Наличие жены служило превосходной защитой от посягательств других алчных хищниц. Помимо этого он был по горло занят делом, чтобы еще подвергать себя эмоциональным бурям или катаклизмам.
Он повременит, а там будет видно, разберется и с Адрианой.
Надев темно-серые фланелевые брюки, черный свитер и черный спортивный пиджак из кашемира, Максим вышел из спальни и через холл прошел в библиотеку.
Адрианы нигде не было видно.
Тихо наигрывал магнитофон. На шкафчике в серебряном ведерке со льдом стояла откупоренная бутылка шампанского. Низкий кофейный столик перед горящим камином был накрыт к ужину. То, что Адриана была в эту минуту на кухне, не подлежало сомнению. Очевидно, готовила к подаче на стол черную икру, тосты, нарезала лимон – таково было удручающе однообразное меню их ужинов в отсутствие повара.
Он подошел к шкафчику, взял бутылку, налил себе бокал шампанского и, отхлебнув, долго смаковал «Дом Периньон», прежде чем проглотить. Решив, что темновато, он подошел к письменному столу у окна и включил настольную лампу. Его внимание сразу привлек желтый блокнот. Он стоял и смотрел на него, читая крупные каракули Адрианы. Имя Вэлентайн Лэббок бросилось в глаза. Лэббок был самым дорогим дизайнером в мире. Наклонив голову, Максим уставился в блокнот, продолжая читать составленный Адрианой длинный реестр.
В этот момент из кухни вышла она, неся на подносе икру. Остановилась в дверях как вкопанная, тихонько выругала себя за собственную глупость: надо же было оставить блокнот на столе. Уныние охватило ее. Оно быстро переросло в тревогу, когда он поднял голову и перевел на нее свой взгляд. В нем было столько гневного возмущения, что ей стало страшно.
Черные блестящие глаза Максима сверкали на позеленевшем от злости лице. Он помахал блокнотом:
– Что все это значит?! Задумала коренную переделку квартиры, да?! – решительно и зло потребовал он ответа. В его взгляде сквозил едкий сарказм.
– Да нет, что ты! Ничего подобного. Это я просто…
– Просто – что? – злобно громыхнул он и, не дав ей возможности найтись и ответить, ринулся в атаку: – Ни при каких условиях ты не смеешь делать в этой квартире какие-либо изменения! Она превосходно декорирована, все оформлено с безукоризненным вкусом, и меня в ней все вполне устраивает! Ни одна вещь не должна быть удалена или заменена, ты меня слышишь?
– Не надо кричать. Я только собиралась по-другому оформить твой кабинет. Как подарок к твоему дню рождения, – быстро сымпровизировала она, прошмыгнув в комнату и поставив поднос на кофейный столик. Она подошла ближе к письменному столу, обольстительно улыбнулась Максиму и добавила: – Кабинет уже начинает выглядеть несвежим, Максим, ты должен с этим согласиться.
– С чем?! Да ничуть! А насчет того, что это подарок ко дню рождения – все чушь собачья! Вот здесь, – и он опять помахал блокнотом у нее перед носом, – ты расписала все про каждую комнату. И, как тебе известно, я не такой уж дурак. Моя теща дизайнер…
– Экс-теща! – взорвалась она, пронзая его ледяным взглядом.
Он игнорировал ее замечание.
– И от нее я слышал о Лэббоке, он тоже переезжает в Париж. Он бы и пальцем не пошевелил ради того, чтобы взяться за отделку одной комнаты. Он работает только над оформлением всей квартиры! – Максим брезгливо отшвырнул блокнот на стол. – Ты ничего не усвоила из того, что я тебе сказал: я не желаю, чтобы ты превратила эту квартиру в дорогостоящую, изукрашенную сверх всякой меры, сверкающую имитацию фешенебельного отеля в Майами посредством сверхмодного, сверхдорогого и бесталанного мистера Лэббока! Поздравляю! Вряд ли можно было найти более чванливого, лишенного вкуса и компетентности делягу, чем он.
– Он великолепен! Да в конце-то концов, что ты о себе так много воображаешь? Экий нашелся знаток декоративного искусства! – теряя самообладание, заверещала она истошным голосом. – Тоже мне – эксперт! Мне хватило одного взгляда на эту холодную, бесцветную, старомодную дыру, чтобы понять, что ты ни черта не смыслишь в интерьерах.
Максим, не снизойдя до ответа, лишь бросил на нее злой взгляд.
Дрожа от ярости, обозленная Адриана прошипела:
– Все здесь слишком на французский манер. Стиля нет ни на грош.
Он поморгал, сглотнул и, запрокинув голову, хохотнул:
– Стиль – изобретение французов! Ты, ничтожество!
– Что бы ты мне ни говорил, я все равно кое-что переделаю в этой квартире! – прокричала Адриана, выпрямляясь во весь рост и внезапно возненавидев Максима за его превосходство и интеллигентность.
Он подошел и, в упор глядя на нее сузившимися глазами, проговорил очень тихо, очень холодно и бесстрастно:
– Если тебя обуяла жажда устройства квартиры при непременном участии мистера Лэббока с его раздутой славой, то я полагаю, что для этой цели ты подыщешь себе свою собственную квартиру. Завтра же. И ты не прикоснешься к моей. Никогда. А если паче чаяния она потребует переделок, то из Парижа прилетит моя теща и они с Анастасией займутся этим без тебя.
– Ты гадина! Вечно тычешь мне в лицо своей бывшей женой! – побледнев, завизжала она. – Я больше не стану это терпеть!
– И что же ты намерена предпринять для этого? – Он залпом допил шампанское, поставил на край стола бокал и покинул библиотеку.
Она бегом пустилась за ним, догнала в холле и увидела, что он открыл гардероб, достал свой макинтош.
– Ты куда собрался?! – закричала она, глаза у нее расширились от удивления.
– Туда.
– Куда?
– Погулять. Надо подышать свежим воздухом.
– Погулять! Я тебе не верю. Я тебя знаю, Максим, знаю, какой ты сексуальный, здоровый малый. Ты все это время не спал со мной, значит, спал с другой. Факт, у тебя есть кто-то еще. Какая-нибудь белобрысая, прости господи.
– В этом городе, Адриана, полным-полно проституток. Блондинок, брюнеток и рыжих. Всех мастей, размеров и форм. – Он вышел из дому, хлопнув дверью.
Через несколько минут улица охладила его. Он медленно зашагал по Пятой авеню, в большей мере досадуя на себя, чем на нее. Гнев был абсолютно никчемной тратой драгоценной энергии. Силы ему нынче нужны для гораздо более важных целей. Кисловатая улыбка осветила его лицо. Время, размышлял он, товар, который я сейчас не вправе разбазаривать. Я не дал себе труда поближе узнать Адриану. Кто женится впопыхах, пожалеет на досуге, добавил он про себя, вспомнив слова Тедди, сказанные после его свадьбы. В глубине души он чувствовал, что она не одобряет его выбор. Но обожаемая Тедди слишком любила и уважала его, чтобы вмешиваться в его личную жизнь, давать советы. Да, мне необходимо проверить, в порядке ли мои мозги, подумал он с горечью. Я не должен был жениться на Адриане Смит Такер Мэклин. И я должен освободить себя от нее, как только покончу с другими проблемами. Последней черты мы достигли.
Его всегда острый, отточенный как бритва ум был натренирован до совершенства именно на операции с «Пальмирой-Кеттельсон», гигантской компанией, производящей косметику, основной американской корпорацией, международной по размаху. Некоторое время он скупал ее акции, владел теперь двенадцатью процентами и недавно проинформировал главу совета директоров о своей готовности приобрести то количество акций, которое обеспечит ему контроль над всей компанией. Предложение было отклонено. Директора встали на дыбы. Шло сражение. Но ему не хотелось сражаться, несмотря на то что Питер Хейлброн очень его подбивал. Глава отдела по закупке недвижимости в Нью-Йорке подстрекал его продолжать, предсказывал ему победу, большую победу в конечном счете.
Подняв воротник пальто и засунув руки в карманы, Максим шагал, предельно сосредоточенный на своих мыслях. Именно его мысль была наиболее грозной и ударной силой и частью его гения.
Он пересек Семьдесят седьмую улицу и, продолжая вышагивать по Пятой авеню, в конце концов принял решение. Он завтра утром позвонит президенту «Пальмиры», откажется от своей коммерческой угрозы и предложит выкупить у него обратно свои акции. Он инвестировал в этот бизнес около полумиллиарда долларов и, по-видимому, выйдет из этой сделки с огромным барышом, приблизительно в девяносто миллионов, и не исключено, что на него начнут вешать собак. Ну и пусть. Он должен сбросить груз. Он расхотел обладать этой компанией. Питер будет расстроен, но ничего не поделать. Зато Грэм почувствует облегчение. Она вместе с ним занималась этой сделкой и понимала причины его нежелания продолжать в настоящей момент вкладывать капитал в Америке.
Были у него особые поводы для возмущения здешней экономикой. Продажа «с выкручиванием рук», липовые облигации – от всего этого его уже тошнило; необеспеченные обязательства, рискованные облигации в конце концов превратились в обыкновенную бумажную липу. «Уэст Интернэшнл» – сама надежность, «Алландейл Групп» – то же самое, и два этих огромных конгломерата приносят устойчивый доход, банковские счета в полном порядке. Он не желал продолжать расширять свою империю.
Мысли Максима перескочили на его собственные инвестиции на американском рынке деловых бумаг. Сотни миллионов долларов он вложил в акции других компаний. Завтра он приступит к разгрузке капитала. Не торопясь, осторожно. Он отнюдь не собирается посеять панику в рядах. Он будет продавать свои акции месяцами, и к августу или сентябрю деньги будут готовы к обналичиванию. У него было сильное предчувствие, что экономика Соединенных Штатов может к наступлению зимы пошатнуться. Он не знал, что именно наводило его на подобные предположения, поскольку не имел понятия, откуда брались и отчего возникали его предчувствия в бизнесе. Очевидно, срабатывал природный инстинкт. Этот инстинкт сейчас подсказывал ему – продавать. Он не хотел быть застигнутым врасплох из-за краха на рынке акций, не дай Бог.
Неожиданно ему стало легче, тяжесть в груди пропала. Ничего удивительного в этом не было. Он почти всегда испытывал прилив сил и облегчение, если удавалось окончательно разобраться с проблемой, неделями не дававшей ему покоя.
Он поднял голову и, к своему удивлению, обнаружил, что находится у перекрестка Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы. Он подошел к ближайшему телефону-автомату, опустил монету и быстро набрал номер.
– Алло?
– Это я, дорогая.
– Ты где, Максим?
– На углу Пятьдесят седьмой и Пятой. Я зайду.
– Горю от нетерпения. Даю тебе пару минут.
– Минут двадцать. Я хочу пройтись до Саттон-Плейс пешком. Увидимся, бэби.
Блэр Мартин бросила трубку и развернулась на каблуках. Ее глаза отметили каждую деталь гостиной, выходившей окнами в сад, на Ист-Ривер и на кусочек Пятьдесят девятой улицы.
Она одобрительно кивнула самой себе, с облегчением и удовольствием, потому что в комнате был идеальный порядок. Максим жуткий педант, но все в доме вроде было на своем месте, и для беспокойства у нее нет повода. Тихая гавань в мягких пастельных тонах, обставленная французской мебелью, сегодня вечером выглядела особенно мило, полная цветов, которые он стал посылать ей по нескольку раз в неделю, с тех пор как они стали любовниками. Все лампы под шелковыми абажурами были включены, в камине ярко пылал огонь, даря тепло и уют.
Блэр прошлась по комнате, думая, какое счастье ей выпало жить в этом доме. Максим купил его для своей дочери Аликс два года назад как шаг к примирению после их ссоры в 1985 году и в надежде уладить с ней отношения. Анастасия с Максимом тогда вместе обставляли и отделывали дом. У них обоих превосходный вкус, и потому дом в Саттон-Плейс был прекрасен, как ни посмотри.
Но Аликс забраковала подарок и отказалась его принять. Вот дурочка, подумала Блэр, покачав головой, как всегда, несколько озадаченная людской глупостью и непрактичностью. Сама она была изрядным прагматиком.
За домом некоторое время присматривала домоправительница, но потом она отказалась от места, найдя свою миссию слишком тоскливой, как объяснил Максим. Приблизительно десять месяцев назад, вскоре после того, как между ними вспыхнула любовь, он предложил Блэр переехать сюда. Он тогда сказал, что помимо необходимости в том, чтобы кто-то был в доме из соображений безопасности, ему хотелось, чтобы она пожила в частном владении и он мог без опаски приходить и уходить. Дотошные взгляды швейцаров доходных домов были ему неприятны. «Для меня лучше, если ты станешь жить в моем доме в Саттон-Плейс. Это будет более благоразумно» – так он высказался по этому поводу. Она сразу приняла его предложение, как только увидела этот дом. Дом, где она жила раньше, подлежал приватизации, и ей было не под силу выкупить квартиру. И естественно, она оказалась перед проблемой – где жить? Таким образом, его вариант устраивал обоих.
Взбегая наверх, Блэр думала о Максиме. Она сходила по нему с ума, и он тоже был без ума от нее. Чудно, что она знала его с восемьдесят второго года, и у них были довольно частые свидания, но роман начался лишь после его женитьбы на Адриане Мэклин. Роскошная женщина, красивая до невозможности, верх шика. Но и жуткая сука, правда, к тому же грубая и вспыльчивая. Блэр терпеть не могла женщин, у которых бриллианты валились изо всех пор.
Она вошла в спальню, сняла брюки и шелковую рубашку, перебежала в ванную. Опрыскалась духами, расчесала светлые короткие рыжеватые кудри, сотворив из них ореол вокруг лица, формой напоминавший сердце, освежила розовую помаду на губах и слегка подвела веки бледно-серыми тенями. Этот цвет всегда делал ее синие глаза еще синее. Слегка подкрасив тушью белесые ресницы, она вернулась в спальню.
Достала из шкафа бледно-зеленую шелковую пижаму от Трижера, надела широченные штаны и длинный жакет, подвязалась широким шарфом и дополнила туалет подходящими шелковыми туфлями.
После контрольного взгляда в зеркало закрыла шкаф и направилась из спальни в кухню. Шампанского на льду было много, а свежего салата и овощей она купила днем. Она была мастерица готовить, он любил ее «спагетти примавера». Вот это она и сделает на ужин, а завершат они его сыром и фруктами. Максим не привередничал в еде, что сильно облегчало ей жизнь, поскольку она работала: у нее была своя маленькая фирма коммунальных услуг.
Сбежав вниз до середины лестницы, Блэр вспомнила о противозачаточных таблетках. Меньше всего ей хотелось забеременеть. Она вернулась наверх в спальню, выдвинула ящик тумбочки у кровати, взяла таблетки и вытряхнула одну на ладонь. Она уже было отправила ее в рот, но уставилась на фото Максима на столике. А почему это я не хочу забеременеть? – спросила она себя, слегка хмуря лоб. Мне без малого тридцать. Мне, конечно же, надо забеременеть. Да и нет серьезных оснований, чтобы ей на это не пойти. Факт, ей вполне могло бы понравиться стать матерью. Она и мужа полюбила бы. Точнее говоря, Максима Уэста. Она начинала уставать от своей роли любовницы, или же, если воспользоваться более старомодным словом, – его содержанки.
Решительным шагом Блэр Мартин направилась в ванную комнату, вытряхнула в унитаз все таблетки и спустила воду, а патрончик из-под них бросила в мусорную корзину. Вернулась в спальню, подошла к ночному столику и задвинула ящик.
Долго-долго всматривалась Блэр в фотографию Максима в серебряной рамке. Она сняла его прошлым летом здесь, в саду. Затем загнула три пальца в кулак, а указательный выпрямила, сделав «пистолетик». Улыбнулась самой себе и прицелилась в фото.
Будешь мой, Максим. Мой, мой, мой!
ЧАСТЬ 7
МАКСИМИЛИАН
ЛОНДОН – БЕРЛИН, 1989
Человек многих жизней. Человек,
имевший свое потайное ядро,
некую недоступную для других сердцевину,
нечто такое, о чем он сам и не подозревал…
Мелвин Брэгг. Ричард Бертон: Жизнь
57
– Папочка, я так рада, что ты свободен, – улыбнувшись, пролепетала Аликс.
– Я тоже, – сказал Максим и улыбнулся в ответ, затем похлопал ее по руке, потянулся к одной из карт, что разложил перед ним на столе Джозеф.
Они сидели вдвоем на банкетке в клубе Марка, куда он привел ее после того, как она появилась у него в офисе на Гросвенор-сквер незадолго перед этим.
– Теперь, Аликс, ты знаешь, чего ты хочешь?
– На первое – ничего, спасибо. Пожалуйста, возьми мне печенку и бекон.
– И себе я возьму то же самое. – Максим знаком подозвал Джозефа, сделал заказ, затем повернулся к дочери. – Ну-с, должен тебе сказать, дорогой, с тобой – то обжорство, то голодовка, – заметил он, употребив ласковое обращение, адресованное в далеком детстве ему самому.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Аликс, озадаченно глядя на отца.
– Потому что ты четыре года сторонилась меня и обращалась со мной как Аттила, король гуннов. Зато теперь, кажется, я не могу от тебя отделаться. Куда бы меня ни занесло, там оказываешься и ты. Скачешь по всему белу свету. Подумать только, в понедельник ты была, как и я, в Нью-Йорке, а сегодня, в среду, ты здесь, в Лондоне. Я начинаю думать, дорогая моя, что ты следишь за мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Он повременит, а там будет видно, разберется и с Адрианой.
Надев темно-серые фланелевые брюки, черный свитер и черный спортивный пиджак из кашемира, Максим вышел из спальни и через холл прошел в библиотеку.
Адрианы нигде не было видно.
Тихо наигрывал магнитофон. На шкафчике в серебряном ведерке со льдом стояла откупоренная бутылка шампанского. Низкий кофейный столик перед горящим камином был накрыт к ужину. То, что Адриана была в эту минуту на кухне, не подлежало сомнению. Очевидно, готовила к подаче на стол черную икру, тосты, нарезала лимон – таково было удручающе однообразное меню их ужинов в отсутствие повара.
Он подошел к шкафчику, взял бутылку, налил себе бокал шампанского и, отхлебнув, долго смаковал «Дом Периньон», прежде чем проглотить. Решив, что темновато, он подошел к письменному столу у окна и включил настольную лампу. Его внимание сразу привлек желтый блокнот. Он стоял и смотрел на него, читая крупные каракули Адрианы. Имя Вэлентайн Лэббок бросилось в глаза. Лэббок был самым дорогим дизайнером в мире. Наклонив голову, Максим уставился в блокнот, продолжая читать составленный Адрианой длинный реестр.
В этот момент из кухни вышла она, неся на подносе икру. Остановилась в дверях как вкопанная, тихонько выругала себя за собственную глупость: надо же было оставить блокнот на столе. Уныние охватило ее. Оно быстро переросло в тревогу, когда он поднял голову и перевел на нее свой взгляд. В нем было столько гневного возмущения, что ей стало страшно.
Черные блестящие глаза Максима сверкали на позеленевшем от злости лице. Он помахал блокнотом:
– Что все это значит?! Задумала коренную переделку квартиры, да?! – решительно и зло потребовал он ответа. В его взгляде сквозил едкий сарказм.
– Да нет, что ты! Ничего подобного. Это я просто…
– Просто – что? – злобно громыхнул он и, не дав ей возможности найтись и ответить, ринулся в атаку: – Ни при каких условиях ты не смеешь делать в этой квартире какие-либо изменения! Она превосходно декорирована, все оформлено с безукоризненным вкусом, и меня в ней все вполне устраивает! Ни одна вещь не должна быть удалена или заменена, ты меня слышишь?
– Не надо кричать. Я только собиралась по-другому оформить твой кабинет. Как подарок к твоему дню рождения, – быстро сымпровизировала она, прошмыгнув в комнату и поставив поднос на кофейный столик. Она подошла ближе к письменному столу, обольстительно улыбнулась Максиму и добавила: – Кабинет уже начинает выглядеть несвежим, Максим, ты должен с этим согласиться.
– С чем?! Да ничуть! А насчет того, что это подарок ко дню рождения – все чушь собачья! Вот здесь, – и он опять помахал блокнотом у нее перед носом, – ты расписала все про каждую комнату. И, как тебе известно, я не такой уж дурак. Моя теща дизайнер…
– Экс-теща! – взорвалась она, пронзая его ледяным взглядом.
Он игнорировал ее замечание.
– И от нее я слышал о Лэббоке, он тоже переезжает в Париж. Он бы и пальцем не пошевелил ради того, чтобы взяться за отделку одной комнаты. Он работает только над оформлением всей квартиры! – Максим брезгливо отшвырнул блокнот на стол. – Ты ничего не усвоила из того, что я тебе сказал: я не желаю, чтобы ты превратила эту квартиру в дорогостоящую, изукрашенную сверх всякой меры, сверкающую имитацию фешенебельного отеля в Майами посредством сверхмодного, сверхдорогого и бесталанного мистера Лэббока! Поздравляю! Вряд ли можно было найти более чванливого, лишенного вкуса и компетентности делягу, чем он.
– Он великолепен! Да в конце-то концов, что ты о себе так много воображаешь? Экий нашелся знаток декоративного искусства! – теряя самообладание, заверещала она истошным голосом. – Тоже мне – эксперт! Мне хватило одного взгляда на эту холодную, бесцветную, старомодную дыру, чтобы понять, что ты ни черта не смыслишь в интерьерах.
Максим, не снизойдя до ответа, лишь бросил на нее злой взгляд.
Дрожа от ярости, обозленная Адриана прошипела:
– Все здесь слишком на французский манер. Стиля нет ни на грош.
Он поморгал, сглотнул и, запрокинув голову, хохотнул:
– Стиль – изобретение французов! Ты, ничтожество!
– Что бы ты мне ни говорил, я все равно кое-что переделаю в этой квартире! – прокричала Адриана, выпрямляясь во весь рост и внезапно возненавидев Максима за его превосходство и интеллигентность.
Он подошел и, в упор глядя на нее сузившимися глазами, проговорил очень тихо, очень холодно и бесстрастно:
– Если тебя обуяла жажда устройства квартиры при непременном участии мистера Лэббока с его раздутой славой, то я полагаю, что для этой цели ты подыщешь себе свою собственную квартиру. Завтра же. И ты не прикоснешься к моей. Никогда. А если паче чаяния она потребует переделок, то из Парижа прилетит моя теща и они с Анастасией займутся этим без тебя.
– Ты гадина! Вечно тычешь мне в лицо своей бывшей женой! – побледнев, завизжала она. – Я больше не стану это терпеть!
– И что же ты намерена предпринять для этого? – Он залпом допил шампанское, поставил на край стола бокал и покинул библиотеку.
Она бегом пустилась за ним, догнала в холле и увидела, что он открыл гардероб, достал свой макинтош.
– Ты куда собрался?! – закричала она, глаза у нее расширились от удивления.
– Туда.
– Куда?
– Погулять. Надо подышать свежим воздухом.
– Погулять! Я тебе не верю. Я тебя знаю, Максим, знаю, какой ты сексуальный, здоровый малый. Ты все это время не спал со мной, значит, спал с другой. Факт, у тебя есть кто-то еще. Какая-нибудь белобрысая, прости господи.
– В этом городе, Адриана, полным-полно проституток. Блондинок, брюнеток и рыжих. Всех мастей, размеров и форм. – Он вышел из дому, хлопнув дверью.
Через несколько минут улица охладила его. Он медленно зашагал по Пятой авеню, в большей мере досадуя на себя, чем на нее. Гнев был абсолютно никчемной тратой драгоценной энергии. Силы ему нынче нужны для гораздо более важных целей. Кисловатая улыбка осветила его лицо. Время, размышлял он, товар, который я сейчас не вправе разбазаривать. Я не дал себе труда поближе узнать Адриану. Кто женится впопыхах, пожалеет на досуге, добавил он про себя, вспомнив слова Тедди, сказанные после его свадьбы. В глубине души он чувствовал, что она не одобряет его выбор. Но обожаемая Тедди слишком любила и уважала его, чтобы вмешиваться в его личную жизнь, давать советы. Да, мне необходимо проверить, в порядке ли мои мозги, подумал он с горечью. Я не должен был жениться на Адриане Смит Такер Мэклин. И я должен освободить себя от нее, как только покончу с другими проблемами. Последней черты мы достигли.
Его всегда острый, отточенный как бритва ум был натренирован до совершенства именно на операции с «Пальмирой-Кеттельсон», гигантской компанией, производящей косметику, основной американской корпорацией, международной по размаху. Некоторое время он скупал ее акции, владел теперь двенадцатью процентами и недавно проинформировал главу совета директоров о своей готовности приобрести то количество акций, которое обеспечит ему контроль над всей компанией. Предложение было отклонено. Директора встали на дыбы. Шло сражение. Но ему не хотелось сражаться, несмотря на то что Питер Хейлброн очень его подбивал. Глава отдела по закупке недвижимости в Нью-Йорке подстрекал его продолжать, предсказывал ему победу, большую победу в конечном счете.
Подняв воротник пальто и засунув руки в карманы, Максим шагал, предельно сосредоточенный на своих мыслях. Именно его мысль была наиболее грозной и ударной силой и частью его гения.
Он пересек Семьдесят седьмую улицу и, продолжая вышагивать по Пятой авеню, в конце концов принял решение. Он завтра утром позвонит президенту «Пальмиры», откажется от своей коммерческой угрозы и предложит выкупить у него обратно свои акции. Он инвестировал в этот бизнес около полумиллиарда долларов и, по-видимому, выйдет из этой сделки с огромным барышом, приблизительно в девяносто миллионов, и не исключено, что на него начнут вешать собак. Ну и пусть. Он должен сбросить груз. Он расхотел обладать этой компанией. Питер будет расстроен, но ничего не поделать. Зато Грэм почувствует облегчение. Она вместе с ним занималась этой сделкой и понимала причины его нежелания продолжать в настоящей момент вкладывать капитал в Америке.
Были у него особые поводы для возмущения здешней экономикой. Продажа «с выкручиванием рук», липовые облигации – от всего этого его уже тошнило; необеспеченные обязательства, рискованные облигации в конце концов превратились в обыкновенную бумажную липу. «Уэст Интернэшнл» – сама надежность, «Алландейл Групп» – то же самое, и два этих огромных конгломерата приносят устойчивый доход, банковские счета в полном порядке. Он не желал продолжать расширять свою империю.
Мысли Максима перескочили на его собственные инвестиции на американском рынке деловых бумаг. Сотни миллионов долларов он вложил в акции других компаний. Завтра он приступит к разгрузке капитала. Не торопясь, осторожно. Он отнюдь не собирается посеять панику в рядах. Он будет продавать свои акции месяцами, и к августу или сентябрю деньги будут готовы к обналичиванию. У него было сильное предчувствие, что экономика Соединенных Штатов может к наступлению зимы пошатнуться. Он не знал, что именно наводило его на подобные предположения, поскольку не имел понятия, откуда брались и отчего возникали его предчувствия в бизнесе. Очевидно, срабатывал природный инстинкт. Этот инстинкт сейчас подсказывал ему – продавать. Он не хотел быть застигнутым врасплох из-за краха на рынке акций, не дай Бог.
Неожиданно ему стало легче, тяжесть в груди пропала. Ничего удивительного в этом не было. Он почти всегда испытывал прилив сил и облегчение, если удавалось окончательно разобраться с проблемой, неделями не дававшей ему покоя.
Он поднял голову и, к своему удивлению, обнаружил, что находится у перекрестка Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы. Он подошел к ближайшему телефону-автомату, опустил монету и быстро набрал номер.
– Алло?
– Это я, дорогая.
– Ты где, Максим?
– На углу Пятьдесят седьмой и Пятой. Я зайду.
– Горю от нетерпения. Даю тебе пару минут.
– Минут двадцать. Я хочу пройтись до Саттон-Плейс пешком. Увидимся, бэби.
Блэр Мартин бросила трубку и развернулась на каблуках. Ее глаза отметили каждую деталь гостиной, выходившей окнами в сад, на Ист-Ривер и на кусочек Пятьдесят девятой улицы.
Она одобрительно кивнула самой себе, с облегчением и удовольствием, потому что в комнате был идеальный порядок. Максим жуткий педант, но все в доме вроде было на своем месте, и для беспокойства у нее нет повода. Тихая гавань в мягких пастельных тонах, обставленная французской мебелью, сегодня вечером выглядела особенно мило, полная цветов, которые он стал посылать ей по нескольку раз в неделю, с тех пор как они стали любовниками. Все лампы под шелковыми абажурами были включены, в камине ярко пылал огонь, даря тепло и уют.
Блэр прошлась по комнате, думая, какое счастье ей выпало жить в этом доме. Максим купил его для своей дочери Аликс два года назад как шаг к примирению после их ссоры в 1985 году и в надежде уладить с ней отношения. Анастасия с Максимом тогда вместе обставляли и отделывали дом. У них обоих превосходный вкус, и потому дом в Саттон-Плейс был прекрасен, как ни посмотри.
Но Аликс забраковала подарок и отказалась его принять. Вот дурочка, подумала Блэр, покачав головой, как всегда, несколько озадаченная людской глупостью и непрактичностью. Сама она была изрядным прагматиком.
За домом некоторое время присматривала домоправительница, но потом она отказалась от места, найдя свою миссию слишком тоскливой, как объяснил Максим. Приблизительно десять месяцев назад, вскоре после того, как между ними вспыхнула любовь, он предложил Блэр переехать сюда. Он тогда сказал, что помимо необходимости в том, чтобы кто-то был в доме из соображений безопасности, ему хотелось, чтобы она пожила в частном владении и он мог без опаски приходить и уходить. Дотошные взгляды швейцаров доходных домов были ему неприятны. «Для меня лучше, если ты станешь жить в моем доме в Саттон-Плейс. Это будет более благоразумно» – так он высказался по этому поводу. Она сразу приняла его предложение, как только увидела этот дом. Дом, где она жила раньше, подлежал приватизации, и ей было не под силу выкупить квартиру. И естественно, она оказалась перед проблемой – где жить? Таким образом, его вариант устраивал обоих.
Взбегая наверх, Блэр думала о Максиме. Она сходила по нему с ума, и он тоже был без ума от нее. Чудно, что она знала его с восемьдесят второго года, и у них были довольно частые свидания, но роман начался лишь после его женитьбы на Адриане Мэклин. Роскошная женщина, красивая до невозможности, верх шика. Но и жуткая сука, правда, к тому же грубая и вспыльчивая. Блэр терпеть не могла женщин, у которых бриллианты валились изо всех пор.
Она вошла в спальню, сняла брюки и шелковую рубашку, перебежала в ванную. Опрыскалась духами, расчесала светлые короткие рыжеватые кудри, сотворив из них ореол вокруг лица, формой напоминавший сердце, освежила розовую помаду на губах и слегка подвела веки бледно-серыми тенями. Этот цвет всегда делал ее синие глаза еще синее. Слегка подкрасив тушью белесые ресницы, она вернулась в спальню.
Достала из шкафа бледно-зеленую шелковую пижаму от Трижера, надела широченные штаны и длинный жакет, подвязалась широким шарфом и дополнила туалет подходящими шелковыми туфлями.
После контрольного взгляда в зеркало закрыла шкаф и направилась из спальни в кухню. Шампанского на льду было много, а свежего салата и овощей она купила днем. Она была мастерица готовить, он любил ее «спагетти примавера». Вот это она и сделает на ужин, а завершат они его сыром и фруктами. Максим не привередничал в еде, что сильно облегчало ей жизнь, поскольку она работала: у нее была своя маленькая фирма коммунальных услуг.
Сбежав вниз до середины лестницы, Блэр вспомнила о противозачаточных таблетках. Меньше всего ей хотелось забеременеть. Она вернулась наверх в спальню, выдвинула ящик тумбочки у кровати, взяла таблетки и вытряхнула одну на ладонь. Она уже было отправила ее в рот, но уставилась на фото Максима на столике. А почему это я не хочу забеременеть? – спросила она себя, слегка хмуря лоб. Мне без малого тридцать. Мне, конечно же, надо забеременеть. Да и нет серьезных оснований, чтобы ей на это не пойти. Факт, ей вполне могло бы понравиться стать матерью. Она и мужа полюбила бы. Точнее говоря, Максима Уэста. Она начинала уставать от своей роли любовницы, или же, если воспользоваться более старомодным словом, – его содержанки.
Решительным шагом Блэр Мартин направилась в ванную комнату, вытряхнула в унитаз все таблетки и спустила воду, а патрончик из-под них бросила в мусорную корзину. Вернулась в спальню, подошла к ночному столику и задвинула ящик.
Долго-долго всматривалась Блэр в фотографию Максима в серебряной рамке. Она сняла его прошлым летом здесь, в саду. Затем загнула три пальца в кулак, а указательный выпрямила, сделав «пистолетик». Улыбнулась самой себе и прицелилась в фото.
Будешь мой, Максим. Мой, мой, мой!
ЧАСТЬ 7
МАКСИМИЛИАН
ЛОНДОН – БЕРЛИН, 1989
Человек многих жизней. Человек,
имевший свое потайное ядро,
некую недоступную для других сердцевину,
нечто такое, о чем он сам и не подозревал…
Мелвин Брэгг. Ричард Бертон: Жизнь
57
– Папочка, я так рада, что ты свободен, – улыбнувшись, пролепетала Аликс.
– Я тоже, – сказал Максим и улыбнулся в ответ, затем похлопал ее по руке, потянулся к одной из карт, что разложил перед ним на столе Джозеф.
Они сидели вдвоем на банкетке в клубе Марка, куда он привел ее после того, как она появилась у него в офисе на Гросвенор-сквер незадолго перед этим.
– Теперь, Аликс, ты знаешь, чего ты хочешь?
– На первое – ничего, спасибо. Пожалуйста, возьми мне печенку и бекон.
– И себе я возьму то же самое. – Максим знаком подозвал Джозефа, сделал заказ, затем повернулся к дочери. – Ну-с, должен тебе сказать, дорогой, с тобой – то обжорство, то голодовка, – заметил он, употребив ласковое обращение, адресованное в далеком детстве ему самому.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Аликс, озадаченно глядя на отца.
– Потому что ты четыре года сторонилась меня и обращалась со мной как Аттила, король гуннов. Зато теперь, кажется, я не могу от тебя отделаться. Куда бы меня ни занесло, там оказываешься и ты. Скачешь по всему белу свету. Подумать только, в понедельник ты была, как и я, в Нью-Йорке, а сегодня, в среду, ты здесь, в Лондоне. Я начинаю думать, дорогая моя, что ты следишь за мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60