А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Без сомнения, постарается убрать и самого Мильо. Но не сразу. Волшебник в таких делах никогда не торопился.Понимание того, что решение оставить Лес Мечей у себя может стоить ему собственной жизни, не остановило Мильо. Не то, чтобы он не боялся смерти. Конечно, боялся. Но еще больше он боялся совершить то, что считал смертным грехом.Таким образом он пришел к пониманию природы его страха перед Волшебником. Это был смертный страх, вызванный ненавистью, накопившейся на его сердце. Морфея поняла это сразу. С ее помощью Мильо смог увидеть в делах Волшебника квинтэссенцию жадности и порочности пришельцев с Запада — и французов, и американцев — в Индокитае. Другими словами, он увидал в Волшебнике темную сторону своей собственной личности.Волшебник был для него чем-то вроде зеркала, которое природа держала перед ним самим. В этом зеркале он видел, как он пользовался своей женой и многими Другими людьми во Вьетнаме, Камбодже и Бирме. И все это было, уверял он себя когда-то, ради одной благой цели: воплотить его мечту об освобождении Индокитая от западного влияния, вернуть его в девственное состояние, которым он когда-то любовался.И в этом же зеркале отразились зверства Пол Пота, развязавшего геноцид против камбоджийского народа, подчинение этой страны вьетнамским коммунистам, а через них — Советскому Союзу, который, в свою очередь, контролировал Вьетнам.Желая так отчаянно очистить Индокитай от скверны эксплуатации, он только помог распространению заразы. Благодаря ему, народ этого полуострова воспринял идеи радикализма, столь дорогие для него, проповедуемые им с такой страстью, — и, воспринимая, перекосил их во благо собственных интересов.Все эти мысли пришли ему на ум, когда он возвратился домой после последнего рандеву с М. Логрази.— Я сказал ему, — едва дыша сообщил Логрази, — что присоединяюсь к нему. — Лицо у него было красное, как у закоренелого пьяницы. Под его всегдашней шинелью у него был одет вечерний костюм. Они явно не стыковались, давая ему вид человека, который куда-то торопится.— И что же он на это сказал?Они стояли в тени оперного театра. Широкий бульвар Капуцинов кишел шумными туристами. На весьма эклектичном фасаде театра, построенного в период Второй Империи, выделялась знаменитая скульптура Каппо «Танец», сейчас освещенная прожекторами так, что здание театра служило своеобразным маяком всего квартала.— Он, кажется, не удивился.— Я не это имел в виду, — уточнил Мильо. — Что он сообщил вам о своих планах?— Они у него все крутятся вокруг трубопровода из провинции Шан для перекачки в Америку героина, — ответил Логрази. — В его планах фигурируют и Адмирал Джумбо, и Генерал Киу.— Но это невозможно! — воскликнул Мильо. — Эти двое — злейшие враги.— Ничего об этом не знаю, — сказал Логрази. — Я только знаю, что Вергилию нужны деньги — много денег.— Зачем?— Не знаю.— Надавите на него, — посоветовал Мильо. Он подошел так близко к разгадке тайны Волшебника, что дух захватывало. — Вы с ним теперь партнеры. Он должен сказать вам все.— Это не так просто. Я не хочу, чтобы он начал меня подозревать.— Попытайтесь сделать это! — настойчиво повторил Мильо, снедаемый желанием разделаться с могущественным противником. — Делом первоочередной важности для нас является узнать, что у него на уме. Иначе нам его не одолеть.М. Логрази кивнул.— Понятно.Сейчас, уставившись в ночь, царящую за окнами его кабинета, Мильо думал, что американец не понял ровно ничего. Только он сам и Волшебник понимали природу созидания и разрушения. Это еще одно доказательство того, что и в Азии абсолютная власть развращает тех, кто ей обладает, так же абсолютно. Но каково его собственное соучастие в преступлении? Если бы можно поворотить время вспять, дал ли бы он Пол Поту оружие, зная, что случится потом? Ответ на это был только один: да! Да, он дал бы ему оружие, если бы у него был один шанс из тысячи, что камбоджийцы используют оружие для освобождения своей страны от власти чужеземцев.То, что другие назвали бы в нем эгоизмом, Мильо называл целеустремленностью. Просвещение бесполезно, повторял он своим ученикам — и, вроде, не без пользы! — если держать его при себе. Евангелие начало работать только после того, как его начали распространять.Но что делать с теми, кто, поначалу восприняв святое писание, затем начал приспосабливать его догматы к своим нуждам? Конечно, Бог должен разразить их своим гневом. Имеется в виду тот Бог, которого признавал Мильо. Но ведь должен быть и другой Бог, с другим лицом, — тот, с которым была так хорошо знакома Морфея. Возмездия не бывает без ненависти, говорила она. А ненависти не бывает без страха. — Завтра в десять вечера приходите в парк на наше обычное место, — сказал ему Логрази десять минут назад по телефону. — Думаю, что к тому времени у меня будут ответы на все ваши вопросы.Сказано кратко и сильно, подумал Мильо. Он вспомнил украшенную барельефом стену в Ангкор Уат: индуистский миф о сотворении мира, Равана и Хануман, бог тьмы и бог света. А между ними, как бы олицетворяя равновесие сил, стоит Вишну.Но что случится, если Вишну каким-то образом сбросят с пьедестала и вместо него начнут править двое меньших, корыстных божеств? На это может быть только один ответ: будет Хаос.Сидя в своем затемненном кабинете, Мильо смотрел в окно и старался думать о Волшебнике без ужаса. * * * — Если я умру, есть одно место, в котором я хотел бы быть похоронен, — сказал Мун.— Ты не умрешь, — заверила его Ма Варада.— Откуда у тебя такая уверенность?— Слепой приготовил для тебя снадобье. Ты пьешь его уже три дня. И, как видишь, ты жив и твоя лихорадка оставила тебя. Худшее уже позади.Вечерний воздух звенел зовом бронзовых гонгов, звоном металлических тарелок, переливами медных бубенцов, которыми потряхивали монахи в оранжевых одеждах на ступенях храмов, монастырей и пагод, откуда неслась эта никогда не прекращающаяся музыка.— А пуля?— Прошла сквозь мякоть левого бока между костью бедра и ребрами. Я и раньше подозревала, что это именно так, потому что ты мог двигаться, хотя тебе и было больно. Главная проблема заключалась в том, чтобы не дать тебе потерять слишком много крови.— Карма, — сказал он.— Она улыбнулась. — Карма.Они оба знали, что означало бы перебитое ребро или трещина в кости бедра. Никакое снадобье не помогло бы и он никогда бы не поправился.Мун на мгновение закрыл глаза. До него донесся сильный запах красного жасмина и буйволов. — Где мы находимся?— В Сикайне, неподалеку от Мандалая. — Она начала перебинтовывать его и он сморщился от боли. — Было не так-то просто провезти тебя сюда так, чтобы власти не заметили. — Она была облачена в традиционную бирманскую одежду из яркой ткани, завязанную бантом над грудью. — Но долго оставаться здесь опасно.Сикайн был до начала XIV века, то есть до падения язычества в этом регионе, столицей Шанского царства. Но до настоящего времени этот город сохранил значение центра буддизма в Бирме. Сюда матери посылали своих детей учиться основам теравадан-буддизма. Один из сотни этих детишек решался отвергнуть суету мира и принять монашество. Монах имел право обладать восемью предметами: бритвой для того, чтобы удалять волосы с лица и головы, тремя сменами одежды, иглой, чтобы зашивать дыры на одежде, поясом, деревянной миской и клятвой никогда не класть в нее никакой пищи животного происхождения. Миска является источником его существования, ибо он живет подаяниями.— Ты упомянула Слепого, — сказал Мун. — Что это за человек?— Один из людей Волшебника.— Буддийский монах?Она улыбнулась.— Ты шутишь? Конечно, нет. — Она закончила перевязку. Руки у нее были удивительно умелые и нежные. — За всеми тревогами, что выпали на нашу долю, я не успела поблагодарить тебя за то, что спас мне жизнь.— Ты вернула мне долг, когда спасла мою, — откликнулся Мун.Она серьезно поглядела на него.— Никто, кроме тебя, не смог бы уговорить Генерала Киу развязать меня.— Он, конечно, человек не без слабостей. Если она и уловила шутку, то не выказала этого ничем. — Тут у нас есть немного риса и манго, — сказала она. — Ты, наверно, изголодался здесь на монастырской пище?— Только по свежей информации. Расскажи мне о Волшебнике.Она подала ему деревянную миску.— С условием, что ты поешь и вообще будешь вести себя хорошо. — Он услышал шорох ее одежд, когда она присаживалась рядом с ним. — Когда-то я любила его. Он пришел в нашу деревню, набирая людей в свой отряд, и увидал меня. Мне тогда было шестнадцать, и я считала, что за пределами северной Бирмы на свете ничего нет.Волшебник указал мне на то, что я ошибалась. Он переспал со мной и научил меня ... всему. Во всяком случае, я думала, что всему. Он показал мне мир и намекнул, что когда-нибудь он будет в нем единственным господином. По своей наивности я рассмеялась, в последний раз в своей жизни подумав, что он глупый.Мун почувствовал глухое раздражение.— Ты хочешь сказать, что он возомнил себя Мингом Беспощадным?— Не понимаю.— Минг Беспощадный — это герой комикса, намеревающийся завоевать мир. Никто не принимает его всерьез, кроме Гордона-Молнии.— Я думаю, что Волшебника принимать всерьез следует, — заметила Ма Варада.— Видишь ли, даже правительствам, стоявшим во главе агрессивных государств, не удавалось завоевать мир. Неужели я поверю, что один человек может!Ма Варада посмотрела на свои руки, которые она держала сложенными на коленях.— Ну, я полагаю, это зависит от того, что понимать под завоеванием мира. Если ты говоришь о завоевании грубой силой, тогда это невозможно. Но если иметь в виду завоевание посредством накопления капитала, постепенного проникновения в национальные и интернациональные конгломераты через перекупку акций, то очень даже можно. Он, насколько мне известно, уже имеет мощные базы в большинстве промышленно развитых государств мира.Мун смотрел на нее так, будто она вдруг превратилась в огнедышащего дракона.— Где ты узнала обо всем этом?Она улыбнулась.— А ты сам думаешь, где?— Волшебник никогда не имел предрасположенности к тому, чтобы делиться чем бы то ни было, тем более, знаниями, — пробормотал он.— Справедливо, — согласилась она. — Но для меня, я полагаю, он сделал исключение. Я была неразвитым, невежественным ребенком; когда повстречала его. Он забрал меня к себе, стал моим отцом, моим учителем, моим воспитателем, моим богом. Такая у него была причуда. В конце концов он начал чувствовать, что чем больше тайн он доверяет мне, тем более богоподобным становится. «Кажется, — сказал он мне однажды, — я всю жизнь ждал такой возможности». Я думаю, он имел в виду возможность сформировать из живой глины человека по своему образу и подобию и полностью властвовать над ним.— А теперь ты предаешь его, — глубокомысленно заметил Мун, хотя он и не был уверен, что Ма Варада сказала ему правду. Если и сказала, то не всю, что в данном случае еще хуже, добавил он про себя.Она покачала головой.— Я никогда не предаю, тем более Волшебника. Для него я вещь, и всегда ей была. Просто марионетка: он дергает за веревочки, а я двигаюсь. Я постоянно слышу в душе его подсказки шепотом, что мне делать дальше, как ты слышишь шум ветра в вершинах деревьев. Всегда слышу... И я хочу — я просто должна получить свободу. Я даже не помню своего настоящего имени. Варадой меня назвал Волшебник. Все, что ты видишь сейчас во мне, не мое, а навязанное мне им. Он дал мне возможность функционировать, но не позаботился о том, чтобы наделить меня способностью жить. И теперь я хочу жить, хочу больше всего на свете. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы получить автономную жизнь.Мун был в сомнении, как ему поступить. Он знал, что надо выбираться из Бирмы. Попав в Таиланд, можно сравнительно легко добраться до Бангкока, а там и домой, в Вене. Но без помощи Ма Варады это сделать невозможно. Значит, он должен полностью довериться ей, сообщив ей имена и адреса, которые были для него священными.Монотонное бормотание монахов на молитве повисло в воздухе предгорий, наполняя его своеобразной аурой, проникающей в каждый угол Сикайна.Звуки молитв висели в воздухе, как благовония, открывая для него двери, которые он плотно закрыл много лет назад. Ощущение было такое, что монахи словами молитв подсказывали, что ему делать.— Я здесь уже был. В те годы, когда уже не мог оставаться в Камбодже, — сказал Мун, сам удивляясь, зачем он доверяется этой женщине, во власти которой он сейчас полностью находится. — Здесь я поступил в школу и изучал буддизм. Потом жил при пагоде Каунгмудау. Знаешь, та самая с куполом, который, согласно легенде, является копией идеальных грудей любимой жены царя Талуна.— Очень трудно вообразить тебя монахом, — заметила Ма Варада.— Я часто преступал заповеди веры, — согласился Мун. — Очень грустно попасть снова сюда, в колыбель буддизма, и почувствовать, как далеко я забрел от благодатной Восьмеричной Тропы.— Ты был цельным когда-то, — сказала она, — и не ценил этого. — Ее глаза, казалось, излучали свет в полумраке. — Ты потерял то, что я сейчас так отчаянно стремлюсь приобрести. Ты не дурак и не сумасшедший, но, тем не менее, повернулся спиной к жизни. Что тебя заставило это сделать?— Ярость, — ответил он, поняв это сам впервые в жизни, — и отчаяние.— А сейчас это прошло? — спросила она, кладя руку ему на грудь, там, где сердце. — Сейчас в тебе это перегорело?Молитвы, подымаясь из святых обителей, заставляли воздух течь вином и молоком. Все, что наполняет космос, собралось здесь в одном месте, и Мун с тоской подумал о том, что он потерял. Ярость и отчаяние вселили беспокойство в него и сделали его глухим к тишине, дарующей мир его духу. Он позволил втянуть себя в войну сначала французам, потом американцам, покинув единственное место на земле, которое питало его.— Перегорело, — ответил ин даже с каким-то удивлением в голосе.Ма Варада улыбнулась и поцеловала его.— Тогда ты можешь помочь и мне обрести цельность. Я прошла долгий, долгий путь, и он завершится здесь.Мун смотрел на нее, и в голове его проносились мысли, которые можно было назвать почти молитвами.— Я знаю здесь кое-кого, — сказал он, приняв наконец решение. — Иди в пагоду Сун У Понья Шин и добейся свидания с настоятелем. Скажи ему, где я нахожусь и что мне нужна помощь. Он сделает все, что надо.Но когда она уже поднималась, чтобы идти выполнять его поручение, он удержал ее.— Как так получилось, — спросил он, — что ты привела меня именно в Сикайн?Она пожала плечами.— Отчасти по воле случая, отчасти намеренно. Это место близко к Шану, естественный перевалочный пункт на пути туда и оттуда. Кроме того, здесь множество буддийских монахов, которые не питают особой любви к социализму.Да, и еще это единственный город в центральной Бирме, где у него есть друзья, и Мун не мог не подумать, а не упоминал ли он этого города, когда его трясло от лихорадки, вызванной раной? Может, он бредил? А, может, он и о своем договоре с Генералом Киу настроить Ма Вараду против Волшебника проболтался? Вспомнив о Слепом, он добавил:— Кроме того, это место кишит людьми Волшебника.— Слепой — единственный из его людей здесь, — успокоила она его. — Но даже если бы это было не так, я бы не стала пользоваться их помощью, помня, что не одна. Со мной ты.Мун отпустил ее и, закрыв глаза, покорился судьбе. Какой бы ни оказалась истина, у него не было сил изменить ход событий. Он был по-прежнему беспомощен, по-прежнему зависим от нее. Если она не предаст, он выживет. Ну а если у нее, как у Адмирала Джумбо, есть что-то еще на уме, то... * * * Диана очнулась, чувствуя, что ее голова словно полна песку. Пол колебался под ней, и она поняла, что находится на воде. Открыв глаза, она увидела перед собой такую тьму, что сразу стало ясно: ее глаза заклеены пластырем.— Ага, очухалась! — послышался приятный мужской голос, низкий и очень уверенный.Диана потрогала вокруг себя руками, с удивлением обнаружив, что они не связаны.— И сразу проявлять активность! — прокомментировал голос. — Это хорошо, учитывая то, что у меня на уме.— Почему бы вам не отодрать пластырь? — обратилась к нему Диана. — Я бы не прочь посмотреть, какой вы из себя, м-р Паркес.— О да. Рид Паркес. Я чуть не позабыл, что меня и так зовут. А потом вспомнил про те таблетки, которые я дал Монике: она в них нуждалась и начала принимать. Вот я и вернулся в дом. Я человек очень аккуратный в таких делах.Пытаясь встать, Диана врезалась в скамью, сильно ударившись о нее локтем и бедром.— Хм. Пожалуй, тебе действительно надо помочь.Она почувствовала, что ее подымают с досок на дне лодки и медленно опускают на то, что на ощупь казалось скамейкой. Она подняла руки, чтобы снять повязку, и он врезал ей так, что она снова оказалась там, где была до этого.Он снова втащил ее на скамью.— Не делай ничего без разрешения, — предупредил Паркес. — Это правило номер один.Диана распрямила спину, держа руки по швам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70