Целый день они просидели на колокольне. Ночь проспали на колокольне. По н
ужде ходили в церковь. Пить было Ц синяя немецкая канистра с водой.
Поутру, когда лязгающая, тяжело дышащая река на дорогах ослабила свой на
пор и уже представляла собой ручейки, иногда обрывающиеся надолго, полиц
ай Кузьма поднялся по крутой деревянной лестнице к колоколам, достал с б
алки винтовку, обернутую в промасленную холстину. Володька, за войну пов
идавший оружия, сразу почувствовал ее красоту и ухоженность Ц массивна
я, с оптическим прицелом, приклад тяжелый, драгоценного дерева, мягкого б
леска, с глубоко уходящей темной красниной, с ручной резьбой по цевью и по
ложе. «Обороняться затеял». Володька поискал глазами чего-нибудь потяже
лее, чтобы стукнуть полицая по темени, когда надо будет.
Ц Бельгийский браунинг штучной работы, Ц сказал Кузьма. Ц Одно мое бо
гатство. Ц Он поставил канистру в метре от стены, предварительно отлив и
з нее воды во флягу. Ц Ты того, уходи. Ц Правая бровь, взбитая к волосам, вз
дыбилась совсем поперек лба. Сморщилось бугристое переносье. Ц Тут муж
ик есть чахоточный рядом Ц пятый дом после церкви с краю. У него подполье
каменное Ц дот. Батька его лавку хотел заводить, да не сдюжил, только и по
строил подполье под склад. Там небось полдеревни сидит. Давай шагай. А как
поутихнет, к бабке Вере ворочайся. Кто для тебя бабка Вера сейчас? Не знаеш
ь? Она для тебя сейчас все. Ты что же, решил, что твой батька враз в Ленинград
явится? Ему нужно отвоевать да еще приказа дождаться. А когда войне конец
? Если без остановки и то не год. Ленинград в кольце, там от голода люди мрут
. Ты что же, по воздуху полетишь?
Сказав это, полицай угрюмо уселся возле канистры, ноги раскорячил, как ту
рок. Канистра оказалась низковатой, он встал, выбил из лестницы к колокол
ам две ступеньки, подложил под канистру и снова прижался к прикладу. Прищ
уренный черный глаз, беспокойный и недовольный, вдруг замер, вдруг вспых
нул кинжальной сталью. Володька сообразил: теперь винтовка лежит как над
о. Кузьма не торопился, опустил винтовку, вытер оставшиеся от пальцев пот
ные следы рукавом. Достал из-под соломы ящик с патронами, уложенными в кор
обочку, разулся, пиджак снял, подстелил под винтовку сложенное полотенце
, чтобы сталь ствола не соприкасалась с железом.
«У, как прилаживается, будто к работе», Ц подумал Володька.
Ц Ты еще тут? А я что сказал? Ц Полицай поднялся, топнул босой ногой.
Володька отскочил к выходу. И, уже спрятавшись в каменном лестничном кор
идоре, закричал:
Ц Кривой леший! Изловят тебя и повесят! Ц И побежал вниз с холодеющей сп
иной, ожидая, что вот-вот его настигнет гулкая пуля.
Выскочив из колокольни, Володька метнулся вдоль церкви, под самой стеной
, чтобы сверху не видно. Обежав церковь вокруг, понял, что бежать ему, собст
венно, некуда, что сейчас его место здесь. Громадные голые липы, черные, с е
два заметной красноватой проклевкой, шумели тихим, осторожным шепотом, б
удто гнали его, спасая: «Пошел, пошел. Ишь задумал чего. Мал еще…»
Володька спрятался между каменными могилами. Под руку попался обломок ч
угунного креста. Володька поднял его и, как бы прилаживаясь, как бы для про
бы, тюкнул по мрамору. Звук удара слился с другим звуком, неопределенным и
жутким, словно с самой середины неба хлестнул по земле мокрый пастуший к
нут.
«Чего это?» Ц подумал Володька, оглядываясь и приоткрыв рот. Но тут его ух
о уловило другой звук, едва заметный, долгий и нежный, будто шевельнули по
ющий металл.
Снова посередине неба хлестнул мокрый кнут. Снова шевельнулся, отозвалс
я поющий металл.
«Колокола на звук отзываются, Ц догадался Володька. Ц Неужели он из сво
ей винтовки чертовой?» В Володькиной голове закипели слезы. Представило
сь ему, что полицай Кузьма уже заметил в свою оптику красные роты. И валятс
я один за другим герои Ц красные командиры, убитые в сердце.
Хлестнул кнут в небесах. А Володька уже шел вдоль церковной стены, сжимая
в руках обломок креста. По лестнице, он ступал неслышно Ц в неслышных кал
ошах. Вдыхал носом, выдыхал ртом.
Полицай Кузьма сидел у канистры, прижимаясь к своей винтовке плечом и ще
кой. По ходу ствола Володька увидал Ц вот те раз! Ц выпадет сейчас кто-то
из поспешной цепочки немцев, огибающих бугор в направлении к Малявину. М
ысли Володькины взорвались, как грачиная стая, с криком и в разные сторон
ы. «Неужто в немцев? Зачем же ему в немцев? Кто ему дал право в немцев стреля
ть?»
По колокольне чесанула пулеметная очередь, выпущенная издалека. Пули пр
ошили железный шатер. Одна угодила в басовый колокол, он ойкнул и, словно у
стыдившись, загудел сердито.
И вдруг в Володькиной голове прояснилось, словно ветер сорвал тучу с неб
а, засияло, заголубело. И то, что Кузьма посадил его в вагон детдомовский, и
то, что леща ему на дорогу дал и хлеба… И банка меда, и мясной оковалок для с
пасительного бульона, чудом появившегося на бабкином столе. И слова деда
Савельева: «Ты Кузьму кривого не трогай и не балабонь про него своим язык
ом нечесаным… Он свое дело делает, ты свое делай…» И бабкино вдруг смирен
ие от строгости стариковых слов. Все слилось в простую и звонкую мысль. От
этой изумительной радостной мысли Володька вздрогнул, подошел, и обхват
ил шершавую шею Кузьмы, и заплакал, ткнувшись носом в его лешачье лицо.
Некоторое время Кузьма молчал, Володьку не отталкивал, потом провел ладо
нью по его голове.
Ц Ну, ты того-этого… Без мирифлюндии… Ишь ты, две маковки у тебя, знать, сч
астливый ты, две маковки. Ц Он заметил валявшийся на полу обломок чугунн
ого креста. Спросил: Ц Никак, ты меня убивать шел?
Ц А то кого же? Ц ответил Володька.
Ц Так ведь не справился бы, Ц сказал Кузьма серьезно. Ц Я против тебя чт
о медведь против зайца. Ц Он посунулся к стене, как бы вполз на нее затылк
ом, загрузив булыжные плечи в угол. Ц Может, ты все же того, пойдешь?
Володька глянул на него умоляющими глазами.
Ц А-а… Ц Кузьма махнул рукой. Ц Сиди пока. Успеешь уйти. Но когда я скома
ндую, чтобы без проволочек.

В одна тысяча девятьсот шестнадцатом году снайпер Прохоров Кузьма полу
чил на грудь четвертого «Георгия» и чин прапорщика. С этим чином, да с четы
рьмя «Георгиями», да с пулей в шее, да с бельгийской винтовкой штучной раб
оты, оставленной при нем, как его личный трофей, он и домой пришел. Пуля был
а на излете, она вошла в шею от уха и ближе к плечу остановилась. В полевом г
оспитале пулю вырезать не решились: стояла она очень близко к сонной арт
ерии и к какому-то важному нерву, отчего левый глаз не закрывался даже во
сне, а все дергался и мигал, и все лицо дергалось, и кривился рот, и разламыв
ала череп неугасимая головная боль. На фронт его не пустили, а списали по ч
истой и с почестями.
Шагая от станции, Прохоров Кузьма издали увидал ветрянки на буграх, трин
адцать штук Ц все его отца собственность. Одни Ц простомолки, другие Ц
крупорушки, третьи Ц маслобойки и медогонки, четвертые Ц для тонкой му
ки, пятые Ц солод молоть, шестые Ц крупяную муку, овсяную и гречишную. Не
большие дружные ветрянки весело крутили крыльями. Сладить с ними было ле
гко, и чинить их было нетрудно, и мельники Ц чтобы на каждую Ц были без на
добности, мужик-помольщик сам засыпал зерно, сам молол Ц даже бабы, котор
ые побойчее, могли управиться без подмоги. Повернут кузов к ветру, отожму
т клин на валу, и пойдут глахать крылья, сначала медленно, будто преодолев
ая скрип, а потом все круче, все мягче Ц задрожит ветрянка, будто лодка на
быстрой полоскучей волне, и как бы тронется вместе с бугром встречь ветр
у. Один мельник-специалист на всех ветрянках Ц его батька. Насекал жерно
ва, налаживал прессы, центровал медогонки, когда разболтаются. Стадо у не
го было породное, луга да большой яровой клин под ячмень Ц на пиво.
Всем этим хозяйством владеть предстояло Кузьме. Вот и стоял Кузьма на до
роге, смотрел на ветрянки глазами, сочащими радостную слезу, а лицо его де
ргалось, кривилось в муках.

Володька сидел, прижавшись к Кузьме.
Кузьма тронул двумя пальцами обе Володькины маковки.
Ц Выгляни, есть кто поблизости?
Володька выглянул быстро и осторожно Ц улица подле церкви была пустынн
ой.
Ц Чисто…
Кузьма уселся к канистре, раскорячился по-турецки.
С каждым выстрелом из винтовки вываливалась горячая дымная гильза. Друг
ой патрон, маслянистый, тускло-золотой, входил из патронника в ствол. Затв
ор прижимал его с легким сопением. Снова стреляла винтовка. Гильза падал
а на пол. Легкими струнами пели колокола.
Володька морозно дышал и вздрагивал: «А ну как еще чесанут пулеметом? И че
го он на погибель стреляет в одну точку?»
Немцы уже опасались идти вдоль бугра, огибали смертельное место полем, п
отом вдруг сгрудились и, раскинувшись цепью, пошли на бугор с перебежкам
и и ползком.
Кузьма засмеялся.
Ц В атаку пошли на снайпера. Ищите Ц воюйте. Оттуда нас не видать Ц у мен
я проверено. Им оттуда в бинокль глухой угол виден. А у меня тут кирпичи вы
нуты. Пуля идет вдоль по оконному проему, а выскакивает как бы прямо из глу
хой стены. Из пулемета они чесануть могут Ц чесанули же, но это так, больш
е для очистки совести. Колокольни сейчас у стрелков не в чести. Они ж на ви
ду Ц какой дурак станет с колокольни стрелять? В этом тоже есть психолог
ия. Ц Кузьма побаюкал свою винтовку, погладил ее широкой, как лещ, ладонь
ю: Ц Инструмент Ц скрипка. Я снайпер, одинокий стрелок… Я тебе сейчас рас
толкую, Ц сказал он, и голос его стал особым, каким мастер объясняет учен
ику секрет того дела, которое удалось ему в совершенстве. Ц В первую миро
вую со мной офицеры здоровались за руку. Я тогда немцев повалил больше, че
м иная рота. Четыре «Георгия», полный бант, Ц не шутка.
Он все поглаживал и поглаживал винтовку, наполняясь уверенной гордость
ю от соприкосновения с ее строгим телом.
У Володьки заалели губы, рот приоткрылся. Потом лицо его отвердело, и толь
ко глаза сияли, как солнечные прогалины в грозовом небе.
Ц Чтобы воевать в одиночку и без промаха, нужен инструмент. Снайпер свое
оружие в чехле носит, и я носил. Упаси бог, попадет песок или грязь, или замо
кнет. Одинокий стрелок Ц и разведчик, и охотник, и, само собой, воин. Винтов
ка для такого дела должна быть тяжелая. Наше оружие трехлинейное Ц легк
ое. Немецкий «шпаллер» хоть и потяжелее, но легковат. Я к своей прежней вин
товке свинцовую обкладку делал. Снайпер с колена не стреляет, а с плеча и н
авскидку, само собой, никогда. Снайпер стреляет лежа или вот так, сидя. Тяж
елая винтовка дает устойчивую наводку, она своей тяжестью самое малое мо
е дыхание гасит. Прицел необходим хороший Ц оптика «Цейс». Наши прицелы
торопливые. У немцев «Цейс» и есть, но тоже не всякий. А вот это Ц архангел
у Михаилу не стыдно преподнести. Ц Кузьма поднял драгоценное оружие на
широко открытых бережных ладонях. Ц Это и есть инструмент.
По колокольне больше не стреляли. Немцы, переждав страх, снова пошли мимо
бугра не прячась. Кузьма на них не глядел, он отломал корочку хлеба и жевал
ее, не глотая, чтобы на дольше сохранился во рту хлебный запах.
Слушая его, Володька чувствовал, как гордость снайпера Кузьмы Прохорова
переходит в него, делает его тело и всю повадку тяжеловато-сосредоточен
ной, неторопливой, а под фланелевой рубашкой, на тощей, еще не окрепшей гру
ди и руках вызревают булыжные мускулы. И, почувствовав себя сильным, Воло
дька почему-то не о себе подумал, не о будущих своих подвигах, а о старухе с
воей Ц бабке Вере. «Небось ищет меня по всем дорогам. Небось ноги стоптал
а». Володька представил, как бабка Вера пробирается сквозь немецкое отст
упление. «Может, ее бьют-убивают? Немцы в отступлении все крушат. Разом мо
гут старуху прикокнуть Ц не пожалеют». От этих мыслей только что наливш
иеся каменной силой Володькины мускулы снова ослабели и тело озябло. «Мо
жет быть, дядя Кузьма даст в прицельное стеклышко поглядеть. Может, бабка
идет Ц увижу».
Ц Для снайпера кто опасен? Не все, кто слышит звук. Война Ц шум вокруг кап
итальный. Только тот опасен снайперу, кто рядом с убитым. Если с тобой рядо
м упал товарищ, значит, и ты на прицеле, значит, рази, не то тебя поразят. А ко
гда звук от выстрела не бежит за пулей, а как бы заставляет воздух звучать
со всех сторон, будто эхо в лесу или в горах, Ц куда стрелять, какой опасат
ься стороны? Тут хоть «Отче наш» читай, в крик кричи. Снаряд наполовину сле
пой, от него можно спрятаться в ямке. А от снайпера? Может, он тебя с неба бье
т, как божья кара. В этой винтовке звук такой и есть Ц необычайный. Как при
хитрили ее бельгийцы? Сами не воины, а в оружии понимают.
Мне тогда пожаловались солдаты: бьет, мол, а откуда Ц не знаем. Бьет, нечис
тая сила.
Я за ним месяц охотился. Неделями в часть не возвращался. С лица почернел.
Заноза в груди Ц помру, а добуду. Меня два раза поп отпевал: за упокой геро
я Ц георгиевского кавалера. А он все хлещет, будто мокрым кнутом. Я от это
го звука разум потерял: течет на меня небо Ц дождь пополам с кровью. Солда
ты русские падают на сырую землю.
Дождило. Фронт на одном месте полгода стоял, и все дожди, дожди. Я за ним, он
Ц за мной. Так и ползали, как лютые змеи. Он меня из этой винтовки и чмокнул
в шею. И приполз, дурак, ко мне Ц посмотреть на меня мертвого. Вот тогда я ег
о капитально на нож взял. Молодой, а уже обер. Холеный, видать, сановитый, ин
аче откуда ему такая винтовка? Я его приволок в окопы, чтобы солдатики пог
лядели на нечистую силу.
Володька осторожно погладил винтовку. От прикосновения пальцев остали
сь на ней тающие голубоватые полосы. Кузьма головой потряс Ц согнал с се
бя дремотное оцепенение. Передвинул канистру, чтобы стрелять из другого
окна. Опять долго прилаживался. Направление ствола указало Володьке, что
сейчас немцы станут падать на большой проезжей дороге, что идет прямико
м к станции. Возле самого леса станут падать, и лес возьмет на себя вину за
их гибель.
Дважды хлестнула винтовка, Кузьма аккуратно прислонил ее к канистре, пош
евелил пальцами, словно они занемели.
Ц Подождем. День у нас будет длинный.
Кузьма опять задвинулся в угол и, как в больную дремоту, погрузился в восп
оминания.

Всю революцию с гражданской войной Прохоров Кузьма отсидел дома, сочувс
твуя то тем, то другим, но в боевые действия не ввязываясь.
Когда деревенский комитет бедноты отобрал до единой все тринадцать вет
рянок, чтобы владеть ими миром, оставив Прохоровым скот, луга да яровой кл
ин под ячмень на пиво, Кузьма вытащил было винтовку из сундука. Тяжесть и с
трогость штучного оружия охладили его сразу. Мысль в голове пошла: не сол
дат он будет в этой войне Ц убийца! Как не солдат, если четыре «Георгия»? Т
ам, на той войне, враг был чужой, очевидный. А сейчас? Савельев малявинский,
что из германского плена вернулся весь черный, он Ц враг?.. Бегут сейчас м
ужики друг на друга с криком. Одни: «За волю, за землю!» Другие: «За веру, за ц
аря!» Сейчас страсть человеческая схлестнулась. А он станет выжидать спо
койно, прицеливаться хладнокровно и убивать. Кого? За что? Нет, снайпер, од
инокий стрелок, охотник в такой войне, не солдат Ц убийца…
Отец с матерью, увидев винтовку у него на коленях, крестясь наступили, вел
ели оружие выбросить в глубину озера и не помнить о нем. Как красоту выбро
сить? Позабыть как? Ее память держит. Память без красоты Ц мякина. Отец и м
ать понимали, каково их любимому сыну расставаться с этой винтовкой, все
равно что с «Георгиями», убранными в сундук поглубже, все равно что с горд
остью и с уважением к себе, «которые только и делают человека свободным».
Отец велел ему спрятать винтовку и вспоминать о ней как о молодости, но ни
в коем случае как об оружии. «Мы ни злодеями не были, ни душегубцами. Даст б
ог, и ты не будешь».
Кузьма хорошенько смазал винтовку, завернул ее в льняные полотенца, сухи
е и чистые, и уложил вместе с четырьмя Георгиевскими крестами в узкий ящи
к, сколоченный специально, залил воском и крышкой заколотил. Ночью он спр
ятал винтовку возле церкви в могилу, рассчитав, что церковь Ц постройка
незыблемая, а могилы, что рядом с ней, нерушимы. Могилу он выбрал местной к
упчихи, которая, лишившись мужа, достояние свое передала церкви на строи
тельство колокольни. Кузьма поднял плиту с длинной надписью, заросшей мх
ом и травой, схоронил под ней свою боевую славу, думая, что навек.
Ветрянки по буграм шумели, мололи крестьянам по их достатку, а жернова на
секать опять ходили Прохоровы, получая за эту работу оклад от Совета. Куз
ьма пооттаял несколько.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15