чтобы памятник не был уничтожен, не попал в чужие руки, он согласился переделать коней В пьедестал памятника Роден ввел изображение Аполлона – бога солнца, которое прославил в своих пейзажах Клод Лоррен. Мотив бурного полета коней, запряженных в колесницу Аполлона, сообщает всему памятнику особую динамику и выразительность.
, более отчетливо выделить их на мраморном пьедестале. Он злился на себя за малодушие, но иного выхода не видел.
Как он и надеялся, это ускорило переговоры о памятнике Гюго. Вскоре после согласия переделать пьедестал памятника Клоду Лоррену Министерство изящных искусств поставило его в известность, что комиссар общественных работ одобрил новый вариант памятника Гюго, предназначенный для Пантеона, и выдает ему тысячу франков в подтверждение своих добрых намерений. Министерство, кроме того, предоставило ему еще одну государственную мастерскую на Университетской улице, более просторную и удобно расположенную, и шли разговоры о награждении его вторым орденом Почетного легиона.
Огюст хотел было отказаться от новой мастерской, ему показалось, что его задабривают, но отказаться было выше его сил.
Он принял ее с легким сердцем, когда Пруст напомнил:
– Мы живем в мире, где люди слабы, неустойчивы в суждениях и противоречивы. Приходится мириться с этими ненадежными учреждениями, руководимыми ненадежными людьми. Нельзя отказываться от хорошего заказа, какие бы сложности ни возникали.
Огюст кивнул и возобновил работу над новым памятником Гюго в новой мастерской. Он работал с таким упорством, что на руках появились мозоли.
Глава XXXIV
1
Было уже довольно поздно, около полуночи, и он все еще напряженно работал в новой мастерской, когда на пороге появилась Камилла. Ее гневный вид поразил Огюста. Правда, он забыл об условленном свидании в мастерской на площади Италии, но стоит ли так злиться? Увлекся работой, и уж она-то должна бы понимать. Огюст стоял перед гипсовой моделью Гюго – он нарядил поэта в развевающуюся накидку и широкополую шляпу – и крепко сжимал в сильных руках инструмент. В колеблющемся свете свечей лицо Огюста казалось неподвижным мрачным пятном с горящими на нем глазами.
Камилла сердито заявила:
– Я ухожу от тебя. И хочу тебе об этом сказать. Он посмотрел на нее – сначала не понимая, потом недоверчиво.
– Я не вернусь в мастерскую. – Почему?
– Ты обманул меня. Ты только обещаешь, но никогда не держишь слово.
Он вдруг презрительно сказал:
– Если ты покидаешь меня, когда корабль идет ко дну, я не смею тебя удерживать.
– Ты уже десять лет держишь меня в оковах. – Восемь. И оковы ты надела по своей воле.
– Пусть так. Но любовь не может жить без надежды.
– Поступай как хочешь. – Он снова повернулся к памятнику.
Камилла ждала, что он остановит ее, станет умолять. Его равнодушие поразило, она растерялась.
– Я предупреждал тебя, что романтическая любовь как порох и такая же ненадежная, – сказал Огюст.
– Если бы ты только…
– Я не давал тебе никаких обещаний. Ты же знаешь, что значит для меня работа. В ней вся моя жизнь, иногда блаженство, а чаще всего отчаяние.
– Потому что ты сумасшедший, считаешь, что всех должен лепить обнаженными.
– «Клод Лоррен», «Бастьен-Лепаж», «Граждане Кале» – разве они обнаженные? – Он смотрел на нее, убеждая, подчиняя ее себе, и она почувствовала невольное волнение. Вдруг он сказал: – Мне предлагают еще один орден Почетного легиона. Принимать?
– Не спрашивай меня. – На этот раз она решила не сдаваться так просто. – Кроме того, ведь ты все равно поступишь по-своему.
– Тебе нравится этот Гюго?
– Нет. – Она даже не взглянула на фигуру.
– И все из-за проклятого Гюго. Он губит мою жизнь.
Ее поразила жалоба, внезапно прозвучавшая в его голосе. Так непохоже на него – раскрывать душу кому бы то ни было, даже ей. Сразу захотелось утешить его, но потом она подумала, что это очередная ловушка. А может, он действительно нуждается в утешении, и не слишком ли она жестока, объявляя об уходе? Но отступать было поздно, пусть сам сделает первый шаг. Она двинулась к выходу, мучаясь в душе. У двери задержалась.
– Я оставлю ключ у привратника.
Голос ее звучал уже мягче, и ледяная непримиримость Огюста растаяла, он быстро подошел к ней и сказал со всей нежностью, на какую был способен?
– Прости, что я заставил тебя ждать. Я не думал, что так обижу тебя. Признаю свою вину, дорогая.
Все еще в гневе, она повторила: «Я ухожу», хотя его нежность тронула ее; на этот раз она посмотрела на освещенную свечами фигуру Гюго.
– Что ты думаешь об этом Гюго?
– Не приставай ко мне. Тогда он сухо сказал:
– Я думал, ты что-нибудь посоветуешь.
– Ты слишком многого от меня ждешь. Любой узнает в нем Гюго. Разве не этого и хотят от тебя?
– Да. Глупее и не придумаешь. – У него был совсем унылый вид, таким она его еще никогда не видела; потом вдруг с новым подъемом, удивившим ее, он сказал: – Мне предложили сделать статую Бальзака к столетию со дня его рождения.
– Ты говорил, что никогда не возьмешься за государственный заказ.
– Это не государственный – от Общества литераторов Франции. – Бальзак был один из его основателей. – И предложил мне его президент Общества Золя, он рекомендовал меня Обществу, объединяющему самых известных писателей Франции. – Огюст увидел что она нахмурилась, и спросил: «Разве я такой уж изверг, Камилла?»
– Ты единственный человек, которого я…
– Так браться за Бальзака?
– Что меня спрашивать?
– Я не спрашивал больше никого.
– Тебе ведь хочется принять заказ, верно, Огюст?
– Хочется! – Он жаждал этого всей душой. – Ни один писатель не нравится мне так, как Бальзак. Для меня самый великий писатель он, а не Гюго, не Флобер, Золя, Гонкур или Доде, что бы они о себе ни мнили. Бальзак был первым писателем, у которого я прочитал о мире, близком мне и моим родителям. Никто в моей семье не умел читать, кроме тети Те резы, и когда Бальзак умер, я даже и не знал – мне было тогда всего девять лет, – но потом я от крыл его несколько лет спустя, благодаря Лекоку, уже в Малой школе, и начал понимать, что имел в виду Лекок, когда говорил: «Не сочиняйте, а наблюдайте». Никто не умел наблюдать жизнь лучше Бальзака. «Человеческая комедия» стала моей Библией. – Возбуждение Огюста сменилось грустью. – Но они никогда не позволят мне сделать Бальзака таким, каким он был, – еще обаятельней, интересней и драматичней любого героя его «Человеческой комедии».
Он был тучен, с большим животом и короткими ногами, толстыми обвисшими губами, уродливыми массивными чертами лица. Грубоват и при этом полон здравого смысла, он был роялистом и писал о республиканцах объективнее, чем кто бы то ни было. Натура чрезвычайно сложная и трудная. И столько было всяких хлопот с этим памятником! Дюма через день после смерти Бальзака начал сбор средств на памятник Бальзаку по всей стране; с тех пор прошло больше сорока лет, а памятника все нет. Старания Дюма окончились судебным процессом, и теперь у нас есть памятник Дюма, но все еще нет памятника Бальзаку. А Шапю Шапю, Анри-Мишель-Антуан (1833–1891) – французский скульптор.
, который несколько лет назад был самым известным скульптором во Франции и одним из авторитетов в Институте, получил заказ и вскоре умер, так и не выполнив его Подписка на сооружение статуи Бальзака была открыта Обществом литераторов в 1888 году. Шапю приступил к работе над памятником, но умер в 1891 году, по-видимому, успев выполнить лишь первоначальный вариант. Вскоре Общество литераторов по инициативе его председателя Золя передало заказ Родену. Последний дал неосторожное обещание выполнить статую к 1894 году.
. Теперь все мечтают получить этот заказ: мой друг Далу, даже мой помощник Дюбуа. Если я возьмусь за памятник Бальзаку, все скульпторы во Франции умрут от зависти и возненавидят меня. Браться за него – безумие, и все-таки… – Глаза Огюста оживились.
Не оставалось сомнения: только смерть удержит его.
– Камилла, если я приму этот заказ, придется собрать все силы, всю уверенность. Ты не можешь покинуть меня в такое время. – Он обнял ее, целовал глаза, щеки, губы. – Нам нельзя ссориться. Ты нужна мне: ты мой главный помощник.
Она стояла неподвижно, словно не чувствуя его прикосновения, хотя с трудом проеодолевала желание уступить ему, и сказала с притворной холодностью:
– Ты предпочтешь меня Дюбуа, Бурделю Бурдель, Эмиль-Антуан (1861–1929)-крупнейший французский скульптор XX века. По-видимому, представленный Родену Далу, Бурдель был приглашен в его мастерскую в качестве помощника в начале 1890-х годов. Бурдель занимал ведущее положение в мастерской Родена и в течение многих лет сотрудничал с мастером, переводя в материал многие его работы или контролируя работу других помощников. В 1900 году Роден и Бурдель основали школу для обучения скульпторов. Правда, Роден довольно скоро прекратил регулярные занятия с учениками.
Сотрудничая с Роденом, Бурдель много работал и самостоятельно, причем Роден дружески поддерживал молодого скульптора в его творчестве. Отношения между двумя мастерами были очень близкими, и, хотя в своих самостоятельных произведениях Бурдель все больше отходит от творческих принципов Родена, он продолжает относиться к нему с неизменным почтением. Работам Родена Бурдель посвятил ряд интересных статей.
, Майолю? Майоль, Аристид (1861–1944)-крупнейший французский скульптор двадцатого века, работавший также в декоративно-прикладном искусстве и в живописи. Имя Майоля возникло на страницах романа Вейса случайно. Майоль начал свою творческую деятельность как живописец, затем занимался ковроткачеством и лишь к сорока годам, то есть к 1900 году, обратился к скульптуре, которую он изучал в молодости. Майоль не был помощником Родена и не работал в его мастерской, тем более в годы, к которым относятся описываемые события. Общение между скульпторами начинается в 1900 году. Майоль относился к Родену с искренним восхищением, хотя в своем собственном творчестве шел самостоятельным, независимым от него путем.
– Если заслужишь.
– Ты считаешь, я лучше?
– У каждого из моих учеников свои достоинства.
– Но мы не ученики. Майоль уже выставлялся и Бурдель, а Дюбуа – один из самых известных французских скульпторов. Я единственная из твоих ближайших помощников, ничего еще по-настоящему не выставлявшая.
Огюст помрачнел, и Камилле показалось, что ее критика вывела его из себя, но он улыбнулся и сказал:
– Я устрою твою выставку. Пюви де Шаванн, Каррьер, я и еще несколько человек организовали наши собственные Общество и Салон, независимые от официальных, и мы устроим показ твоих работ В 1890 году произошел раскол официального Салона. Многие, наиболее прогрессивные художники образовали «Национальное общество искусств». Роден был избран вице-председателем Нового Салона, а в дальнейшем был председателем скульптурной секции.
. Нет-нет, не из личных побуждений, – поспешно добавил он, видя, как щеки ее снова вспыхнули, – твои работы достойны показа. Ты уже созрела.
Оставь его, убеждал ее внутренний голос, все равно он не любит тебя, у него один кумир – ваяние.
И когда он сказал: «Мне не на кого положиться, кроме тебя», она ответила, хотя знала, что не надо бы:
– Ты можешь положиться на Буше.
– И на Пруста?
– Ему ты тоже можешь доверять. Оба твои друзья. Как большинство людей, пытающихся примирить враждующие стороны, они самые уязвимые – всегда меж двух огней.
– Вот-вот! Я не могу без тебя. Без твоего здравого смысла.
Оставь его, повторял ей голос, оставь его, у вашей любви нет будущего, трезвый рассудок подсказывает тебе это, он никогда не покинет Розу, никогда!
– Я переселю Розу в деревню. – Когда?
– Как только подыщу место. Тогда мы сможем всецело посвятить себя работе над Бальзаком.
Огюст стоял перед ней, полный непреодолимого желания лепить, – таким она его еще не видела, и перед этим его нетерпением она была бессильна. Он – сама стихия, подумала она, такой же, как Бальзак, такое же чудо таланта. Она, кажется, наконец поняла его. Он отметал от себя мелочи жизни, отвергал комфорт и покой и метался в поисках красоты, правды и выразительности.
– И если ты не против, дорогая, мы поедем в Тур, место, где родился Бальзак. Мне придется поехать туда, если я примусь за памятник.
– Если? Как ты можешь даже думать об отказе?
– Это будет для нас обоих отдыхом. – Медовым месяцем?
– Может быть. Только мы да Бальзак. Камилла снова обрела уверенность и силу:
– Уедем поскорее. Пока не передумали.
2
Теперь, полагал Огюст, все уладилось. Но в ближайшие несколько недель он не увез Розу из Парижа, поездка в Тур была отложена, и Камилле начало казаться, что все пошло прахом, хотя он взялся за «Бальзака», как она советовала, и получил заказ. За тридцать тысяч франков – десять получено авансом – Огюст должен был закончить «Бальзака» за полтора года; фигура высотой в десять футов, установленная на пьедестале, предназначалась для площади Пале-Рояль. И каждый раз, когда Камилла напоминала ему об обещанном, он уверял, что сдержит слово, только сейчас слишком занят.
Полтора года – слишком короткий срок, думал он. Над всеми самыми важными своими произведениями он работал очень медленно, а это – главное. Чем больше он изучал Бальзака, тем яснее понимал грандиозность своей задачи и тем большей проникался решимостью создать образ писателя, необыкновенного и сложного, равных которому нет.
Он не меньше Камиллы рвался в Тур и намеревался увезти из Парижа Розу, но столько еще нужно было сделать! Бальзак прожил большую часть жизни в Париже – восемь лет на улице Рейнуар, 47, в Пасси, и вначале нужно было внимательно изучить этот район и сделать предварительные наброски. Были и другие причины, удерживающие его в Париже. Комиссар общественных работ снова отверг памятник Гюго для Пантеона, заявив, что новая статуя слишком мрачна, и Огюет принялся за третий вариант. Мэр города Кале одобрил окончательный вариант «Граждан Кале» и заверил Родена, что если общегородская лотерея не соберет достаточной суммы, они изыщут средства иначе, но не будет ли скульптор так любезен кое-что изменить – «Граждане Кале» все еще чересчур трагичны, им не хватает героичности.
И вот Огюст, хотя и потерял веру в то, что его «Граждане» будут когда-нибудь установлены в Кале, взялся за новую задачу – сделать граждан еще трагичней и в то же время еще человечней. Но, как заверил он мэра города Кале, это и «улучшит» их. Бальзак вызвал у него такой прилив сил, что он готов был работать над всеми скульптурами одновременно. Снова принялся за «Врата». Взял несколько частных заказов на скульптурные портреты и бюсты, чтобы покрыть расходы на путешествие в Тур и переезд семьи в деревню. И это заставило его опять вернуться к Клоду Лоррену.
Он отправился в Лувр, чтобы снова изучить пейзажи художника и сделать окончательный вывод, передает ли памятник их настроение.
Он не был в Лувре уже много лет. И посещение напомнило ему, что все усилия Моне передать «Олимпию» Эдуарда Мане Лувру увенчались успехом лишь наполовину – Лувр отказался выставить картину, но ее приобрел музей Люксембургского дворца. Рассматривая пейзажи Клода Лоррена, Огюст понял, как далеко ушел Клод Моне от этого художника семнадцатого века, хотя сам Моне и восхищался Лорреном.
В какой-то степени, рассуждал Огюст, все это говорило о том, что и для него самого Лувр пройденный этап. То, перед чем он когда-то преклонялся, казалось теперь лишь юношеским увлечением.
Залы скульптуры вновь заинтересовали его, он начал собирать греческую и египетскую скульптуру, насколько ему позволяли средства, но студенты, копирующие классические шедевры, как делал он и его друзья когда-то, казались ему теперь смешными и наивными.
Выйдя из Лувра, он неторопливо направился, к Новому мосту, одному из самых своих любимых, оперся руками о парапет и долго смотрел на Нотр-Дам. В сгущающихся сумерках великолепный западный фасад собора был едва различим. Может быть, в этом и заключалась для него трудность работы над Клодом Лорреном: он слишком отошел уже от тех настроений, которые владели им в начале работы над памятником. Рядом стояла, обнявшись, молодая пара и словно не замечала его присутствия. Вдруг молодой человек и девушка перестали смеяться и заспорили, потом девушка заплакала, а молодой человек повернулся и пошел прочь. Огюст решил, что он не будет больше менять «Клода Лоррена». Ему хотелось, чтобы девушка перестала плакать; он не терпел слез.
3
Прошло несколько месяцев, и Камилла, так и не дождавшись от Огюста выполнения обещаний, в нервном припадке слегла в постель.
Огюст не знал, как быть. Камилла очень помогла ему в подготовительной работе над «Бальзаком», охотно выполняя все, что он просил, а ночи их были полны нежности и любви, Но теперь, когда он отвечал на ее требовательный вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
, более отчетливо выделить их на мраморном пьедестале. Он злился на себя за малодушие, но иного выхода не видел.
Как он и надеялся, это ускорило переговоры о памятнике Гюго. Вскоре после согласия переделать пьедестал памятника Клоду Лоррену Министерство изящных искусств поставило его в известность, что комиссар общественных работ одобрил новый вариант памятника Гюго, предназначенный для Пантеона, и выдает ему тысячу франков в подтверждение своих добрых намерений. Министерство, кроме того, предоставило ему еще одну государственную мастерскую на Университетской улице, более просторную и удобно расположенную, и шли разговоры о награждении его вторым орденом Почетного легиона.
Огюст хотел было отказаться от новой мастерской, ему показалось, что его задабривают, но отказаться было выше его сил.
Он принял ее с легким сердцем, когда Пруст напомнил:
– Мы живем в мире, где люди слабы, неустойчивы в суждениях и противоречивы. Приходится мириться с этими ненадежными учреждениями, руководимыми ненадежными людьми. Нельзя отказываться от хорошего заказа, какие бы сложности ни возникали.
Огюст кивнул и возобновил работу над новым памятником Гюго в новой мастерской. Он работал с таким упорством, что на руках появились мозоли.
Глава XXXIV
1
Было уже довольно поздно, около полуночи, и он все еще напряженно работал в новой мастерской, когда на пороге появилась Камилла. Ее гневный вид поразил Огюста. Правда, он забыл об условленном свидании в мастерской на площади Италии, но стоит ли так злиться? Увлекся работой, и уж она-то должна бы понимать. Огюст стоял перед гипсовой моделью Гюго – он нарядил поэта в развевающуюся накидку и широкополую шляпу – и крепко сжимал в сильных руках инструмент. В колеблющемся свете свечей лицо Огюста казалось неподвижным мрачным пятном с горящими на нем глазами.
Камилла сердито заявила:
– Я ухожу от тебя. И хочу тебе об этом сказать. Он посмотрел на нее – сначала не понимая, потом недоверчиво.
– Я не вернусь в мастерскую. – Почему?
– Ты обманул меня. Ты только обещаешь, но никогда не держишь слово.
Он вдруг презрительно сказал:
– Если ты покидаешь меня, когда корабль идет ко дну, я не смею тебя удерживать.
– Ты уже десять лет держишь меня в оковах. – Восемь. И оковы ты надела по своей воле.
– Пусть так. Но любовь не может жить без надежды.
– Поступай как хочешь. – Он снова повернулся к памятнику.
Камилла ждала, что он остановит ее, станет умолять. Его равнодушие поразило, она растерялась.
– Я предупреждал тебя, что романтическая любовь как порох и такая же ненадежная, – сказал Огюст.
– Если бы ты только…
– Я не давал тебе никаких обещаний. Ты же знаешь, что значит для меня работа. В ней вся моя жизнь, иногда блаженство, а чаще всего отчаяние.
– Потому что ты сумасшедший, считаешь, что всех должен лепить обнаженными.
– «Клод Лоррен», «Бастьен-Лепаж», «Граждане Кале» – разве они обнаженные? – Он смотрел на нее, убеждая, подчиняя ее себе, и она почувствовала невольное волнение. Вдруг он сказал: – Мне предлагают еще один орден Почетного легиона. Принимать?
– Не спрашивай меня. – На этот раз она решила не сдаваться так просто. – Кроме того, ведь ты все равно поступишь по-своему.
– Тебе нравится этот Гюго?
– Нет. – Она даже не взглянула на фигуру.
– И все из-за проклятого Гюго. Он губит мою жизнь.
Ее поразила жалоба, внезапно прозвучавшая в его голосе. Так непохоже на него – раскрывать душу кому бы то ни было, даже ей. Сразу захотелось утешить его, но потом она подумала, что это очередная ловушка. А может, он действительно нуждается в утешении, и не слишком ли она жестока, объявляя об уходе? Но отступать было поздно, пусть сам сделает первый шаг. Она двинулась к выходу, мучаясь в душе. У двери задержалась.
– Я оставлю ключ у привратника.
Голос ее звучал уже мягче, и ледяная непримиримость Огюста растаяла, он быстро подошел к ней и сказал со всей нежностью, на какую был способен?
– Прости, что я заставил тебя ждать. Я не думал, что так обижу тебя. Признаю свою вину, дорогая.
Все еще в гневе, она повторила: «Я ухожу», хотя его нежность тронула ее; на этот раз она посмотрела на освещенную свечами фигуру Гюго.
– Что ты думаешь об этом Гюго?
– Не приставай ко мне. Тогда он сухо сказал:
– Я думал, ты что-нибудь посоветуешь.
– Ты слишком многого от меня ждешь. Любой узнает в нем Гюго. Разве не этого и хотят от тебя?
– Да. Глупее и не придумаешь. – У него был совсем унылый вид, таким она его еще никогда не видела; потом вдруг с новым подъемом, удивившим ее, он сказал: – Мне предложили сделать статую Бальзака к столетию со дня его рождения.
– Ты говорил, что никогда не возьмешься за государственный заказ.
– Это не государственный – от Общества литераторов Франции. – Бальзак был один из его основателей. – И предложил мне его президент Общества Золя, он рекомендовал меня Обществу, объединяющему самых известных писателей Франции. – Огюст увидел что она нахмурилась, и спросил: «Разве я такой уж изверг, Камилла?»
– Ты единственный человек, которого я…
– Так браться за Бальзака?
– Что меня спрашивать?
– Я не спрашивал больше никого.
– Тебе ведь хочется принять заказ, верно, Огюст?
– Хочется! – Он жаждал этого всей душой. – Ни один писатель не нравится мне так, как Бальзак. Для меня самый великий писатель он, а не Гюго, не Флобер, Золя, Гонкур или Доде, что бы они о себе ни мнили. Бальзак был первым писателем, у которого я прочитал о мире, близком мне и моим родителям. Никто в моей семье не умел читать, кроме тети Те резы, и когда Бальзак умер, я даже и не знал – мне было тогда всего девять лет, – но потом я от крыл его несколько лет спустя, благодаря Лекоку, уже в Малой школе, и начал понимать, что имел в виду Лекок, когда говорил: «Не сочиняйте, а наблюдайте». Никто не умел наблюдать жизнь лучше Бальзака. «Человеческая комедия» стала моей Библией. – Возбуждение Огюста сменилось грустью. – Но они никогда не позволят мне сделать Бальзака таким, каким он был, – еще обаятельней, интересней и драматичней любого героя его «Человеческой комедии».
Он был тучен, с большим животом и короткими ногами, толстыми обвисшими губами, уродливыми массивными чертами лица. Грубоват и при этом полон здравого смысла, он был роялистом и писал о республиканцах объективнее, чем кто бы то ни было. Натура чрезвычайно сложная и трудная. И столько было всяких хлопот с этим памятником! Дюма через день после смерти Бальзака начал сбор средств на памятник Бальзаку по всей стране; с тех пор прошло больше сорока лет, а памятника все нет. Старания Дюма окончились судебным процессом, и теперь у нас есть памятник Дюма, но все еще нет памятника Бальзаку. А Шапю Шапю, Анри-Мишель-Антуан (1833–1891) – французский скульптор.
, который несколько лет назад был самым известным скульптором во Франции и одним из авторитетов в Институте, получил заказ и вскоре умер, так и не выполнив его Подписка на сооружение статуи Бальзака была открыта Обществом литераторов в 1888 году. Шапю приступил к работе над памятником, но умер в 1891 году, по-видимому, успев выполнить лишь первоначальный вариант. Вскоре Общество литераторов по инициативе его председателя Золя передало заказ Родену. Последний дал неосторожное обещание выполнить статую к 1894 году.
. Теперь все мечтают получить этот заказ: мой друг Далу, даже мой помощник Дюбуа. Если я возьмусь за памятник Бальзаку, все скульпторы во Франции умрут от зависти и возненавидят меня. Браться за него – безумие, и все-таки… – Глаза Огюста оживились.
Не оставалось сомнения: только смерть удержит его.
– Камилла, если я приму этот заказ, придется собрать все силы, всю уверенность. Ты не можешь покинуть меня в такое время. – Он обнял ее, целовал глаза, щеки, губы. – Нам нельзя ссориться. Ты нужна мне: ты мой главный помощник.
Она стояла неподвижно, словно не чувствуя его прикосновения, хотя с трудом проеодолевала желание уступить ему, и сказала с притворной холодностью:
– Ты предпочтешь меня Дюбуа, Бурделю Бурдель, Эмиль-Антуан (1861–1929)-крупнейший французский скульптор XX века. По-видимому, представленный Родену Далу, Бурдель был приглашен в его мастерскую в качестве помощника в начале 1890-х годов. Бурдель занимал ведущее положение в мастерской Родена и в течение многих лет сотрудничал с мастером, переводя в материал многие его работы или контролируя работу других помощников. В 1900 году Роден и Бурдель основали школу для обучения скульпторов. Правда, Роден довольно скоро прекратил регулярные занятия с учениками.
Сотрудничая с Роденом, Бурдель много работал и самостоятельно, причем Роден дружески поддерживал молодого скульптора в его творчестве. Отношения между двумя мастерами были очень близкими, и, хотя в своих самостоятельных произведениях Бурдель все больше отходит от творческих принципов Родена, он продолжает относиться к нему с неизменным почтением. Работам Родена Бурдель посвятил ряд интересных статей.
, Майолю? Майоль, Аристид (1861–1944)-крупнейший французский скульптор двадцатого века, работавший также в декоративно-прикладном искусстве и в живописи. Имя Майоля возникло на страницах романа Вейса случайно. Майоль начал свою творческую деятельность как живописец, затем занимался ковроткачеством и лишь к сорока годам, то есть к 1900 году, обратился к скульптуре, которую он изучал в молодости. Майоль не был помощником Родена и не работал в его мастерской, тем более в годы, к которым относятся описываемые события. Общение между скульпторами начинается в 1900 году. Майоль относился к Родену с искренним восхищением, хотя в своем собственном творчестве шел самостоятельным, независимым от него путем.
– Если заслужишь.
– Ты считаешь, я лучше?
– У каждого из моих учеников свои достоинства.
– Но мы не ученики. Майоль уже выставлялся и Бурдель, а Дюбуа – один из самых известных французских скульпторов. Я единственная из твоих ближайших помощников, ничего еще по-настоящему не выставлявшая.
Огюст помрачнел, и Камилле показалось, что ее критика вывела его из себя, но он улыбнулся и сказал:
– Я устрою твою выставку. Пюви де Шаванн, Каррьер, я и еще несколько человек организовали наши собственные Общество и Салон, независимые от официальных, и мы устроим показ твоих работ В 1890 году произошел раскол официального Салона. Многие, наиболее прогрессивные художники образовали «Национальное общество искусств». Роден был избран вице-председателем Нового Салона, а в дальнейшем был председателем скульптурной секции.
. Нет-нет, не из личных побуждений, – поспешно добавил он, видя, как щеки ее снова вспыхнули, – твои работы достойны показа. Ты уже созрела.
Оставь его, убеждал ее внутренний голос, все равно он не любит тебя, у него один кумир – ваяние.
И когда он сказал: «Мне не на кого положиться, кроме тебя», она ответила, хотя знала, что не надо бы:
– Ты можешь положиться на Буше.
– И на Пруста?
– Ему ты тоже можешь доверять. Оба твои друзья. Как большинство людей, пытающихся примирить враждующие стороны, они самые уязвимые – всегда меж двух огней.
– Вот-вот! Я не могу без тебя. Без твоего здравого смысла.
Оставь его, повторял ей голос, оставь его, у вашей любви нет будущего, трезвый рассудок подсказывает тебе это, он никогда не покинет Розу, никогда!
– Я переселю Розу в деревню. – Когда?
– Как только подыщу место. Тогда мы сможем всецело посвятить себя работе над Бальзаком.
Огюст стоял перед ней, полный непреодолимого желания лепить, – таким она его еще не видела, и перед этим его нетерпением она была бессильна. Он – сама стихия, подумала она, такой же, как Бальзак, такое же чудо таланта. Она, кажется, наконец поняла его. Он отметал от себя мелочи жизни, отвергал комфорт и покой и метался в поисках красоты, правды и выразительности.
– И если ты не против, дорогая, мы поедем в Тур, место, где родился Бальзак. Мне придется поехать туда, если я примусь за памятник.
– Если? Как ты можешь даже думать об отказе?
– Это будет для нас обоих отдыхом. – Медовым месяцем?
– Может быть. Только мы да Бальзак. Камилла снова обрела уверенность и силу:
– Уедем поскорее. Пока не передумали.
2
Теперь, полагал Огюст, все уладилось. Но в ближайшие несколько недель он не увез Розу из Парижа, поездка в Тур была отложена, и Камилле начало казаться, что все пошло прахом, хотя он взялся за «Бальзака», как она советовала, и получил заказ. За тридцать тысяч франков – десять получено авансом – Огюст должен был закончить «Бальзака» за полтора года; фигура высотой в десять футов, установленная на пьедестале, предназначалась для площади Пале-Рояль. И каждый раз, когда Камилла напоминала ему об обещанном, он уверял, что сдержит слово, только сейчас слишком занят.
Полтора года – слишком короткий срок, думал он. Над всеми самыми важными своими произведениями он работал очень медленно, а это – главное. Чем больше он изучал Бальзака, тем яснее понимал грандиозность своей задачи и тем большей проникался решимостью создать образ писателя, необыкновенного и сложного, равных которому нет.
Он не меньше Камиллы рвался в Тур и намеревался увезти из Парижа Розу, но столько еще нужно было сделать! Бальзак прожил большую часть жизни в Париже – восемь лет на улице Рейнуар, 47, в Пасси, и вначале нужно было внимательно изучить этот район и сделать предварительные наброски. Были и другие причины, удерживающие его в Париже. Комиссар общественных работ снова отверг памятник Гюго для Пантеона, заявив, что новая статуя слишком мрачна, и Огюет принялся за третий вариант. Мэр города Кале одобрил окончательный вариант «Граждан Кале» и заверил Родена, что если общегородская лотерея не соберет достаточной суммы, они изыщут средства иначе, но не будет ли скульптор так любезен кое-что изменить – «Граждане Кале» все еще чересчур трагичны, им не хватает героичности.
И вот Огюст, хотя и потерял веру в то, что его «Граждане» будут когда-нибудь установлены в Кале, взялся за новую задачу – сделать граждан еще трагичней и в то же время еще человечней. Но, как заверил он мэра города Кале, это и «улучшит» их. Бальзак вызвал у него такой прилив сил, что он готов был работать над всеми скульптурами одновременно. Снова принялся за «Врата». Взял несколько частных заказов на скульптурные портреты и бюсты, чтобы покрыть расходы на путешествие в Тур и переезд семьи в деревню. И это заставило его опять вернуться к Клоду Лоррену.
Он отправился в Лувр, чтобы снова изучить пейзажи художника и сделать окончательный вывод, передает ли памятник их настроение.
Он не был в Лувре уже много лет. И посещение напомнило ему, что все усилия Моне передать «Олимпию» Эдуарда Мане Лувру увенчались успехом лишь наполовину – Лувр отказался выставить картину, но ее приобрел музей Люксембургского дворца. Рассматривая пейзажи Клода Лоррена, Огюст понял, как далеко ушел Клод Моне от этого художника семнадцатого века, хотя сам Моне и восхищался Лорреном.
В какой-то степени, рассуждал Огюст, все это говорило о том, что и для него самого Лувр пройденный этап. То, перед чем он когда-то преклонялся, казалось теперь лишь юношеским увлечением.
Залы скульптуры вновь заинтересовали его, он начал собирать греческую и египетскую скульптуру, насколько ему позволяли средства, но студенты, копирующие классические шедевры, как делал он и его друзья когда-то, казались ему теперь смешными и наивными.
Выйдя из Лувра, он неторопливо направился, к Новому мосту, одному из самых своих любимых, оперся руками о парапет и долго смотрел на Нотр-Дам. В сгущающихся сумерках великолепный западный фасад собора был едва различим. Может быть, в этом и заключалась для него трудность работы над Клодом Лорреном: он слишком отошел уже от тех настроений, которые владели им в начале работы над памятником. Рядом стояла, обнявшись, молодая пара и словно не замечала его присутствия. Вдруг молодой человек и девушка перестали смеяться и заспорили, потом девушка заплакала, а молодой человек повернулся и пошел прочь. Огюст решил, что он не будет больше менять «Клода Лоррена». Ему хотелось, чтобы девушка перестала плакать; он не терпел слез.
3
Прошло несколько месяцев, и Камилла, так и не дождавшись от Огюста выполнения обещаний, в нервном припадке слегла в постель.
Огюст не знал, как быть. Камилла очень помогла ему в подготовительной работе над «Бальзаком», охотно выполняя все, что он просил, а ночи их были полны нежности и любви, Но теперь, когда он отвечал на ее требовательный вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72