– Вероятно, они найдут применение, сир, – заметил Хьюго, – если настоящий владелец в самом деле так беден, как заявляет.– Однако он не сможет получить кредит, если не будет жить на широкую ногу, – любезно возразил Карл. – Но довольно об этом – Руперт уже беспокоится. Нам придется поблагодарить вас и покинуть этот гостеприимный дом. Миледи, не соблаговолите ли поохотиться со мной завтра утром? Мы собираемся загнать оленя в Эппинге.– С величайшим удовольствием, ваше величество, – Аннунсиата опустилась в реверансе.– Руперт, тебе тоже не мешает присоединиться к нам – ты слишком много работаешь. Мы выедем очень рано – можно, я отправлю за вами карету, миледи? Отлично. Тогда до завтра.К тому времени как ушел последний гость, Аннунсиата страшно устала. Она не так давно оправилась после родов и быстро утомлялась. Когда они с мужем остались одни, Аннунсиата зевнула и выпрямила ноющую спину, повернувшись к Хьюго, который изучал маленькое, почти незаметное пятнышко на одной из мраморных статуэток.– Все прошло отлично, не правда ли, Хьюго? О Господи, как я устала! Не принять ли мне ванну? Раз мы остались одни, я заказала ужин попроще. Думаю, мы можем поужинать в спальне, только надо затопить там камин. После заката в комнатах по ту сторону коридора становится сыро, даже если день был жарким. И, думаю...Хьюго повернулся к ней с непонятным выражением на лице.– Странно, я думал, вы знаете, – заметил он, – я приглашен на ужин к Кларендонам.– Нет, об этом я не знала, – ответила Аннунсиата, чувствуя, как внутри нее поднимается раздражение. – Почему же они не упомянули об этом, когда были здесь? Мне не понадобится много времени, чтобы вымыться и переодеться. Куда же мы поедем ужинать? Домой к Кларендонам?– Нет, дорогая, не мы – я приглашен один, – Аннунсиата удивленно подняла глаза на мужа и он пожал плечами. – Это деловой визит. У меня так много дел с...– Я вам не верю, – перебила Аннунсиата, и Хьюго замолчал. Он терпеливо выжидал, как будто совсем не был обижен или удивлен, и его терпение еще сильнее разозлило Аннунсиату. – Значит, если теперь вы не можете пользоваться моим положением для оправдания, вы стали называть это «делами». Я знаю, какие у вас дела, причем совсем не в доме у Кларендонов, а в Уайтхолле.– Откуда вам знать обо всех моих делах? – спокойно заметил Хьюго, все еще стараясь сдержаться.Аннунсиата сжала кулаки, вспоминая все вечера, которые она провела одна, будучи на последних неделях беременности.– Я знаю больше, чем вы думаете. К примеру, я знаю, какие у вас дела с Бесс Гамильтон.Хьюго приподнял бровь и криво улыбнулся.– А, так вы знаете про Бесс?Аннунсиата была потрясена и пришла в ярость.– И это все, что вы хотите сказать? Вы даже не пытаетесь оправдаться?– Оправдываться? К чему? – Аннунсиата издала невнятное восклицание ярости и подступила к мужу, занеся руку для удара, но тот быстро поймал ее, удерживая на расстоянии от себя. – Почему же я должен оправдываться, если вам уже все известно? Ведите себя прилично, миледи, вы уже не дочь сквайра, а жена лорда...– Вам незачем напоминать мне об этом, – воскликнула Аннунсиата. – Лучше напомните себе!– Вы – моя жена, этого я никогда не забываю.– Нет, вы давно забылись с Бесс Гамильтон, и могу поклясться, что не только с ней.– Конечно, – подтвердил Хьюго. Ошеломленная, Аннунсиата вскрикнула и отпрянула, дрожа всем телом и побледнев.– Как вы смеете вести себя подобным образом! – сдавленным голосом произнесла она.Хьюго покачал головой.– Господи, как странно вы говорите, миледи! Разве имеет какое-нибудь значение, если я время от времени бываю близок с женщинами? Чего же вы ожидали от меня? Ни один мужчина еще не бывал верен своей жене, особенно если он состоит при дворе. Вы должны принять эти правила, если хотите участвовать в игре и извлекать из нее пользу.– В эти игры я не играю, – резко ответила Аннунсиата.Хьюго шагнул к ней.– Аннунсиата, все это совершенно неважно. В нашем браке ничего не изменилось.Она поспешно отступила в сторону.– Не прикасайтесь ко мне, – холодно приказала она. Хьюго пожал плечами и пошел прочь. Когда он был уже у двери, Аннунсиата крикнула:– Куда вы идете?– К Бесс, – не оборачиваясь, ответил Хьюго. – Она-то не запрещает мне прикасаться к ней. Надеюсь, к моему возвращению вы образумитесь.И он ушел. Аннунсиата смотрела на захлопнутую дверь неверящим взглядом, сжимая кулаки у груди, ибо чувствовала, как ее сердце медленно ломается на куски. Ей хотелось плакать, но слез не было – горе захватило ее целиком. Шарлемань обнюхивал ее туфли и слабо повизгивал; Аннунсиата села и взяла щенка на колени. Спустя минуту щенок завертелся и спрыгнул на пол, а Аннунсиата все продолжала сидеть, праздно сложив руки на коленях.Когда час спустя к ней вошла Берч, Аннунсиата все еще неподвижно сидела в темноте, не зажигая свечи.– Миледи, как, вы все еще здесь? – спросила Берч, подходя к ней. Аннунсиата не ответила, и когда Берч осторожно прикоснулась к ней, то обнаружила, что она дрожит всем телом, как перепуганное и загнанное в угол животное. – Вы замерзли, миледи, – решительно заявила горничная. – Я прикажу согреть воду – ванна поможет вам. Думаю, уже достаточно прохладно, чтобы затопить камин в спальне. Вставайте, я помогу вам дойти до вашей комнаты.Аннунсиата медленно поднялась и позволила Берч отвести себя в спальню, двигаясь так осторожно, как будто ее не слушались ноги. Берч сочувственно поглядывала на хозяйку, пытаясь приписать ее слабость какой-либо причине.– Вечер был слишком утомительным для вас, тем более сразу после родов, – проговорила Берч. – Примите ванну и сразу ложитесь в постель, я принесу вам ужин. Я сообщу его светлости, что вы будете ужинать одна.При упоминании о муже Аннунсиата слегка оживилась. Она медленно повернулась к Берч, и ее глаза заблестели, как при лихорадке.– Он сказал, что надо принять правила – хорошо. Он проглотит такую же пилюлю, и мы еще увидим, придется ли она ему по вкусу.
Вскоре их размолвка стала известна решительно всем. Чета Баллинкри вела себя друг с другом крайне корректно, на людях в их отношениях не было ни малейшего намека на разрыв. Однако придворные леди и джентльмены пристально наблюдали за ними, подмечая все своими блестящими от возбуждения, удивления и злорадства глазами, и втайне заключали пари о том, что произойдет дальше. Лорд Баллинкри, как считали они, заведет возлюбленную – и пара особенно смелых знатоков намекали на леди Каслмейн, которая никогда не была верной королю. Но леди Баллинкри – целомудренная недотрога, ненакрашенная отчужденная леди Баллинкри, – что будет с нею? Первые щеголи двора уже начали чистить перышки, гадая, кому из них удастся успешно провести штурм огражденного сада.Прежде всего ее светлость стала проявлять признаки возбужденного веселья. Не считая короткого перерыва, связанного со смертью королевы Елизаветы в феврале, зимний сезон при дворе протекал довольно гладко; чету Баллинкри приглашали повсюду и везде их встречали – иногда вместе, иногда поодиночке, и сами супруги устраивали вечеринки, балы, званые обеды и развлечения различного рода. Отчасти из любопытства, отчасти просто потому, что Баллинкри славились умением развлекать гостей, никто не отказывался от приглашения. Супруги швыряли деньги на ветер, их ужины отличались изысканностью, вино текло рекой из неисчерпаемых погребов; костюмированные балы, любительские спектакли и балеты были впечатляющими и роскошными. И несмотря на пристальное наблюдение, никто не мог определить, есть ли любовник у леди Баллинкри – даже тс, кто некогда верил в то, что любовником Аннунсиаты является король, теперь неохотно расставались с этой мыслью, ибо король продолжал относится к ней с той же самой братской нежностью, что и прежде. В мае в Англию прибыла невеста короля, принцесса Екатерина из Браганзы, и король вместе с принцем Рупертом отправились в Портсмут встречать ее. Когда принцесса появилась в Лондоне, придворными было устроено множество развлечений, достойных и роскошных, чтобы почтить новую королеву, и на приемах каждый новый хозяин и хозяйка изо всех сил старались превзойти предыдущих.Леди Баллинкри, только что назначенная первой леди королевской опочивальни, не отставала от других, и весь двор с нетерпением ждал, что она придумает еще более изысканную забаву, чем чета Бэкингемов. Однако еще из прошлого опыта было известно, что леди Баллинкри никогда не следует чужому примеру. Вместо того чтобы устроить еще один бал или званый обед, она заказала представление «Торжественной мессы» Вильяма Морлэнда в соборе Святого Павла – там, где, по семейному преданию, месса и была задумана. Любовь короля к музыке и его желание восстановить давние музыкальные традиции церкви, запрещенные при правлении республиканцев, побудило его с радостью принять приглашение. Зрелище было благопристойным и великолепным, в нем участвовали лучшие актеры того времени, а позже вечером Аннунсиата задумала устроить интимный вечер в собственном доме для избранных гостей. На вечере предполагался изысканный ужин и частное представление балета Вильяма Морлэнда «Тезей и Ариадна», костюмы для которого обошлись более чем в тысячу фунтов.– Ну, леди, на этот раз вы отличились, – воскликнул Хьюго, когда получил ответы на приглашение от герцогов Йоркских. – Никто при дворе не в состоянии перещеголять вас, ибо у кого еще предки увлекались сочинением песнопений для англиканской церкви? Ваш успех запомнится во веки веков. Все придворные начнут копаться в семейных архивах, разыскивая художника или хотя бы поэта – я слышал, что леди Карнеги собирается устроить чтение виршей своей прапрабабушки, собрать оркестр из сорока скрипачей и поставить балет евнухов в золоченых одеждах.Аннунсиата расхохоталась – Хьюго всегда умел вовремя рассмешить ее – и он с любопытством взглянул в ее сторону. Совсем недавно Аннунсиата стала вести себя по отношению к нему с вежливым вниманием, однако Хьюго чувствовал неладное и гадал, что задумала его жена. Аннунсиата выглядела очень мило, сидя за своим маленьким письменным столом и распечатывая письма; солнце из открытых окон освещало розовые бутоны, приколотые к ее волосам, легкий ветер играл тонкой белой муслиновой оборкой ее утреннего платья и вздымал листы бумаги так, что Аннунсиате пришлось посадить сверху Шарлеманя вместо пресс-папье. Щенок вздохнул, уткнул морду в передние лапы и задремал на майском солнышке.– Что вы задумали, Аннунсиата? – внезапно спросил Хьюго. – Чего вам еще не хватает?Она подняла глаза, в которых светилось неподдельное удивление.– Того же, чего не хватает всем – богатства, хорошего положения для себя и своей семьи. Ричард хотел бы стать посланником. Он получил титул рыцаря, но почему бы ему не быть баронетом? И кое-что для Ральфа – при моем теперешнем положении самое время помочь родственникам. Король обожает меня.Хьюго нахмурился.– Знаю. Это давно уже всем известно. И все эти жертвы ради вашей семьи?Аннунсиата мило улыбнулась.– Старые слухи давным-давно забыты, мой дорогой. Конечно, откуда вам знать о родственных отношениях – ведь у вас нет родни. Прошу меня простить, у меня так много дел, к тому же днем я должна быть у королевы, – она поднялась, подхватила Шарлеманя и вышла, шурша юбками, на ходу зовя Берн помочь переодеться.Хьюго остался стоять у стола, нахмуренный и угрюмый, затем взял последнее распечатанное Аннунсиатой письмо и бегло просмотрел его. Письмо было от Эдуарда – короткое сообщение, что он вскоре должен появиться в Лондоне с докладом канцлеру и будет рад засвидетельствовать свое почтение Аннунсиате. Лицо Хьюго прояснилось – Эдуард! Как давно они не виделись! Было бы чудесно встретиться с другом – это на время прогонит все беспокойство о жене.
Аннунсиата любила писать письма, и Руфь часто привозила их в замок Морлэндов, чтобы почитать Ральфу, Арабелле и Элизабет, которые с нетерпением ждали таких случаев. Ральф слушал с изумлением и гордостью длинные повествования о продвижении Аннунсиаты в свете и часто говаривал, что ему пора съездить в Лондон, проведать Аннунсиату и ее мужа.– Хотя я уверен, он покажется мне недостойным Аннунсиаты, – добавлял Ральф.Арабелла и Элизабет с удивлением слушали рассказы об ином мире, который казался выдуманным по сравнению с реальностью замка Морлэндов, овец, домотканых одежд и земледелия.Этой весной Ральфу было особенно необходимо ободрение, и письма Аннунсиаты давали ему короткую передышку среди забот. За странной теплой зимой последовала череда проливных дождей, из-за которых на время пришлось отложить пахоту, а это, в свою очередь, означало неважный урожай; из-за сырой погоды могла погибнуть большая часть новорожденных ягнят и учащались случаи падежа взрослого скота. Но все это ничего не значило по сравнению с тревогами за сына Ральфа, Эдуарда.За зиму все дети успели переболеть простудой, но и после того, как они выздоровели, Эдуард продолжал кашлять – мучительно, подолгу, едва переводя дыхание и ослабевая с каждым приступом. Арабелла кутала и лечила его, давала ему мед, чтобы прогреть горло, смазывала язык патокой – старинным снадобьем тех мест – чтобы избавить от изнуряющего кашля, но мальчик оставался бледным и худым, окончательно потеряв аппетит. На его девятилетие в январе 1662 года Ральф решил устроить большой праздник. Однажды утром мальчика с завязанными глазами вывели во двор, и когда повязку сняли, перед ним стоял Эдмунд, держа за повод гнедого жеребца-трехлетку.Эдуард просиял и ошеломленно переводил глаза с отца на подарок. Ральф улыбался, радуясь восторгу сына.– Тебе уже пора иметь настоящего коня, а не пони, – заметил он. – Его зовут Торчлайт. Его хорошо выездили, так что ты можешь ездить верхом в школу и куда только пожелаешь.– О, папа! – только и мог произнести Эдуард. Эдмунд молча подпрыгивал на месте. Торчлайт оказался на удивление спокойным, только вдруг потянулся и притронулся губами к странным светлым волосам мальчика, которые солнечный свет делал поразительно похожими на солому.– Ну, Друид, не стой как вкопанный! – воскликнул Эдмунд. Друидом прозвали Эдуарда, потому что дети считали его «скучным, как дольмен», и Эдмунд считал своим долгом расшевелить брата. – Попробуй проехаться на нем. Он неплохо выглядит – хотел бы я посмотреть, как он пойдет галопом! Папа, можно взять седло?– Гидеон сейчас принесет его, – ответил Ральф, кивнув одному из грумов, который прошел в конюшню и вернулся с блестящим новеньким седлом и уздечкой. – Будь поосторожнее с уздечкой, Эдуард, и не спеши – Торчлайт еще молод и должен многому научиться.Эдмунд слегка отодвинулся от влажных мягких губ коня и заметил:– Если он будет так же терпелив, каким был с нами мистер Ламберт, то ему придется бить коня каждые пять минут.С тех пор оба мальчика подолгу ездили верхом на молодом жеребце, строго распределяя время, как они делили все между собой – на совершенно равные части. Когда в школе вновь начались занятия, мальчики довольно часто прогуливали их, ссылаясь на более важные дела. Хотя Ральф делал вид, что сердится на них, он был рад, что сыновья проводят так много времени на свежем воздухе, ибо твердо верил в пользу прогулок и надеялся, что это сможет улучшить аппетит Эдуарда и вновь сделать его крепким и загорелым. Однако мальчик худел день ото дня, и к февралю, когда погода стала сырой и ненастной, на жеребце обычно восседал Эдмунд, а Эдуард только смотрел ему вслед, стоя под деревьями. Арабелла жаловалась, что одежда у мальчиков постоянно сырая, и просила, чтобы Ральф запретил им бродить под дождем.– Как же Эдуард избавится от кашля, если вы позволяете ему целыми днями ходить в мокром? – сетовала она, растирая провинившимся мальчишкам головы полотенцем так решительно, что они не сдерживали возмущенные вопли. В конце концов прогулки были запрещены в ожидании более теплой погоды, а пока Гидеон прогуливал коня своего молодого хозяина.В марте появилась первая молодая травка, а Эдмунд как-то нехотя признался отцу, что Друид почти все ночи не спит, ворочаясь, вздыхая и часто кашляя. По утрам на Эдуарда находило оцепенение, под его глазами появились темные круги от бессонных ночей, и Ральф начинал тревожиться. Но вечерами мальчик чувствовал себя лучше, был резвее и возбужденнее, на его щеках проступал легкий румянец. В такие минуты у Ральфа вновь появлялась надежда на лучшее. Однако накануне Пасхи всем, кроме Ральфа, стало ясно, что с ребенком неладно.После Пасхи Арабелла сама начала трудный разговор.– Эдуарду не следует ходить в школу.– Почему же? – спросил Ральф. Арабелла с жалостью взглянула на него.– Ральф, он очень болен. Теперь он едва может сесть верхом. Эдмунд говорит, что в школе он почти все время дремлет.– Эдуард всегда был лентяем, – попытался пошутить Ральф, но его губы побелели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Вскоре их размолвка стала известна решительно всем. Чета Баллинкри вела себя друг с другом крайне корректно, на людях в их отношениях не было ни малейшего намека на разрыв. Однако придворные леди и джентльмены пристально наблюдали за ними, подмечая все своими блестящими от возбуждения, удивления и злорадства глазами, и втайне заключали пари о том, что произойдет дальше. Лорд Баллинкри, как считали они, заведет возлюбленную – и пара особенно смелых знатоков намекали на леди Каслмейн, которая никогда не была верной королю. Но леди Баллинкри – целомудренная недотрога, ненакрашенная отчужденная леди Баллинкри, – что будет с нею? Первые щеголи двора уже начали чистить перышки, гадая, кому из них удастся успешно провести штурм огражденного сада.Прежде всего ее светлость стала проявлять признаки возбужденного веселья. Не считая короткого перерыва, связанного со смертью королевы Елизаветы в феврале, зимний сезон при дворе протекал довольно гладко; чету Баллинкри приглашали повсюду и везде их встречали – иногда вместе, иногда поодиночке, и сами супруги устраивали вечеринки, балы, званые обеды и развлечения различного рода. Отчасти из любопытства, отчасти просто потому, что Баллинкри славились умением развлекать гостей, никто не отказывался от приглашения. Супруги швыряли деньги на ветер, их ужины отличались изысканностью, вино текло рекой из неисчерпаемых погребов; костюмированные балы, любительские спектакли и балеты были впечатляющими и роскошными. И несмотря на пристальное наблюдение, никто не мог определить, есть ли любовник у леди Баллинкри – даже тс, кто некогда верил в то, что любовником Аннунсиаты является король, теперь неохотно расставались с этой мыслью, ибо король продолжал относится к ней с той же самой братской нежностью, что и прежде. В мае в Англию прибыла невеста короля, принцесса Екатерина из Браганзы, и король вместе с принцем Рупертом отправились в Портсмут встречать ее. Когда принцесса появилась в Лондоне, придворными было устроено множество развлечений, достойных и роскошных, чтобы почтить новую королеву, и на приемах каждый новый хозяин и хозяйка изо всех сил старались превзойти предыдущих.Леди Баллинкри, только что назначенная первой леди королевской опочивальни, не отставала от других, и весь двор с нетерпением ждал, что она придумает еще более изысканную забаву, чем чета Бэкингемов. Однако еще из прошлого опыта было известно, что леди Баллинкри никогда не следует чужому примеру. Вместо того чтобы устроить еще один бал или званый обед, она заказала представление «Торжественной мессы» Вильяма Морлэнда в соборе Святого Павла – там, где, по семейному преданию, месса и была задумана. Любовь короля к музыке и его желание восстановить давние музыкальные традиции церкви, запрещенные при правлении республиканцев, побудило его с радостью принять приглашение. Зрелище было благопристойным и великолепным, в нем участвовали лучшие актеры того времени, а позже вечером Аннунсиата задумала устроить интимный вечер в собственном доме для избранных гостей. На вечере предполагался изысканный ужин и частное представление балета Вильяма Морлэнда «Тезей и Ариадна», костюмы для которого обошлись более чем в тысячу фунтов.– Ну, леди, на этот раз вы отличились, – воскликнул Хьюго, когда получил ответы на приглашение от герцогов Йоркских. – Никто при дворе не в состоянии перещеголять вас, ибо у кого еще предки увлекались сочинением песнопений для англиканской церкви? Ваш успех запомнится во веки веков. Все придворные начнут копаться в семейных архивах, разыскивая художника или хотя бы поэта – я слышал, что леди Карнеги собирается устроить чтение виршей своей прапрабабушки, собрать оркестр из сорока скрипачей и поставить балет евнухов в золоченых одеждах.Аннунсиата расхохоталась – Хьюго всегда умел вовремя рассмешить ее – и он с любопытством взглянул в ее сторону. Совсем недавно Аннунсиата стала вести себя по отношению к нему с вежливым вниманием, однако Хьюго чувствовал неладное и гадал, что задумала его жена. Аннунсиата выглядела очень мило, сидя за своим маленьким письменным столом и распечатывая письма; солнце из открытых окон освещало розовые бутоны, приколотые к ее волосам, легкий ветер играл тонкой белой муслиновой оборкой ее утреннего платья и вздымал листы бумаги так, что Аннунсиате пришлось посадить сверху Шарлеманя вместо пресс-папье. Щенок вздохнул, уткнул морду в передние лапы и задремал на майском солнышке.– Что вы задумали, Аннунсиата? – внезапно спросил Хьюго. – Чего вам еще не хватает?Она подняла глаза, в которых светилось неподдельное удивление.– Того же, чего не хватает всем – богатства, хорошего положения для себя и своей семьи. Ричард хотел бы стать посланником. Он получил титул рыцаря, но почему бы ему не быть баронетом? И кое-что для Ральфа – при моем теперешнем положении самое время помочь родственникам. Король обожает меня.Хьюго нахмурился.– Знаю. Это давно уже всем известно. И все эти жертвы ради вашей семьи?Аннунсиата мило улыбнулась.– Старые слухи давным-давно забыты, мой дорогой. Конечно, откуда вам знать о родственных отношениях – ведь у вас нет родни. Прошу меня простить, у меня так много дел, к тому же днем я должна быть у королевы, – она поднялась, подхватила Шарлеманя и вышла, шурша юбками, на ходу зовя Берн помочь переодеться.Хьюго остался стоять у стола, нахмуренный и угрюмый, затем взял последнее распечатанное Аннунсиатой письмо и бегло просмотрел его. Письмо было от Эдуарда – короткое сообщение, что он вскоре должен появиться в Лондоне с докладом канцлеру и будет рад засвидетельствовать свое почтение Аннунсиате. Лицо Хьюго прояснилось – Эдуард! Как давно они не виделись! Было бы чудесно встретиться с другом – это на время прогонит все беспокойство о жене.
Аннунсиата любила писать письма, и Руфь часто привозила их в замок Морлэндов, чтобы почитать Ральфу, Арабелле и Элизабет, которые с нетерпением ждали таких случаев. Ральф слушал с изумлением и гордостью длинные повествования о продвижении Аннунсиаты в свете и часто говаривал, что ему пора съездить в Лондон, проведать Аннунсиату и ее мужа.– Хотя я уверен, он покажется мне недостойным Аннунсиаты, – добавлял Ральф.Арабелла и Элизабет с удивлением слушали рассказы об ином мире, который казался выдуманным по сравнению с реальностью замка Морлэндов, овец, домотканых одежд и земледелия.Этой весной Ральфу было особенно необходимо ободрение, и письма Аннунсиаты давали ему короткую передышку среди забот. За странной теплой зимой последовала череда проливных дождей, из-за которых на время пришлось отложить пахоту, а это, в свою очередь, означало неважный урожай; из-за сырой погоды могла погибнуть большая часть новорожденных ягнят и учащались случаи падежа взрослого скота. Но все это ничего не значило по сравнению с тревогами за сына Ральфа, Эдуарда.За зиму все дети успели переболеть простудой, но и после того, как они выздоровели, Эдуард продолжал кашлять – мучительно, подолгу, едва переводя дыхание и ослабевая с каждым приступом. Арабелла кутала и лечила его, давала ему мед, чтобы прогреть горло, смазывала язык патокой – старинным снадобьем тех мест – чтобы избавить от изнуряющего кашля, но мальчик оставался бледным и худым, окончательно потеряв аппетит. На его девятилетие в январе 1662 года Ральф решил устроить большой праздник. Однажды утром мальчика с завязанными глазами вывели во двор, и когда повязку сняли, перед ним стоял Эдмунд, держа за повод гнедого жеребца-трехлетку.Эдуард просиял и ошеломленно переводил глаза с отца на подарок. Ральф улыбался, радуясь восторгу сына.– Тебе уже пора иметь настоящего коня, а не пони, – заметил он. – Его зовут Торчлайт. Его хорошо выездили, так что ты можешь ездить верхом в школу и куда только пожелаешь.– О, папа! – только и мог произнести Эдуард. Эдмунд молча подпрыгивал на месте. Торчлайт оказался на удивление спокойным, только вдруг потянулся и притронулся губами к странным светлым волосам мальчика, которые солнечный свет делал поразительно похожими на солому.– Ну, Друид, не стой как вкопанный! – воскликнул Эдмунд. Друидом прозвали Эдуарда, потому что дети считали его «скучным, как дольмен», и Эдмунд считал своим долгом расшевелить брата. – Попробуй проехаться на нем. Он неплохо выглядит – хотел бы я посмотреть, как он пойдет галопом! Папа, можно взять седло?– Гидеон сейчас принесет его, – ответил Ральф, кивнув одному из грумов, который прошел в конюшню и вернулся с блестящим новеньким седлом и уздечкой. – Будь поосторожнее с уздечкой, Эдуард, и не спеши – Торчлайт еще молод и должен многому научиться.Эдмунд слегка отодвинулся от влажных мягких губ коня и заметил:– Если он будет так же терпелив, каким был с нами мистер Ламберт, то ему придется бить коня каждые пять минут.С тех пор оба мальчика подолгу ездили верхом на молодом жеребце, строго распределяя время, как они делили все между собой – на совершенно равные части. Когда в школе вновь начались занятия, мальчики довольно часто прогуливали их, ссылаясь на более важные дела. Хотя Ральф делал вид, что сердится на них, он был рад, что сыновья проводят так много времени на свежем воздухе, ибо твердо верил в пользу прогулок и надеялся, что это сможет улучшить аппетит Эдуарда и вновь сделать его крепким и загорелым. Однако мальчик худел день ото дня, и к февралю, когда погода стала сырой и ненастной, на жеребце обычно восседал Эдмунд, а Эдуард только смотрел ему вслед, стоя под деревьями. Арабелла жаловалась, что одежда у мальчиков постоянно сырая, и просила, чтобы Ральф запретил им бродить под дождем.– Как же Эдуард избавится от кашля, если вы позволяете ему целыми днями ходить в мокром? – сетовала она, растирая провинившимся мальчишкам головы полотенцем так решительно, что они не сдерживали возмущенные вопли. В конце концов прогулки были запрещены в ожидании более теплой погоды, а пока Гидеон прогуливал коня своего молодого хозяина.В марте появилась первая молодая травка, а Эдмунд как-то нехотя признался отцу, что Друид почти все ночи не спит, ворочаясь, вздыхая и часто кашляя. По утрам на Эдуарда находило оцепенение, под его глазами появились темные круги от бессонных ночей, и Ральф начинал тревожиться. Но вечерами мальчик чувствовал себя лучше, был резвее и возбужденнее, на его щеках проступал легкий румянец. В такие минуты у Ральфа вновь появлялась надежда на лучшее. Однако накануне Пасхи всем, кроме Ральфа, стало ясно, что с ребенком неладно.После Пасхи Арабелла сама начала трудный разговор.– Эдуарду не следует ходить в школу.– Почему же? – спросил Ральф. Арабелла с жалостью взглянула на него.– Ральф, он очень болен. Теперь он едва может сесть верхом. Эдмунд говорит, что в школе он почти все время дремлет.– Эдуард всегда был лентяем, – попытался пошутить Ральф, но его губы побелели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42