-- А потому, ученая твоя голова, что наградные листы будешь на меня заполнять. Писарь из тебя выйдет в самый раз. И почерк у тебя недурной, и в грамматике ты силен.
Аким улыбнулся. В сущности, ему, как и всем, нравилась Сенькина болтовня. Как бы там ни было, а он любил этого белобрысого пустозвона. Аким преотлично понимал Ванина: всякий раз, когда разведчикам предстояло сделать что-то очень серьезное, связанное с большим риском, Сенька начинал балагурить. Особенно любил подтрунивать Сенька над Акимом. Пинчук, например, всегда с удовольствием прислушивался к их перепалке. Сейчас он от души хохотал, толкая в бок Шахаева, который молча скалил белые зубы и поблескивал маленькими черными глазками. Иногда, увлекшись, Семен задевал и Пинчука, но быстро укрощал себя -- подтрунивать над Петром Тарасовичем было неудобно: и возраст у него уже солидный, да и человек-то он степенный. Сенька знал, что до войны Пинчук управлял большим колхозом и даже был депутатом районного Совета.
Почтительное отношение Ванина к Пинчуку Уваров заметил уже в первые минуты своего знакомства с разведчиками. Балагуря, Сенька нет-нет да и взглянет мельком на Пинчука -- но осуждает ли тот его. Вот сейчас, заметив, что Петр перестал смеяться, Сенька приумолк, притих, насторожился и молча полез на нары -- может быть, ему просто и самому уже надоело молоть языком. Кто знает...
Яков присматривался к разведчикам. Первые минуты Уваров чувствовал себя неловко. Молчаливый и угрюмый по своей натуре, Яков с трудом выдавливал слова. Это не понравилось всем, а Семену в особенности.
-- Так не пойдет! -- категорически заявил он. В его руках появилась фляга в сером чехле. Он встряхнул ее. Прислушался: -- Есть! Сейчас ты у меня заговоришь! Аким, ну-ка открой баночку!
Ерофеенко достал большую банку консервов, долго возился с ней. Ванин искоса поглядывал на него, злился.
-- Эх, горе ты мое,-- вздохнул он притворно и взял у Акима банку. Открыл ее быстро, налил в жестяную кружку водки и поднес Уварову. Тот покачал головой и глухо выдавил:
-- Не пью.
Сокрушенно свистнув, Ванин недружелюбно посмотрел на новичка и сердито заметил:
-- Ну, сельтерской у нас для тебя нет.
Уваров промолчал. По настоянию Шахаева, он все же рассказал немножко о себе.
Вспомнил свой колхоз на Курщине, в котором работал трактористом, первое ранение на фронте, госпиталь, медицинскую сестру, в которую влюбился ненароком, да так и не признался ей в этом.
-- До войны дела шли не ахти как здорово, но все же неплохо. Мы с отцом работали, мать дома, по хозяйству, сестренка училась. Последнее время и я стал учиться на механика, да война помешала.
-- Она всем помешала,-- мрачно пробормотал Ванин.-- Я вот тоже токарем на шарикоподшипниковом заводе в Саратове работал.
-- Инженером небось думал стать?
-- Конечно, думал. И стал бы им,-- ответил Семен. Потом, после паузы, добавил убежденно: -- Я еще буду инженером. Вот войну закончим, и буду, ежели, конечно, фрицевская пуля сдуру не укусит...
Все замолчали и как-то тихо, раздумчиво посмотрели друг на друга.
-- У тебя все готово, Пинчук? -- вдруг спросил Шахаев, нарушив молчание.
-- Всэ, товарищ сержант!..-- быстро ответил Петр и, потрогав свои усищи, пояснил: -- Вчера еще всэ було готово.
До этой минуты Пинчук молчал. Но по выражению его лица Шахаeв видел, что Петр внимательно прислушивался к солдатскому разговору. О чем он думал? О предстоящей ли операции, о своем ли колхозе или о том и о другом вместе? Есть о чем вспомнить Пинчуку! Как-никак, а он "головой колхоза был, да какого колхоза!" Сколько таких вот парней воспитал он в своей артели! Где они сейчас? Может быть, вот так же сидят в блиндажах и готовятся уйти в тыл врага? Или идут в атаку? И все ли живы-здоровы?..
Пинчук шумно вздохнул.
-- Оце ж вы, хлопци, дило кажете,-- не выдержал все-таки и он.-- Писля вийны нас всих заставят вчитыся. Велыки дила будем делать! -- и снова пригладил, многозначительно хмурясь, свои Тарасовы усы.-- А зараз хрица надо бить сильней!..
Сказав это, он принялся пробовать у самого Сенькиного уха свое новое кресало. Искры летели во все стороны, а фитиль не загорался. Пинчук отчаянно дул на него.
-- Брось ты эту гадость, Петр Тарасович! -- дружески посоветовал ему Ванин.-- То ли дело -- зажигалка! Чирк -- и готово!
И чтобы подтвердить свои доводы, он вынул из кармана свой последний трофей -- "бензинку-пистолет". К величайшему смущению Сеньки, она не загорелась.
-- Кресало надежней,-- убежденно заговорил Пинчук.-- А зажигалка -что? Высох, испарился бензин -- и ты ее хоть выброси. В наш рейд лучше с кресалом. Трут, камушек в карман -- и все.
Замолчав, Пинчук решил заштопать дырку в гимнастерке. Но тщетно пробовал он просунуть нитку в ушко иголки. Слюнявил ее, заострял кончик грубыми пальцами, а совал все мимо.
-- Ты Акима на помощь позови. Он в очках,-- смеялся Ванин.
Отчаявшись, Пинчук попросил Сеньку. Тот всегда был готов удружить голове колхоза. Взял из рук Пинчука иголку и нитку, быстро продел ее в ушко. Не удержался, чтобы не сказать:
-- А еще хвалишься: старый конь борозды не испортит. В иголочное ушко не попадешь -- куда уж тебе...
Пинчуку, как самому рачительному человеку, Шахаев поручил ведать хозяйством группы. И он отменно справлялся с этими обязанностями. Наибольшее предпочтение, с общего согласия, он отдавал табаку. Пинчук утверждал, что без хлеба и воды на войне прожить еще можно, а без табака -- никак. И он аккуратно завернул пачки с махоркой в целлофан, уложил их в мешок. По десять пачек на брата. Пять пачек -- НЗ.*
Когда солдаты достаточно перезнакомились, Шахаев дал первое задание Уварову -- выйти вместе с Ерофеенко в боевое охранение и наблюдать за передним краем противника.
* Неприкосновенный запас.
...На другой день вечером в боевое охранение пришли лейтенант Марченко, командир разведроты и сержант Шахаев. Взяв у Якова и Акима сведения о противнике, они отослали их в штаб, а сами остались для ночного наблюдения. В эту ночь саперы должны были сделать для разведчиков проход во вражеском минном поле, по ту сторону Донца.
У самого Шебекинского урочища Аким и Яков повстречались с саперами, уходившими на это задание. Среди них был и Вася Пчелинцев -- старый дружок Уварова. Солдаты обнялись, о чем-то сбивчиво поговорили и разошлись молча в разные стороны.
Ни тот, ни другой не знал, что это была их последняя встреча.
3
Накануне ухода разведчиков в тыл противника в генеральском блиндаже более часа шло совещание. К командиру дивизии были вызваны начальник разведки майор Васильев, лейтенант Марченко, сержант Шахаев и командир полка подполковник Баталин. Здесь же находился и начальник политотдела полковник Демин.
Генерал-майор Сизов, высокий, сухощавый, уже пожилой человек, с быстрыми выпуклыми глазами, внимательно выслушивал каждого. Он никого не перебивал -- вот так же выслушивал он Акима там, в боевом охранении; по выражению лица комдива трудно было определить, доволен ли он тем, что уже сделано для выполнения предстоящей операции. Лишь в начале совещания генерал предупредил, строго взглянув на присутствующих: -- Задание надо выполнять. Понимаете? -- и, сделав паузу, кинул и сторону Васильева: -- Докладывайте.
Последним говорил подполковник Баталин. Он получил приказ провести бой силами батальона левее того пункта, где разведчики должны были перейти линию фронта.
-- Усильте батальон полковой артиллерией и минометами. Обратите особое внимание на организацию боя,-- предупредил комдив и перевел взгляд на разведчиков.-- Вы подробно докладывали о многих деталях -- маленьких и больших. Но почему-то забыли сказать о главном -- о людях, о солдатах, как они подготовлены к операции.-- Сухое лицо комдива стало еще строже; из-под седеющих, сдвинутых бровей поблескивали быстрые черные глаза -- теперь уж он совсем напоминал учителя, делавшего замечания своим ученикам.-- В конце концов, солдаты... они будут решать дело. Марченко! -- обратился Сизов к молодому офицеру, во всей фигуре которого чувствовалась стремительная готовность.-- Забаров идет в рейд?
Новые ремни на лейтенанте беспокойно скрипнули.
-- Забаров... ранен, товарищ генерал.
Комдив, будто обожженный, быстро отошел от стола, метнул взгляд в сторону молодого офицера, но ничего не сказал. Некоторое время в блиндаже было тихо. Сизов ходил хмурый и, казалось, злой. Но вот он остановился, приблизился затем почти вплотную к Марченко и спросил глухо:
-- Тяжело ранен?
-- В плечо, задета кость, товарищ генерал.
-- Когда?
-- Ночью на Донце. Вместе с саперами переправлялся.
-- Так...-- задумчиво сказал комдив. Почти сросшиеся брови генерала теперь совсем сошлись в одну линию.
"Сколько людей погибло на глазах этого сурового человека, сколько видел он раненых,-- подумал Шахаев,-- неужели всякий раз он так тяжело переживал эти потери? A может быть, Забаров ему особенно дорог?.."
После совещания генерал Сизов беседовал с полковником Деминым.
-- Жаль... Каких людей теряем! -- комдив поморщился. Лицо его вдруг стало опять сумрачным и усталым.-- Вы знаете, Федор Николаевич, как нужен был Забаров для этого дела. Именно Забаров!..
-- Знаю,-- тихо сказал Демин.
-- Вы бы, Федор Николаевич, навестили его, посмотрели, как его лечат.
-- Я уже был у Забарова,-- все так же тихо и спокойно ответил Демин.
-- Благодарю вас, Федор Николаевич,-- взгляд Сизова вдруг потеплел. Так бывало всегда, когда он начинал говорить с Деминым.-- Забаровы нам очень нужны! -- Генерал немного помолчал. Потом сказал задумчиво и тихо: -- Быстро растут солдаты. Этим, пожалуй, не потребуется тридцати лет, чтобы стать генералами. Как вы думаете?
-- Думаю, что не потребуется,-- Демин улыбнулся. Он хотел еще что-то сказать, но зазвонил телефон. Генерал поднял трубку.
-- Когда заметили?.. Двадцать минут назад?.. А почему так долго не докладывали? Ах, так! Продолжайте наблюдение и обо всем замеченном сообщайте мне немедленно. Говорите, скрылись за Лысой горой? Это что за белым камнем?.. Хорошо, наблюдайте!..
Сизов положил трубку и, обращаясь к Демину, предложил:
-- Поедем к Баталину. Там из боевого охранения очень важные сведения сообщают. Кажется, новые части у немцев появились. Надо это уточнить на месте.
Когда Сизов и Демин уже направились было к выходу, на столе вновь зазвонил телефон. Генерал вернулся.
До Демина долетели слова комдива:
-- Да, сейчас буду!
4
Вечером разведчики выстроились у своего блиндажа. Ждали Пинчука. Он почему-то задерживался.
-- Небось кресало свое потерял,-- высказал предположение Семен.
Красный и вспотевший, Пинчук выполз из блиндажа. Встал в строй. Начал оправдываться:
-- Мабуть, цилу годыну шукав...
-- Что шукав-то?
-- Та кресало ж!
-- Хо-хо-хо!
-- Ха-ха --ха!
Марченко, пeрeждав первый приступ солдатского хохота, сердито остановил:
-- Ну, довольно. Сдать документы старшине!
Уваров ждал этой минуты с какой-то смутной тревогой. Ему впервые приходилось расставаться со своим комсомольским билетом, и это было очень тяжело. Без него он вдруг почувствовал себя каким-то опустошенным, невольно хватался за карман и не находил там привычной маленькой книжечки.
Сдали свои партийные билеты Шахаев и Пинчук. Аким отдал дневник и красноармейскую книжку: больше у него ничего не было. Сенька тоже передал свой комсомольский билет. Теперь все были сосредоточенно-серьезны. Даже Семен. Разумеется, настолько, насколько могла быть серьезной его курносая физиономия.
Поправив за спинами мешки, взволнованные и молчаливые, разведчики тронулись в путь.
Старшина долго смотрел им вслед. Взгляд его остановился на документах, еще теплых от солдатских рук. Он бережно положил документы в полевую сумку и еще раз посмотрел вслед уходящим разведчикам.
Темнело. На небе появились первые звезды. Стрельба на передовой, как всегда к ночи, усиливалась. Где-то у генеральского блиндажа рассыпался гортанной трелью неисправимый оптимист-скворец. А ведь пострадал и он, насмешник горластый. Прилетел к пустому месту: ветлу, к вершине которой был прикреплен его домик, спилили дивизионные саперы. Теперь певун устроился где-то в дупле.
Траншеи глубокие -- можно было идти в полный рост. Но для Акима и они были мелки. Тот и сейчас шел пригнувшись. Это очень неудобно -- болела спина. Порой терпение покидало Акима, и тогда его голова в каком-то облезлом кроличьем малахае (перед тем как пойти в рейд, разведчики переоделись во все гражданское) медленно плыла над брустверами траншей. Акима окрикивали. Он смущался, наскакивал на какие-то ящики, падал.
-- Скоро, что ли, будет конец этим траншеям? -- ворчал Ванин, обращаясь к шедшему впереди него Уварову. Но тот промолчал. Это еще больше раздосадовало Сеньку.-- И что ты молчишь все время? -- в сердцах сказал ему Ванин. Не любил он людей неразговорчивых и, как говорил Пинчук, "сумных". Сенька нередко философствовал на этот счет: "Молчит с важным этаким видом. Будто все знает, да не хочет зря языком трепать. А раскуси такого -- просто язык у него еловый. -- И заключил: -- Не люблю молчунов".
Обыкновенно в таких случаях Сенька искал сочувствия у Акима. Тот, чтобы нe обидеть Ванина, часто соглашался с ним. В конце концов, Сенька был в известной степени прав. На войне люди часто искали свой отдых в веселой болтовне. Не о смерти же им думать, когда она и так всем глаза намозолила. Как хорошо, если в вашем отделении заведется такой неутомимый весельчак, вроде Сеньки! Он в горькую минуту заменит вам и письмо от родных, и политбеседу, и даже такую драгоценность, как табак.
Но сейчас Аким заступился за сапера:
-- Собственно, ты зря, Семен, ворчишь на Уварова. Яков, должно быть, толковый парень. Не пошлют же на такую операцию плохого солдата. Только Уваров еще не привык к нам.
Траншея изгибалась, вела, вела, вела. Все слышнее были выстрелы. От реки повеяло сырой прохладой. Пули свистели над головами, с шипением шлепались в песок и сворачивались там в горячие свинцовые комочки. Где-то, далеко за Донцом, ухнуло орудие. В ту же минуту "ш-ш-ш-ш" и трах!.. Теплая сухая волна охватила Акима, сорвала с головы малахай. Ерофеенко со всего размаха упал на дно траншеи. Уткнувшись в холодную, сырую землю, ждал второго разрыва. Оглушительный треск прокатился над самым бруствером. Аким почувствовал боль в позвоночнике и испугался -- неужели ранен? Боец забыл, что на нем лежал мешок с грузом.
Вскочил на ноги, инстинктивно ощупал очки -- целы! Кто-то рядом отчаянно бранился. Аким оглянулся. Перед ним стоял низкорослый человек в фуфайке, с широким лицом, заляпанным грязью. Он стоял на цыпочках и совал под нос Акиму дуло парабеллума.
-- Что ты тут шляешься? Демаскируешь оборону, разгильдяй!
Аким ничего не понимал. Согбенный своей ношей, он смотрел на человека с удивлением и не знал, что делать. Но неизвестный начальник,-- а в том, что это был начальник, Аким не сомневался,-- почему-то быстро остыл и спокойно удалился в свой блиндаж.
-- Носит вас тут...-- услышали разведчики его ворчание.
-- Кто это у вас такой крикливый? -- спросил Ванин бойца, стоявшего у станкового пулемета, накрытого плащ-палаткой.
-- Старшина роты Фетисов. Он вовсе нe крикливый. А человек настоящий -не любит беспорядков.
Старшина на минуту показал голову из блиндажа, кому-то погрозил кулаком и снова исчез.
-- Трус он настоящий, твой старшина,-- злобно выругался Сенька.
Недалеко от берега, там, где скрещивалось несколько траншей, стояли Марченко, Шахаев и Яков Уваров. В траншее было темно. Марченко с трудом читал надписи на указателях: "БО" -- боевое охранение. Навстречу шел какой-то боец в старой, измазанной в глине шинели.
-- Посыльный от командира взвода,-- отрекомендовался он и попросил следовать за ним.
Разведчики спустились к реке, в прибрежные заросли, где их уже ожидали саперы с тремя рыбачьими лодками.
Было одиннадцать часов ночи. Огромная туча, выползшая из-за Шебекинского урочища, закрыла луну. Над головами разведчиков скрещивались и рвали темную ткань неба пунктиры трассирующих пуль. Ни на минуту не угасали трепетные зарницы. В наступившей темноте немцы вели себя беспокойней.
-- Вот сейчас в самый раз бы идти. Темень-то какая! -- проговорил Ванин.
-- Время еще не подошло. Баталин ждет условленного часа,-- сказал Марченко.
-- A может, позвонить ему и попросить, чтобы начинал сейчас? -предложил Шахаев.
-- Зачем же это? Он знает свое время,-- возразил лейтенант, всматриваясь в темноту своими зоркими, рысьими глазами.
Аким прислушивался к разговору разведчиков, а сам нетерпеливо ходил и ходил по траншее, поминутно посматривая на светящийся циферблат часов. Время тянулось нестерпимо долго. Скорее бы, скорее!.. Хоть бы Сенька подошел, что ли, к нему да заговорил... Но нет. Ванин неподвижно стоял в стороне и думал о чем-то своем. Кто знает, какие мысли теснились в его озорной голове в такой час! Аким отыскал глазами широченную фигуру Пинчука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37