А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Не выдержал и побежал. Понесся, как ветер, в один миг забыв о больной ноге. В темноте разглядел выдавленные прямо в склоне обрыва и плотно утоптанные ступени и прямо-таки взлетел по ним. Очутился в переулке между домами. Переулок был забит инвентарем для рыбалки – в основном, ржавыми пилами. Шилов одним прыжком перемахнул инструменты и выбежал на главную улицу. Здесь было светло – горели фонари – и совершенно безлюдно. Шилов, начиная паниковать, заметил светящийся как елочная игрушка стеклянный ларек, в котором торговали всякой мелочевкой, и, стараясь успокоить дыхание, подошел к нему. Ларек казался единственным, в чем еще теплилась жизнь. Внутри ларька, как лампочка в нарядном светильнике, сидела пожилая женщина в синем спортивном костюме. Она что-то читала с покетбука. Улыбалась, хмурилась, плакала, хохотала, вглядываясь в строчки. Шилову она показалась квинтэссенцией всех женщин во всех ларьках мира, читающих в рабочее время. Шилов постучал по стеклу, но повелительница ларька не обратила на него внимания. Усмехнулась чему-то, заплакала, фыркнула, зарыдала, скривилась, захохотала, нахмурилась, шмыгнула носом, сплюнула, улыбнулась по-матерински нежно. Шилов замолотил по стеклу кулаками, разбивая костяшки в кровь, но женщина так и не заметила его.
– Чертовщина, – пробормотал Шилов, прислонившись к ларьку спиной. Хлопнул себя по карманам, выудил сигарету, прикурил. С базой происходило что-то неправильное. Или, как вариант, что-то не то происходило с ним, с Шиловым. Он огляделся, сильно затягиваясь. В окнах домов горел свет, где-то играла музыка, шипело радио, но совсем не было слышно голосов. В кустах лениво шуршал ветер. Шилов вслушивался и не мог понять, кажется это ему или из-за кустов действительно доносятся «фи, фай, фо, фам» и тяжелые шаги.
«Надо трезво оценить возникшую ситуацию, – сказал себе Шилов. – Происходящее напоминает одновременно сон и какой-нибудь дурацкий старинный триллер. Я оказался один посреди пустой базы, меня никто не замечает, я никого не вижу, за мной гонится чудовище, которое только и умеет что повторять „фи, фай, фо“ да топать ногами. Что это значит? Да ничего эта хрень не может значить, кроме того, что я сплю. Или… или на меня навели морок… или… тьфу, бля, муть…»
Шилов знал только одну чужую расу, которая способна управлять сознанием на расстоянии. Сероглазые, таинственные инопланетяне, которые редко идут на контакт с чужаками. Никто не знает, откуда сероглазые родом и есть ли вообще планета, которую эти твари могут назвать родиной. Шилов пару раз по долгу службы встречался с ними. Последний раз – три месяца назад на планете Калитка. Та встреча чуть не окончилась для него печально, сероглазый «заменил» ему жизнь, силой впихнул в выдуманное пространство, в котором действовали виртуальные копии друзей и приятелей Шилова, в котором сам Шилов стал совсем другим. Сероглазый хотел, чтобы Шилов вошел в вихрь, который позже расколол и уничтожил летательный аппарат сероглазого. Но зачем ему это было надо? Неизвестно. Известно другое: сероглазые обладают колоссальными возможностями. Какая другая тварь может смоделировать целый мир, насильно впихнуть его в мозг разумного существа и заставить это самое существо поверить в реальность выдумки?
– То же самое происходит и здесь… – пробормотал Шилов. Обернулся, будто надеялся увидеть сероглазого, но никого похожего рядом не оказалось. Зато Шилов заметил зеленокожего. Кажется, того самого, который регистрировал его в своем покетбуке. Зеленокожий украдкой выглядывал из-за угла и манил его пальцем, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Шилову ничего не оставалось, и он пошел навстречу аборигену. Сзади продавщица ларька все также беззвучно читала с покетбука. Как налитый кровью глаз светила чужая луна. Трещало радио. Вдалеке как безумный кричал Проненко и долго не мог остановиться.
Проненко, просидев у двери минут десять, понял, что дальше так продолжаться не может, и надо посмотреть, что происходит сзади и кто там шуршит. Он уперся носом в дверь и стал считать до десяти, решив, что как только в мозгу прозвучит цифра десять, он сразу оглянется, встретит опасность лицом к лицу, как и подобает мужчине. Но он досчитал до десяти, потом до двадцати, до тридцати – причем до тридцати считал медленно, тщательно проговаривая каждое число и катая его на языке, словно карамельку, – но так и не обернулся. Разозлившись, Проненко вообразил Шилова, представил, как ненавидит его, но ненависть его быстро иссякла, потому что в этой ситуации Шилов, которого по жизни продвигала имеющая связи мамочка, казался совсем не мерзким, а очень даже желанным, желанным вот прямо здесь, сейчас, за дверью. Проненко мечтал, чтобы Шилов вернулся и помог ему одолеть страх. Иногда Проненко казалось, что Шилов ничего не боится и, если уж начистоту, Проненко завидовал ему, его отношению к жизни и всегдашнему спокойствию. Даже, можно сказать, флегматизму.
Сзади шуршало все громче и, кажется, требовательнее. Звуки переместились к кровати, неведомый кто-то схватил зубами простыню и стал жевать. Потом неведомое существо затопало по ковру все ближе к нему, к Проненко, но атаковать не решалось, и Проненко решил, что оборачиваться не стоит, что если он обернется, существо немедленно кинется и… что сделает? Измученный мозг создавал страшные картинки. Существо в фантазиях перегрызало Проненко глотку, проникало в рот, а оттуда – в желудок, чтобы разорвать Проненко изнутри. Это были по-настоящему жуткие видения, и Проненко почти уже решился обернуться, потому что в страшных видениях была неведомая сладость, но в последний момент передумал. Капли пота наглыми букашками ползли по лбу. Эти букашки напоминали ему о походах в парикмахерскую в те далекие дошкольные времена, когда он ненавидел мастера по волосам (так звала его мама). Едва Проненко садился в кресло, тут же по лицу у него начинал течь пот, и чесалось сразу в сотне мест. Это было просто ужасно, потому что почесаться было нельзя.
Воспоминания о детстве вернули Проненко к истории, которую он рассказал не до конца, и Проненко пробормотал, чувствуя себя по-дурацки:
– Хочешь, я расскажу до конца свою… как бы… байку?…
Шуршать перестало, неведомый зверь замер, вслушиваясь. Проненко, захлебываясь и глотая окончания слов, спешил поведать историю детства.

История Проненко, заход второй
Мой бывший друг Саша как бы уничтожил наше творение, растоптал его, и никто не может даже близко представить, что я как бы чувствовал в тот момент! Никто, потому что ни у кого не было такого друга, ни у кого в целом мире. Были товарищи, собутыльники, приятели, знакомые, но не друзья. Наша дружба восходила к романтическим временам, когда в ходу были честь, доблесть и крепкая мужская дружба. По крайней мере, так я думал сначала.
Я смотрел на Сашу, который словно злобный великан возвышался надо мной, и не мог понять, что с ним случилось, почему он вдруг заговорил о своих родителях в таком тоне, будто любил их. Я сидел перед ним на корточках такой маленький, такой как бы потерянный и глядел на руины замка и видел в них гибель нашей дружбы. Да, я был как бы маленький, но сумел сообразить, что случилось непоправимое. И самое ужасное, что никто на это не обратил внимания! Рободети продолжали лепить башню, лихачи гоняли на мотоциклах, дачники ели истекающую жиром бармухлу и ловили языками капающий на песок расплавленный сыр с клюшем. Дети палили в мух. Ужасное зрелище.
– За что ты так? – спросил я Сашу.
– Надоело твое вранье, – ответил Саша и стал, шмыгая носом, смотреть на реку.
– Какое вранье?
– Обычное вранье! Ты почти все врал о своих родителях.
– Но ведь и ты как бы врал… – робко возразил я, но Саша продолжал смотреть на играющую бликами реку и шмыгал носом, как какой-нибудь трагический герой. Пожалуй, в тот момент ему не хватало отвратительно-белого плаща и шпаги.
– Эх… – сказал он. – Папа был прав, врать нехорошо.
– Ты же как бы не любишь папу! – закричал я.
– Ах ты… – Саша неожиданно бросился на меня и повалил в песок, сжал своими сильными руками меня как будто в тиски. Мне стало больно, я попытался вырваться, но Саша держал крепко, и тогда я заревел, проклиная Сашу всеми известными мне проклятиями. И вдруг случилось что-то неожиданное и страшное. Саша весь затрясся, изо рта у него пошла кровь. Руки его ослабли, он повалился в песок рядом со мной и стал беззвучно разевать рот. Я перевернулся набок и в немом ужасе наблюдал, как Сашино лицо бледнеет, а темно-красная кровь капает на желтый песок. К нам подбежали взрослые. Сашу взяли на руки, куда-то понесли. Я остался лежать в песке и смотрел на темное пятно крови на том месте, где раньше лежал Саша. Мне казалось, что Саша как бы умер, что я как бы убил его. Я лежал тихо-тихо, надеясь, что никто не заметит меня, а ночью я встану и убегу, но минуты через две примчалась мать, схватила меня за руку и потащила домой. Меня лихорадило, я не спал всю ночь, мама носилась со мной. Приезжал врач, я плохо помню, но, кажется, мне сделали укол. Я успокоился и уснул. Утром мне чуть полегчало. Я слышал, как мама разговаривает с соседями. От них она, и я заодно, выяснили, что у Саши обнаружилась какая-то страшная болезнь, и он лежит в больнице. Болезнь излечима, но был шанс, что Саша останется парализован на всю жизнь. Я немного успокоился. Я был маленький и не видел ничего страшного в том, что Сашу парализует – даже немного завидовал ему. Лежишь целый день в кровати, никуда не торопишься, все с тобой носятся, приносят еду, игрушки, газировку, читают вслух книжки.
Я пошел на поправку. А ночью, в тот миг, когда явь сливается со сном, ко мне явился Сашин призрак, вернее бледный его дух. Он стоял возле моей кровати, и я замер, не в силах пошевелиться. Он смотрел на меня долго и, кажется, с укором, а потом в какой-то миг я решился закрыть глаза, всего на секундочку, но когда открыл их, его уже не было. Утром выяснилось, что Сашу все-таки парализовало. С тех пор дух приходил каждую ночь, и молча глядел на меня, а я не мог пошевелиться от страха. Это продолжалось очень долго, пока мы не переехали. Потом… потом все забылось… Я слышал, что Сашу лечат, надеются, что когда-нибудь он сможет двигаться… А сегодня днем все повторилось… я дремал в этой комнате на кровати, когда явился дух Саши… он показывал пальцем куда-то за дверь, и я понял, что он указывает на комнату Семеныча и понял, что с Семенычем произойдет нечто ужасное… а потом Семеныч закричал, дух исчез, и я проснулся… Шилов, ты мне не поверил, но я как бы знаю… я как бы уверен…
Сзади опять зашуршало, на этот раз осязаемо ближе. Проненко понимал, что неведомое существо шлепает босыми ступнями по полу совсем рядом, на расстоянии двух-трех сантиметров. Спина Проненко покрылась мурашками. Он конвульсивно дернулся, намереваясь повернуться, но повернуться не получилось, и он заплакал от бессилия. Открыл глаза, но это не помогло, в комнате было слишком темно.
– Может, я никого и не увижу в темноте, – пробормотал Проненко. – Никого не увижу и замечательно. Я встану и спокойно открою дверь. И как бы спокойно уйду. Да, так и сделаю.
Он хрустнул шеей, будто разминая ее, зевнул, притворившись, что шорохи за спиной его не интересуют, чуть вытянул затекшую ногу, слегка повернул голову, увидел, как из липкого сумрака выплывает подобно фрегату лакированный книжный шкаф. Существо замерло, ожидая, как Проненко поступит дальше. Или, быть может, все эти шорохи были плодом его воображения? Может быть, это ветер шумит на улице?
Проненко решился и, обрывая бег мысли, чтобы опять не испугаться, резко переставил ноги и повернулся в комнату лицом.
И закричал во все горло.
Зеленокожий привел Шилова в какой-то дом и оставил в полной темноте. Шилов, поначалу немного успокоившийся, вновь занервничал. Он переступал с ноги на ногу, готовый пуститься наутек в случае чего, и уже собрался звать туземца, но в этот момент зеленокожий зажег фонарик в соседней комнате, и светлое пятно побежало по стене, разбавляя кромешную темень. Они стояли посреди заброшенного дома, стены которого вместо обоев были оклеены анимационными постерами со знаменитостями и обнаженными красавицами. Люди на постерах кривлялись и белозубо улыбались Шилову.
– Здесь жил ученый Ширяев, – скрипучим голосом пояснил зеленокожий и добавил: – Пух.
– Что?
– Пух. Так меня зовут.
Шилов едва сдержал нервный смешок: так не вязался облик зеленокожего с героем Милновской сказки. Вдалеке что-то скрипнуло, ветер катнул по чердаку нечто металлическое, круглое, может, пивную банку, и Шилову тотчас же перехотелось смеяться. Перешагивая хлам, скопившийся на полу, он следовал за зеленокожим. Пух привел его в соседнюю комнату и шмыгнул под кровать. Свет фонарика проник в голый матрац, превращая кровать в негатив самой себя.
– Сюда! – позвал Пух. Под кроватью что-то скрипнуло, затрещало. Шилов стал на корточки и осторожно сунул голову под койку. Увидел отодвинутые доски, черную дыру в полу и голову зеленокожего, которая погружалась в эту дыру, постепенно исчезая во мраке. Шилову ничего не оставалось, и он последовал за Пухом. На ощупь обнаружил лестницу, ведущую вниз, схватился за перекладину и полез, догоняя мечущееся светлое пятнышко. Вокруг стояла кромешная темнота, которую жалкое это пятнышко не в силах оказалось разогнать. Повсюду чудились руки неведомых существ, мечтавших схватить Шилова за шиворот. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, он сказал:
– Слушай, Пух, у меня в доме остался передатчик… ну, специальная такая штуковина для экстренных случаев, с его помощью я могу легко связаться с полицией космопорта и даже переслать сообщение на другую планету…
– Нет, – отрезал Пух.
– Но почему?
– Не получится.
Лестница иссякла. Шилов ступил на холодную землю, топнул. Под ногами хлюпнуло. Он сделал шаг вперед и больно ударился лбом о низкий земляной потолок.
– Пригнись, – запоздало предупредил зеленокожий. Пятно света рыскало по земле, из которой торчали белые корни. Рыскало далеко впереди. Шилов наклонился и поспешил за зеленокожим. Шли долго, минут пятнадцать или больше, у Шилова затекла шея, он стал чаще натыкаться на корни, торчавшие из потолка и стен, и ругался. Кроме того, у него неожиданно разыгрался приступ клаустрофобии. Шилов мечтал побыстрее выйти… неважно куда, лишь бы на открытое пространство.
Пух вдруг замер, и Шилов натолкнулся на него. Под кожей аборигена будто шары перекатывались мускулы. Чужак волновался.
– Что случилось? – шепотом спросил Шилов. Пух обернулся вместе со своим фонариком, колючий свет ударил Шилова по глазам.
– Что-то происходит, какое-то говно, – произнес Пух по слогам. Потом вдруг пятно заметалось по стенам и потолку как бешеное, и Шилов, открыв глаза, подивился калейдоскопу черно-бело-серого, а потом удивляться было уже некогда, потому что Пух закричал, задыхаясь от ужаса: «Бежим!» – и сам побежал вперед, а Шилов помчался за ним. Они неслись, спотыкаясь и едва удерживаясь на ногах. Страх зеленокожего передался Шилову. Ему казалось, что за ними действительно кто-то гонится, кто-то огромный, обдающий спину горячим и влажным дыханием. Шилов бежал быстрее, уже не обращая внимания на боль в шее и ногах. Он спешил за Пухом и, что удивительно, почти не отставал. Страх придал Шилову сил.
Тоннель закончился, они уперлись в стену, к которой была притулена деревянная лестница, такая же, как та, по которой они спустились сюда. Шилову на миг подумалось, что они неведомым образом сделали круг и вернулись к дому пропавшего ученого. Но дальше думать было некогда. Проворный Пух уже карабкался наверх. Шилов едва поспевал за ним. Было все также темно, но наш герой задом чувствовал, что чудовище совсем рядом, что оно готово в любой момент вцепиться ему в ногу и утащить в свое логово.
Сверху громыхнуло, по привыкшим к темноте глазам будто кувалдой ударил яркий свет. Кто-то неуверенно чертыхнулся и замолчал на полуслове.
– Закрывайте дверь! – закричал Пух, который успел выбраться из тоннеля. Шилов поспешил за ним. Чьи-то руки подхватили его под руки и вытащили из западни. Шилов без сил упал на паркетный пот, попытался отдышаться. За его спиной зеленокожие закрывали люк, находившийся под кроватью, такой же, как в доме покойного Ширяева. Шилов огляделся. Кажется, это был домик сторожа базы. Обстановка выглядела вполне человеческой: шкаф, стулья, большой дубовый стол, занавески на окнах, горшки с геранью и кактусами на подоконнике, настольный вентилятор с порыжевшими от времени лопастями. Посреди комнаты стояло кривое напольное зеркало в угольно-черной раме. Зеркало плохо вписывалось в обстановку.
Зеленокожих стало трое. Кроме Пуха здесь стоял старик в соломенной шляпе и шортах до колен и молодой инопланетянин в летней одежде:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40