Межклеточные перегород
ки были полезны и после застывания воды: когда ванночку сгибали, чтобы из
влечь кубики, можно было вынимать их по одному, поддевая ногтем край леды
шки над вырезом в перегородке. Если же подцепить ледяную культю не удава
лось, поскольку уровень воды в ячейке был ниже выреза в перегородке, можн
о было высвободить все кубики, кроме одного, а потом перевернуть ванночк
у Ц и последний кубик вываливался сам. Еще можно было изогнуть пластмас
совый лоток так, чтобы отделить от перегородок все кубики, а потом, словно
лоток Ц раскаленная сковорода для блинчиков, подбросить их. Кубики друж
но подпрыгивали над своими ячейками примерно на четверть дюйма, большин
ство плюхалось на место, но самые легкие взлетали выше, приземлялись бес
порядочно, зачастую удобной неровной гранью вверх Ц они и попадали в ст
акан первыми.
. Он задумал выпустить мокко под названием «Кафе-Оле» в бутылках, и м
одель такой бутылки с броским логотипом в духе росчерка Зорро, наискосок
пересекающим этикетку, стояла у нас на каминной полке еще долго после то
го, как от проекта отказались. Стоит упомянуть и про дотационные полпинт
ы молока, которые мы покупали в школе за четыре цента, а потом опустошали н
аперегонки, одним леденящим мозг засосом через бумажную соломинку Ц эт
и мистические четыре цента ассоциируются и с высоким стаканом молока на
плакате с изображением четырех групп продуктов, и с правилом, согласно к
оторому ежедневно следует выпивать по четыре стакана молока. Этому прав
илу я ревностно следовал, в случае необходимости заглатывая все четыре с
такана в один присест перед сном.
Все эти ностальгические воспоминания, вызванные герметичным пакетом, с
били меня с курса, исказили смысл простого изъявления благодарности за п
рекрасный дизайн упаковки, который стал распространенным, когда я был ма
леньким. Предчувствую времена, когда я смогу думать о молочных продуктах
и сыре как полагается взрослому, которого не отвлекает патина непастери
зованной сентиментальности, но пока, если не считать недавнего случая со
сливочным сыром и нарезанными оливками, к цепочке моих мыслей о молоке п
рибавилось лишь одно звено: с некоторых пор от молока меня воротило. Когд
а я учился на первом курсе колледжа, распространилось мнение, будто «от м
олока прибавляется слизи», следовательно, при простуде его следует избе
гать Ц так началось мое разочарование. Вскоре после этого я заметил, что
от молока у меня появляется налет на языке и скверно пахнет изо рта, а от з
апаха, как уже было сказано, я всеми силами старался избавиться. Через нес
колько лет выяснилось, что у Л. аллергия на молоко Ц от него начиналась ди
арея с кровяными сгустками; наблюдая, как по телевизору кто-нибудь выпив
ает полный стакан холодного молока, Л. с отвращением стонала. Прежде чем о
на поняла, что аллергия вызвана физическими причинами, она приписывала с
вою неприязнь отцовскому влиянию: по словам Л., у ее отца молочные продукт
ы ассоциировались с какой-то жизнерадостной жестокостью, с блондинисты
ми меццо-сопрано Ц лагерными вожатыми в вагнеровских рогатых шлемах, к
оторые восседали среди люпинов и опустошали одну чарку за другой, на гла
зах толстея щеками и коленками. Л. смутно помнилось, как отец цитировал «Г
ерманию» Тацита Ц что-то про «варваров, мажущих волосы маслом». (Или это
был не Тацит, а Аммиан Марцеллин?) И я, проникнувшись ее неприязнью, стал чу
вствовать себя неуютно, когда видел, как полупрозрачная белизна оседает
на стенке стакана, до половины наполненного молоком, суживаясь там, где к
то-то подносил стакан к губам; досада на все приступы диареи, которые пере
несла Л., пока не поняла, что у нее аллергия, смешивалась с моим глубоким же
ланием ни в чем не походить на масляноволосых. Когда по рецепту Л. предсто
яло добавить в какое-нибудь блюдо молоко, она подозрительно принюхивала
сь к вскрытому пакету, сомневаясь не только в свежести его содержимого, н
о и в том, что отвращение даст ей распознать запах нормального молока. Нак
онец она спрашивала: «Как по-твоему, не скисло?», протягивала мне картонку
, прагматично поджав губы и нахмурив брови Ц это выражение «ты не мог бы п
онюхать эту вонищу?» мне очень нравилось Ц и пристально вглядывалась мн
е в лицо, пока я подносил пакет к носу. Вот и еще одно побочное достоинство
молочного пакета: небольшой ромбовидный носик прекрасно вмещает челов
еческий нос и усиливает малейший кислый запашок; ни одно широкое круглое
горлышко откупоренной молочной бутылки не предназначено для точной ди
агностики.
Значит, десятки моих детских мыслей о молоке перевешивает всего одна взр
ослая. И это справедливо для многих, а может, и для большинства важных для
меня предметов. Наступит ли когда-нибудь время, когда я справлюсь с завис
имостью от мыслей, возникших еще в детстве и с тех пор снабжающих меня пищ
ей для сравнений, аналогий и параллельных ритмов микроистории? Дойду ли
я до точки, когда у меня появится достаточно Ц больше, чем пятьдесят на пя
тьдесят, Ц шансов, что мысль, неожиданно пришедшая мне в голову, не будет
очередным повторением детских размышлений? Будет ли вселенная вещей, о к
оторых мне напомнят, когда-нибудь преимущественно взрослой вселенной? Н
адеюсь, да Ц и если я могу высчитать точный момент прошлого, когда оконча
тельно и бесповоротно повзрослел, эти простые вычисления помогут мне оп
ределить, сколько еще лет пройдет до нового жизненного этапа Ц конца пр
авления ностальгии, начала истинной зрелости. А я, к счастью, способен всп
омнить тот самый день, когда началась моя взрослая жизнь.
Глава седьмая
Это случилось, когда мне было двадцать три года, через четыре месяца посл
е начала работы в бельэтаже, когда у меня имелось всего пять рубашек. Кажд
ую можно было надеть самое большее три раза Ц кроме голубой, которая выг
лядела свежей даже в четвертый раз, если, конечно, три предыдущих не пришл
ись на редкостно жаркие дни. В прачечную принимали не меньше трех рубаше
к сразу, заказ выполняли четыре дня, поэтому часто бывало, что я, вернувшис
ь домой с работы, находил в большом гулком стенном шкафу всего одну рубаш
ку.
Утром в день начала взрослой жизни я получил три выстиранных рубашки, пл
отно завернутые в коричневую оберточную бумагу. Я разрезал шпагат (беспо
лезно пытаться разорвать его в такую рань, а тем более Ц возиться со стре
мительно, но безупречно завязанным узлом) и уронил бумагу вместе с бечев
кой на пол. Мама иногда приносила домой бумажные пакеты с тонко нарезанн
ой вестфальской ветчиной и доверяла мне вскрывать их, и первый момент ра
здевания рубашек чем-то напоминал детское разоблачение ветчины, только
еще приятнее, поскольку на этот раз передо мной предстали давние друзья,
многократно ношеные предметы одежды Ц почти неузнаваемые, как новеньк
ие, без морщин на сгибе локтя и вокруг талии, под ремнем, зато с правильным
и, отчасти умышленными, острыми, как нож, складками и перпендикулярными л
иниями сгибов, только подчеркивающими впечатление отутюженности, возн
икшими либо под воздействием неразборчивой силы гладильных и крахмаль
ных автоматов (например, «гусиные лапки» на рукаве возле манжеты), либо в р
езультате окончательного тщательного сворачивания. Рубашки были не пр
осто сложены: светло-голубые бумажные ленточки туго обнимали каждую по
отдельности в сложенном состоянии, рукава заведены назад, точно рубашки
прятали некий подарок.
Я посмотрел на все три, две белых и долгоиграющую голубую, и решил надеть т
у белую, что была постарее (я носил ее четыре месяца). Целых четыре месяца я
пробыл бизнесменом! Приглядевшись, я заметил следы старения хлопчатобу
мажной ткани: похоже, крахмал она впитывала лучше, чем белая рубашка поно
вей. Я разорвал голубую бумажку, потом вытащил из рубашки жесткую картон
ную прокладку
Этим движением, каким выхватывают оружие из ножен, я восхищался мно
го лет назад у опытных владельцев «полароидов», которые еще до эпохи «Эс-
Экс-70» небрежным жестом совали толстый квадратик пленки между валиками,
наносившими химическое желе на повернутый лицом вниз снимок, а потом пох
аживали кругами, поглядывали на небо, считая про себя шимпанзе, наконец о
тгибали только уголок, а потом действовали уже увереннее, целиком высвоб
ождали влажное, скользкое черно-белое изображение, оставляя после себя
слоистую пахлаву мусора, состоящего из негатива в барочном футляре из мн
огослойной бумаги, на нижней стороне которого иногда можно было увидеть
причудливые зеленые и бурые, как лишайники, пятна просочившегося прояви
теля.
, и бросил ее на кучу скопившихся
И вправду целую кучу: я собирал их, потому чт
о с детства любил рисовать на картонках из отцовских рубашек, хотя они бы
ли белые, с одной стороны глянцевые, стандартного формата, а мои Ц серые и
поменьше; кроме того, я обнаружил, что рубашечную картонку, согнутую коры
тцем, удобно держать у подбородка, подстригая бороду: приступив к работе,
я стал подравнивать ее гораздо чаще. (В тот момент я еще не знал, что так же х
орошо картонка служит совком для мусора).
картонок. Выбранную рубашку я поднял в воздух, поддел мизинцем вор
отник и встряхнул. Она хлопнула, как флаг на консульстве маленькой, но бог
атой страны. Итак, готов ли я ее надеть?
Конечно, моя майка уже была заправлена в трусы; в первые несколько недель
работы я уяснил, что благодаря этой маленькой предусмотрительности раб
очий день становится гораздо более комфортным. И брюки были надеты, но не
застегнуты Ц да, я готов . Рубашка всегда прохладнее, чем ожида
ешь. Я начал застегивать ее со второй пуговицы сверху, смело преодолевая
несильную боль в кончике большого пальца, которым надавливал на пуговиц
у, и слушая тихое поскрипывание и попискивание края пуговицы, трущегося
о тугую петлю. Затем я застегнул все остальные пуговицы на планке, привел
в порядок брюки и занялся манжетами. Застегивать две пуговицы манжет тру
днее всего, поскольку действовать приходится только одной рукой, а крахм
алят манжеты сильнее, чем всю рубашку; но я натренировался так, что мог зас
тегнуть их, почти не задумываясь: надо приподнять пуговицу на правой ман
жете ногтем большого пальца, расправить жесткую от крахмала петлю и слож
ить пальцы так, чтобы пропихнуть одну в другую, а потом повторить процеду
ру с другой манжетой. В ускоренном варианте две симметричных последоват
ельности застегивания манжет напоминали шотландский рил.
Чтобы застегнуть самую верхнюю пуговицу рубашки, пришлось идти к зеркал
у Ц в нем отразился мой подбородок, выпяченный по-бульдожьи, чтобы не меш
ать рукам подбираться к шее. Потом галстук, ремень, ботинки Ц подпрограм
мы, выполняемые автоматически.
Я уже надевал пальто, когда вспомнил, что забыл воспользоваться дезодора
нтом. Серьезное препятствие. Мне представилось, как придется расстегива
ть ремень и рубашку, да еще вытягивать майку из-под трусов Ц стоит ли овч
инка выделки? И так опаздываю.
Именно в этот момент я сделал открытие. Мне привиделся портрет Наполеона
кисти Энгра. Сдвинув в сторону галстук, я расстегнул одну-единственную с
реднюю пуговицу рубашки. Да, действительно, благодаря одной расстегнуто
й пуговице можно просунуть руку под рубашку и дотянуться до подмышки, а з
атем провести твердым антиперспирантом по плевральной полости между м
айкой и рубашкой Ц но лишь в том случае, если удается пальцем подцепить л
ямку майки и стянуть ее ниже подмышечного шва рубашки, таким образом пол
учив доступ к области, которую предстоит обработать. Я чувствовал себя Б
альбоа или Коперником. Учась в колледже, я с изумлением наблюдал, как женщ
ины высвобождаются из лифчика, не снимая свитера Ц через ткань расстеги
вают лифчик на спине, засучивают один рукав повыше чтобы стянуть с плеча
бретельку, а потом, соблазнительно поиграв плечами, невозмутимо вытаски
вают его из второго рукава. Мое антиперспирантное открытие имело тополо
гически разоблачительный привкус этих избавлений от лифчика
Однако первая отмет
ина на этой топологической линии времени появилась между моими тремя и п
ятью годами. Я увидел, как мама выбирает для моей сестры футболку на дерев
янной складной штуковине из тонких шпонок, на которой можно сушить нерас
правленную одежду. Футболка сушилась, вывернутая наизнанку; мама переве
рнула ее подолом вверх, сунула в нее руку, словно выуживая что-то а глубок
ой сумке, и взялась за рукав, потом другой рукой схватилась изнутри за вто
рой рукав. Затем подняла локти, и майка начала вращаться вокруг двух осей-
рукавов; хлопок ткани Ц и футболка повисла на маминых пальцах уже не вве
рх подолом и не наизнанку. Я почувствовал, как мой мозг производит аналог
ичную инверсию, пытаясь осмыслить кажущуюся невозможность и удивитель
ную разумность того, что сейчас проделала мама. Я ощутил укол упущенной в
озможности, поскольку не изобрел этот фокус сам Ц до тех пор, выворачива
я футболки, я действовал исключительно методом проб и ошибок: протаскива
л рукав через его отверстие и не добивался ровным счетом ничего, нерешит
ельно отворачивал подол сзади, заталкивал горловину внутрь и ждал чуда,
Ц только через несколько минут футболку удавалось вывернуть, причем я н
икак не мог вспомнить, как это сделал. Понаблюдав за мамой, я упражнялся в
тех же движениях, пока не понял, в чем их суть, повторяя «внутрь... наружу... вн
утрь... наружу», словно сценический речитатив. Проследив за няней, я понял,
что и другие люди знают этот фокус, и, по словам няни, моя мама ее этому не уч
ила Ц няня знала его просто потому, что так выворачивало одежду все насе
ление города Рочестера. Вскоре я разработал особый метод систематизаци
и человеческой ловкости, предназначенный специально для подобных фоку
сов; они были более ценными, нежели умение свистеть, щелкать пальцами, сто
ять на голове, манипулировать гульфиком трусов, не рискуя задушить свой
миниатюрный член, разбивать яйцо одной рукой или играть мелодию из «бэтм
ена» на пианино, поскольку в основе той разновидности ловкости лежала ид
ея понимания потребности в наборе на первый взгляд непостижимых пригот
овлений Ц чтобы потом единственным преображающим движением, подобно п
авлину, распускающему хвост на канале «Эн-би-си», достичь своей цели. Зад
ним числом я отнес к этой категории усовершенствованный процесс завязы
вания шнурков, а позднее включил в нее (1) придерживание подушки подбородк
ом над чистой наволочкой Ц вместо попыток затолкать угол подушки в отпо
лзающую наволочку, разложенную на горизонтальной поверхности; (2) раскла
дывание пальто на полу, чтобы потом вставить обе руки в рукава и надеть ег
о через голову; (3) завязывание простого узла (базового ботиночного) на беч
евке, для чего надо скрестить руки на манер Мистера Чистюли, взяться за ко
нцы бечевки, а потом разомкнуть руки; (4) скатывание носка клубком, прежде ч
ем надеть его Ц хотя, как я уже говорил, в конце концов я отказался от этой
методики.
.
К метро я шел невероятно довольный собой. Мои ботинки (в то время еще совсе
м новенькие, износ шнурков Ц всего несколько месяцев) приятно шуршали п
о тротуарам. В метро было немноголюдно, и я смог встать там, где любил, да ещ
е и пристроить портфель между ног. Состоялась одна из тех славных поездо
к, когда покачивание поезда успокаивает, в вагоне царит уютное тепло, но н
е жара. Поезд подземки представился мне стремительно несущейся буханко
й хлеба. В голову пришел девиз «Попробуй на взгляд». Какая жалость, думал я
, что белый хлеб впал в немилость Ц ведь только он аппетитно выглядит в ви
де тостов, только белые буханки хорошо смотрятся, когда нарезаны наискос
ок. Мне вспомнилось необычное ощущение, какое возникает, когда вынимаешь
из тостера дымящийся белый тост Ц каким бы дряхлым или замусоренным кр
ошками ни был твой тостер, тост всегда получается ровным и чистым Ц и нам
азать его маслом можно множеством способов. Можно размазать масло легон
ько, чтобы оно осталось на поверхности; если оно холодное, можно вдавить е
го в слой мякоти под корочкой, чтобы тост пропитался; можно посыпать тост
мелкими масляными крошками, вообще не размазывая их, потом сложить два т
оста вместе и разделить пополам наискосок, чтобы нажимом ножа не только
разрезать хлеб, но и способствовать таянию масла. Кстати, а почему разрез
ать лучше наискосок, а не просто поперек? Да потому, что уголок диагональн
ого разреза идеально годится для первой укуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
ки были полезны и после застывания воды: когда ванночку сгибали, чтобы из
влечь кубики, можно было вынимать их по одному, поддевая ногтем край леды
шки над вырезом в перегородке. Если же подцепить ледяную культю не удава
лось, поскольку уровень воды в ячейке был ниже выреза в перегородке, можн
о было высвободить все кубики, кроме одного, а потом перевернуть ванночк
у Ц и последний кубик вываливался сам. Еще можно было изогнуть пластмас
совый лоток так, чтобы отделить от перегородок все кубики, а потом, словно
лоток Ц раскаленная сковорода для блинчиков, подбросить их. Кубики друж
но подпрыгивали над своими ячейками примерно на четверть дюйма, большин
ство плюхалось на место, но самые легкие взлетали выше, приземлялись бес
порядочно, зачастую удобной неровной гранью вверх Ц они и попадали в ст
акан первыми.
. Он задумал выпустить мокко под названием «Кафе-Оле» в бутылках, и м
одель такой бутылки с броским логотипом в духе росчерка Зорро, наискосок
пересекающим этикетку, стояла у нас на каминной полке еще долго после то
го, как от проекта отказались. Стоит упомянуть и про дотационные полпинт
ы молока, которые мы покупали в школе за четыре цента, а потом опустошали н
аперегонки, одним леденящим мозг засосом через бумажную соломинку Ц эт
и мистические четыре цента ассоциируются и с высоким стаканом молока на
плакате с изображением четырех групп продуктов, и с правилом, согласно к
оторому ежедневно следует выпивать по четыре стакана молока. Этому прав
илу я ревностно следовал, в случае необходимости заглатывая все четыре с
такана в один присест перед сном.
Все эти ностальгические воспоминания, вызванные герметичным пакетом, с
били меня с курса, исказили смысл простого изъявления благодарности за п
рекрасный дизайн упаковки, который стал распространенным, когда я был ма
леньким. Предчувствую времена, когда я смогу думать о молочных продуктах
и сыре как полагается взрослому, которого не отвлекает патина непастери
зованной сентиментальности, но пока, если не считать недавнего случая со
сливочным сыром и нарезанными оливками, к цепочке моих мыслей о молоке п
рибавилось лишь одно звено: с некоторых пор от молока меня воротило. Когд
а я учился на первом курсе колледжа, распространилось мнение, будто «от м
олока прибавляется слизи», следовательно, при простуде его следует избе
гать Ц так началось мое разочарование. Вскоре после этого я заметил, что
от молока у меня появляется налет на языке и скверно пахнет изо рта, а от з
апаха, как уже было сказано, я всеми силами старался избавиться. Через нес
колько лет выяснилось, что у Л. аллергия на молоко Ц от него начиналась ди
арея с кровяными сгустками; наблюдая, как по телевизору кто-нибудь выпив
ает полный стакан холодного молока, Л. с отвращением стонала. Прежде чем о
на поняла, что аллергия вызвана физическими причинами, она приписывала с
вою неприязнь отцовскому влиянию: по словам Л., у ее отца молочные продукт
ы ассоциировались с какой-то жизнерадостной жестокостью, с блондинисты
ми меццо-сопрано Ц лагерными вожатыми в вагнеровских рогатых шлемах, к
оторые восседали среди люпинов и опустошали одну чарку за другой, на гла
зах толстея щеками и коленками. Л. смутно помнилось, как отец цитировал «Г
ерманию» Тацита Ц что-то про «варваров, мажущих волосы маслом». (Или это
был не Тацит, а Аммиан Марцеллин?) И я, проникнувшись ее неприязнью, стал чу
вствовать себя неуютно, когда видел, как полупрозрачная белизна оседает
на стенке стакана, до половины наполненного молоком, суживаясь там, где к
то-то подносил стакан к губам; досада на все приступы диареи, которые пере
несла Л., пока не поняла, что у нее аллергия, смешивалась с моим глубоким же
ланием ни в чем не походить на масляноволосых. Когда по рецепту Л. предсто
яло добавить в какое-нибудь блюдо молоко, она подозрительно принюхивала
сь к вскрытому пакету, сомневаясь не только в свежести его содержимого, н
о и в том, что отвращение даст ей распознать запах нормального молока. Нак
онец она спрашивала: «Как по-твоему, не скисло?», протягивала мне картонку
, прагматично поджав губы и нахмурив брови Ц это выражение «ты не мог бы п
онюхать эту вонищу?» мне очень нравилось Ц и пристально вглядывалась мн
е в лицо, пока я подносил пакет к носу. Вот и еще одно побочное достоинство
молочного пакета: небольшой ромбовидный носик прекрасно вмещает челов
еческий нос и усиливает малейший кислый запашок; ни одно широкое круглое
горлышко откупоренной молочной бутылки не предназначено для точной ди
агностики.
Значит, десятки моих детских мыслей о молоке перевешивает всего одна взр
ослая. И это справедливо для многих, а может, и для большинства важных для
меня предметов. Наступит ли когда-нибудь время, когда я справлюсь с завис
имостью от мыслей, возникших еще в детстве и с тех пор снабжающих меня пищ
ей для сравнений, аналогий и параллельных ритмов микроистории? Дойду ли
я до точки, когда у меня появится достаточно Ц больше, чем пятьдесят на пя
тьдесят, Ц шансов, что мысль, неожиданно пришедшая мне в голову, не будет
очередным повторением детских размышлений? Будет ли вселенная вещей, о к
оторых мне напомнят, когда-нибудь преимущественно взрослой вселенной? Н
адеюсь, да Ц и если я могу высчитать точный момент прошлого, когда оконча
тельно и бесповоротно повзрослел, эти простые вычисления помогут мне оп
ределить, сколько еще лет пройдет до нового жизненного этапа Ц конца пр
авления ностальгии, начала истинной зрелости. А я, к счастью, способен всп
омнить тот самый день, когда началась моя взрослая жизнь.
Глава седьмая
Это случилось, когда мне было двадцать три года, через четыре месяца посл
е начала работы в бельэтаже, когда у меня имелось всего пять рубашек. Кажд
ую можно было надеть самое большее три раза Ц кроме голубой, которая выг
лядела свежей даже в четвертый раз, если, конечно, три предыдущих не пришл
ись на редкостно жаркие дни. В прачечную принимали не меньше трех рубаше
к сразу, заказ выполняли четыре дня, поэтому часто бывало, что я, вернувшис
ь домой с работы, находил в большом гулком стенном шкафу всего одну рубаш
ку.
Утром в день начала взрослой жизни я получил три выстиранных рубашки, пл
отно завернутые в коричневую оберточную бумагу. Я разрезал шпагат (беспо
лезно пытаться разорвать его в такую рань, а тем более Ц возиться со стре
мительно, но безупречно завязанным узлом) и уронил бумагу вместе с бечев
кой на пол. Мама иногда приносила домой бумажные пакеты с тонко нарезанн
ой вестфальской ветчиной и доверяла мне вскрывать их, и первый момент ра
здевания рубашек чем-то напоминал детское разоблачение ветчины, только
еще приятнее, поскольку на этот раз передо мной предстали давние друзья,
многократно ношеные предметы одежды Ц почти неузнаваемые, как новеньк
ие, без морщин на сгибе локтя и вокруг талии, под ремнем, зато с правильным
и, отчасти умышленными, острыми, как нож, складками и перпендикулярными л
иниями сгибов, только подчеркивающими впечатление отутюженности, возн
икшими либо под воздействием неразборчивой силы гладильных и крахмаль
ных автоматов (например, «гусиные лапки» на рукаве возле манжеты), либо в р
езультате окончательного тщательного сворачивания. Рубашки были не пр
осто сложены: светло-голубые бумажные ленточки туго обнимали каждую по
отдельности в сложенном состоянии, рукава заведены назад, точно рубашки
прятали некий подарок.
Я посмотрел на все три, две белых и долгоиграющую голубую, и решил надеть т
у белую, что была постарее (я носил ее четыре месяца). Целых четыре месяца я
пробыл бизнесменом! Приглядевшись, я заметил следы старения хлопчатобу
мажной ткани: похоже, крахмал она впитывала лучше, чем белая рубашка поно
вей. Я разорвал голубую бумажку, потом вытащил из рубашки жесткую картон
ную прокладку
Этим движением, каким выхватывают оружие из ножен, я восхищался мно
го лет назад у опытных владельцев «полароидов», которые еще до эпохи «Эс-
Экс-70» небрежным жестом совали толстый квадратик пленки между валиками,
наносившими химическое желе на повернутый лицом вниз снимок, а потом пох
аживали кругами, поглядывали на небо, считая про себя шимпанзе, наконец о
тгибали только уголок, а потом действовали уже увереннее, целиком высвоб
ождали влажное, скользкое черно-белое изображение, оставляя после себя
слоистую пахлаву мусора, состоящего из негатива в барочном футляре из мн
огослойной бумаги, на нижней стороне которого иногда можно было увидеть
причудливые зеленые и бурые, как лишайники, пятна просочившегося прояви
теля.
, и бросил ее на кучу скопившихся
И вправду целую кучу: я собирал их, потому чт
о с детства любил рисовать на картонках из отцовских рубашек, хотя они бы
ли белые, с одной стороны глянцевые, стандартного формата, а мои Ц серые и
поменьше; кроме того, я обнаружил, что рубашечную картонку, согнутую коры
тцем, удобно держать у подбородка, подстригая бороду: приступив к работе,
я стал подравнивать ее гораздо чаще. (В тот момент я еще не знал, что так же х
орошо картонка служит совком для мусора).
картонок. Выбранную рубашку я поднял в воздух, поддел мизинцем вор
отник и встряхнул. Она хлопнула, как флаг на консульстве маленькой, но бог
атой страны. Итак, готов ли я ее надеть?
Конечно, моя майка уже была заправлена в трусы; в первые несколько недель
работы я уяснил, что благодаря этой маленькой предусмотрительности раб
очий день становится гораздо более комфортным. И брюки были надеты, но не
застегнуты Ц да, я готов . Рубашка всегда прохладнее, чем ожида
ешь. Я начал застегивать ее со второй пуговицы сверху, смело преодолевая
несильную боль в кончике большого пальца, которым надавливал на пуговиц
у, и слушая тихое поскрипывание и попискивание края пуговицы, трущегося
о тугую петлю. Затем я застегнул все остальные пуговицы на планке, привел
в порядок брюки и занялся манжетами. Застегивать две пуговицы манжет тру
днее всего, поскольку действовать приходится только одной рукой, а крахм
алят манжеты сильнее, чем всю рубашку; но я натренировался так, что мог зас
тегнуть их, почти не задумываясь: надо приподнять пуговицу на правой ман
жете ногтем большого пальца, расправить жесткую от крахмала петлю и слож
ить пальцы так, чтобы пропихнуть одну в другую, а потом повторить процеду
ру с другой манжетой. В ускоренном варианте две симметричных последоват
ельности застегивания манжет напоминали шотландский рил.
Чтобы застегнуть самую верхнюю пуговицу рубашки, пришлось идти к зеркал
у Ц в нем отразился мой подбородок, выпяченный по-бульдожьи, чтобы не меш
ать рукам подбираться к шее. Потом галстук, ремень, ботинки Ц подпрограм
мы, выполняемые автоматически.
Я уже надевал пальто, когда вспомнил, что забыл воспользоваться дезодора
нтом. Серьезное препятствие. Мне представилось, как придется расстегива
ть ремень и рубашку, да еще вытягивать майку из-под трусов Ц стоит ли овч
инка выделки? И так опаздываю.
Именно в этот момент я сделал открытие. Мне привиделся портрет Наполеона
кисти Энгра. Сдвинув в сторону галстук, я расстегнул одну-единственную с
реднюю пуговицу рубашки. Да, действительно, благодаря одной расстегнуто
й пуговице можно просунуть руку под рубашку и дотянуться до подмышки, а з
атем провести твердым антиперспирантом по плевральной полости между м
айкой и рубашкой Ц но лишь в том случае, если удается пальцем подцепить л
ямку майки и стянуть ее ниже подмышечного шва рубашки, таким образом пол
учив доступ к области, которую предстоит обработать. Я чувствовал себя Б
альбоа или Коперником. Учась в колледже, я с изумлением наблюдал, как женщ
ины высвобождаются из лифчика, не снимая свитера Ц через ткань расстеги
вают лифчик на спине, засучивают один рукав повыше чтобы стянуть с плеча
бретельку, а потом, соблазнительно поиграв плечами, невозмутимо вытаски
вают его из второго рукава. Мое антиперспирантное открытие имело тополо
гически разоблачительный привкус этих избавлений от лифчика
Однако первая отмет
ина на этой топологической линии времени появилась между моими тремя и п
ятью годами. Я увидел, как мама выбирает для моей сестры футболку на дерев
янной складной штуковине из тонких шпонок, на которой можно сушить нерас
правленную одежду. Футболка сушилась, вывернутая наизнанку; мама переве
рнула ее подолом вверх, сунула в нее руку, словно выуживая что-то а глубок
ой сумке, и взялась за рукав, потом другой рукой схватилась изнутри за вто
рой рукав. Затем подняла локти, и майка начала вращаться вокруг двух осей-
рукавов; хлопок ткани Ц и футболка повисла на маминых пальцах уже не вве
рх подолом и не наизнанку. Я почувствовал, как мой мозг производит аналог
ичную инверсию, пытаясь осмыслить кажущуюся невозможность и удивитель
ную разумность того, что сейчас проделала мама. Я ощутил укол упущенной в
озможности, поскольку не изобрел этот фокус сам Ц до тех пор, выворачива
я футболки, я действовал исключительно методом проб и ошибок: протаскива
л рукав через его отверстие и не добивался ровным счетом ничего, нерешит
ельно отворачивал подол сзади, заталкивал горловину внутрь и ждал чуда,
Ц только через несколько минут футболку удавалось вывернуть, причем я н
икак не мог вспомнить, как это сделал. Понаблюдав за мамой, я упражнялся в
тех же движениях, пока не понял, в чем их суть, повторяя «внутрь... наружу... вн
утрь... наружу», словно сценический речитатив. Проследив за няней, я понял,
что и другие люди знают этот фокус, и, по словам няни, моя мама ее этому не уч
ила Ц няня знала его просто потому, что так выворачивало одежду все насе
ление города Рочестера. Вскоре я разработал особый метод систематизаци
и человеческой ловкости, предназначенный специально для подобных фоку
сов; они были более ценными, нежели умение свистеть, щелкать пальцами, сто
ять на голове, манипулировать гульфиком трусов, не рискуя задушить свой
миниатюрный член, разбивать яйцо одной рукой или играть мелодию из «бэтм
ена» на пианино, поскольку в основе той разновидности ловкости лежала ид
ея понимания потребности в наборе на первый взгляд непостижимых пригот
овлений Ц чтобы потом единственным преображающим движением, подобно п
авлину, распускающему хвост на канале «Эн-би-си», достичь своей цели. Зад
ним числом я отнес к этой категории усовершенствованный процесс завязы
вания шнурков, а позднее включил в нее (1) придерживание подушки подбородк
ом над чистой наволочкой Ц вместо попыток затолкать угол подушки в отпо
лзающую наволочку, разложенную на горизонтальной поверхности; (2) раскла
дывание пальто на полу, чтобы потом вставить обе руки в рукава и надеть ег
о через голову; (3) завязывание простого узла (базового ботиночного) на беч
евке, для чего надо скрестить руки на манер Мистера Чистюли, взяться за ко
нцы бечевки, а потом разомкнуть руки; (4) скатывание носка клубком, прежде ч
ем надеть его Ц хотя, как я уже говорил, в конце концов я отказался от этой
методики.
.
К метро я шел невероятно довольный собой. Мои ботинки (в то время еще совсе
м новенькие, износ шнурков Ц всего несколько месяцев) приятно шуршали п
о тротуарам. В метро было немноголюдно, и я смог встать там, где любил, да ещ
е и пристроить портфель между ног. Состоялась одна из тех славных поездо
к, когда покачивание поезда успокаивает, в вагоне царит уютное тепло, но н
е жара. Поезд подземки представился мне стремительно несущейся буханко
й хлеба. В голову пришел девиз «Попробуй на взгляд». Какая жалость, думал я
, что белый хлеб впал в немилость Ц ведь только он аппетитно выглядит в ви
де тостов, только белые буханки хорошо смотрятся, когда нарезаны наискос
ок. Мне вспомнилось необычное ощущение, какое возникает, когда вынимаешь
из тостера дымящийся белый тост Ц каким бы дряхлым или замусоренным кр
ошками ни был твой тостер, тост всегда получается ровным и чистым Ц и нам
азать его маслом можно множеством способов. Можно размазать масло легон
ько, чтобы оно осталось на поверхности; если оно холодное, можно вдавить е
го в слой мякоти под корочкой, чтобы тост пропитался; можно посыпать тост
мелкими масляными крошками, вообще не размазывая их, потом сложить два т
оста вместе и разделить пополам наискосок, чтобы нажимом ножа не только
разрезать хлеб, но и способствовать таянию масла. Кстати, а почему разрез
ать лучше наискосок, а не просто поперек? Да потому, что уголок диагональн
ого разреза идеально годится для первой укуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19