Властительница Битв исчезла. Цветок на его груди больше не обжигал.Воины собрались вокруг графа и его сына. Небольшая группа уцелевших дикарей попыталась догнать свою ладью вплавь, земля была усеяна трупами Эйка. Войско графа почти не пострадало: несколько раненых, один или двое из которых — смертельно. Тактика Лавастина себя оправдывала.— Очень неплохо, сын мой, — повторил граф. Подняв меч, запачканный зеленоватой жидкостью, он обратился к свой армии: — Друзья мои, вы видели, что мой сын оправдал себя в битве.Один из всадников ответил:— Я сам видел, как он положил четверых, милорд. В нем есть боевой задор. Я с готовностью последую в бой за лордом Аланом. — К ужасу Алана, в глазах говорившего читалось уважение.Другие так же видели, как он яростно сражался.— Но я ничего не сделал, — запротестовал Алан. — Я испугался. Меня защитила Властительница Битв, это ее рука убивала Эйка.Он понял, что следовало промолчать. Все решили, что он сказал это из скромности и болезненного благочестия. Никто из них не видел Повелительницы. Все были уверены, что он совершил все сам, никому и в голову не пришло, что он недостойный трус и спасся лишь благодаря ее вмешательству.Одни вытащили из-за пазухи кольца Единства, с почтительностью и удивлением произнося слова молитв. Другие склонили головы. Лавастин посмотрел на Алана в упор и улыбнулся:— Бог Единства простер над тобой Свою руку, сын мой. — В его голосе звучала гордость. — Ты будешь настоящим воином. 2 Лавастин и его свита праздновали День святого Валентинуса в поместье жены лорда Джефри, леди Альдегунды. Все лето Лавастин учил Алана обращаться с оружием и правилам придворного этикета. Алан должен был произвести благоприятное впечатление на владетельных особ, на вассалов графа Лавастина и членов их семей. Чтобы стать достойным правителем, Алану придется многому научиться. Ему необходимо стать проницательным, храбрым, обрести широту взглядов, стойкость и упрямство, чтобы отстаивать свои интересы.— Как они отнеслись к тебе? — спросил Лавастин, когда они вечером готовились к пиру.— Хорошо, отец. — Алан залюбовался парчовой отделкой графского одеяния. В это время один из слуг оборачивал его ноги полосами ткани. Золотые пряжки тонкой работы, богатые пояса, новая одежда из дорогой ткани… Он вспомнил дочерей тети Бел и старой госпожи Гарии — умелых ткачих. Но она больше не моя тетя Бел. Она простая женщина, которая меня воспитала. Так распорядился Лавастин. Алан больше ничего не слышал о своей прежней семье, после того как граф выслал им вознаграждение за воспитание Алана. Неужели они совсем забыли его? Неужели не напишут даже словечка о том, как поживают они, Стэнси, Жульен, Агнесс и все остальные?Он постарался немедленно подавить в себе эту мысль.Наконец все было готово. Оружия они не взяли. Собаки в целях безопасности были оставлены снаружи. Алан последовал за отцом вниз из их покоев, которые им были отведены как почетным гостям. Они вышли в длинный зал, украшенный гобеленами. В центральном камине горел огонь. Полгода назад Лавастин, околдованный епископом Антонием, натравил здесь собак на своего родственника Джефри и его молодую жену.Алан чувствовал на себе любопытные взгляды окружающих. Они Лавастина простили — ведь безумие его объяснялось злыми чарами, но Алану казалось, что лорд Джефри и все остальные не принимали всерьез незаконного сына графа.Тем не менее все были очень вежливы, когда он сел справа от отца. Ранее это почетное место занимал лорд Джефри, который до появления Алана был ближайшим кровным родственником Лавастина.Хозяйка, леди Альдегунда, сидела слева от графа. После молитвы она приказала слугам разливать вино и сидр. Альдегунда протянула Лавастину кубок, из которого они должны были вместе отпить вина в знак взаимной дружбы и уважения. Он поклонился и передал кубок назад, чтобы она первой сделала глоток.— Предлагаю тост, — сказал лорд Джефри, с вежливой улыбкой глядя на Алана, — за обретенного сына и наследника моего дорогого кузена Лавастина.Люди графа встретили этот тост громкими приветствиями. Подданные же Альдегунды и Джефри едва прикоснулись к своим бокалам. Лавастин, прищурив глаза, внимательно посмотрел на собравшихся, но ничего не сказал. Он понимал, что далеко не всем понравилось его решение объявить наследником незаконного сына. Слуги внесли еду: разнообразную дичь, цыплят, гусей, бекасов, куропаток, обильно приправленных острыми специями.— Вы не обнаружили больше зимних лагерей? — спросил лорд Джефри, обращаясь к графу через Алана.Лавастин поднес кубок к губам и сделал едва заметный жест свободной рукой. Алан вздрогнул.— Нет, лорд Джефри, — сказал он, поняв, что отец велел ему отвечать, — больше не нашли. Вообще не в обычае Эйка зимовать в этих странах.Джефри криво улыбнулся:— Действительно, лорд Алан. Впервые мы видим Эйка на этих берегах после Дня святого Матиаса. Месяц назад мои люди сожгли их лагерь. Теперь вы уничтожили другой. Не хотят ли они начать новую войну? Что если им нужно не только наше золото, но и наши земли?— Разве они обрабатывают землю?Джефри моргнул. Альдегунда приняла кубок у Лавастина и ответила вместо мужа. Она была на год или два моложе Алана, ее первый ребенок спал в колыбели наверху.— Я сомневаюсь, что эти дикари знают что-нибудь о земледелии. Моя семья владеет здешними поместьями со времен императора Тайлефера. Эйка всегда хотели только того, что можно унести с собой. Золото, рабы, железо, драгоценности.— Но зачем им земля, если они не собираются ее обрабатывать? — спросил Алан. — Или пасти скот, овец? — Он понял, что зря это спросил. Такой вопрос могла бы задать тетя Бел. Окружающие прислушались, не желая пропустить момент, когда он сядет в лужу.Он не собирался доставлять им подобное удовольствие. Это был просто здравый смысл, который достался ему от тети Бел.— Если Эйка стали устраивать зимние лагеря, то необходимо понять, зачем им это понадобилось. Они ведь раньше никогда этого не делали. Сейчас у них появился один, который, подобно королю, претендует на верховную власть. Это Кровавое Сердце. Раньше у них было много правителей. Каждой ладьей командовал свой вождь. Сейчас один Эйка объединил несколько племен, в результате они взяли Гент, город, в котором король Арнульф Старший короновал своих детей и провозгласил свою власть над Вендаром и Варре.Собравшиеся зашумели, вспомнив обиду, нанесенную им старым королем Арнульфом, дедом нынешнего короля Генриха. Когда-то они представляли собой верхушку аристократии Варре, имели собственного суверена и вели активную борьбу за власть при варренском дворе. Теперь они утратили былое влияние, власть оказалась в руках вендарских родов. Некоторые из присутствующих сражались вместе с Сабелой, другие снабжали ее деньгами и припасами. Теперь Сабела в плену, восстание подавлено. Лавастин присягнул королю Генриху, который в ответ признал его сына законным наследником.Но этот юноша еще должен заслужить их доверие и уважение.— И вот теперь одни Эйка признают нового короля, а другие строят зимние лагеря в варренских землях. Что это может значить?— Действительно, — сказал Лавастин. — Что это значит? Как вы думаете, кузен?На лице Джефри выразилось смущение. Чтобы скрыть неуверенность, он сделал глоток вина и со стуком опустил кубок на стол. Несколько солдат за нижнем столом засмеялись. Они видели Алана в бою и теперь смотрели на него с собачьей преданностью. Я недостоин. Но ведь Властительница Битв выбрала именно его, и с ним роза — знак ее благосклонности к нему.Служанка наполнила кубок лорда Джефри и задержала взгляд на Алане. Его бросило в жар. А что тут удивительного? Ведь в зале действительно очень тепло.— А что вы об этом думаете, лорд Алан? — вкрадчиво спросила Альдегунда. Эта миловидная женщина, почти дитя, не признала Алана. Ее семья владела обширными землями и имела связи с варренской аристократией и с вендарским двором.— Есть. — Услышав собственный голос, Алан залился краской. В его голосе послышалась гордость. Но сыну графа это позволительно. Кроме того, все ждали от него некоторой заносчивости.«Продолжай», — знаком выразил одобрение отец. Алан пригубил кубок, прежде чем продолжать. Для храбрости. Хорошее вино. Доставлено из Саллии.— Мне кажется, Кровавое Сердце собирается подчинить себе все племена Эйка, но не все вожди этого хотят. Некоторые из них, видимо, не желают подчиняться другому Эйка, пусть он даже могущественный колдун.Но если остальные признают верховную власть Кровавого Сердца, то непокорные вожди становятся мятежниками и изгоняются из собственных земель. Может быть, именно поэтому они здесь зимуют. Им некуда возвращаться.— Возможно, — мрачновато согласился Джефри, допивая вино. Его жена сейчас же послала слугу снова наполнить кубок.— А не может ли быть так, — спросил пожилой человек, в котором Алан узнал Меджинера — одного из многих дядей Альдегунды по матери, опытного воина, — что эти лагеря строятся по указанию самого Кровавого Сердца?— Почему мы считаем, — резко спросила Альдегунда, — что Эйка ведут себя подобно нам? Ведь они дикари, не так ли? Откуда мы знаем, что означают их поступки? Что мы вообще знаем о них?Я знаю, что я вижу в своих снах, подумал Алан, но промолчал. Отец запретил говорить о снах. Он склонил голову, выражая уважение ее мудрости: конечно, она была еще очень молода, но женщина — подобие Владычицы, управляющей Очагом Жизни. Мужчины созданы для более грубой работы. Хотя они физически сильнее женщин и более искусны в бою, с чем соглашаются и матери Церкви, однако потенциал женщин в отношении умственной работы и искусств гораздо выше. Эти качества, как и способность к деторождению, дарованы им милостью нашей Владычицы, Матери Жизни.— Мы мало знаем об Эйка, — не спорил Лавастин. — Но пока позволяет погода, мы будем патрулировать берег. Посмотрим, что происходит возле пролива Осны. Последний раз Эйка появлялись там две весны назад, если вы помните.— Э-э, — лорд Джефри подался немного вперед, — там ведь есть деревня у пролива. Вы не там воспитывались, лорд Алан? Я помню, как вы прибыли в Лавас с другими работниками.— У вас удивительная память. — Алан выразил искреннее восхищение.Но Джефри быстро опустил глаза: граф пристально смотрел на своего кузена.Меджинер хмыкнул и вернулся к своему кубку. Вошли слуги, сгибаясь под тяжестью зажаренного кабана и нескольких оленьих окороков, посыпанных красным стручковым перцем. Алан невольно вспомнил о Лаклинге, который всю свою жизнь ел жидкую кашицу, приправленную, если повезет, несколькими бобами или репой. Он, как и Алан, был незаконнорожденным. Он никогда не ел досыта, довольствуясь объедками, да и то если их успевал схватить, прежде чем они отправлялись свиньям.— В этом нет ничего удивительного, Алан, — начал Лавастин, протягивая виночерпию опустевшую чашу. — Любой человек сразу запомнил бы тебя, ибо было предопределено, что ты займешь достойное место среди облеченных властью. Ты уже дважды доказал это в бою. — Граф говорил твердо и четко, чтобы все слышали. — Разве не так, капитан? — обратился он к одному из своих воинов.Капитан поднялся. Четыре дня назад, он, как и другие, преклонил колено перед Аланом.— Я сражаюсь за графов Лаваса с юношеского возраста, но ничего подобного еще не видел. Я восхищался им, когда он убил гивра в битве под Касселем, а сейчас надо было видеть, как он раздавал удары направо и налево, без страха и смущения, с такой силой и яростью, что, казалось, от него исходил свет, как будто его вел сам Бог. Эйка падали вокруг него. Я понял, что он рожден быть воином.Остальные солдаты Лавастина, принимавшие участие в битве, выразили шумное одобрение. Алан вскочил:— Это была рука Властительницы Битв, а не моя собственная. Это она убила Эйка.— Сядь, — мягко сказал отец. Алан послушался. Воспользовавшись всеобщим замешательством, леди Альдегунда перевела разговор на менее щекотливые темы: урожай этого года, новый колесный плуг и предстоящий сбор налогов.Внесли очередное блюдо: говядина и баранина с перцем, тмином и другими специями. Поэт, обученный в придворной часовне королей Салии, затянул гимн в честь императора Салии Тайлефера. Алан сосредоточился на еде.
И поставил я парус, пустился я в море — испытать себя штормами, испытать силу членов моих и крепость моей ладьи, побороться с бурей. Устремил я свой взор к маяку, что сияет нам морем. Этот свет нам несет имя Тайлефера. Глянь! Даже солнце не в силах затмить его славу. Любовью безмерной обнимает он землю и мудростью непревзойденной.
Поэт пел, превознося добродетели давно почившего императора, а Алан тем временем с удивлением наблюдал, как благородные лорды и леди поглощают огромное количество пищи. Конечно, ему, как и многим, приходилось испытывать чувство голода. Однако он никогда не страдал от недоедания. У тети Бел всегда находились припасы в случае неурожая. Но он встречал бедняков, которые никогда не наедались досыта. Он видел просящих милостыню детей, с тоненькими как спички руками и ногами, с бледными, исхудалыми лицами. В урожайные годы такие люди находили работу и как-то сводили концы с концами, но в голодное время даже зажиточный люд иной раз затягивал пояса потуже.
Солнце знает затмения, двенадцать часов еженощно оно отдыхает, император же Тайлефер, как звезды, сияет над нами без отдыха, без перерыва. Он ступает, всем путь расчищая, мы следовать можем за ним. Тяжкой цепью смиряет он несправедливость, гордыню ломает. Суровой рукою нечестивых он учит смиряться пред именем Бога.
Еще одно блюдо. Прозрачный бульон с тающим на языке белым хлебом, нарезанным тончайшими ломтиками.
Тайлефер — светоч милости и чести. Подвиги его славны во всех четырех четвертях суши. Император щедр, благоразумен, справедлив, благочестив и набожен, вежлив, любезен, собою прекрасен. Как он владеет оружием, сколь мудр в совете! Он сострадателен к бедным, к слабым сочувствие проявляет. Столь красноречивому оратору никто ранее не внимал, сладкоречивостью Марцию Туллию он превосходит — дарийскую древнюю жрицу. Знания тайные тропы он одолел, постиг все тайны природы, тайны Вселенной открыты ему Богом. Известны ему все секреты математики, судьбы звезд и пути их влияния на человека. Как кормчий не знает он равных.
После супа подали сласти — пирожные, груши в меду, сладкий крем. Смесь молока, меда и яиц таяла на языке. Алан подумал, что вытерпел бы еще одну поэму, восхваляющую добродетели покойного императора, если бы только можно было освободить место в желудке для еще одной порции крема. Впрочем, ему хотелось спать. Было уже за полночь, и факелы освещали сидящих за столами. Люди постоянно переходили с места на место. Некоторые солдаты, утомленные длинной и скучной поэмой, потребовали стансов и «Золота Хевелли». Вместо этого поэт запел о воздвижении Тайлефером нового дворца в городе Отуне, где император часто останавливался со своим двором. В поэме подробно описывалось, как воздвигались стройные колонны, грозные форты, разыскивались горячие источники для ванн, столь любимых императором, как создавался храм, достойный святого короля.— Они трудились, как пчелы летом. — Далее последовал гимн пчелам.Пора бы прогуляться и Алану. Он извинился и вышел на свежий воздух. Внутри дым от камина и факелов заставлял слезиться глаза. От выпитого вина Алан почувствовал легкое головокружение. Тетя Бел никогда не подавала на стол столько вина. В доме тети Бел никогда не доводилось пробовать такого количества разнообразных блюд. Впрочем, Алан понемногу начинал привыкать к пирам.Внезапно он ощутил вину за свое везение. Отойдя подальше, он облегчился у какого-то дерева. Прохладный воздух обострил его чувства, и он услышал, как под чьей-то ногой хрустнула ветка. Чья-то тень метнулась в его сторону. Он торопливо завязал штаны и шагнул назад, но тут же облегченно вздохнул: это была одна из служанок, которая, очевидно, тоже выбежала в кусты, а затем сбилась с дороги.— Милорд Алан! — Она споткнулась и тихо вскрикнула. Юноша протянул руку, чтобы ее поддержать. Она упала на него. Он ощутил ее крепкие груди и выпуклости живота и бедер под длинным платьем. — Холодная ночь, милорд. На сеновале гораздо теплее, чем здесь.Алана бросило в жар. Ее влажные губы каким-то образом оказались на его шее, а рука скользнула по спине и ягодицам. От девушки пахло сладким кремом.— Мой отец ждет там, внутри…— Внутри вы будете, милорд, как только пожелаете. Тело горело от ее прикосновений. Он неловко мял ее плечи.— Вы такой симпатичный, — пробормотала девушка.— Правда? — удивился Алан. До сих пор ни одна женщина, кроме скучающей Уиди, не проявляла к нему интереса. Правда, тогда он не был наследником графа Лавастина. Однако эти мысли тут же испарились, как только она, крепче прижавшись, положила его руки себе на бедра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59