Он бы потребовал для всех свободомыслия в религиозных вопросах. Он знал, что не будет мира в той стране, где существует религиозный конфликт. Ему хотелось бы заявить во всеуслышание: «Думайте сами об этих вещах, что вам угодно, и позвольте другим идти своим путем». Сам он никогда не связал бы себя никакой религией, он всего лишь стремился дать в этом смысле свободу всем своим подданным.
Ему хотелось мира, но до тех пор, пока виги будут набрасываться на тори и наоборот, – мира не знать. Пусть правит страной любитель удовольствий, подобный ему самому; дайте народу возможность получать от жизни удовольствия, подобно ему; дайте ему достаточно денег, чтобы оснастить военно-морской флот, который не позволит никаким врагам приблизиться к ее берегам, – и страна будет жить в мире и благоденствии.
Но безумие охватило всю страну, и он ничего не мог сделать, чтобы предотвратить его. Он был бессилен против парламента, ему приходилось ладить и с вигами, и с тори, и с протестантами, и с католиками.
Джеймс упрекнул его за то, что он слишком свободно гуляет в парках один.
– Разве эти крошечные болонки спасут вас от пули?
– Меня ни за что не убьют – хотя бы потому, чтобы не сделать королем вас.
Он сказал это смеясь, но на душе у него было неспокойно. Он боялся за Джеймса.
Ах, Джеймс, думал он снова и снова, если бы ты оставил своих святых отцов, если бы ты признал себя протестантом!.. Тогда Англия согласилась бы, чтобы ты стал моим преемником, а молодой Джемми остался бы с носом. Все эти волнения утихли бы, потому что они проистекают из проклятия, лежащего на этом времени, – из бессмыслицы религиозных конфликтов и из проклятия королей – их неспособности иметь сыновей…
Он отправился к Нелл, чтобы успокоиться.
Молодой Карл – милорд Бёрфорд, подумал король, едва удерживаясь, чтобы не рассмеяться, – выбежал ему навстречу, чтобы поздороваться с ним.
– Вы так давно не приходили повидать меня, папа! – сказал Карл.
– Всего несколько дней.
– А кажется, что гораздо больше, – заметил мальчик.
Карл взъерошил волосы мальчика, так похожие на его собственные в его бытность малышом, резвящимся в загородной королевской усадьбе Хэмптон-Корт или отдыхающим на берегах реки в Гринвиче и следящим за отплывающими судами.
– Я поступил плохо.
– Вы должны понести наказание за свои грехи, отец.
– Какого рода наказание ты мне назначишь?
– Живите здесь все время!
– Ах, сын мой, это было бы мне в радость. А ведь наказания не должны радовать грешника, знаешь ли. Ты вместе со мной едешь в Портсмут смотреть спуск одного из моих кораблей на воду, не против?
Карл высоко подпрыгнул.
– Нет, папа! Когда же?.. Когда?..
– Очень скоро… очень скоро… Я скажу тебе кое-что еще. У кораблей бывают имена, знаешь ли. Как у мальчиков. Как мы назовем этот корабль?
Молодой Карл робко и выжидательно смотрел на отца.
– «Карл»? – предложил он.
– Карлов уже так много!.. Кто в них разберется? Нет, мы назовем его «Бёрфорд».
– Значит, это будет мой корабль?
– О нет, сын мой. Не все, названное нашими именами, непременно принадлежит нам. Но честь – ваша, милорд. Всему свету будет видно, как высоко ценю я своего сына Бёрфорда. Твоя мама, я не сомневаюсь, узнав об этом, спляшет веселую джигу.
– Так скажем ей сейчас? – спросил младший Карл со смехом.
– Идет! Скажем ей сейчас же…
И, взявшись за руки, они пошли искать Нелл.
Карл, приняв решение не отступать как можно дольше от привычного образа жизни, сохранил для себя практически все свои радости. Он был не в состоянии прекратить казни осужденных, но королеву ему спасти удалось. Толпа позволила ему это сделать, ибо так велико было его обаяние, что стоило ему только появиться перед этими людьми, как злоба их пропадала; он лично отправился во дворец Сомерсет-хаус, чтобы забрать ее в Уайтхоллский дворец, – именно в то время, когда бесновавшаяся вокруг чернь требовала ее крови. Но других ему спасти не удалось, потому что Тит Отс, казалось, был в те дни террора королем Лондона.
Итак, он гулял, рыбачил и развлекался, как прежде. Он забыл, что ему уже пятьдесят лет, его здоровье никогда не доставляло ему огорчений, и он уверовал, что так будет всегда.
Поиграв изрядно в теннис и возвращаясь по берегу реки, он снял парик и жакет, чтобы остыть.
Он быстро остыл и приободрился, но вечером, уже в постели, у него начался бред, и поспешившие к нему дежурные офицеры нашли, что у него сильный жар.
Шафтсбери, Бекингем и весь парламент были в ужасе. Если Карл умрет теперь, гражданской войны не избежать. Джеймс ни за что не отступится от своих прав, а у Монмута хотя и были сторонники, но многие согласились бы лучше умереть, чем позволить незаконнорожденному сыну занять престол.
Друзья Джеймса послали к нему в Брюссель гонца со словами, что король при смерти и ему следует немедленно возвращаться. Джеймс тотчас покинул Брюссель, оставив там Марию-Беатрису и взяв с собой лишь нескольких самых преданных друзей – лорда Питерборо, Джона Черчилля, полковника Легге и брадобрея.
Он оделся в простую темную одежду и надел черный парик, чтобы никто не узнал его по прибытии в Англию. Это было необходимо сделать, так как если, как он считал, его брат умрет, то жизни его грозит опасность, попади он в руки своих врагов. Джеймс считал, что его ждет большое испытание и ему следует, как сказал Джон Черчилль, находиться поблизости, когда умрет его брат, чтобы быть провозглашенным королем прежде, чем Монмуту помогут занять престол. Джеймс был очень огорчен. Он был мягким человеком и любил всех своих родных. Казалось чудовищным, что Стюарт должен покинуть свою страну в то время, когда его брат является королем. Снова и снова Карл говорил ему: «Оставь свой папизм, Джеймс, и все будет хорошо». Но, думал Джеймс, мое душевное спокойствие для меня гораздо важнее того, что случится со мной здесь, на земле.
Он молился и раздумывал о будущем, переправляясь с континента через пролив на французской шлюпке, и когда он прибыл в Дувр, никто не знал, что герцог Йоркский вернулся домой.
По прибытии в Лондон он провел ночь в доме сэра Аллена Эпсли у Сент-Джеймсского сквера, сэр Аллен сразу же привел к нему его шурина, Гайда, и Сиднея Годолфина.
– Вам необходимо, ваша милость, – сказали они ему, – как можно быстрее ехать в Виндзор, где лежит король. Мы слышали, что ему уже немного лучше. Но, ради Бога, скачите туда, и скачите быстрее. Монмут и его сторонники пока еще ничего не знают о недомогании Его Величества.
И Джеймс направился в Виндзор.
Карла брил цирюльник, как вдруг ворвался Иаков. Он бросился к брату и упал перед ним на колени.
– Джеймс! – воскликнул Карл. – Что ты здесь делаешь?
– Вы пришли в себя, брат? До меня дошло, что вы при смерти!..
– Нет, это была всего лишь простуда и небольшая лихорадка. Ветер с реки прохватил меня после тенниса. И, пожалуйста, поднимись с колен. Дай взглянуть на тебя. Ах, Джеймс, неужели ты подумал, что я уже покойник, а ты король?
– Брат, я счастлив, что это не так.
– Верю. Ты не умеешь обманывать. А в наше время не мудрено научиться желать этого. Мне страшно подумать, что могло бы случиться, если бы я поступил настолько неосмотрительно, умерев теперь. Я оставил бы дела государства в прискорбном состоянии. Только представь себе, брат: англичане преследуют иезуитов, а они спасли мне жизнь и даже более того, мир в государстве – если можно назвать миром нынешнее правление Тита – при помощи иезуитского порошка хинина. Клянусь, это лекарство меня вылечило.
Он спросил о Марии-Беатрисе и о жизни в Брюсселе.
– Печально, что тебе пришлось стать скитальцем, Джеймс, – сказал он. – Может показаться, что наша семья обречена быть изгнанниками. Но, Джеймс, если ты будешь продолжать действовать так, как действовал до сих пор, и займешь престол, то удержишься на нем не более четырех лет – таково мое мнение.
– Я удержу его, – ответил Джеймс, – если он будет моим.
– Тебе следует покинуть страну, пока не открылось, что ты вернулся.
– Брат, разве это справедливо, позволю себе спросить, что я должен быть в изгнании? Монмут остается здесь. Вы же знаете, что, если бы не Монмут, не было бы всей это неприятности. Эта ваша болезнь помогла мне понять, как опасно для меня находиться так далеко, когда Монмут остается так близко.
Карл криво улыбнулся. Джеймс прав. Нехорошо Монмуту быть в Англии в период разгула антипапского террора. Монмуту следует отправиться в Голландию, где он так отличился в войне против голландцев; а католику Джеймсу лучше всего поехать в протестантскую Шотландию. Может быть, оба этих человека – оба нежно любимые, но оба, к сожалению, глупые – поймут что-нибудь важное для них обоих, оказавшись во враждебном для себя окружении.
Шафтсбери со своими оголтелыми вигами был полон решимости добиться падения герцога Йоркского. Они не хотели, чтобы Иаков оставался за границей дольше, и, будучи уверены в том, что король по-прежнему любит своего старшего сына, тайно привезли его из Голландии.
Иаков охотно на это пошел. Теперь он был уверен, что наденет королевский венец. Правда, его отправили в Голландию, но это было сделано лишь для того, чтобы у короля был предлог избавиться от герцога Йоркского. Ему простили глупые и преступные выходки, совершенные в юности. Он умел умиротворять короля, и Карл никогда долго на него не сердился.
Отмечалась годовщина коронации королевы Елизаветы, и виги использовали это событие как возможность устроить демонстрацию, которая, как они считали, вынудит короля узаконить Монмута и назначить его своим наследником. Было нетрудно взвинтить жителей Лондона и довести до ярости, Тит Отс уже показал им подлость папистов и продолжал утверждать, что зреют новые заговоры. Поэтому люди легко разъярились и вскоре маршировали по улицам с чучелами Папы и дьявола в руках, намереваясь сжечь их.
Эти демонстрации продолжались несколько дней кряду, затем их сменило буйное веселье. Карл наблюдал за всем этим из окна Уайтхоллского дворца, он услышал, как зазвонили колокола, и увидел сына, победоносно едущего на лошади впереди процессии и держащегося так, будто его голову уже украшает корона.
Он остановился перед Уайтхоллским дворцом и послал сказать Карлу, что его любимый сын жаждет аудиенции.
Карл велел передать ему следующее: «Предлагаю вернуться туда, откуда он прибыл. У меня нет желания его видеть. Я лишаю его всех постов, поскольку он нарушил мои повеления, вернувшись в Англию, тогда как ему было приказано оставаться за границей. Скажите ему, что необходимо, чтобы ради собственной безопасности он немедленно покинул страну».
Огорченный Иаков удалился.
Карл слышал, как приветствовали его толпы людей, когда он проезжал. Он печально покачал головой.
– Джемми, Джемми, – прошептал он, – куда ты идешь? Ты выбрал путь, который ведет на эшафот.
Потом он вспомнил давно прошедшие дни в Гааге, когда он беззаботно сделал Люси Уотер своей любовницей. В результате той связи появился этот отпрыск с необычайно развитым честолюбием, которое может оставить кровавый след по всей этой прекрасной стране и ввергнуть ее в пучину такой же ужасной и жестокой гражданской войны, как та, что стоила головы отцу Карла. И все это из-за недолгой страсти к легкомысленной женщине!..
Я во что бы то ни стало должен спасти Джемми, решил Карл.
Нелл целовала милорда Бёрфорда перед сном, когда ей сказали, что ее хочет видеть посетитель. Она надеялась, что пришел милорд Рочестер. Ее бы развеяло его веселое общество.
Карл загрустил. Это все из-за беспорядков на улицах и бесконечных сжиганий чучел Папы и дьявола. Бедный Карл! Как бы ей хотелось, чтобы каждый занялся своим делом и не мешал ему наслаждаться жизнью…
Посетителя провели к ней в гостиную. Он был весь закутан в плащ, который сбросил лишь тогда, когда они остались одни.
– Да это Задавала! – воскликнула Нелл. – Принц Задавала…
На этот раз он не нахмурился, как хмурился обычно, когда она называла его этим именем, а он наклонился к ее руке и поцеловал ее.
– Нелл, ради всего святого, помогите мне. Король отказался принять меня.
– Эх, Задавала, вы неправильно поступили, что приехали. Вы же знаете, что Его Величество запретил вам это делать.
– Я должен был приехать, Нелл. Как я могу жить вдалеке? Здесь мой дом. Здесь мое место.
– Но если вас посылают за границу по делу…
– За границу по делу!.. Меня услали за границу, потому что должен был уехать мой дядя.
– Ну а разве это не справедливо, что если уезжает один, то и другой должен уехать?
– Мой дядя уезжает потому, что этого хочет народ. Но вы же видели, что люди хотят, чтобы я был здесь. Разве вы не слышали, как меня приветствовали на улицах?
Нелл покачала головой.
– Все эти неприятности!.. Почему вы все не можете быть добрыми друзьями? Почему вы постоянно тянетесь к королевской короне, если знаете, что ваша матушка была не лучше меня? Я тоже могла бы сделать Задавалу из маленького Бёрфорда.
– Нелл, моя мать была замужем за королем.
– Черная шкатулка!.. – презрительно фыркнула Нелл.
– Ну а почему не могло быть этой самой черной шкатулки?
– Потому что король говорит, что ее не существует!
– А если король говорит неправду?
– Тем не менее он это говорит, а если он говорит: «Никакой черной шкатулки!» – значит, ее и не должно быть!
– Нелл, вы странная женщина.
– Странная, потому что я не воспитываю моего маленького графа так, чтобы он нес чепуху о черной шкатулке с моим свидетельством о браке?
– Не шутите, Нелл. Вы меня укроете здесь? Позволите мне остаться? Это лишь на короткое время. Может быть, вы сможете убедить короля встретиться со мной? Мне некуда идти, Нелл. Нет никого, кому бы я мог довериться.
Нелл посмотрела на него. Темные волосы так похожи на волосы милорда Бёрфорда. Темные глаза… большие блестящие глаза Стюартов. Ну, в конце концов, они же сводные братья!..
– Вы должно быть, хотите есть, – сказала Нелл. – И постель для вас здесь будет столько времени, сколько вам понадобится.
Иаков оставался у нее в доме, и об этом знал весь Лондон. Характерно, что король, будучи в курсе дела, молчал. Он был рад, что Нелл приглядывала за мальчиком. Ему нужна мать, он нуждался в хорошо развитом здравом смысле Нелл.
Нелл умоляла Карла встретиться с сыном.
– Он совсем побледнел, и лицо у него вытянулось. Боится, что вы, Ваше Величество, его больше не любите.
– Эти страхи должны пойти ему на пользу, – ответил Карл. – Я не стану с ним встречаться. Предложи ему уехать, Нелл, ради него же самого.
Нелл теперь повсюду знали как «протестантскую шлюху». В этом круговороте событий необходимо было занять чью-либо сторону. Ее шумно приветствовали на улицах; лондонская чернь, вскормленная на выдумках о католических заговорах, считала ее своей сторонницей.
Короля любили, так как все помнили его приветливость, и в это полное тревог время старались обвинить за все, что делалось от его имени, окружающих его людей. Герцогиня Портсмутская была врагом, а Нелл другом народа.
Однажды, когда она возвращалась домой в карете, ее окружила толпа, и, считая, что внутри кареты притаилась Луиза, люди начали швырять грязью и ругаться, распаляясь все больше и готовясь разнести карету в щепки.
Нелл просунула голову в окно и попросила их остановиться.
– Прошу, люди добрые, уймитесь, – воскликнула она. – Я – протестантская шлюха.
– Это Нелл, а не Карвел, – закричал кто-то из толпы, и все подхватили его возгласы: «Боже, храни Нелл! Да здравствует малышка Нелл».
Они окружили карету и долго провожали ее по дороге к дому.
Нелл была воодушевлена. Было приятно сознавать, что косоглазую красотку, которая продолжала пользоваться благосклонностью короля, так не любил народ, а сама она была столь популярна. Нелл продолжала беспомощно барахтаться в политике, хотя понимала в ней все так же мало. И все же она понимала вполне достаточно для того, чтобы знать свое место; она сознавала, что она не политик, она сознавала, что король не может обсуждать с ней вопросы политики, как он мог обсуждать их с Луизой. По какому-то случаю она выразилась так: «Я не стремлюсь руководить королем в делах политики. Я всего лишь его подруга».
Тревожная зима сменилась весной, а потом пришел июнь. Нелл никогда не забудет тот июньский день, потому что тогда в ее жизнь пришло горе, и она знала, что бы с ней в дальнейшем ни случилось, она уже никогда не будет полностью счастлива снова.
К ней в дом прибыл посыльный. Ее слуги выглядели поникшими, и она сразу поняла, что случилось что-то недоброе и они боятся ей об этом сказать.
– В чем дело? – спросила она.
– Прибыл посыльный, – ответил ей эконом Граундес. – Из Франции.
– Из Франции, Джемми!
– У милорда Боклерка болела нога.
– Болела нога! Почему же мне об этом не сказали?
– Мадам, все случилось так быстро! Еще накануне малыш счастливо бегал повсюду, а на следующий день…
– Умер, – тупо сказала Нелл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Ему хотелось мира, но до тех пор, пока виги будут набрасываться на тори и наоборот, – мира не знать. Пусть правит страной любитель удовольствий, подобный ему самому; дайте народу возможность получать от жизни удовольствия, подобно ему; дайте ему достаточно денег, чтобы оснастить военно-морской флот, который не позволит никаким врагам приблизиться к ее берегам, – и страна будет жить в мире и благоденствии.
Но безумие охватило всю страну, и он ничего не мог сделать, чтобы предотвратить его. Он был бессилен против парламента, ему приходилось ладить и с вигами, и с тори, и с протестантами, и с католиками.
Джеймс упрекнул его за то, что он слишком свободно гуляет в парках один.
– Разве эти крошечные болонки спасут вас от пули?
– Меня ни за что не убьют – хотя бы потому, чтобы не сделать королем вас.
Он сказал это смеясь, но на душе у него было неспокойно. Он боялся за Джеймса.
Ах, Джеймс, думал он снова и снова, если бы ты оставил своих святых отцов, если бы ты признал себя протестантом!.. Тогда Англия согласилась бы, чтобы ты стал моим преемником, а молодой Джемми остался бы с носом. Все эти волнения утихли бы, потому что они проистекают из проклятия, лежащего на этом времени, – из бессмыслицы религиозных конфликтов и из проклятия королей – их неспособности иметь сыновей…
Он отправился к Нелл, чтобы успокоиться.
Молодой Карл – милорд Бёрфорд, подумал король, едва удерживаясь, чтобы не рассмеяться, – выбежал ему навстречу, чтобы поздороваться с ним.
– Вы так давно не приходили повидать меня, папа! – сказал Карл.
– Всего несколько дней.
– А кажется, что гораздо больше, – заметил мальчик.
Карл взъерошил волосы мальчика, так похожие на его собственные в его бытность малышом, резвящимся в загородной королевской усадьбе Хэмптон-Корт или отдыхающим на берегах реки в Гринвиче и следящим за отплывающими судами.
– Я поступил плохо.
– Вы должны понести наказание за свои грехи, отец.
– Какого рода наказание ты мне назначишь?
– Живите здесь все время!
– Ах, сын мой, это было бы мне в радость. А ведь наказания не должны радовать грешника, знаешь ли. Ты вместе со мной едешь в Портсмут смотреть спуск одного из моих кораблей на воду, не против?
Карл высоко подпрыгнул.
– Нет, папа! Когда же?.. Когда?..
– Очень скоро… очень скоро… Я скажу тебе кое-что еще. У кораблей бывают имена, знаешь ли. Как у мальчиков. Как мы назовем этот корабль?
Молодой Карл робко и выжидательно смотрел на отца.
– «Карл»? – предложил он.
– Карлов уже так много!.. Кто в них разберется? Нет, мы назовем его «Бёрфорд».
– Значит, это будет мой корабль?
– О нет, сын мой. Не все, названное нашими именами, непременно принадлежит нам. Но честь – ваша, милорд. Всему свету будет видно, как высоко ценю я своего сына Бёрфорда. Твоя мама, я не сомневаюсь, узнав об этом, спляшет веселую джигу.
– Так скажем ей сейчас? – спросил младший Карл со смехом.
– Идет! Скажем ей сейчас же…
И, взявшись за руки, они пошли искать Нелл.
Карл, приняв решение не отступать как можно дольше от привычного образа жизни, сохранил для себя практически все свои радости. Он был не в состоянии прекратить казни осужденных, но королеву ему спасти удалось. Толпа позволила ему это сделать, ибо так велико было его обаяние, что стоило ему только появиться перед этими людьми, как злоба их пропадала; он лично отправился во дворец Сомерсет-хаус, чтобы забрать ее в Уайтхоллский дворец, – именно в то время, когда бесновавшаяся вокруг чернь требовала ее крови. Но других ему спасти не удалось, потому что Тит Отс, казалось, был в те дни террора королем Лондона.
Итак, он гулял, рыбачил и развлекался, как прежде. Он забыл, что ему уже пятьдесят лет, его здоровье никогда не доставляло ему огорчений, и он уверовал, что так будет всегда.
Поиграв изрядно в теннис и возвращаясь по берегу реки, он снял парик и жакет, чтобы остыть.
Он быстро остыл и приободрился, но вечером, уже в постели, у него начался бред, и поспешившие к нему дежурные офицеры нашли, что у него сильный жар.
Шафтсбери, Бекингем и весь парламент были в ужасе. Если Карл умрет теперь, гражданской войны не избежать. Джеймс ни за что не отступится от своих прав, а у Монмута хотя и были сторонники, но многие согласились бы лучше умереть, чем позволить незаконнорожденному сыну занять престол.
Друзья Джеймса послали к нему в Брюссель гонца со словами, что король при смерти и ему следует немедленно возвращаться. Джеймс тотчас покинул Брюссель, оставив там Марию-Беатрису и взяв с собой лишь нескольких самых преданных друзей – лорда Питерборо, Джона Черчилля, полковника Легге и брадобрея.
Он оделся в простую темную одежду и надел черный парик, чтобы никто не узнал его по прибытии в Англию. Это было необходимо сделать, так как если, как он считал, его брат умрет, то жизни его грозит опасность, попади он в руки своих врагов. Джеймс считал, что его ждет большое испытание и ему следует, как сказал Джон Черчилль, находиться поблизости, когда умрет его брат, чтобы быть провозглашенным королем прежде, чем Монмуту помогут занять престол. Джеймс был очень огорчен. Он был мягким человеком и любил всех своих родных. Казалось чудовищным, что Стюарт должен покинуть свою страну в то время, когда его брат является королем. Снова и снова Карл говорил ему: «Оставь свой папизм, Джеймс, и все будет хорошо». Но, думал Джеймс, мое душевное спокойствие для меня гораздо важнее того, что случится со мной здесь, на земле.
Он молился и раздумывал о будущем, переправляясь с континента через пролив на французской шлюпке, и когда он прибыл в Дувр, никто не знал, что герцог Йоркский вернулся домой.
По прибытии в Лондон он провел ночь в доме сэра Аллена Эпсли у Сент-Джеймсского сквера, сэр Аллен сразу же привел к нему его шурина, Гайда, и Сиднея Годолфина.
– Вам необходимо, ваша милость, – сказали они ему, – как можно быстрее ехать в Виндзор, где лежит король. Мы слышали, что ему уже немного лучше. Но, ради Бога, скачите туда, и скачите быстрее. Монмут и его сторонники пока еще ничего не знают о недомогании Его Величества.
И Джеймс направился в Виндзор.
Карла брил цирюльник, как вдруг ворвался Иаков. Он бросился к брату и упал перед ним на колени.
– Джеймс! – воскликнул Карл. – Что ты здесь делаешь?
– Вы пришли в себя, брат? До меня дошло, что вы при смерти!..
– Нет, это была всего лишь простуда и небольшая лихорадка. Ветер с реки прохватил меня после тенниса. И, пожалуйста, поднимись с колен. Дай взглянуть на тебя. Ах, Джеймс, неужели ты подумал, что я уже покойник, а ты король?
– Брат, я счастлив, что это не так.
– Верю. Ты не умеешь обманывать. А в наше время не мудрено научиться желать этого. Мне страшно подумать, что могло бы случиться, если бы я поступил настолько неосмотрительно, умерев теперь. Я оставил бы дела государства в прискорбном состоянии. Только представь себе, брат: англичане преследуют иезуитов, а они спасли мне жизнь и даже более того, мир в государстве – если можно назвать миром нынешнее правление Тита – при помощи иезуитского порошка хинина. Клянусь, это лекарство меня вылечило.
Он спросил о Марии-Беатрисе и о жизни в Брюсселе.
– Печально, что тебе пришлось стать скитальцем, Джеймс, – сказал он. – Может показаться, что наша семья обречена быть изгнанниками. Но, Джеймс, если ты будешь продолжать действовать так, как действовал до сих пор, и займешь престол, то удержишься на нем не более четырех лет – таково мое мнение.
– Я удержу его, – ответил Джеймс, – если он будет моим.
– Тебе следует покинуть страну, пока не открылось, что ты вернулся.
– Брат, разве это справедливо, позволю себе спросить, что я должен быть в изгнании? Монмут остается здесь. Вы же знаете, что, если бы не Монмут, не было бы всей это неприятности. Эта ваша болезнь помогла мне понять, как опасно для меня находиться так далеко, когда Монмут остается так близко.
Карл криво улыбнулся. Джеймс прав. Нехорошо Монмуту быть в Англии в период разгула антипапского террора. Монмуту следует отправиться в Голландию, где он так отличился в войне против голландцев; а католику Джеймсу лучше всего поехать в протестантскую Шотландию. Может быть, оба этих человека – оба нежно любимые, но оба, к сожалению, глупые – поймут что-нибудь важное для них обоих, оказавшись во враждебном для себя окружении.
Шафтсбери со своими оголтелыми вигами был полон решимости добиться падения герцога Йоркского. Они не хотели, чтобы Иаков оставался за границей дольше, и, будучи уверены в том, что король по-прежнему любит своего старшего сына, тайно привезли его из Голландии.
Иаков охотно на это пошел. Теперь он был уверен, что наденет королевский венец. Правда, его отправили в Голландию, но это было сделано лишь для того, чтобы у короля был предлог избавиться от герцога Йоркского. Ему простили глупые и преступные выходки, совершенные в юности. Он умел умиротворять короля, и Карл никогда долго на него не сердился.
Отмечалась годовщина коронации королевы Елизаветы, и виги использовали это событие как возможность устроить демонстрацию, которая, как они считали, вынудит короля узаконить Монмута и назначить его своим наследником. Было нетрудно взвинтить жителей Лондона и довести до ярости, Тит Отс уже показал им подлость папистов и продолжал утверждать, что зреют новые заговоры. Поэтому люди легко разъярились и вскоре маршировали по улицам с чучелами Папы и дьявола в руках, намереваясь сжечь их.
Эти демонстрации продолжались несколько дней кряду, затем их сменило буйное веселье. Карл наблюдал за всем этим из окна Уайтхоллского дворца, он услышал, как зазвонили колокола, и увидел сына, победоносно едущего на лошади впереди процессии и держащегося так, будто его голову уже украшает корона.
Он остановился перед Уайтхоллским дворцом и послал сказать Карлу, что его любимый сын жаждет аудиенции.
Карл велел передать ему следующее: «Предлагаю вернуться туда, откуда он прибыл. У меня нет желания его видеть. Я лишаю его всех постов, поскольку он нарушил мои повеления, вернувшись в Англию, тогда как ему было приказано оставаться за границей. Скажите ему, что необходимо, чтобы ради собственной безопасности он немедленно покинул страну».
Огорченный Иаков удалился.
Карл слышал, как приветствовали его толпы людей, когда он проезжал. Он печально покачал головой.
– Джемми, Джемми, – прошептал он, – куда ты идешь? Ты выбрал путь, который ведет на эшафот.
Потом он вспомнил давно прошедшие дни в Гааге, когда он беззаботно сделал Люси Уотер своей любовницей. В результате той связи появился этот отпрыск с необычайно развитым честолюбием, которое может оставить кровавый след по всей этой прекрасной стране и ввергнуть ее в пучину такой же ужасной и жестокой гражданской войны, как та, что стоила головы отцу Карла. И все это из-за недолгой страсти к легкомысленной женщине!..
Я во что бы то ни стало должен спасти Джемми, решил Карл.
Нелл целовала милорда Бёрфорда перед сном, когда ей сказали, что ее хочет видеть посетитель. Она надеялась, что пришел милорд Рочестер. Ее бы развеяло его веселое общество.
Карл загрустил. Это все из-за беспорядков на улицах и бесконечных сжиганий чучел Папы и дьявола. Бедный Карл! Как бы ей хотелось, чтобы каждый занялся своим делом и не мешал ему наслаждаться жизнью…
Посетителя провели к ней в гостиную. Он был весь закутан в плащ, который сбросил лишь тогда, когда они остались одни.
– Да это Задавала! – воскликнула Нелл. – Принц Задавала…
На этот раз он не нахмурился, как хмурился обычно, когда она называла его этим именем, а он наклонился к ее руке и поцеловал ее.
– Нелл, ради всего святого, помогите мне. Король отказался принять меня.
– Эх, Задавала, вы неправильно поступили, что приехали. Вы же знаете, что Его Величество запретил вам это делать.
– Я должен был приехать, Нелл. Как я могу жить вдалеке? Здесь мой дом. Здесь мое место.
– Но если вас посылают за границу по делу…
– За границу по делу!.. Меня услали за границу, потому что должен был уехать мой дядя.
– Ну а разве это не справедливо, что если уезжает один, то и другой должен уехать?
– Мой дядя уезжает потому, что этого хочет народ. Но вы же видели, что люди хотят, чтобы я был здесь. Разве вы не слышали, как меня приветствовали на улицах?
Нелл покачала головой.
– Все эти неприятности!.. Почему вы все не можете быть добрыми друзьями? Почему вы постоянно тянетесь к королевской короне, если знаете, что ваша матушка была не лучше меня? Я тоже могла бы сделать Задавалу из маленького Бёрфорда.
– Нелл, моя мать была замужем за королем.
– Черная шкатулка!.. – презрительно фыркнула Нелл.
– Ну а почему не могло быть этой самой черной шкатулки?
– Потому что король говорит, что ее не существует!
– А если король говорит неправду?
– Тем не менее он это говорит, а если он говорит: «Никакой черной шкатулки!» – значит, ее и не должно быть!
– Нелл, вы странная женщина.
– Странная, потому что я не воспитываю моего маленького графа так, чтобы он нес чепуху о черной шкатулке с моим свидетельством о браке?
– Не шутите, Нелл. Вы меня укроете здесь? Позволите мне остаться? Это лишь на короткое время. Может быть, вы сможете убедить короля встретиться со мной? Мне некуда идти, Нелл. Нет никого, кому бы я мог довериться.
Нелл посмотрела на него. Темные волосы так похожи на волосы милорда Бёрфорда. Темные глаза… большие блестящие глаза Стюартов. Ну, в конце концов, они же сводные братья!..
– Вы должно быть, хотите есть, – сказала Нелл. – И постель для вас здесь будет столько времени, сколько вам понадобится.
Иаков оставался у нее в доме, и об этом знал весь Лондон. Характерно, что король, будучи в курсе дела, молчал. Он был рад, что Нелл приглядывала за мальчиком. Ему нужна мать, он нуждался в хорошо развитом здравом смысле Нелл.
Нелл умоляла Карла встретиться с сыном.
– Он совсем побледнел, и лицо у него вытянулось. Боится, что вы, Ваше Величество, его больше не любите.
– Эти страхи должны пойти ему на пользу, – ответил Карл. – Я не стану с ним встречаться. Предложи ему уехать, Нелл, ради него же самого.
Нелл теперь повсюду знали как «протестантскую шлюху». В этом круговороте событий необходимо было занять чью-либо сторону. Ее шумно приветствовали на улицах; лондонская чернь, вскормленная на выдумках о католических заговорах, считала ее своей сторонницей.
Короля любили, так как все помнили его приветливость, и в это полное тревог время старались обвинить за все, что делалось от его имени, окружающих его людей. Герцогиня Портсмутская была врагом, а Нелл другом народа.
Однажды, когда она возвращалась домой в карете, ее окружила толпа, и, считая, что внутри кареты притаилась Луиза, люди начали швырять грязью и ругаться, распаляясь все больше и готовясь разнести карету в щепки.
Нелл просунула голову в окно и попросила их остановиться.
– Прошу, люди добрые, уймитесь, – воскликнула она. – Я – протестантская шлюха.
– Это Нелл, а не Карвел, – закричал кто-то из толпы, и все подхватили его возгласы: «Боже, храни Нелл! Да здравствует малышка Нелл».
Они окружили карету и долго провожали ее по дороге к дому.
Нелл была воодушевлена. Было приятно сознавать, что косоглазую красотку, которая продолжала пользоваться благосклонностью короля, так не любил народ, а сама она была столь популярна. Нелл продолжала беспомощно барахтаться в политике, хотя понимала в ней все так же мало. И все же она понимала вполне достаточно для того, чтобы знать свое место; она сознавала, что она не политик, она сознавала, что король не может обсуждать с ней вопросы политики, как он мог обсуждать их с Луизой. По какому-то случаю она выразилась так: «Я не стремлюсь руководить королем в делах политики. Я всего лишь его подруга».
Тревожная зима сменилась весной, а потом пришел июнь. Нелл никогда не забудет тот июньский день, потому что тогда в ее жизнь пришло горе, и она знала, что бы с ней в дальнейшем ни случилось, она уже никогда не будет полностью счастлива снова.
К ней в дом прибыл посыльный. Ее слуги выглядели поникшими, и она сразу поняла, что случилось что-то недоброе и они боятся ей об этом сказать.
– В чем дело? – спросила она.
– Прибыл посыльный, – ответил ей эконом Граундес. – Из Франции.
– Из Франции, Джемми!
– У милорда Боклерка болела нога.
– Болела нога! Почему же мне об этом не сказали?
– Мадам, все случилось так быстро! Еще накануне малыш счастливо бегал повсюду, а на следующий день…
– Умер, – тупо сказала Нелл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37