Она помнила, как он водил ее на представления балета на льду в Мэдисон-Сквер-Гарден, как они отправлялись вдвоем поиграть в автоматах, бросала монетку в прорезь и сама открывала дверку. Она помнила, что иногда он даже разрешал ей поснимать настоящим немецким фотоаппаратом, на котором было столько кнопок и колесиков. Она помнила, как сидела у него на коленях и «вела» машину, и как он всегда советовался с ней о том, что подарить маме на Рождество или на день рождения.
Но хотя Бренда отчетливо помнила все это, их долгие разговоры с отцом, самым ярким воспоминанием было воспоминание о чувстве, которое вызывал в ней отец: мир при нем словно держался на центральном стержне, в нем существовало нечто постоянное и надежное, и даже если бы она поступила плохо и отец рассердился бы на нее, он все равно всегда любил бы ее. Когда он умер, Бренда потеряла это чувство надежности и защищенности. А это было то чувство, которое для Бренды всегда ассоциировалось с любовью.
Поэтому в отличие от своих подруг, которые в любовных встречах искали романтическое увлечение, волнующие переживания или безоглядный порыв, Бренда искала некий центр, опору, и она нашла все это в Джефе. Через семь лет после знакомства Джеф и Бренда были так же нежны друг с другом, как и через семь недель после того, как влюбились друг в друга. Друзья Бренды постоянно пытались выведать у нее, в чем был секрет.
Секрет, отвечала им Бренда, в том, чтобы никогда, никогда не относиться к тому, кого любишь, как к чему-то само собой разумеющемуся: чему-то данному тебе раз и навсегда. Для большинства людей это было трудно, для Бренды – нет.
Она помнила, каково ей было, когда ее отец с матерью поссорились, а потом отец поехал купить газету и больше не вернулся. Каждый раз, когда они прощались с Джефом, каждый раз, когда она на неделю уезжала в Питтсбург, каждый раз, когда Джеф уходил на работу в клинику, всегда в какую-то долю мгновения Бренда испытывала страх, что больше никогда не увидит его. В этот момент что-то сдавливало ей сердце, и у нее сжималось горло.
Бывали моменты, когда мелкие стычки из-за работы по дому, из-за того, кто из них оставил бензобак почти пустым или кто потратил слишком много денег, грозили перерасти в крупную ссору. И в этот момент Бренда всегда отступала. Она никогда не одерживала победы над Джефом – она никогда и не хотела побеждать.
Бренда знала, что секрет того, как сберечь любовь, как сохранить ее вечно юной, кроется в том, чтобы пережить смерть отца. Это был страшный секрет, и Бренда доверила его лишь нескольким друзьям, и даже рассказывая им об этом, она знала, что они понимают ее умом, но не понимают сердцем.
Любовь Бренды к Джефу не возникла в одно романтическое мгновение, от которого захватывает дыхание и мир преображается, потому что те качества, которые полюбила Бренда, были невидимы и не могли проявиться вдруг и сразу, как невесть откуда взявшийся грозовой разряд. Для этого должно было пройти какое-то время. Бренда постепенно начала понимать, что она всегда может положиться на Джефа, что Джеф не бросает слов на ветер, что у него обещание не расходится с его исполнением, что если он сказал, что позвонит, то позвонит обязательно, и если пообещал зайти за ней в восемь, то ровно в восемь он будет у ее двери.
Джеф никогда не давал ей повода разочароваться, никогда ее не подводил, и даже когда она ссорилась с Джефом – а они обычно ссорились как раз за неделю до ее менструаций, – даже обмениваясь с ним резкостями, она сознавала, что любит его и что он любит ее. Этого не могла изменить никакая перебранка.
Встреча с Джефом была самым большим счастьем в жизни Бренды, так же, как смерть отца была самым большим горем, Бренда знала это, ценила, не позволяла этому счастью потускнеть и не собиралась выбрасывать его на ветер – и именно поэтому она так запуталась в отношениях с Сэнди Тобиасом.
До этого Бренда никогда не изменяла Джефу; она редко испытывала даже мимолетное увлечение другим мужчиной: у нее и в мыслях никогда не было, чтобы ее могли любить сразу двое, и уж тем более ей в голову не приходило, что она сама может любить сразу двоих.
Некоторое время Бренда любила их обоих.
5
Сандор, или Сэнди, Тобиас, худощавый, гибкий, энергичный, с медовыми, как топаз, глазами, уже имел научную степень и работал в колледже, когда Бренда была на первом курсе. Он вел занятия в 101-й группе химиков и, заметив одаренность Бренды и зеленые глаза, проявлял к ней живейший интерес, подбодряя ее, подгоняя и не давая ей возможности лениться. Короче говоря, как часто говорила ему Бренда, по отношению к ней он вел себя в точности, как ее мать, когда та была рядом.
«А я с удовольствием познакомился бы с твоей матерью, – обычно отвечал ей на это Сэнди, и при этом, по мнению Бренды, лишь наполовину шутил. – Судя по всему, мы с ней могли бы подружиться».
Сэнди, блистательно одаренный ученый со строгой логикой мышления, одновременно обладал способностью к интуитивным озарениям. Он был также широко известен в своем кругу непредсказуемым поведением. Он не только преподавал химию первокурсникам, он еще и занимался исследованием полимеразы ДНК/РНК для своей докторской диссертации по биофизике. И к тому же он еще весьма успешно занимался бизнесом, организовав в университетском городке торговое заведение «Стикс», которое покупало у старшекурсников мебель для обстановки комнат в общежитии и перепродавало ее вновь поступившим в колледж студентам.
– У вас мозг гения, а душа мелкого торговца, – сказал ему как-то один профессор. Это не было комплиментом.
– Прекрасное сочетание! – отмахнулся Сэнди, чем вызвал еще большее раздражение у своего учителя.
Склад фирмы «Стикс» располагался в подвале здания, расположенного за пределами территории колледжа. Студенты, которым были нужны диваны, коврики, стулья, письменные столы, лампы и тому подобное, могли их приобрести у Сэнди. Бренда сама купила кровать, столик для пишущей машинки и стул в подвале у Сэнди и платила за них в рассрочку – четыре ежемесячных взноса с процентной ставкой 8 процентов.
Когда Бренда была на втором курсе, Сэнди получил докторскую степень, продал свою фирму «Стикс» студенту-экономисту предпоследнего курса, и после этого она ничего о нем не знала до семинара в Нью-Йорке, спонсором которого была фирма «Ол-Кем». Сэнди работал в «Омега Кемикл», одной из крупнейших химических компаний мира, и был там директором по научно-исследовательской работе.
– Я ненавижу эту работу, – признался он Бренде за послеобеденным субботним коктейлем, на который были приглашены все участники семинара. – Я не подхожу для работы в компании. Перед этим я работал в университете в Принстоне. И это мне тоже не нравилось. Я не ученый-теоретик. – Своей неоспоримой обаятельностью Сэнди во многом был обязан тому, что всегда говорил именно то, что думал.
– У тебя всегда есть вариант – твой мебельный бизнес, – сказала ему тогда Бренда.
– У меня всегда остается бизнес по исследованию ДНК, – поправил ее Сэнди.
– То есть, когда ты откроешь бактерию, которая питается воздухом, не загрязняет окружающую среду и вырабатывает чистую энергию, ты разбогатеешь, так что ли?
– Ну кто-то же разбогатеет, – невозмутимо сказал Сэнди. – Почему бы не я?
Бренда получила огромное удовольствие от общества Сэнди, который всегда был человеком с огоньком, но она тут же вновь забыла о нем, пока не съездила второй раз в Мюнхен и не написала статью о немецких разработках в области создания линз из новейших полимеров, которую напечатали в журнале «Байокемикл ревью». Она получила от Сэнди короткое письмо с поздравлениями и припиской. Он собирался приехать в Питтсбург по делам. Не примет ли она приглашение пообедать с ним?
– Почему я в Питтсбурге? – произнес Сэнди, повторяя вопрос, заданный Брендой. – Я в Питтсбурге, потому что в Питтсбурге масса денег.
Обед проходил в дорогом ресторане и состоял из блюд французской кухни, которые навели Бренду на воспоминания о том, каким вкусным оказывался цыпленок с луком-пореем у искусного повара, как ее мать.
– Я сейчас достаю деньги, – продолжал Сэнди. – Меня поддерживает один инвестиционный банк. То есть мою компанию «БиоТех». Все денежные тузы горят желанием сделать бизнес на ДНК, и я для них самая яркая звезда.
– Ты всегда говорил, что не можешь сделать выбор между деньгами и наукой, – напомнила Бренда. На ней был свитер из ангорской шерсти цвета морской волны, который оттенял цвет ее глаз. Впервые за долгое время она одевалась для обеда, который не носил строго деловой характер. Она уже почти забыла, что значит неофициальный, обычный обед.
– Да, – легко согласился Сэнди, вспоминая, как он часто чувствовал себя отверженным, потому что его основной талант был в области естественных наук, а это в шестидесятые годы с их девизом «создай свое собственное дело» не приносило никакой коммерческой прибыли. Это было время, когда приносящим прибыль талантом было умение играть и создавать музыку в стиле рок, а музыкальная одаренность Сэнди равнялась нулю. – Но теперь мне не придется делать выбор. Я смогу совместить науку с деланием денег.
– Я даже немножко ревную, – сказала Бренда.
– Всего лишь немножко? – Сэнди взглянул на нее поверх пламени свечей. Его топазовые глаза внимательно смотрели на нее.
– Я старалась сдерживать это чувство, – засмеялась Бренда.
– А зачем его сдерживать? – Сэнди говорил серьезно.
Бренда не нашла что ответить.
Она рассказывала Сэнди о том, как много канцелярщины было в ее работе, как часто работа искусственно затруднялась из-за произвола государственных чиновников и осторожной политики компании. Она жаловалась на то, как много времени ей приходится тратить на то, чтобы предотвратить конфликты между химиками, которых интересовал сам по себе процесс научного исследования, и требованиями руководства, которое старалось как можно скорее добиться видимых результатов, которые можно было включить в отчеты.
Разговаривая с Сэнди, Бренда начала понимать, что она никогда ни с кем всерьез не говорила о своей работе: никто из тех, кого она знала, не понимал полностью всех аспектов этой работы. Тони отлично разбиралась в человеческих взаимоотношениях и могла кое-что посоветовать в этом плане; Джеф разбирался в некоторых биохимических аспектах ее работы, но ни один из них не понимал всех сложностей – противоречие между процессом научного исследования и получением результатов, различие между тем, как стать настоящим профессионалом и одновременно сделать карьеру. И тем приятнее было иметь в качестве собеседника человека, который понимал эти сложности. Делясь с Сэнди своими проблемами, Бренда вдруг осознала, сколько озлобленности и раздражения накопилось в ней. А ведь когда-то именно за это она упрекала Тони.
– Если бы у тебя было собственное дело, тебе бы не пришлось заниматься всей этой конторской мурой, – сказал Сэнди. – Это одна из причин, почему я создаю свою собственную компанию, помимо денег, конечно.
– Сэнди, ты, по-моему, единственный ученый из всех, кого я знаю, кто так неравнодушен к материальным благам, – сказала Бренда. Большинство ее знакомых ученых считали недостойным интересоваться деньгами, приобретать собственность, составлять капитал – недостойным и слегка неудобным.
– Значит, ты не с теми учеными общаешься.
– Я серьезно, – настаивала Бренда.
– И я серьезно, – ответил Сэнди. – Любой биохимик из тех, кого я знаю, из кожи вон лезет, лишь бы добраться до золотой жилы – ДНК.
– Ну, а у нас не так, – ответила уверенно Бренда. – Представляешь, даже несмотря на то, что компании, которая сумеет создать безопасное лекарство от ожирения, вечные контактные линзы или снотворное, к которому не происходит привыкания, светят миллиарды, работа продвигается так неторопливо. Ну просто очень неторопливо!
– Тебе надо создать собственное дело, – сказал Сэнди за рюмкой ликера.
– Ни за что! – с чувством воскликнула Бренда. – У моей матери собственное дело. Я знаю, что это значит. Большое спасибо, но нет уж! Я уж лучше согласна нести свой крест в «Ол-Кем». По крайней мере спать буду спокойно.
– Как знаешь, – пожал плечами Сэнди. – Но если это твое окончательное решение, я больше не буду слушать твои жалобы.
– Значит, если я начну собственное дело, ты будешь слушать мои жалобы?
– Ах ты негодница! – сказал Сэнди и бросил в нее через стол скомканной салфеткой.
Они оживленно проговорили до полуночи, а потом еще просидели за ликером и разговорами до часа ночи. Бренда ужаснулась, взглянув на часы.
– Господи! У меня же завтра утром совещание в полдевятого!
– Всегда на службе у компании! – поддразнил ее Сэнди, но все же наконец рассчитался с официантом и отвез Бренду домой, высадив ее у подъезда.
– Увидимся завтра? – спросил он, когда она выходила из машины. – В то же время, в том же месте?
– Конечно, – сказала Бренда. – В то же время. Но не в том же месте. Я сама приготовлю обед. Надо же тебе убедиться, каким на самом деле вкусным может быть цыпленок с луком-пореем.
«В этом же нет ничего плохого», – сказала себе Бренда. Во-первых, она любит Джефа. Во-вторых, Сэнди не тот тип мужчины, который ей нравится… И вообще, он выглядит настоящим пижоном в этом отлично сшитом костюме и экстравагантных очках с желтоватыми стеклами. Он даже по внешнему виду не был похож на ученого, они в большинстве случаев старались внешне походить как минимум на Альберта Эйнштейна: вид меланхоличный, одежда мешковатая, мятая, да еще, по возможности, с протертыми рукавами. Эти молодые люди считали, что так они выглядят «настоящими учеными».
Ночью в кровати, вернувшись после третьего подряд обеда с Сэнди, Бренда никак не могла уснуть. Она ворочалась с боку на бок и в конце концов к утру призналась себе, что увлеклась Сэнди. Она была даже рада, что больше не увидит его. Слава Богу, на следующий день рано утром он уезжал из Питтсбурга.
– Я все время думаю о тебе, – через два дня сказал Сэнди Бренде по телефону. Он звонил из Кливленда. – В Кливленде масса денег, – сказал он. – Но беда в том, что здесь нет тебя.
– Не надо так говорить! – резко остановила его Бренда, и он послушался. Но еще через четыре дня в шесть сорок пять, когда Бренда закончила работу, он ждал у здания компании «Ол-Кем».
– То, что с нами случилось, необыкновенно, – сказал он ей. – Такие чувства пробуждаются не каждый день. Я знаю, что рискую. Ты, конечно, можешь меня прогнать. Но я не собираюсь уходить. Я не собираюсь тебя терять.
Он открыл ей дверцу, и Бренда, словно притянутая магнитом, села в машину.
– Я не должна этого делать, – сказала она.
– Не должна, – ответил Сэнди, направляя машину в поток движения, – это то слово, которым ты не должна пользоваться.
Они поехали к Сэнди в гостиницу, и как только он закрыл за собой дверь номера, Бренда очутилась в его объятиях, прижимаясь губами к его губам, отвечая на его страстные поцелуи. Она отдавала всю себя, растворяясь в нем и в нем вновь обретая себя. Они стали любовниками, а потом проговорили ночь напролет, слишком взволнованные, чтобы спать, слишком взволнованные, чтобы остановиться.
– Я не знала, что так может быть, – сказала Бренда, понимая, что это избитые слова, но не зная других, с помощью которых она могла бы передать свои чувства.
– А я знал, – ответил Сэнди. – Я знал, что может быть именно так – с тобой. Вот почему я вернулся. Вот почему я не собираюсь уходить.
– Но как же… – Бренда не закончила вопроса. Сэнди, конечно, знал о Джефе. – Что же будет дальше?
– Не знаю, – сказал Сэнди. – Это ты должна решать. Тебе придется выбирать между нами, и я сделаю все возможное, чтобы ты выбрала меня.
В этот уик-энд Бренда поехала домой в Бостон и ходила за Джефом по пятам, не расставаясь с ним ни на минуту.
– Ты, должно быть, очень без меня соскучилась за эту неделю, – сказал он, тронутый ее нежностью.
Сначала то, что она была влюблена сразу в двух мужчин, было захватывающим переживанием, и Бренда находилась постоянно в приятном возбуждении. Как только Сэнди мог вырваться в Питтсбург, она встречалась с ним, а на уик-энды ездила домой к Джефу. Она как будто и не нуждалась в сне, а работа и связанные с ней проблемы решались как-то сами собой, без труда. Не прилагая к тому никаких усилий, она похудела на те самые пять фунтов, потеря которых означала превращение просто неплохой фигуры в действительно эффектную. Умственная деятельность приобрела остроту и отточенность, а чувства стали ясными и незамутненными, как горное озеро.
Сэнди постоянно побуждал ее к новым действиям: он хотел, чтобы она не останавливалась на достигнутом, чтобы она становилась лучше. Джеф согревал и успокаивал ее: он хотел, чтобы она поступала так, как было лучше для нее самой. Сэнди видел ее огромные возможности и поощрял ее честолюбие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Но хотя Бренда отчетливо помнила все это, их долгие разговоры с отцом, самым ярким воспоминанием было воспоминание о чувстве, которое вызывал в ней отец: мир при нем словно держался на центральном стержне, в нем существовало нечто постоянное и надежное, и даже если бы она поступила плохо и отец рассердился бы на нее, он все равно всегда любил бы ее. Когда он умер, Бренда потеряла это чувство надежности и защищенности. А это было то чувство, которое для Бренды всегда ассоциировалось с любовью.
Поэтому в отличие от своих подруг, которые в любовных встречах искали романтическое увлечение, волнующие переживания или безоглядный порыв, Бренда искала некий центр, опору, и она нашла все это в Джефе. Через семь лет после знакомства Джеф и Бренда были так же нежны друг с другом, как и через семь недель после того, как влюбились друг в друга. Друзья Бренды постоянно пытались выведать у нее, в чем был секрет.
Секрет, отвечала им Бренда, в том, чтобы никогда, никогда не относиться к тому, кого любишь, как к чему-то само собой разумеющемуся: чему-то данному тебе раз и навсегда. Для большинства людей это было трудно, для Бренды – нет.
Она помнила, каково ей было, когда ее отец с матерью поссорились, а потом отец поехал купить газету и больше не вернулся. Каждый раз, когда они прощались с Джефом, каждый раз, когда она на неделю уезжала в Питтсбург, каждый раз, когда Джеф уходил на работу в клинику, всегда в какую-то долю мгновения Бренда испытывала страх, что больше никогда не увидит его. В этот момент что-то сдавливало ей сердце, и у нее сжималось горло.
Бывали моменты, когда мелкие стычки из-за работы по дому, из-за того, кто из них оставил бензобак почти пустым или кто потратил слишком много денег, грозили перерасти в крупную ссору. И в этот момент Бренда всегда отступала. Она никогда не одерживала победы над Джефом – она никогда и не хотела побеждать.
Бренда знала, что секрет того, как сберечь любовь, как сохранить ее вечно юной, кроется в том, чтобы пережить смерть отца. Это был страшный секрет, и Бренда доверила его лишь нескольким друзьям, и даже рассказывая им об этом, она знала, что они понимают ее умом, но не понимают сердцем.
Любовь Бренды к Джефу не возникла в одно романтическое мгновение, от которого захватывает дыхание и мир преображается, потому что те качества, которые полюбила Бренда, были невидимы и не могли проявиться вдруг и сразу, как невесть откуда взявшийся грозовой разряд. Для этого должно было пройти какое-то время. Бренда постепенно начала понимать, что она всегда может положиться на Джефа, что Джеф не бросает слов на ветер, что у него обещание не расходится с его исполнением, что если он сказал, что позвонит, то позвонит обязательно, и если пообещал зайти за ней в восемь, то ровно в восемь он будет у ее двери.
Джеф никогда не давал ей повода разочароваться, никогда ее не подводил, и даже когда она ссорилась с Джефом – а они обычно ссорились как раз за неделю до ее менструаций, – даже обмениваясь с ним резкостями, она сознавала, что любит его и что он любит ее. Этого не могла изменить никакая перебранка.
Встреча с Джефом была самым большим счастьем в жизни Бренды, так же, как смерть отца была самым большим горем, Бренда знала это, ценила, не позволяла этому счастью потускнеть и не собиралась выбрасывать его на ветер – и именно поэтому она так запуталась в отношениях с Сэнди Тобиасом.
До этого Бренда никогда не изменяла Джефу; она редко испытывала даже мимолетное увлечение другим мужчиной: у нее и в мыслях никогда не было, чтобы ее могли любить сразу двое, и уж тем более ей в голову не приходило, что она сама может любить сразу двоих.
Некоторое время Бренда любила их обоих.
5
Сандор, или Сэнди, Тобиас, худощавый, гибкий, энергичный, с медовыми, как топаз, глазами, уже имел научную степень и работал в колледже, когда Бренда была на первом курсе. Он вел занятия в 101-й группе химиков и, заметив одаренность Бренды и зеленые глаза, проявлял к ней живейший интерес, подбодряя ее, подгоняя и не давая ей возможности лениться. Короче говоря, как часто говорила ему Бренда, по отношению к ней он вел себя в точности, как ее мать, когда та была рядом.
«А я с удовольствием познакомился бы с твоей матерью, – обычно отвечал ей на это Сэнди, и при этом, по мнению Бренды, лишь наполовину шутил. – Судя по всему, мы с ней могли бы подружиться».
Сэнди, блистательно одаренный ученый со строгой логикой мышления, одновременно обладал способностью к интуитивным озарениям. Он был также широко известен в своем кругу непредсказуемым поведением. Он не только преподавал химию первокурсникам, он еще и занимался исследованием полимеразы ДНК/РНК для своей докторской диссертации по биофизике. И к тому же он еще весьма успешно занимался бизнесом, организовав в университетском городке торговое заведение «Стикс», которое покупало у старшекурсников мебель для обстановки комнат в общежитии и перепродавало ее вновь поступившим в колледж студентам.
– У вас мозг гения, а душа мелкого торговца, – сказал ему как-то один профессор. Это не было комплиментом.
– Прекрасное сочетание! – отмахнулся Сэнди, чем вызвал еще большее раздражение у своего учителя.
Склад фирмы «Стикс» располагался в подвале здания, расположенного за пределами территории колледжа. Студенты, которым были нужны диваны, коврики, стулья, письменные столы, лампы и тому подобное, могли их приобрести у Сэнди. Бренда сама купила кровать, столик для пишущей машинки и стул в подвале у Сэнди и платила за них в рассрочку – четыре ежемесячных взноса с процентной ставкой 8 процентов.
Когда Бренда была на втором курсе, Сэнди получил докторскую степень, продал свою фирму «Стикс» студенту-экономисту предпоследнего курса, и после этого она ничего о нем не знала до семинара в Нью-Йорке, спонсором которого была фирма «Ол-Кем». Сэнди работал в «Омега Кемикл», одной из крупнейших химических компаний мира, и был там директором по научно-исследовательской работе.
– Я ненавижу эту работу, – признался он Бренде за послеобеденным субботним коктейлем, на который были приглашены все участники семинара. – Я не подхожу для работы в компании. Перед этим я работал в университете в Принстоне. И это мне тоже не нравилось. Я не ученый-теоретик. – Своей неоспоримой обаятельностью Сэнди во многом был обязан тому, что всегда говорил именно то, что думал.
– У тебя всегда есть вариант – твой мебельный бизнес, – сказала ему тогда Бренда.
– У меня всегда остается бизнес по исследованию ДНК, – поправил ее Сэнди.
– То есть, когда ты откроешь бактерию, которая питается воздухом, не загрязняет окружающую среду и вырабатывает чистую энергию, ты разбогатеешь, так что ли?
– Ну кто-то же разбогатеет, – невозмутимо сказал Сэнди. – Почему бы не я?
Бренда получила огромное удовольствие от общества Сэнди, который всегда был человеком с огоньком, но она тут же вновь забыла о нем, пока не съездила второй раз в Мюнхен и не написала статью о немецких разработках в области создания линз из новейших полимеров, которую напечатали в журнале «Байокемикл ревью». Она получила от Сэнди короткое письмо с поздравлениями и припиской. Он собирался приехать в Питтсбург по делам. Не примет ли она приглашение пообедать с ним?
– Почему я в Питтсбурге? – произнес Сэнди, повторяя вопрос, заданный Брендой. – Я в Питтсбурге, потому что в Питтсбурге масса денег.
Обед проходил в дорогом ресторане и состоял из блюд французской кухни, которые навели Бренду на воспоминания о том, каким вкусным оказывался цыпленок с луком-пореем у искусного повара, как ее мать.
– Я сейчас достаю деньги, – продолжал Сэнди. – Меня поддерживает один инвестиционный банк. То есть мою компанию «БиоТех». Все денежные тузы горят желанием сделать бизнес на ДНК, и я для них самая яркая звезда.
– Ты всегда говорил, что не можешь сделать выбор между деньгами и наукой, – напомнила Бренда. На ней был свитер из ангорской шерсти цвета морской волны, который оттенял цвет ее глаз. Впервые за долгое время она одевалась для обеда, который не носил строго деловой характер. Она уже почти забыла, что значит неофициальный, обычный обед.
– Да, – легко согласился Сэнди, вспоминая, как он часто чувствовал себя отверженным, потому что его основной талант был в области естественных наук, а это в шестидесятые годы с их девизом «создай свое собственное дело» не приносило никакой коммерческой прибыли. Это было время, когда приносящим прибыль талантом было умение играть и создавать музыку в стиле рок, а музыкальная одаренность Сэнди равнялась нулю. – Но теперь мне не придется делать выбор. Я смогу совместить науку с деланием денег.
– Я даже немножко ревную, – сказала Бренда.
– Всего лишь немножко? – Сэнди взглянул на нее поверх пламени свечей. Его топазовые глаза внимательно смотрели на нее.
– Я старалась сдерживать это чувство, – засмеялась Бренда.
– А зачем его сдерживать? – Сэнди говорил серьезно.
Бренда не нашла что ответить.
Она рассказывала Сэнди о том, как много канцелярщины было в ее работе, как часто работа искусственно затруднялась из-за произвола государственных чиновников и осторожной политики компании. Она жаловалась на то, как много времени ей приходится тратить на то, чтобы предотвратить конфликты между химиками, которых интересовал сам по себе процесс научного исследования, и требованиями руководства, которое старалось как можно скорее добиться видимых результатов, которые можно было включить в отчеты.
Разговаривая с Сэнди, Бренда начала понимать, что она никогда ни с кем всерьез не говорила о своей работе: никто из тех, кого она знала, не понимал полностью всех аспектов этой работы. Тони отлично разбиралась в человеческих взаимоотношениях и могла кое-что посоветовать в этом плане; Джеф разбирался в некоторых биохимических аспектах ее работы, но ни один из них не понимал всех сложностей – противоречие между процессом научного исследования и получением результатов, различие между тем, как стать настоящим профессионалом и одновременно сделать карьеру. И тем приятнее было иметь в качестве собеседника человека, который понимал эти сложности. Делясь с Сэнди своими проблемами, Бренда вдруг осознала, сколько озлобленности и раздражения накопилось в ней. А ведь когда-то именно за это она упрекала Тони.
– Если бы у тебя было собственное дело, тебе бы не пришлось заниматься всей этой конторской мурой, – сказал Сэнди. – Это одна из причин, почему я создаю свою собственную компанию, помимо денег, конечно.
– Сэнди, ты, по-моему, единственный ученый из всех, кого я знаю, кто так неравнодушен к материальным благам, – сказала Бренда. Большинство ее знакомых ученых считали недостойным интересоваться деньгами, приобретать собственность, составлять капитал – недостойным и слегка неудобным.
– Значит, ты не с теми учеными общаешься.
– Я серьезно, – настаивала Бренда.
– И я серьезно, – ответил Сэнди. – Любой биохимик из тех, кого я знаю, из кожи вон лезет, лишь бы добраться до золотой жилы – ДНК.
– Ну, а у нас не так, – ответила уверенно Бренда. – Представляешь, даже несмотря на то, что компании, которая сумеет создать безопасное лекарство от ожирения, вечные контактные линзы или снотворное, к которому не происходит привыкания, светят миллиарды, работа продвигается так неторопливо. Ну просто очень неторопливо!
– Тебе надо создать собственное дело, – сказал Сэнди за рюмкой ликера.
– Ни за что! – с чувством воскликнула Бренда. – У моей матери собственное дело. Я знаю, что это значит. Большое спасибо, но нет уж! Я уж лучше согласна нести свой крест в «Ол-Кем». По крайней мере спать буду спокойно.
– Как знаешь, – пожал плечами Сэнди. – Но если это твое окончательное решение, я больше не буду слушать твои жалобы.
– Значит, если я начну собственное дело, ты будешь слушать мои жалобы?
– Ах ты негодница! – сказал Сэнди и бросил в нее через стол скомканной салфеткой.
Они оживленно проговорили до полуночи, а потом еще просидели за ликером и разговорами до часа ночи. Бренда ужаснулась, взглянув на часы.
– Господи! У меня же завтра утром совещание в полдевятого!
– Всегда на службе у компании! – поддразнил ее Сэнди, но все же наконец рассчитался с официантом и отвез Бренду домой, высадив ее у подъезда.
– Увидимся завтра? – спросил он, когда она выходила из машины. – В то же время, в том же месте?
– Конечно, – сказала Бренда. – В то же время. Но не в том же месте. Я сама приготовлю обед. Надо же тебе убедиться, каким на самом деле вкусным может быть цыпленок с луком-пореем.
«В этом же нет ничего плохого», – сказала себе Бренда. Во-первых, она любит Джефа. Во-вторых, Сэнди не тот тип мужчины, который ей нравится… И вообще, он выглядит настоящим пижоном в этом отлично сшитом костюме и экстравагантных очках с желтоватыми стеклами. Он даже по внешнему виду не был похож на ученого, они в большинстве случаев старались внешне походить как минимум на Альберта Эйнштейна: вид меланхоличный, одежда мешковатая, мятая, да еще, по возможности, с протертыми рукавами. Эти молодые люди считали, что так они выглядят «настоящими учеными».
Ночью в кровати, вернувшись после третьего подряд обеда с Сэнди, Бренда никак не могла уснуть. Она ворочалась с боку на бок и в конце концов к утру призналась себе, что увлеклась Сэнди. Она была даже рада, что больше не увидит его. Слава Богу, на следующий день рано утром он уезжал из Питтсбурга.
– Я все время думаю о тебе, – через два дня сказал Сэнди Бренде по телефону. Он звонил из Кливленда. – В Кливленде масса денег, – сказал он. – Но беда в том, что здесь нет тебя.
– Не надо так говорить! – резко остановила его Бренда, и он послушался. Но еще через четыре дня в шесть сорок пять, когда Бренда закончила работу, он ждал у здания компании «Ол-Кем».
– То, что с нами случилось, необыкновенно, – сказал он ей. – Такие чувства пробуждаются не каждый день. Я знаю, что рискую. Ты, конечно, можешь меня прогнать. Но я не собираюсь уходить. Я не собираюсь тебя терять.
Он открыл ей дверцу, и Бренда, словно притянутая магнитом, села в машину.
– Я не должна этого делать, – сказала она.
– Не должна, – ответил Сэнди, направляя машину в поток движения, – это то слово, которым ты не должна пользоваться.
Они поехали к Сэнди в гостиницу, и как только он закрыл за собой дверь номера, Бренда очутилась в его объятиях, прижимаясь губами к его губам, отвечая на его страстные поцелуи. Она отдавала всю себя, растворяясь в нем и в нем вновь обретая себя. Они стали любовниками, а потом проговорили ночь напролет, слишком взволнованные, чтобы спать, слишком взволнованные, чтобы остановиться.
– Я не знала, что так может быть, – сказала Бренда, понимая, что это избитые слова, но не зная других, с помощью которых она могла бы передать свои чувства.
– А я знал, – ответил Сэнди. – Я знал, что может быть именно так – с тобой. Вот почему я вернулся. Вот почему я не собираюсь уходить.
– Но как же… – Бренда не закончила вопроса. Сэнди, конечно, знал о Джефе. – Что же будет дальше?
– Не знаю, – сказал Сэнди. – Это ты должна решать. Тебе придется выбирать между нами, и я сделаю все возможное, чтобы ты выбрала меня.
В этот уик-энд Бренда поехала домой в Бостон и ходила за Джефом по пятам, не расставаясь с ним ни на минуту.
– Ты, должно быть, очень без меня соскучилась за эту неделю, – сказал он, тронутый ее нежностью.
Сначала то, что она была влюблена сразу в двух мужчин, было захватывающим переживанием, и Бренда находилась постоянно в приятном возбуждении. Как только Сэнди мог вырваться в Питтсбург, она встречалась с ним, а на уик-энды ездила домой к Джефу. Она как будто и не нуждалась в сне, а работа и связанные с ней проблемы решались как-то сами собой, без труда. Не прилагая к тому никаких усилий, она похудела на те самые пять фунтов, потеря которых означала превращение просто неплохой фигуры в действительно эффектную. Умственная деятельность приобрела остроту и отточенность, а чувства стали ясными и незамутненными, как горное озеро.
Сэнди постоянно побуждал ее к новым действиям: он хотел, чтобы она не останавливалась на достигнутом, чтобы она становилась лучше. Джеф согревал и успокаивал ее: он хотел, чтобы она поступала так, как было лучше для нее самой. Сэнди видел ее огромные возможности и поощрял ее честолюбие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38