развлекся этим беззвучным диалогом и затем решил, что наконец он свободен.
– Я прощаюсь, – сказал он. – Спокойной ночи! Спокойной ночи!
– Ничего подобного! Останься! – Керекеш едва сдерживал раздражение. – Ответь мне, пожалуйста, хорошо ли ты все обдумал? Не случится ли снова беды?
Жолт, гримасничая, молча тер нос и в то же время был предельно внимателен. «Вам угодно было спросить, не случится ли снова беды. Вопросик что надо. Отдает гениальностью». У отца напряженные глаза. Разгадать его мысли сейчас не трудно. Прохладный сентябрьский воздух, струившийся сквозь приоткрытое окно, словно раздул тлеющий внутри Жолта жар, и Жолт вспыхнул. Так и есть: папа страшно боится, потому что не знает, кто пойдет завтра в школу. Кто? Да Жолт Керекеш, упрямый, «декоцентрированный» Жолт Керекеш, – познакомьтесь, пожалуйста! Он сын главврача и невозможный проказник, с которым отец не в состоянии справиться; он типичный, отъявленный двоечник, да он просто дубина – неужто не знаете? К тому же этот тип заикается, еле-еле выговаривает слова; вызовут его отвечать, а он ква-ква – на потеху целому классу; словом, все по-дурацки, но ведь это несчастье, пусть комическое, а все же несчастье, – вот о чем отец наш изволит думать.
– Если ты в себе не очень уверен… – начал Керекеш, желая ему помочь.
– Почему я должен быть в себе не уверен! – высокомерно бросил Жолт.
Но Керекеш развивал уже новую мысль и не обращал внимания на Магду, умолявшую его глазами, чтоб он, ради бога, замолчал.
– Ты прав, Жолт. Иди в школу. Надо быть среди людей. Я никогда не был сторонником этой программы отшельнического уединения. И попробуй трудиться. Но не так, как прежде, а по-настоящему. Согласен? А я побеседую с Фери Амбрушем и с твоим директором.
– До верстака мне все это.
– Что?
– Согласен.
– Я рад, что ты принял решение сам.
– Тогда я сейчас же иду спать.
– Конечно! Двенадцатый час, – нервно вмешалась Магда.
– Минутку, – сказал Керекеш. – Итак, ты и Зебулон бродили по лесу. Расскажи что-нибудь.
– Что-нибудь? – спросил Жолт. И бросил взгляд на Магду.
Магда тут же подала знак: отец сегодня, дескать, слегка чудит, надо с этим смириться!
Все еще сердясь, но уже не испытывая страха, Жолт заметил, что отец пристально смотрит на его губы. «Ага, мы приглядываемся. Даешь практику речи с округлыми фразами! Мои лицо и горло под неусыпным наблюдением. Сейчас придется глотнуть, но это не в счет. Что ж, давайте, экзаменуйте, – язвительно думал Жолт, – и я расскажу вам про «грека». «Ехал грека через реку…» Нет, материал для экзамена неподходящий. Надо что-нибудь… как его… оригинальное. Тогда сочиним про зайчишку. Хотя про зайца, кажется, уже было. Правда, давно, но было. Ладно, расскажем все-таки про зайчонка, и отец все проглотит, не поперхнется».
– Зебулон нашел зайца, – начал Жолт, снисходительно усмехаясь.
– Не говори! – Керекеш разыгрывал величайшее изумление, и очки его хитровато поблескивали.
– Ты же сам просил. Так как же: говорить или не говорить?
– Разумеется, говорить. Я тебя слушаю.
– Зебулон случайно нашел гнездо. В траве, у самой дороги. А в гнезде сидел зайчик. Такой мини-зайчик, величиной с мою ладонь. Нет, с ладошку Беаты. Мне хотелось узнать, как он сюда попал. А Зебулон ступил на гнездо и поднял лапу. Потому что Зебулону важно одно: может он схватить зайчика или нет. Тогда я сказал ему следующее: «Что за низменные помыслы, Зебулон! Воспитанная собака не должна думать только о том, как сожрать зайца». Продолжать?
– Конечно, – сказал Керекеш, внимательно следя за речью Жолта.
– Откуда же взялся зайчонок? – спросила сконфуженно Магда, зная, что Жолт обо всем догадался.
Жолт повернулся к Магде и стал объяснять, слегка подражая тону проповедника:
– Он попал туда вместе с зайчихой, которая спустилась в долину. Какое-то время они кормились в кооперативном саду. Потом явилась собака, а может быть, человек или кто-то еще. Зайчиха убежала на холм, а детеныш приютился в траве.
– Почему ты говоришь в такой поповской манере? – спросил Керекеш.
– А что, непонятно? – скрипучим голосом, неприязненно спросил Жолт.
– Отчего же? Понятно.
Воцарилась тягостная тишина.
– Что же стало с зайчонком? – разрядила напряжение Магда.
– Я завернул его в лист лопуха и отнес на холм.
– В лист лопуха? – спросил отрешенно Керекеш.
– Чтобы не было запаха человека.
– Понятно.
– Теперь мне уже можно лечь? Спокойной ночи!
Жолт попятился к двери.
Керекеш сделал несколько неуверенных шагов, но Жолт, словно спасаясь от преследования, выскользнул молниеносно за дверь.
– Этот экзамен был не только не нужен, но и бестактен, – с упреком, с досадой сказала Магда.
– Возможно, – ответил Керекеш. – Но я должен был знать, в состоянии ли он связно вести рассказ.
Магда молчала и думала о том, что муж ее, как ни странно, совершенно не сознает своей бесчувственности. Как он этим похож на сына или наоборот: сын на него. Одним словом, феноменальное сходство.
Керекеш не мог заснуть. Он курил, стараясь избавиться от чувства неловкости.
*
«Так обстоят дела!» – с безмерным удивлением сказал себе Жолт. Он машинально сполоснул водой лицо, переоделся в пижаму и легкими шагами вошел в свою комнату. На половине Беаты было полутемно. Девочка спала очень тихо. Жолт всегда с любопытством заглядывал к ней и прикидывал расстояние от одеяла до звезды висевшего на стене ковра: если при дыхании они друг друга касались, значит, все в порядке, девочка спит. Обычно он говорил ей несколько слов, но вообще-то будить ее не имело смысла, потому что Беата лишь улыбалась слипающимися, затуманенными глазами, что-то невнятно лепетала и, счастливо вздохнув, тут же засыпала опять.
По волнистому желобку кинопленки Жолт запустил стальной шарик. Шарик противно застучал по паркету, но Беата и от этого не проснулась. В какие безвестные дали унесли ее сны? А могла бы проснуться, хотя бы раз в жизни, чтобы выслушать его историю. Ведь что-то произошло. Но что? Что, черт подери, произошло? Жолт все еще чувствовал на лице холодный, изучающий взгляд отца. А потом, без всякого перехода, его щек, играя, коснулись мягкие руки Ольги. Для начала эти ощущения надо было как-то разъединить.
«Ну, посмотрим», – сказал себе Жолт и стал резко насвистывать сквозь зубы.
Беата зашевелилась, и Жолт бросился к ней. Она подняла русую голову. Сонный, затуманенный взгляд и чуть удивленная улыбка.
– Ты свистишь? – спросила она.
– И ты засвистела бы, если б знала, что сегодня случилось. Ты проснулась, Беата?
– Да, – послушно ответила девочка.
– Нет, ты совсем не проснулась. Иначе бы ты спросила, что со мной сегодня произошло.
Приподняв голову и пытаясь проснуться, Беата что-то забормотала.
– Наконец-то я перестал чувствовать себя букашкой, – сказал Жолт.
Голова Беаты медленно поникла.
– Ну ладно, спи. – Жолт побрел на свою половину, обходя на ковре круг света от лампы. – Главное – что я перестал быть ничтожеством, я уже не букашка! Линзу, о которой мне рассказывал Амбруш, я держал спокойно, без всякого напряжения. И мог держать ее бесконечно. Надо бы рассказать это Амбрушу. Но как я ему расскажу? Ведь в этом же вся загвоздка. Ясно одно: Амбруш был прав, когда говорил, что и я могу все душевные силы собрать хотя бы в «крошечный фокус», как Григорс, победивший злого брата.
Это был, очевидно, рассказ, который прочел ему Амбруш, внимательно следя за выражением лица мальчика и зачем-то прикрыв обложку книги. Жолт запомнил название: «Удар кулаком». Удар этот был особенный. Его делала мощным не физическая сила. Злобный брат Григорса – Франн черпал силу в своем мускулистом, грубо скроенном теле. А у Григорса был дар необычный: когда ему было нужно, он все душевные силы собирал воедино и вкладывал в свой удар.
Амбруш объяснил это так: увеличительная линза в свою выпуклую поверхность собирает солнечные лучи; если под пучок этих лучей подставить руку, рука моментально дернется…
– И убьет букашку, – подхватил Жолт.
– Вот именно. И у тебя есть нечто вроде этой линзы. Как у Григорса…
Тогда у Жолта мелькнула мысль, от которой даже блеснули глаза: это новое знание пригодится ему когда-нибудь в драке.
Жолт бросился на низкую тахту, погасил под красным абажуром лампу и при неоновом свете, проникающем с улицы, глубоко задумался. Что же это? Неожиданно встретив Ольгу, припоминал Жолт, он вдруг ослабел и сразу ощутил набухающий в горле ком. Но длилось это считанные секунды, потому что он, как Григорс, собрал в «фокус» все свои душевные силы… и кома в горле не стало. А потом, когда пальцы Ольги коснулись его лица, он задышал полной грудью, легко и вольно вбирая свежий, прохладный воздух, и понял, что муке конец: больше ему не придется ловить поминутно ускользающие звуки. «Где-то во лбу у меня скрыта эта самая «линза», но не Амбруш ее нашел. Амбруш только хотел, чтоб она у меня была. Я почувствовал ее сам. Когда папа, уставившись на мои губы, велел мне рассказывать, я стал спокойно рассказывать. Потому что собрал свои силы в «фокус»… И я сразу же разгадал папину мысль. Значит, я могу сказать Амбрушу, что случилось: больше я не букашка, не тля. Таковы дела», – думал Жолт уже в преддверии сна.
Ночью он много раз просыпался, но и в полусне мысль его оставалась отчетливой, ясной. «Магда тоже заметила, что я выстоял в разговоре с папой. Это случилось впервые. Таковы дела».
Ближе к рассвету Жолт снова насторожился. Что-то спросонок бормотала Беата. Его обступили страхи: а вдруг завтра в школе ребята снова станут над ним потешаться. Что тогда? И тут он почувствовал, как от одной этой мысли силы его собрались в кулак. Что тогда? Очень просто – бить, как Григорс! Не теряться, не заикаться, а победить. Так и будет! Жолт опять задремал и на рассвете проснулся с чувством пронзительной радости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25