А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Мы просто дадим всем понять, что мадонна Лукреция отправилась в Сан-Систо по нашей воле, а не по своей! Мы решили: пусть она поживет в тишине и уединении, пока не освободится от Джованни Сфорца.
И Лукрецию оставили в покое. А Папа и братья удвоили свои усилия по скорейшему решению вопроса о разводе.
Жизнь Лукреции подчинялась теперь колоколам Сан-Систо, она была счастлива здесь, в монастыре, где все относились к ней как к дорогой гостье.
Никакие вести из внешнего мира сюда не проникали, и она не знала, как смеются римляне над новым фарсом – так прозвали в народе ее развод. Она и так никогда толком не знала о тех слухах, которые ходили о ее положении в семье, не знала и сейчас, что городские стены пестрели стишками и эпиграммами на ее счет.
Александр не обращал внимания на оскорбления и был спокоен, как всегда. Единственной его целью стало как можно скорее добиться развода.
Он поддерживал с монастырем постоянную связь, но не делал никаких попыток заставить дочь покинуть ее убежище. И он позволял плодиться новым слухам – о том, что Лукреция намерена принять постриг: он понимал, что ореол святости – лучший ответ на все грязные сплетни.
Среди своих домашних он выбрал специального посланца, который должен был доставлять его письма к дочери, – после развода он собирался послать ее в Испанию в сопровождении герцога Гандиа, поэтому посланцем выбрал молодого испанца, своего любимого камердинера.
Педро Кальдес был хорош собою и жаждал услужить Папе. Александру нравилось и то, что он испанец, – ведь Борджа благоволил испанцам, нравились Папе и его манеры и его обаяние: наверняка Лукреция еще не успела до конца пропитаться монастырским духом! Она не может остаться равнодушной к такому милому юноше!
– Сын мой, – объявил Александр красавцу-камердинеру. – Доставь это письмо моей дочери лично. Мать-настоятельница знает, что моя дочь находится в Сан-Систо с моего согласия и допустит тебя к мадонне Лукреции, – Александр мило улыбнулся. – Но ты – не просто посланец. Я хочу, чтобы ты это понял. Ты расскажешь моей дочери, как прекрасна и велика твоя родина, ибо я хочу, чтобы в душе ее возникло желание посетить Испанию.
– Я сделаю все, что в моих силах, святой отец.
– Знаю, знаю. И посмотри, какой образ жизни она ведет. Неужели она превратилась в настоящую монашку? Не хочется мне, чтобы моя дочь напускала на себя все эти строгости. Спроси, не хочет ли она, чтобы я прислал ей компаньонку – какую-нибудь милую молодую девушку. Скажи ей, что я ее очень люблю и постоянно о ней думаю. А теперь иди, и расскажи мне потом обо всем, что увидишь.
И Педро отправился в монастырь в твердом намерении как можно лучше выполнить свою миссию. Он был в восторге: он уже не раз видел мадонну Лукрецию, и она очень ему нравилась. Самая красивая из всех женщин! – думал он о ней: он предпочитал ее спокойную красоту смелости и веселью Джулии, что же касается Санчи, то она вообще была не в его вкусе – обыкновенная куртизанка! Для Педро Лукреция была самой прекрасной женщиной на свете.
Он стоял у ворот монастыря, притулившегося к подножию Авентинской горы, и разглядывал величественное строение. Он чувствовал, что наступил самый значительный миг в его жизни, что у него появился шанс завоевать дружбу Лукреции, шанс, о котором он и мечтать не мог.
Ему позволили войти, какая-то из монахинь – она все время смотрела в землю и ни разу не подняла на незнакомца взгляда – провела его по длинному коридору в маленькую комнату. Как же тихо здесь было!
Он огляделся: голый каменный пол, голые стены, на которых висело лишь распятие. Грубая скамья, несколько табуреток – вот и вся обстановка. Яркое солнце, жара остались за этими толстыми стенами, здесь же было сумрачно и прохладно.
И вдруг вошла Лукреция. На ней было длинное черное платье, как и на монахинях, но голова ее не была покрыта, и золотистые волосы волнами бежали по плечам. Значит, она еще не приняла постриг, – подумал Педро.
Он поклонился, она протянула ему руку для поцелуя.
– Я прибыл от святого отца, – сообщил он.
– Ты привез письмо?
– Да, мадонна. И надеюсь увезти ответ.
– Хорошо!
Он заметил, с какой жадностью она схватила письма, и после некоторого колебания сказал:
– Мадонна, согласно воле Его Святейшества мне разрешено немного побыть с вами, если вам захочется что-нибудь узнать о делах в Ватикане.
– Как он добр! – улыбнулась Лукреция. – Пожалуйста, присаживайся. Мне бы следовало предложить тебе освежиться, но…
Он протестующе поднял руку:
– Мне ничего не надо, мадонна. И я не могу сесть в вашем присутствии, пока вы сами остаетесь на ногах.
Она засмеялась и села напротив него. Положила письма на скамью рядом с собой и нервно щупала их пальцами, будто ей не терпелось поскорее их распечатать.
– Как тебя зовут?
– Педро Кальдес.
– Я часто видела тебя раньше. Ты ведь один из камердинеров моего отца, и приехал из Испании, не так ли?
– Для меня великая честь быть замеченным мадонной Лукрецией.
– Я всегда обращаю внимание на тех, кто хорошо служит моему отцу.
Молодой человек покраснел от удовольствия.
– Для меня двойная радость оказаться здесь – во-первых, потому, что святой отец удостоил меня своим поручением, и, во-вторых, видеть вас – это счастье само по себе.
Лукреция весело расхохоталась:
– Как приятно снова выслушивать комплименты!
– Ходят разговоры, которые весьма тревожат вашего отца, мадонна. Некоторые намекают, что вы намерены остаться в монастыре до конца вашей жизни.
Она молчала, и в глазах Педро появилась тревога. Он поспешно добавил:
– Мадонна Лукреция, это будет ошибкой… Большой ошибкой!
Он умолк, ожидая, что сейчас его прогонят – ведь он преступил рамки дозволенного. Но Лукреция оставалась спокойной и лишь улыбнулась:
– Итак, ты считаешь это ошибкой… Почему?
– Потому что вы так прекрасны! – горячо воскликнул юноша.
– Но здесь есть несколько очень красивых монахинь.
– Но ведь вы – настоящее украшение двора вашего отца! Вы не должны прятать свою красоту за монастырскими стенами!
– Это отец повелел тебе сказать мне это?
– Нет, но он будет глубоко огорчен, если вы примете такое решение.
– Как приятно поговорить с тем, кого волнуют мои планы! Видишь ли, я прибыла сюда в поисках пристанища, убежища, и я его обрела. Я хотела отгородиться от… От многого. И не жалею о том, что приехала к дорогой сестре Джироламе.
– Это, конечно, приятное убежище, мадонна, но ведь временное! Могу ли я сообщить Его Святейшеству, что вы ждете дня, когда сможете присоединиться к своей семье?
– Нет, не думаю. Я пока не приняла окончательного решения. Порою мир и покой этого места поглощают меня полностью, я просыпаюсь рано утром под звон колоколов, колокола подсказывают мне мои дальнейшие поступки, жизнь здесь проста, и иногда мне хочется жить этой простой и спокойной жизнью.
– Простите меня, мадонна, но, если вы останетесь здесь, вы обманете свое жизненное предназначение.
– Давай поговорим о чем-то другом, – прервала она его. – Я устала от своих проблем. Как мой отец?
– Он чувствует себя одиноким, потому что вас нет рядом.
– Я тоже по нему скучаю. И с нетерпением жду его писем, – она взглянула на письма.
– Вы предпочитаете, чтобы я покинул вас и вы могли бы спокойно их прочитать?
Она помедлила и потом ответила:
– Нет. Я прочту их позже, после того, как ты уедешь. Давай еще поговорим. Как мои братья?
Педро немного поколебался с ответом и сказал:
– Все так же, как когда вы уехали.
Она печально кивнула – она поняла, что речь идет о Санче и об их соперничестве, еще одном поводе для взаимной ненависти.
– Ты собираешься возвращаться в Испанию? – перевела она разговор на другое.
– Надеюсь, мадонна.
– Ты тоскуешь по дому?
– Как все испанцы, которые вынуждены жить вдали от родины.
– Наверное, я чувствовала бы то же самое, если бы мне пришлось покинуть Италию.
– Вам бы понравилась моя страна, мадонна.
– Расскажи мне о ней!
– О чем же мне вам рассказать… О Толедо, который выстроен на граните, о Таго и о высоких горах? О Севилье, розы которой цветут и зимой, о прекрасных оливковых рощах, и вине, которое делают из местного винограда? Говорят, мадонна, что те, кого любит Бог, живут в Севилье. Как бы мне хотелось показать вам мавританские дворцы, узкие улочки, апельсиновые рощи, великолепные пальмы Севильи!
– Ты настоящий поэт!
– Нет, просто я испытываю вдохновение.
– Вдохновение своей прекрасной страной?
– Нет, вами, мадонна.
Лукреция улыбалась. Бессмысленно было делать вид, что компания этого юноши не доставляет ей никакого удовольствия, что ее не радует глоток воздуха из внешнего мира, – ей казалось, что она долго спала, ей действительно необходим был этот долгий, глубокий сон, но вот она расслышала радостные звуки окружающего мира, и ей захотелось проснуться.
– Как мне хотелось бы поглядеть на вашу страну!
– Его Святейшество намекал, что, когда герцог Гандиа будет возвращаться в Испанию, он сможет взять вас с собой.
В Испанию! Подальше от сплетен, от позорного развода! Как это было бы приятно!
– Да, мне это должно понравиться… На время.
– А это и не должно быть надолго. Ваш отец не перенесет длительной разлуки.
– Знаю.
– Он так о вас беспокоится! Все время спрашивает: «Не слишком ли жесткая у нее постель? А что она ест? А не слишком ли строги правила в монастыре?» Он думает о том, кто расчесывает и моет вам волосы. Он хотел бы прислать к вам компаньонку, кого-нибудь, кого бы вы выбрали сами. Молодую девушку, наперсницу и служанку одновременно. И просил меня осведомиться у вас по этому поводу.
Лукреция колебалась, а потом ответила:
– Прошу тебя передать отцу уверения в моем глубочайшем почтении. Скажи ему, что я люблю его так же, как он любит меня. Каждый вечер и каждое утро я молюсь о том, чтобы быть достойной его, и передай, что я счастлива здесь, но что меня обрадовал твой визит и я с удовольствием приму любую, кого он пришлет мне в качестве служанки и компаньонки.
– А теперь, мадонна, позвольте мне откланяться и оставить вас наедине с письмами.
– Ты очень добр.
И она вновь протянула руку, и вновь он ее поцеловал.
Губы его на долю секунды задержались, и это было ей приятно. Монахини были добры к ней, но Лукреция нуждалась в восхищении.
Ей было все еще хорошо в этом убежище, но ее порадовал и ветерок из внешнего мира.
Папа послал за девушкой, которую он выбрал в компаньонки Лукреции.
Она была очаровательна – хорошенькая, маленького роста, пухленькая, с блестящими черными глазками. Александру она сразу же понравилась. Правда, он больше любил рыженьких – как Ваноцца, самая верная и преданная из его любовниц.
Он протянул навстречу девушке руки и воскликнул:
– Пантизилия, детка, у меня есть к тебе поручение! Пантизилия выжидательно опустила хорошенькие глазки.
Она ужасно боялась, что святой отец захочет от нее избавиться, отошлет ее – ведь его любовные увлечения были недолговечны, вон даже Джулия Фарнезе недолго продержалась…
У Пантизилии были свои мечты, а у кого их нет? В мечтах она рисовала себя состоятельной дамой, такой, как Ваноцца Катанеи и Джулия Фарнезе.
Теперь-то она понимала, что ее роль – потешить Александра часок-другой, не больше.
– Ты дрожишь, дитя мое, – нежным голосом заметил Александр.
– Это от страха, Ваше Святейшество, что меня оторвут от вас.
Александр улыбнулся: он всегда был добр к женщинам. Перебирая черные как смоль кудри, он думал о других кудрях – ярко-рыжих.
– Ты ненадолго и недалеко уедешь от нас, моя дорогая, а когда ты узнаешь, какую миссию я решил тебе поручить, ты возрадуешься, ибо поймешь, что я могу возложить такую задачу лишь на того, кого я не только люблю, но кого уважаю и кому доверяю.
– Да, Ваше Святейшество?
– Ты отправишься в монастырь Сан-Систо прислуживать моей дочери Лукреции.
Пантизилия вздохнула с облегчением: госпожа Лукреция была доброй, все, кто ей служил, считали себя счастливчиками.
– Вот видишь, ты обрадована честью, которую я тебе оказал!
– Да, Ваше Святейшество!
– Будь готова уехать сегодня. Моей дочери одиноко, и я хочу, чтобы ты ее утешила, стала ее другом, – он нежно ущипнул мягкую щечку девушки. – Тебе придется постоянно напоминать ей, как тоскует по ней отец. Ты возьмешь с собой некоторые ее платья и драгоценности, там ты вымоешь ей волосы. Пожалуйста, убеди ее надеть красивое платье. Пантизилия, дорогая, поговаривают, что моя дочь хочет стать монахиней. Я знаю, что это всего лишь болтовня, но моя дочь так молода и впечатлительна! И твоя задача – напомнить ей о радостях, существующих за стенами монастыря. Девичья болтовня, сплетни, красивые платья! Моя Лукреция все это обожает. И пригляди, дорогая, чтобы она не утратила любви к таким вещам. Чем скорее она вернется оттуда, тем выше будет твоя награда.
– Святой отец, моя единственная цель – служить вам.
– Хорошая девочка! И красивая…
И Папа на прощанье заключил ее в достаточно страстные объятия.
Лукреция была готова полюбить Пантизилию – ей не хватало кого-то, с кем можно было бы посмеяться и посплетничать. Серафина и остальные монахини были слишком строгими, они считали смех чем-то греховным.
Пантизилия открыла сундуки и показала Лукреции привезенные ею платья.
– Это пойдет вам куда больше, чем черное, мадонна.
– Я не решусь надеть такие платья в этом святом, тихом месте, – пояснила Лукреция. – Здесь они будут выглядеть вызывающе.
Пантизилия взглянула на волосы Лукреции и разочарованно вздохнула:
– А ваши локоны, мадонна! Они кажутся теперь не такими золотистыми, как прежде.
Лукреция слегка забеспокоилась: грешно думать здесь о таких вещах, как уход за собственной персоной, – так говорили сестры, и она старалась не думать о том, что давно не мыла волосы.
Она объяснила Пантизилии, что сестры не одобряют ее привычку часто мыть волосы – это признак тщеславия.
– Мадонна, – с усмешкой заметила Пантизилия, – но ни у кого из них нет таких золотистых волос, как у вас. Позвольте мне вымыть их, только чтобы вспомнить, как они когда-то сверкали.
Ну какой вред случится, если она действительно вымоет волосы? И она позволила.
Когда волосы высохли, Пантизилия засмеялась от удовольствия:
– Смотрите, мадонна, ну опять чистое золото! Того же оттенка, что и вышивка на вашем зеленом платье! Оно у меня здесь, позвольте мне нарядить вас в него.
Лукреция улыбнулась:
– Ну что ж, только чтобы доставить тебе, маленькая Пантизилия, удовольствие…
А когда зеленое с золотом платье было надето, волосы расчесаны и уложены, вошла монахиня и сообщила, что прибыл Педро Кальдес с письмами от Папы.
Лукреция снова приняла его в холодной полупустой комнате.
Он уставился на нее во все глаза, и она увидела, что он медленно заливается краской. Он не мог произнести ни слова – только стоял и глазел.
– Что, Педро Кальдес, что-то не так? Он, заикаясь, ответил:
– Мадонна, мне показалось, что я лицезрею богиню. Как же приятно было снова надеть красивое платье и снова почувствовать мужское восхищение! Как же она истосковалась по восхищению! Особенно со стороны столь милого молодого человека…
После этого она уже никогда не одевалась в черное и следила за тем, чтобы волосы ее блестели.
Она не знала, когда в следующий раз приедет Педро Кальдес, и была готова к тому, чтобы всегда вызывать восхищение в этом симпатичном юноше…
Пантизилия оказалась веселой компаньонкой, и теперь Лукреция недоумевала: как же она жила без такой очаровательной девушки?
Они часами просиживали в отведенных им настоятельницей комнатах за вышиванием, хотя Пантизилия предпочитала проводить время иначе: петь под аккомпанемент Лукреции, которая превосходно играла на лютне. Пантизилия привезла лютню с собой, она также послала за гобеленами, чтобы стены не казались столь удручающе голыми. Она постоянно болтала о внешнем мире – она была остроумна и любила соленые шуточки. Лукреция полагала, что именно потому ей и нравится общество Пантизилии – рядом со святыми сестрами она чувствовала себя словно в сонном царстве.
Пантизилия с притворным ужасом рассказывала о том, как сражаются за любовь Санчи Чезаре и Джованни, как Санча попеременно оказывает милости то одному, то другому. Такой, как Санча, при папском дворе еще никогда не было, объявила Пантизилия. Оба брата в открытую ее посещали, и весь Рим знал, что оба – ее любовники. А ведь есть еще маленький Гоффредо! Он явно наслаждается выходками своей супруги и всячески помогает Чезаре.
А еще она рассказала об одной прекрасной девушке из Феррары, которая уже была помолвлена с женихом.
– Его светлость герцог Гандиа положил на нее глаз, – горячо шептала Пантизилия, – но ее отец твердо решил выдать ее замуж, потому что это был выгодный брак. У нее большое приданое, к тому же она хороша собой, кто же может устоять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33