Я должен потрафить себе, а не старику. В конце концов, это моя жизнь, не его, и я не могу быть им, как не могу стать тем, кем был Дэвид. Я буду поступать, как хочу я. И верен буду самому себе.
Мысль об отце подтолкнула Марка к действию, он наклонился вперед, собрался с духом и выпалил:
– Я хочу больше знать о вас, Тедди, и хочу, чтобы вы узнали обо мне больше. Но это никогда не произойдет, если мы будем только сидеть, слушать музыку и улыбаться друг другу. И все же, должен признаться, я не решаюсь задавать вам вопросы. Ведь позапрошлым вечером я получил от вас нагоняй, и я…
– Нагоняй от меня! Но я вовсе не хотела, чтобы это было именно так понято! – воскликнула Тедди. – Надеюсь, я вас не обидела?
Он с улыбкой покачал головой:
– Нет, не обидели. Во всяком случае, теперь ваш черед… вы должны расспрашивать меня о чем угодно, и я обещаю отвечать вам правду.
– Нет-нет, Марк, это вы должны спрашивать меня… Я перед вами в долгу за то, что в четверг заставила вас испытать неловкость.
– Ну что ж, пусть будет по-вашему. – Последовала небольшая пауза, а затем он остановил свой взгляд на ней, медленно произнося свой вопрос: – Вы с кем-нибудь встречаетесь, Тедди? Есть у вас возлюбленный, который, быть может, сейчас на фронте?
– Нет, – ответила она без заминки, устремив на него прямой, открытый взгляд. – Был один мальчик… когда-то. Но я не виделась с ним почти шесть лет. Он живет за границей. Он стал… просто другом.
– И вы ни с кем не встречались все это время?
– Нет.
– Но вы такая красивая девушка! Почему, Тедди? У вас должны быть поклонники, и не мало.
– Да, есть, – ответила она несколько смущенно. – Но я ни с кем из них не встречаюсь… они мне не интересны.
Он неотрывно смотрел на нее, затем протянул руку и положил ей на руку. Ощутил, как дрожит ее рука под его ладонью, это было ему приятно. Он наклонился еще ближе.
– А я вам интересен, Теодора? – шепотом спросил он.
Она вся была во власти своего чувства и не в состоянии произнести ни слова; рот ее слегка приоткрылся, она сделала несколько глотательных движений и все смотрела на него, прикованная его взглядом. Наконец ей удалось утвердительно кивнуть.
Он просиял и крепче сжал ее руку.
– Вы даже не представляете, как я счастлив, – произнес он тем же тихим голосом. – И вы, Тедди, мне тоже безумно интересны. Вы же сами прекрасно это знаете.
Она не сводила с него радостно блестевших глаз, щеки ее слегка зарделись.
– Теперь ваша очередь спрашивать, – велел Марк.
– А у вас? – после короткой паузы спросила она с едва заметной дрожью в голосе. – Я хочу сказать, есть ли кто-то у вас?
– Абсолютно никого! Да, были у меня женщины, не собираюсь это отрицать, но никого всерьез, и уже давным-давно никого. – И, если по правде, то не было никогда, подумалось ему, кого можно было бы сравнить с тобой, моя прелесть.
В этот момент подошел официант с десертом. Их разговор мгновенно оборвался. Они наблюдали, как он раскладывает горячий хлебный пудинг, который оба заказали, а теперь утратили к нему всякий интерес.
Как только официант удалился, Марк сказал:
– Я подумал, что мог встретиться с вашими родителями, когда заехал сегодня за вами. Их не было дома?
– Мои родители умерли, Марк, – очень спокойно ответила Тедди.
– Господи, какой же я болван! Простите меня, ради Бога.
– Ничего, все в порядке, вы же не могли этого знать. К тому же они умерли очень давно.
– Поэтому вы и живете с вашей тетей?
– Да. А ваши родители? Они живы?
– Да. У вас есть братья и сестры?
Она отрицательно покачала головой:
– Я была единственным ребенком. А у вас?
– Есть младший брат, Лайонел. Он учится в школе. В Харроу.
– В Харроу! Это замечательная школа! Уинстон Черчилль учился в Харроу.
– И я тоже, – заметил Марк.
– Неужели! Вы встречались с Уинстоном Черчиллем? – спросила она уже вполне весело.
– Один раз.
– Какой вы счастливчик! Завидую вам. Он самый выдающийся человек в Англии. И даже во всем мире. Во всяком случае, я так считаю. Он – мой герой.
Марк улыбнулся и хотел было сказать, что он сам желал бы быть ее героем, но воздержался. Вместо этого спросил:
– А где учились вы, Теодора?
– Навряд ли вы можете знать мою школу… она в Берлине.
Марка поразил ее ответ, и он слегка нахмурился, глядя на нее.
– Да?! А как вас туда занесло? Ваши родители почему-либо жили в Берлине?
– Они были берлинцы. Я берлинка. Я там родилась.
– Вы немка? – В голосе Марка послышался оттенок недоверия.
– Да.
– Но вы что-то непохожи на немку. То есть я хочу сказать, что у вас нет немецкого акцента. Вы говорите на отличном английском, и я добавил бы, красиво говорите.
– Мама учила меня английскому, – пояснила Тедди, – когда я была маленькой. Она хорошо говорила по-английски, и мы часто бывали в Англии в гостях у тети Кетти перед войной, когда я была еще подростком. Она живет здесь более тридцати лет; ее последний муж, дядя Гарри, был англичанин. В общем, я говорю по-английски с пяти лет. Может, потому и без акцента. Когда дети начинают учить второй язык в раннем возрасте, они обычно говорят на нем безо всякого акцента.
Марк продолжал неотрывно смотреть на Тедди, и тут вдруг его осенила мысль.
– Давно ли вы здесь живете?
– Пять лет. Я приехала весной 1939 года через Париж.
Он кивнул, гадая: а ведь то, что он сейчас заподозрил, вполне могло оказаться правдой.
Тедди заметила промелькнувшее на лице Марка выражение, которое она затруднялась истолковать. Оно могло отражать озадаченность, смущение или обеспокоенность, либо сочетание всех трех состояний.
– Я еврейка, – вырвалось у нее, после чего она с облегчением откинулась на спинку стула и посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, имеет ли это для него значение. Ей страстно хотелось, чтобы не имело, чтобы он не был из числа тех, кто начинен предрассудками.
Сперва Марк никак не отреагировал. Он сидел и изумленно глядел на нее. Потому перед тем как протянуть через стол свои руки и взять за руки Тедди, улыбнулся странной улыбкой.
– И я, Тедди, – сообщил он. – Как говорит мой папаша, наше семейство тоже Моисеевой веры.
28
Они сидели и через стол смотрели друг на друга, оба в равном напряжении ожидая ответных реплик. Марк рассказывал о своем семействе, подробно и многословно поведал об их семейном бизнесе. Он сказал, что после войны будет работать в деле отца, которое перейдет в его руки, когда родитель уйдет на покой. После этого он говорил о том, что музыка всегда была для него не более чем хобби, что он никогда не помышлял о карьере музыканта и его будущее ни капельки его не огорчало, поскольку мир бизнеса приводил его в возбуждение, и это была правда.
В свою очередь, Тедди завалила его деталями из ранних лет своей жизни в Берлине и пребывания у Вестхеймов в особняке на Тиргартенштрассе. Затем она тщательно воспроизвела свои переживания, предшествовавшие отъезду из Берлина, а также подробно описала Хрустальную Ночь 9 ноября – дата, которую ей не забыть никогда. Она даже рассказала ему, ничего не утаив, про свои отношения с Вилли Герцогом. Коснувшись вскользь короткого парижского периода с Урсулой Вестхейм, она завершила повествование рассказом о переезде с Максимом в Англию и о той жизни, которую его мать обеспечила им в Лондоне, и наконец поделилась своими соображениями по поводу Максима и будущего.
Марк все время внимательно слушал, когда же она закончила, он спросил с серьезным выражением лица:
– А что, фрау Вестхейм и ее муж по-прежнему в Германии?
– О да, я уверена, что они там, – отозвалась Тедди. – Наверняка я что-нибудь знала бы о них, если б им удалось уехать. И баронесса фон Виттинген наверняка дала бы знать, если… если бы с ними произошло что-то страшное. Но все молчат. – Тедди доверительно улыбнулась и сделала вывод: – Они скрываются где-то в безопасном месте, я в этом абсолютно уверена. И тетя Кетти со мной согласна.
Марк кивнул. Он чуть было не упомянул о бомбардировочных рейдах союзной авиации и о концентрационных лагерях. То и другое являлось сильнейшей угрозой безопасности Вестхеймов, но он вовремя прикусил язык. У него не было желания вселять тревогу в душу девушки, сообщив о неприятных вещах, на которые они бессильны как-либо повлиять. Ему не хотелось портить этот замечательный вечер. Вместо этого он поднял свой бокал.
– За вас, Тедди! Я совершенно восхищен вами. Вы потрясающе верный человек и притом удивительно храбрая девушка, не говоря о том, что красивей вас я вообще никого не встречал.
– Благодарю вас, – сказала она, счастливо улыбаясь. – Не знаю, правы ли вы насчет моей храбрости, просто я делаю то, что мне надлежит делать. Что же до моей внешности, то я вовсе не такая красивая, Марк.
– Для меня вы красивая… – Он помедлил и тихо добавил: – И еще вы очень опасная.
– Опасная?! – Ее зеленые глаза сузились, она взглянула на него сердито. – Не могу себе представить, что вы имеете в виду!
– Я говорю опасная потому, что мои намерения в отношении вас, Тедди, могут очень скоро принять самый серьезный характер.
Тедди уставилась на него, разинув рот в недоумении. Как реагировать на это заявление? Но она тут же поймала себя на том, что чувствовала в точности то же самое по отношению к нему. При первом знакомстве она была напугана, затем, ощутив его опасность для нее, поняла свою беззащитность перед ним.
Марк внимательно изучал ее, опять наклонился над столом и положил руку поверх ее руки.
– Я еще никому никогда не говорил этого, поверьте мне, Теодора.
– Верю.
– Как по-вашему, Тедди… смогли бы вы питать серьезные чувства ко мне?
– Могла бы, Марк, – ответила она решительно, ясно и твердо.
Он стиснул ее руку. Ее ответ отозвался в нем дрожью.
– Пойдем, моя милая, – сказал он, впервые употребив ласковое слово и легко перейдя на «ты». – Я хочу держать тебя в своих руках и танцевать с тобой. – И с этими словами он повел ее от стола, не выпуская ее руки из своей.
Свет в зале был тусклый, а на танцевальном пятачке освещение и вовсе отсутствовало, так что атмосфера весьма способствовала романтическому настроению молодых влюбленных, оказавшихся в водовороте войны с ее опасностями, ужасами и напряжением.
Оркестр Каролла Гиббонса заиграл один из самых душещипательных любовных шлягеров тех дней, и Марк обнял Тедди. Прижавшись друг к другу, они медленно двигались в такт музыке, а Тедди нежно и тихо подпевала, так что слышать ее мог лишь Марк.
«Он всегда передо мной, твой образ яркий,
В маленьком кафе, в том старом парке,
Где ручей, где карусели, где каштаны шелестели.
Ты стоишь передо мной
В ясный полдень, в летний зной.
И светлы мои воспоминанья,
Всюду ты – в лучах восхода, в час ночной
На луне, в ее сияньи».
Она не помнила все слова наизусть и далее лишь тихонько напевала мелодию. Она так крепко прижалась к нему, что медные пуговицы его френча резко вдавились ей в тело. Она подумала: я влюбляюсь в него, еще у Пеллов я знала, что так и будет. Она ничуть об этом не жалела, ее переполняло такое огромное, всепоглощающее счастье, какое она едва могла себе представить.
Марк посмотрел на Тедди. Ее лицо, поднятое вверх ему навстречу, лучилось радостью. Он прильнул к ней еще тесней, прислонил ее голову к своему плечу и нежно целовал ее волосы. Он не забудет эти минуты и эту песню до конца своих дней… да, сейчас он понимал: вот она, его суженая, воистину…
И они, словно в забытьи, продолжали танцевать до конца вечера.
Держась за руки, они молча шли по набережной.
Была холодная, ясная ночь, сияла полная луна, и, хотя ветер с Темзы был морозно жгуч, они его не замечали.
Тедди была закутана в манто из стриженого бобра, одолженное по такому случаю у тетушки, и в розовый мохеровый кружевной платок, а на Марке была плотная шинель летчика Королевских ВВС, фуражка и на шее белый летный шарф.
Однако они были слишком заняты друг другом, чтобы замечать такие прозаические пустяки, как погода; они были слепы и глухи ко всему, кроме друг друга, своих чувств и ощущений.
На отрезке набережной позади отеля «Саввой», который они только что миновали, было темно, как в печной трубе – требования светомаскировки, – в окнах отеля не просвечивало ни единой светлой щелочки, и все уличные фонари по той же причине не горели. Путь им освещала яркая луна.
– Отличная летная погода, Тедди, – заговорил Марк в какой-то момент, подняв глаза к небу. – Хорошо бы взлететь туда с тобой на моей машине, вот бы покатал тебя сейчас! Знаешь, как здорово летать в такую ночь – прямо дух захватывает, можно обалдеть, правда.
Говоря это, он опустил взгляд на Тедди и затаил дыхание. Она смотрела на него так же завороженно, как там, в ресторане, во время танца. В лунном свете ее лицо было отчетливо видно, и он опять заметил ее нескрываемое восхищение, восторг, который излучали ее глаза, и сердце у него едва не выпрыгнуло из груди. Он почти грубо привлек ее к себе, обнял и поцеловал в губы.
Она страстно ответила на его поцелуй, такой же для нее желанный, как и для него, прильнула к нему, и когда они наконец разъединились, то воздуха у них в груди уже не оставалось, они были окончательно выведены из равновесия их первым, почти полным физическим контактом. В счастливом смятении они смотрели друг на друга.
– О, Тедди, милая… – заговорил он и смолк. Теперь и он вдруг ощутил неизъяснимое косноязычие и стоял, глядя на нее, озаренную луной, зачарованный ее красотой и чувствами, которые она в нем пробудила. Но уже через пару секунд Марк опять прижал ее к себе.
– Я весь вечер только и мечтал поцеловать тебя, – шептал он ей в волосы. – А вообще-то, если по правде, то с первого вечера, когда познакомился с тобой у Пеллов.
– Я тоже хотела, чтобы ты целовал меня, – сказала она без малейшей тени кокетства со свойственной ей прямотой.
Откровение девушки отозвалось в нем дрожью, и, не в силах себя сдержать, Марк с еще большим вожделением припал горячим ищущим ненасытным ртом к ее рту. И она отвечала ему с такой же страстью, обхватив его обеими руками за шею и разомкнув губы, чтобы уступить его настойчивому языку, дать ему скользнуть внутрь и найти ее язык. Он дал ему побыть секунду в покое, насладиться глубиной интимности, но тут же начал нежно ласкать ее язычок своим, медленно, исходя истомой. Неожиданным, быстрым движением он поднес руки к ее лицу, взял его в ладони и принялся буквально пожирать ее рот с голодной жадностью, удивившей его и ее.
Она все больше распалялась, жар разливался откуда-то из-под ложечки по всему телу; она слегка покачивалась в его руках, охваченная новыми, ей доселе неведомыми странными ощущениями и нетерпеливым желанием.
Что же касается Марка, то и у него тоже случилось легкое головокружение, а их страстные поцелуи возбудили его до дрожи. В какой-то момент ему показалось, что ноги у него вот-вот подогнутся. Он едва сдерживал себя и с трудом заставил свой рот отпустить ее губы. Он глубоко вдохнул морозный воздух, пытаясь утихомирить свое сорвавшееся с цепи сердце, унять жгучее половое влечение. Он сумел ослабить руки и освободить ее из объятий.
– Холодно и уже много времени, милая, – ласково напомнил он. – Пожалуй, пора проводить тебя домой. Твоя тетя станет волноваться, не зная, где ты.
– Ничего, не страшно, – отозвалась она, коснувшись его руки. – Мне уже двадцать пять как-никак. Я не обязана держать отчет перед тетей.
– Конечно, – сказал он, улыбнувшись. Его позабавила строптивость Тедди. – Но мне, – продолжал он, – не хотелось бы обнаружить себя в ее черном списке. Это не сулило бы ничего хорошего в будущем, а? Как по-твоему?
– Да, – согласилась она, довольная тем, что он беспокоится об этом.
Марк решительно взял ее под руку, и они бодро в ногу зашагали вперед. Набережная вскоре осталась позади. Они вышли на Стренд, то и дело поглядывая, не видать ли где такси. Дошли до памятника адмиралу Нельсону на Трафальгарской площади, и только тут им удалось взять машину, оказавшуюся единственной в округе.
– Белсайз-Парк-Гарденс, сорок три, – сказал Марк шоферу. Они сидели, плотно прижавшись друг к другу и держась за руки, а такси погромыхивало по дороге в северный Лондон.
Марку хотелось обнять ее и опять целоваться, но он стоически противился искушению, понимая, что при данных обстоятельствах это ни к чему и для него все окончилось бы ощущением еще более острой неудовлетворенности. В какой-то момент ему захотелось приказать шоферу развернуться и ехать на Фармстрит в Мейфер, где у него было «приват-убежище», но он не сделал этого. С любой другой женщиной он вряд ли колебался бы. Но он не мог так поступить с Тедди. Она была иной. Она была особенной. Она собиралась стать его женой.
Уличное движение почти отсутствовало, и не только из-за позднего времени – был всего лишь час пополуночи, – но еще и потому, что горючее нормировали, и автомобилисты отсиживались по домам. Очень скоро они уже подъезжали к дому ее тетушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Мысль об отце подтолкнула Марка к действию, он наклонился вперед, собрался с духом и выпалил:
– Я хочу больше знать о вас, Тедди, и хочу, чтобы вы узнали обо мне больше. Но это никогда не произойдет, если мы будем только сидеть, слушать музыку и улыбаться друг другу. И все же, должен признаться, я не решаюсь задавать вам вопросы. Ведь позапрошлым вечером я получил от вас нагоняй, и я…
– Нагоняй от меня! Но я вовсе не хотела, чтобы это было именно так понято! – воскликнула Тедди. – Надеюсь, я вас не обидела?
Он с улыбкой покачал головой:
– Нет, не обидели. Во всяком случае, теперь ваш черед… вы должны расспрашивать меня о чем угодно, и я обещаю отвечать вам правду.
– Нет-нет, Марк, это вы должны спрашивать меня… Я перед вами в долгу за то, что в четверг заставила вас испытать неловкость.
– Ну что ж, пусть будет по-вашему. – Последовала небольшая пауза, а затем он остановил свой взгляд на ней, медленно произнося свой вопрос: – Вы с кем-нибудь встречаетесь, Тедди? Есть у вас возлюбленный, который, быть может, сейчас на фронте?
– Нет, – ответила она без заминки, устремив на него прямой, открытый взгляд. – Был один мальчик… когда-то. Но я не виделась с ним почти шесть лет. Он живет за границей. Он стал… просто другом.
– И вы ни с кем не встречались все это время?
– Нет.
– Но вы такая красивая девушка! Почему, Тедди? У вас должны быть поклонники, и не мало.
– Да, есть, – ответила она несколько смущенно. – Но я ни с кем из них не встречаюсь… они мне не интересны.
Он неотрывно смотрел на нее, затем протянул руку и положил ей на руку. Ощутил, как дрожит ее рука под его ладонью, это было ему приятно. Он наклонился еще ближе.
– А я вам интересен, Теодора? – шепотом спросил он.
Она вся была во власти своего чувства и не в состоянии произнести ни слова; рот ее слегка приоткрылся, она сделала несколько глотательных движений и все смотрела на него, прикованная его взглядом. Наконец ей удалось утвердительно кивнуть.
Он просиял и крепче сжал ее руку.
– Вы даже не представляете, как я счастлив, – произнес он тем же тихим голосом. – И вы, Тедди, мне тоже безумно интересны. Вы же сами прекрасно это знаете.
Она не сводила с него радостно блестевших глаз, щеки ее слегка зарделись.
– Теперь ваша очередь спрашивать, – велел Марк.
– А у вас? – после короткой паузы спросила она с едва заметной дрожью в голосе. – Я хочу сказать, есть ли кто-то у вас?
– Абсолютно никого! Да, были у меня женщины, не собираюсь это отрицать, но никого всерьез, и уже давным-давно никого. – И, если по правде, то не было никогда, подумалось ему, кого можно было бы сравнить с тобой, моя прелесть.
В этот момент подошел официант с десертом. Их разговор мгновенно оборвался. Они наблюдали, как он раскладывает горячий хлебный пудинг, который оба заказали, а теперь утратили к нему всякий интерес.
Как только официант удалился, Марк сказал:
– Я подумал, что мог встретиться с вашими родителями, когда заехал сегодня за вами. Их не было дома?
– Мои родители умерли, Марк, – очень спокойно ответила Тедди.
– Господи, какой же я болван! Простите меня, ради Бога.
– Ничего, все в порядке, вы же не могли этого знать. К тому же они умерли очень давно.
– Поэтому вы и живете с вашей тетей?
– Да. А ваши родители? Они живы?
– Да. У вас есть братья и сестры?
Она отрицательно покачала головой:
– Я была единственным ребенком. А у вас?
– Есть младший брат, Лайонел. Он учится в школе. В Харроу.
– В Харроу! Это замечательная школа! Уинстон Черчилль учился в Харроу.
– И я тоже, – заметил Марк.
– Неужели! Вы встречались с Уинстоном Черчиллем? – спросила она уже вполне весело.
– Один раз.
– Какой вы счастливчик! Завидую вам. Он самый выдающийся человек в Англии. И даже во всем мире. Во всяком случае, я так считаю. Он – мой герой.
Марк улыбнулся и хотел было сказать, что он сам желал бы быть ее героем, но воздержался. Вместо этого спросил:
– А где учились вы, Теодора?
– Навряд ли вы можете знать мою школу… она в Берлине.
Марка поразил ее ответ, и он слегка нахмурился, глядя на нее.
– Да?! А как вас туда занесло? Ваши родители почему-либо жили в Берлине?
– Они были берлинцы. Я берлинка. Я там родилась.
– Вы немка? – В голосе Марка послышался оттенок недоверия.
– Да.
– Но вы что-то непохожи на немку. То есть я хочу сказать, что у вас нет немецкого акцента. Вы говорите на отличном английском, и я добавил бы, красиво говорите.
– Мама учила меня английскому, – пояснила Тедди, – когда я была маленькой. Она хорошо говорила по-английски, и мы часто бывали в Англии в гостях у тети Кетти перед войной, когда я была еще подростком. Она живет здесь более тридцати лет; ее последний муж, дядя Гарри, был англичанин. В общем, я говорю по-английски с пяти лет. Может, потому и без акцента. Когда дети начинают учить второй язык в раннем возрасте, они обычно говорят на нем безо всякого акцента.
Марк продолжал неотрывно смотреть на Тедди, и тут вдруг его осенила мысль.
– Давно ли вы здесь живете?
– Пять лет. Я приехала весной 1939 года через Париж.
Он кивнул, гадая: а ведь то, что он сейчас заподозрил, вполне могло оказаться правдой.
Тедди заметила промелькнувшее на лице Марка выражение, которое она затруднялась истолковать. Оно могло отражать озадаченность, смущение или обеспокоенность, либо сочетание всех трех состояний.
– Я еврейка, – вырвалось у нее, после чего она с облегчением откинулась на спинку стула и посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, имеет ли это для него значение. Ей страстно хотелось, чтобы не имело, чтобы он не был из числа тех, кто начинен предрассудками.
Сперва Марк никак не отреагировал. Он сидел и изумленно глядел на нее. Потому перед тем как протянуть через стол свои руки и взять за руки Тедди, улыбнулся странной улыбкой.
– И я, Тедди, – сообщил он. – Как говорит мой папаша, наше семейство тоже Моисеевой веры.
28
Они сидели и через стол смотрели друг на друга, оба в равном напряжении ожидая ответных реплик. Марк рассказывал о своем семействе, подробно и многословно поведал об их семейном бизнесе. Он сказал, что после войны будет работать в деле отца, которое перейдет в его руки, когда родитель уйдет на покой. После этого он говорил о том, что музыка всегда была для него не более чем хобби, что он никогда не помышлял о карьере музыканта и его будущее ни капельки его не огорчало, поскольку мир бизнеса приводил его в возбуждение, и это была правда.
В свою очередь, Тедди завалила его деталями из ранних лет своей жизни в Берлине и пребывания у Вестхеймов в особняке на Тиргартенштрассе. Затем она тщательно воспроизвела свои переживания, предшествовавшие отъезду из Берлина, а также подробно описала Хрустальную Ночь 9 ноября – дата, которую ей не забыть никогда. Она даже рассказала ему, ничего не утаив, про свои отношения с Вилли Герцогом. Коснувшись вскользь короткого парижского периода с Урсулой Вестхейм, она завершила повествование рассказом о переезде с Максимом в Англию и о той жизни, которую его мать обеспечила им в Лондоне, и наконец поделилась своими соображениями по поводу Максима и будущего.
Марк все время внимательно слушал, когда же она закончила, он спросил с серьезным выражением лица:
– А что, фрау Вестхейм и ее муж по-прежнему в Германии?
– О да, я уверена, что они там, – отозвалась Тедди. – Наверняка я что-нибудь знала бы о них, если б им удалось уехать. И баронесса фон Виттинген наверняка дала бы знать, если… если бы с ними произошло что-то страшное. Но все молчат. – Тедди доверительно улыбнулась и сделала вывод: – Они скрываются где-то в безопасном месте, я в этом абсолютно уверена. И тетя Кетти со мной согласна.
Марк кивнул. Он чуть было не упомянул о бомбардировочных рейдах союзной авиации и о концентрационных лагерях. То и другое являлось сильнейшей угрозой безопасности Вестхеймов, но он вовремя прикусил язык. У него не было желания вселять тревогу в душу девушки, сообщив о неприятных вещах, на которые они бессильны как-либо повлиять. Ему не хотелось портить этот замечательный вечер. Вместо этого он поднял свой бокал.
– За вас, Тедди! Я совершенно восхищен вами. Вы потрясающе верный человек и притом удивительно храбрая девушка, не говоря о том, что красивей вас я вообще никого не встречал.
– Благодарю вас, – сказала она, счастливо улыбаясь. – Не знаю, правы ли вы насчет моей храбрости, просто я делаю то, что мне надлежит делать. Что же до моей внешности, то я вовсе не такая красивая, Марк.
– Для меня вы красивая… – Он помедлил и тихо добавил: – И еще вы очень опасная.
– Опасная?! – Ее зеленые глаза сузились, она взглянула на него сердито. – Не могу себе представить, что вы имеете в виду!
– Я говорю опасная потому, что мои намерения в отношении вас, Тедди, могут очень скоро принять самый серьезный характер.
Тедди уставилась на него, разинув рот в недоумении. Как реагировать на это заявление? Но она тут же поймала себя на том, что чувствовала в точности то же самое по отношению к нему. При первом знакомстве она была напугана, затем, ощутив его опасность для нее, поняла свою беззащитность перед ним.
Марк внимательно изучал ее, опять наклонился над столом и положил руку поверх ее руки.
– Я еще никому никогда не говорил этого, поверьте мне, Теодора.
– Верю.
– Как по-вашему, Тедди… смогли бы вы питать серьезные чувства ко мне?
– Могла бы, Марк, – ответила она решительно, ясно и твердо.
Он стиснул ее руку. Ее ответ отозвался в нем дрожью.
– Пойдем, моя милая, – сказал он, впервые употребив ласковое слово и легко перейдя на «ты». – Я хочу держать тебя в своих руках и танцевать с тобой. – И с этими словами он повел ее от стола, не выпуская ее руки из своей.
Свет в зале был тусклый, а на танцевальном пятачке освещение и вовсе отсутствовало, так что атмосфера весьма способствовала романтическому настроению молодых влюбленных, оказавшихся в водовороте войны с ее опасностями, ужасами и напряжением.
Оркестр Каролла Гиббонса заиграл один из самых душещипательных любовных шлягеров тех дней, и Марк обнял Тедди. Прижавшись друг к другу, они медленно двигались в такт музыке, а Тедди нежно и тихо подпевала, так что слышать ее мог лишь Марк.
«Он всегда передо мной, твой образ яркий,
В маленьком кафе, в том старом парке,
Где ручей, где карусели, где каштаны шелестели.
Ты стоишь передо мной
В ясный полдень, в летний зной.
И светлы мои воспоминанья,
Всюду ты – в лучах восхода, в час ночной
На луне, в ее сияньи».
Она не помнила все слова наизусть и далее лишь тихонько напевала мелодию. Она так крепко прижалась к нему, что медные пуговицы его френча резко вдавились ей в тело. Она подумала: я влюбляюсь в него, еще у Пеллов я знала, что так и будет. Она ничуть об этом не жалела, ее переполняло такое огромное, всепоглощающее счастье, какое она едва могла себе представить.
Марк посмотрел на Тедди. Ее лицо, поднятое вверх ему навстречу, лучилось радостью. Он прильнул к ней еще тесней, прислонил ее голову к своему плечу и нежно целовал ее волосы. Он не забудет эти минуты и эту песню до конца своих дней… да, сейчас он понимал: вот она, его суженая, воистину…
И они, словно в забытьи, продолжали танцевать до конца вечера.
Держась за руки, они молча шли по набережной.
Была холодная, ясная ночь, сияла полная луна, и, хотя ветер с Темзы был морозно жгуч, они его не замечали.
Тедди была закутана в манто из стриженого бобра, одолженное по такому случаю у тетушки, и в розовый мохеровый кружевной платок, а на Марке была плотная шинель летчика Королевских ВВС, фуражка и на шее белый летный шарф.
Однако они были слишком заняты друг другом, чтобы замечать такие прозаические пустяки, как погода; они были слепы и глухи ко всему, кроме друг друга, своих чувств и ощущений.
На отрезке набережной позади отеля «Саввой», который они только что миновали, было темно, как в печной трубе – требования светомаскировки, – в окнах отеля не просвечивало ни единой светлой щелочки, и все уличные фонари по той же причине не горели. Путь им освещала яркая луна.
– Отличная летная погода, Тедди, – заговорил Марк в какой-то момент, подняв глаза к небу. – Хорошо бы взлететь туда с тобой на моей машине, вот бы покатал тебя сейчас! Знаешь, как здорово летать в такую ночь – прямо дух захватывает, можно обалдеть, правда.
Говоря это, он опустил взгляд на Тедди и затаил дыхание. Она смотрела на него так же завороженно, как там, в ресторане, во время танца. В лунном свете ее лицо было отчетливо видно, и он опять заметил ее нескрываемое восхищение, восторг, который излучали ее глаза, и сердце у него едва не выпрыгнуло из груди. Он почти грубо привлек ее к себе, обнял и поцеловал в губы.
Она страстно ответила на его поцелуй, такой же для нее желанный, как и для него, прильнула к нему, и когда они наконец разъединились, то воздуха у них в груди уже не оставалось, они были окончательно выведены из равновесия их первым, почти полным физическим контактом. В счастливом смятении они смотрели друг на друга.
– О, Тедди, милая… – заговорил он и смолк. Теперь и он вдруг ощутил неизъяснимое косноязычие и стоял, глядя на нее, озаренную луной, зачарованный ее красотой и чувствами, которые она в нем пробудила. Но уже через пару секунд Марк опять прижал ее к себе.
– Я весь вечер только и мечтал поцеловать тебя, – шептал он ей в волосы. – А вообще-то, если по правде, то с первого вечера, когда познакомился с тобой у Пеллов.
– Я тоже хотела, чтобы ты целовал меня, – сказала она без малейшей тени кокетства со свойственной ей прямотой.
Откровение девушки отозвалось в нем дрожью, и, не в силах себя сдержать, Марк с еще большим вожделением припал горячим ищущим ненасытным ртом к ее рту. И она отвечала ему с такой же страстью, обхватив его обеими руками за шею и разомкнув губы, чтобы уступить его настойчивому языку, дать ему скользнуть внутрь и найти ее язык. Он дал ему побыть секунду в покое, насладиться глубиной интимности, но тут же начал нежно ласкать ее язычок своим, медленно, исходя истомой. Неожиданным, быстрым движением он поднес руки к ее лицу, взял его в ладони и принялся буквально пожирать ее рот с голодной жадностью, удивившей его и ее.
Она все больше распалялась, жар разливался откуда-то из-под ложечки по всему телу; она слегка покачивалась в его руках, охваченная новыми, ей доселе неведомыми странными ощущениями и нетерпеливым желанием.
Что же касается Марка, то и у него тоже случилось легкое головокружение, а их страстные поцелуи возбудили его до дрожи. В какой-то момент ему показалось, что ноги у него вот-вот подогнутся. Он едва сдерживал себя и с трудом заставил свой рот отпустить ее губы. Он глубоко вдохнул морозный воздух, пытаясь утихомирить свое сорвавшееся с цепи сердце, унять жгучее половое влечение. Он сумел ослабить руки и освободить ее из объятий.
– Холодно и уже много времени, милая, – ласково напомнил он. – Пожалуй, пора проводить тебя домой. Твоя тетя станет волноваться, не зная, где ты.
– Ничего, не страшно, – отозвалась она, коснувшись его руки. – Мне уже двадцать пять как-никак. Я не обязана держать отчет перед тетей.
– Конечно, – сказал он, улыбнувшись. Его позабавила строптивость Тедди. – Но мне, – продолжал он, – не хотелось бы обнаружить себя в ее черном списке. Это не сулило бы ничего хорошего в будущем, а? Как по-твоему?
– Да, – согласилась она, довольная тем, что он беспокоится об этом.
Марк решительно взял ее под руку, и они бодро в ногу зашагали вперед. Набережная вскоре осталась позади. Они вышли на Стренд, то и дело поглядывая, не видать ли где такси. Дошли до памятника адмиралу Нельсону на Трафальгарской площади, и только тут им удалось взять машину, оказавшуюся единственной в округе.
– Белсайз-Парк-Гарденс, сорок три, – сказал Марк шоферу. Они сидели, плотно прижавшись друг к другу и держась за руки, а такси погромыхивало по дороге в северный Лондон.
Марку хотелось обнять ее и опять целоваться, но он стоически противился искушению, понимая, что при данных обстоятельствах это ни к чему и для него все окончилось бы ощущением еще более острой неудовлетворенности. В какой-то момент ему захотелось приказать шоферу развернуться и ехать на Фармстрит в Мейфер, где у него было «приват-убежище», но он не сделал этого. С любой другой женщиной он вряд ли колебался бы. Но он не мог так поступить с Тедди. Она была иной. Она была особенной. Она собиралась стать его женой.
Уличное движение почти отсутствовало, и не только из-за позднего времени – был всего лишь час пополуночи, – но еще и потому, что горючее нормировали, и автомобилисты отсиживались по домам. Очень скоро они уже подъезжали к дому ее тетушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60