– Не следует думать, что королю ничего не известно. Мы много раз обсуждали этот вопрос, прежде чем найти решение. Решение еще официально не объявлено, но я скажу вам, дабы вы больше не терзались в сомнениях, что мы пришли к соглашению, которое если является не идеальным, то, по крайней мере, менее болезненным для обеих сторон. Земли, которые были конфискованы правительством мятежников, будут возвращены их прежним владельцам; те же земли, которые были проданы либо с целью уплаты штрафов, либо чтобы обеспечить королевскую армию, либо по другим причинам, возвращены не будут. Продажа, совершенная в законном порядке, не может преследоваться по закону. Ваши земли были проданы, и, боюсь, я больше ничего не могу сделать для вас. А теперь позвольте пожелать всего хорошего.Потерявший последнюю надежду Кит поклонился и вышел, но за дверью им сразу овладела ярость. Уотермилл, разрушенный шотландцами, а затем проданный для уплаты штрафов, наложенных правительством мятежников за то, что его отец погиб, защищая короля, не будет возвращен! Так-то новый король вознаграждает преданность своих людей! Кит шагал по коридору, а навстречу ему спешил Фрэнсис. Пожав друг другу руки, родственники отошли в сторону, чтобы поговорить.– Что случилось? – встревожен но спросил Фрэнсис, видя нахмуренные брови Кита. – Что он сказал?Кит объяснил:– Все, что у меня осталось – это несколько домов в Йорке, да один пакгауз у королевской пристани. Верность королям и гроша ломаного не стоит!Фрэнсис выглядел потрясенным.– Не надо говорить так, – попросил он. – Кит, вспомни, что ты Морлэнд. Девиз «Верность»...– Я-то помню, что я Морлэнд. Король забыл об этом.– Но подумай, – торопливо заговорил Фрэнсис, желая утешить кузена, – конфискованные земли будут возвращены, так что Ральф получит обратно свои владения. Он не забыл об этом! Разве ты не понимаешь, как это важно для Ральфа?– Какое мне до этого дело? – раздраженно воскликнул Кит. – Как я смогу жениться на Аннунсиате, если у меня нет состояния? Как я вообще смогу на ком-нибудь жениться?– А что насчет шотландских владений? Что говорят о них?– Гайд сказал, что это дело не в его ведении. Если они были просто захвачены, я должен поехать туда и потребовать вернуть их, а если теперешние владельцы откажутся, я должен начать с ними судебный процесс.– Значит, тогда все в порядке, – ответил Фрэнсис.Кит с досадой взглянул на него.– Ты уверен? Неужели ты думаешь, эти пресвитериане с радостью вернут мне мои земли? А если начнется судебный процесс, он займет несколько лет, и в конце концов я могу оказаться ни с чем.– Этого не может быть, твои права бесспорны. Но постой... – внезапно Фрэнсиса осенило, – думаю, мы сможем найти лучший выход. Знаешь, что армию должны распустить в сентябре? Тогда домой вернутся много людей, особенно из приграничных районов. Из Тодс-Нов в армию ушло немало мужчин, из Белл-Хил тоже. Почему бы нам не собрать отряд, не пойти туда и не отобрать землю силой? Я помогу тебе, да и Криспиан не откажется. Голдстримский полк распустят не раньше весны, и мне придется пока остаться здесь, но я помогу тебе организовать поход. Или, если хочешь, подожди до весны, и я пойду с тобой.– В самом деле? Ты действительно хочешь пойти со мной?Фрэнсис усмехнулся.– Конечно. Я собрал боевой отряд, а повоевать мне так и не пришлось. Моя кровь слишком горяча, чтобы остыть сразу. Не отчаивайся, Кит, мы вернем твои земли, да еще и немного развлечемся!
В розарии замка Морлэндов аромат роз в горячем июльском воздухе был почти осязаемым. Мэри сидела в тени, вокруг нее было прохладно, так как ее защищала ограда из роз высотой около десяти футов. Розы окружали ее облаками сливочно-белых бутонов, в глубине нежно-розовых, с тонким ароматом и гудящими вокруг пчелами. Одна ветка свисала почти над плечом Мэри, и, не двигаясь с места, она могла заглянуть прямо в глубину огромного цветка. Пчела опустилась на нежные загнутые лепестки так близко от глаз Мэри, что она зачарованно не могла оторваться от нее. Мэри видела мохнатые лапки пчелы, перепачканные золотистой пыльцой – казалось, что насекомое одето в ярко-желтые панталоны. На теле пчелы чередовались золотистые, темно-медовые и черные полоски. «Если я протяну палец и потрогаю ее, – думала Мэри, – это будет, как прикосновение к меховому шарику, к шерсти кота, свернувшегося клубком».Чувство одиночества внезапно нахлынуло на нее, поднимаясь таким стремительным потоком, что, даже закрыв глаза, Мэри не могла сдержать слезы. Она вспомнила один день из своего детства: ей тогда было девять лет, она убежала из дома на торфяники Эмблхоупа. Их дом, квадратное серое каменное строение, подобное маленькой крепости, стоял прямо на торфянике, так что казалось, что коричневые и пурпурные волны болотной растительности накатываются на его стены. Когда дул ветер, листья высоких папоротников встревоженно шелестели, а гудение стволов темных елей напоминало шум прибоя. Однажды Мэри рассказала об этом отцу, а тот засмеялся, ответив: «Ты же никогда не видела моря, дорогая». Она не могла объяснить отцу, что этот звук знала с самого рождения.Но в тот день не было ветра, стояла удушающая жара, земля пеклась под огромным подсолнухом солнца в таком голубом небе, что если долго смотреть на него, оно становилось черным. Мэри шла по овечьей тропе, тучи маленьких черных мошек подымались с папоротников, когда она проходила мимо. Босые ноги девочки ощущали теплую каменистую землю. По зарослям папоротников разбрелись овцы, как маленькие упавшие на землю облака; они поднимали вслед девочке удивленные черные морды с желтыми, как новые монеты, глазами, и поспешно отходили в сторону, подергивая смешными хвостиками.За папоротниками начинался холм, сложенный серой каменистой породой, поблескивающей тонкими прожилками слюды, а вокруг плескалось море розовато-лилового вереска. Здесь Мэри легла на живот, обозревая свое царство. Желтые ветви ракитника сияли на солнце, как неопалимая купина Моисея, а вдалеке виднелось серое пятно дома со струйкой дыма, поднимающейся прямо в безветренное небо. В вереске хлопотали пчелы; девочка положила подбородок на обнаженные руки и принялась наблюдать за ними. Мэри, сидящая в розарии, чувствовала тот же прилив тоски в сердце, который ощутила девочкой много лет назад. Она закрыла глаза, и жужжание пчел унесло ее на годы назад в тот день; она ясно вспоминала горячий, нежный запах своей опаленной солнцем кожи, запах земли и маленьких деловитых пчел, вьющихся в зарослях вереска. Подняв голову, девочка заметила, что по тропе галопом несется лошадь – ее отец возвращался домой.Вскочив, Мэри побежала назад по тропе, подпрыгивая от радости, ибо она нежно любила своего отца, и его редкие приезды домой бывали настоящими праздниками. Даже тогда у нее уже появилось предчувствие, что надо наслаждаться таким счастьем, пока не стало слишком поздно. Она вошла в дом, зовя отца. В доме было прохладно, и босые ступни девочки сразу озябли, а перепачканные ноги покрылись гусиной кожей. Отец ждал в гостиной и повернулся, как только она вошла, протягивая руки и повторяя ее имя. Мэри бросилась к нему и всем своим маленьким хрупким телом почувствовала исходящую от отца скорбь. Отец говорил с ней по-прежнему ласково и терпеливо, но, отстранившись, Мэри увидела, как на его лице смешались печаль, отчаяние и безнадежность.Позднее она узнала, что в тот день схватили короля, и поэтому отец вернулся домой постаревшим на десяток лет. Потом он уехал на войну и встретил смерть в самом последнем бою за Карлайл, так и не веря, что они победят, и мир, который он так любил, будет вновь отвоеван. Его надежда и радость умерли, и что-то в Мэри умерло вместе с ними.Отец привез ей щенка, о котором Мэри уже давно мечтала. Он быстро вырос, превратившись в сильного молодого пса, и стал постоянным спутником девочки на всю свою короткую жизнь. Четыре года спустя он попал в капкан – как раз в тот год, когда убили короля, – и Мэри пришлось просить убить собаку, чтобы прекратить ее мучения. Больше у нее никогда не было собаки, хотя Ральф не раз предлагал ей выбрать себе щенка.Мысль о Ральфе постепенно вернула Мэри к реальности, и она вновь поняла, что чувствует аромат роз, бормотание голосов и жужжание пчел. На земле перед Мэри было расстелено одеяло, и двое ее младших детей играли на нем под присмотром Пэл, их няни, и Одри, горничной Мэри, вышивающих бисером и вполголоса переговаривающихся друг с другом.Мэри открыла глаза. Марии-Маргарите скоро должен был исполниться год, она обещала стать такой же рослой и сильной, как и большинство детей Мэри. Волосы девочки свисали прямыми прядками, несмотря на все усилия Пэл завить их, и выгорели добела под летним солнцем. Девочка была довольно крупной и бойкой для своего возраста, она умела так быстро ползать, что Пэл бывало трудно уследить за ней. Вот и теперь девочка приготовилась уползти с одеяла.Минуту она сидела спокойно. Она была одета только в рубашечку без рукавов, так как Ральф считал, что солнце и свежий воздух очень много значат для детей, и требовал, чтобы девочку не кутали в теплые дни и подольше гуляли с ней. Лия возмутилась, но Ральф переупрямил ее, а сама Мэри не чувствовала интереса к этому спору. Дэйзи радовалась свободе и ползала по всему саду полураздетой, с загорелыми до цвета бронзы ручками и ножками, и ее волосы становились все белее. Сейчас внимание девочки привлекла коричневая мохнатая гусеница, важно ползущая по пальцу Мартина, который он поднес поближе к сестренке. Мартин рассказывал сказку на странном языке, на котором он в то время говорил – смеси английского, йоркширского диалекта, французского множества вновь изобретенных им слов. Казалось, малышка отлично понимает его. Мартин обожал сестренку, проводил с ней все время, какое только ему позволяли. Он болтал с Дэйзи и играл с ней, пел ей колыбельные, когда у девочки резались зубки и она стала хуже спать. Мартин умел успокоить девочку даже лучше, чем Лия, а когда Дэйзи, будучи любопытным ребенком, падала, набивала себе шишки или ее жалила пчела, Мартин спешил на помощь, брал сестренку на руки и утешал на своем тайном языке.Лия не одобряла этого, и Ламберт жаловался, что Мартин часто опаздывает на уроки или пропускает их, потому что «малышка зовет его», но Ральф только смеялся и говорил, что для мужчины важно уметь быть ласковым, и Мартину не повредит, если он будет любить и баловать свою сестру.– В конце концов, не Сабину же ему баловать, – добавлял Ральф, усмехаясь. Сабина росла сущим сорванцом, дразня всех своих братьев, кроме Эдмунда, который, чувствуя, что рыцарство в данном случае неприемлемо, с удовольствием платил ей ударом за удар.Пэл оторвалась от рукоделия, заметила, что хозяйка наблюдает за детьми, и улыбнулась, а Мэри машинально улыбнулась ей в ответ. Почему она чувствовала такое одиночество, отстраненность от всего вокруг? Она – хозяйка дома Морлэндов, уважаемая всеми и несущая ответственность за свой дом; у нее есть муж, который любит ее, и большой выводок здоровых ребятишек, теперь она снова беременна. Она должна быть счастлива, Мэри знала это, и понимала, что ее неудовлетворенность греховна, однако она не любила мужа, не заботилась о детях, и единственным ее желанием было – вернуться домой.Неожиданно служанки отложили рукоделие и встали; посмотрев в сторону дорожки, Мэри заметила Ральфа.– Вот вы где, миледи. Вы нашли себе отличный уголок, – поприветствовал он жену, дотронувшись губами до ее щеки. Ральфу было жарко; от него пахло, как и всегда, сеном и лошадьми. На нем были сапоги для верховой езды и бриджи; рубашку и лицо покрывала пыль. Мэри решила, что муж опять ездил в Твелвтриз. Улыбнувшись горничным, Ральф присел на корточки возле детей, подавая им руки и поднимая к себе на плечи легко, как будто они были невесомыми.– Как себя чувствуют мои младшие? Сегодня у тебя нет уроков, Мартин?– Нет, папа, – ответил мальчик, серьезно глядя в лицо отцу.– У него разболелась голова, сэр, – пояснила Пэл, – мастер Ламберт решил, что это от жары, и отпустил его.– Ну и хорошо: твое здоровье важнее, чем учение, ты всегда сможешь наверстать пропущенные уроки в другое время. А как мое солнышко Дэйзи? – уткнувшись лицом в шейку дочери, Ральф пощекотал ее губами. Набрав полные ладошки отцовских волос, девочка дернула их, и Ральф притворно заплакал и поцеловал ее в ушко. Засмеявшись, Дэйзи дернула его за волосы еще раз. Ральф взглянул на Мэри, чтобы убедиться, что она рада шутке, но ее лицо осталось непроницаемым. Ральф отпустил детей и присел рядом с Мэри.– Как себя чувствует миледи? – учтиво поинтересовался он, беря ее за руку. Несмотря на жаркий день, ладони Мэри были холодными и влажными. – У тебя что-нибудь болит? Тебе плохо?Мэри покачала головой. Она всегда вынашивала детей легко, но эта беременность была совершенно другой. Мэри мучилась приступами тошноты – не только по утрам, но и в течение всего дня, у нее совершенно пропал аппетит, после еды она чувствовала тяжесть и боль в желудке, и иногда у нее случалась рвота. Ральф встревоженно посмотрел на жену, так как она выглядела чересчур бледной и похудевшей даже для своего положения – она была всего на четвертом месяце.– Ты что-нибудь ела сегодня? Ты ведь не завтракала со мной.– Я не голодна, – ответила Мэри.– Но тебе надо поесть – как же ребенок будет расти, если ты ничего не ешь? Мэри, что тревожит тебя, дорогая? – взяв жену за обе руки, он сжал их, а Мэри нахмурилась, не зная, стоит ли задавать вопрос, вертящийся у нее в голове.Заметив нерешительность на ее лице, Ральф поинтересовался:– Ты что-нибудь хочешь? Я могу что-то сделать для тебя? – она медленно кивнула. – Что же, Мэри? Я постараюсь сделать все, что в моих силах, обещаю тебе.– Я хочу уехать домой, – неожиданно проговорила она, как будто слова с трудом срывались с ее сжатых губ. – О, Ральф, я хочу еще раз увидеть свой дом.Ральф не решился заметить, что ее дом здесь, и постарался скрыть свое недовольство. Вместо этого он улыбнулся и ответил:– И это все? Тогда ты поедешь домой. Как только уберем сено, я сам отвезу тебя. Сейчас дороги достаточно безопасны, особенно если мы поедем днем. Ну, ты довольна?Она только кивнула, но радость в ее глазах была достаточным вознаграждением за слова Ральфа. В этот момент в саду показался старый слуга – дворецкий Перри из Шоуза. Он разыскивал Ральфа.– Сэр, меня послала хозяйка, – начал он, поклонившись Ральфу.– Да, Перри, в чем дело?– Мастер Кит вернулся из Лондона, он хочет встретиться с вами сегодня вечером и рассказать новости.– Кит дома! – радостно повторил Ральф. – Нет, незачем ему ехать сюда после такого долгого путешествия. Передай своей хозяйке, что я сам скоро приеду в Шоуз.
Ральф сдержал свое обещание и приехал в Шоуз, выслушал хорошие новости, касающиеся его самого, и посочувствовал неприятностям Кита. Пригласив всех на ужин в дом Морлэндов, Ральф уехал обедать. Кит остался наедине с Руфью в маленькой гостиной. Она стояла у окна, отсутствующим взглядом осматривая порванную уздечку, которую вертела в руках. Если руки других женщин обычно бывали заняты шитьем или иным рукоделием, то руки Руфи постоянно чинили упряжь или полировали бронзовые украшения для нее. Кит смотрел на нее с пересохшим ртом. Он хотел вернуться к разговору об Аннунсиате, но не знал, как это сделать, и одновременно ждал и боялся того, что Руфь начнет разговор о ней сама. Наконец, она повернулась к Киту.– Думаю, Ральфу нелегко будет прогнать Макторпа и вернуть свои земли. Конечно, канцлер вернул их, но если Ральф ожидает, что Макторп сдастся по-хорошему, он сильно ошибается.– Конечно, ему придется нелегко, – ответил Кит, – но все же легче, чем мне вернуть шотландские владения.– Ты поедешь туда весной? – Да.– И когда вернешься?– Не знаю. Это зависит... – он не осмелился сказать правду и вместо этого заключил: – Зависит от того, насколько затянется дело. Не люблю оставлять нерешенные вопросы.– Если ты не вернешь эти земли сейчас, – твердо заявила Руфь, – вопрос навсегда останется нерешенным. Но ты всегда можешь вернуться сюда, если захочешь. Наш дом будет открыт для тебя.Она произнесла это без воодушевления, без улыбки, просто констатируя факт, как если бы говорила ему, что идет дождь.Кит покраснел.– Это очень любезно с вашей стороны. Я так долго прожил здесь, пользуясь вашей добротой...Руфь равнодушно оглядела юношу.– Ты отработал свое содержание, – ответила она.– Я давно хотел спросить... – неловко начал Кит.– Почему я взяла тебя к себе, тебя и твою мать? – закончила за него Руфь. Кит кивнул. – Потому что я обещала твоему отцу позаботиться о вас и должна была сдержать слово, данное ему перед смертью.– Вы видели, как умирал мой отец? – изумленно проговорил Кит. Ему всегда говорили, что отец умер прежде, чем Гамиль Гамильтон успел довезти его домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
В розарии замка Морлэндов аромат роз в горячем июльском воздухе был почти осязаемым. Мэри сидела в тени, вокруг нее было прохладно, так как ее защищала ограда из роз высотой около десяти футов. Розы окружали ее облаками сливочно-белых бутонов, в глубине нежно-розовых, с тонким ароматом и гудящими вокруг пчелами. Одна ветка свисала почти над плечом Мэри, и, не двигаясь с места, она могла заглянуть прямо в глубину огромного цветка. Пчела опустилась на нежные загнутые лепестки так близко от глаз Мэри, что она зачарованно не могла оторваться от нее. Мэри видела мохнатые лапки пчелы, перепачканные золотистой пыльцой – казалось, что насекомое одето в ярко-желтые панталоны. На теле пчелы чередовались золотистые, темно-медовые и черные полоски. «Если я протяну палец и потрогаю ее, – думала Мэри, – это будет, как прикосновение к меховому шарику, к шерсти кота, свернувшегося клубком».Чувство одиночества внезапно нахлынуло на нее, поднимаясь таким стремительным потоком, что, даже закрыв глаза, Мэри не могла сдержать слезы. Она вспомнила один день из своего детства: ей тогда было девять лет, она убежала из дома на торфяники Эмблхоупа. Их дом, квадратное серое каменное строение, подобное маленькой крепости, стоял прямо на торфянике, так что казалось, что коричневые и пурпурные волны болотной растительности накатываются на его стены. Когда дул ветер, листья высоких папоротников встревоженно шелестели, а гудение стволов темных елей напоминало шум прибоя. Однажды Мэри рассказала об этом отцу, а тот засмеялся, ответив: «Ты же никогда не видела моря, дорогая». Она не могла объяснить отцу, что этот звук знала с самого рождения.Но в тот день не было ветра, стояла удушающая жара, земля пеклась под огромным подсолнухом солнца в таком голубом небе, что если долго смотреть на него, оно становилось черным. Мэри шла по овечьей тропе, тучи маленьких черных мошек подымались с папоротников, когда она проходила мимо. Босые ноги девочки ощущали теплую каменистую землю. По зарослям папоротников разбрелись овцы, как маленькие упавшие на землю облака; они поднимали вслед девочке удивленные черные морды с желтыми, как новые монеты, глазами, и поспешно отходили в сторону, подергивая смешными хвостиками.За папоротниками начинался холм, сложенный серой каменистой породой, поблескивающей тонкими прожилками слюды, а вокруг плескалось море розовато-лилового вереска. Здесь Мэри легла на живот, обозревая свое царство. Желтые ветви ракитника сияли на солнце, как неопалимая купина Моисея, а вдалеке виднелось серое пятно дома со струйкой дыма, поднимающейся прямо в безветренное небо. В вереске хлопотали пчелы; девочка положила подбородок на обнаженные руки и принялась наблюдать за ними. Мэри, сидящая в розарии, чувствовала тот же прилив тоски в сердце, который ощутила девочкой много лет назад. Она закрыла глаза, и жужжание пчел унесло ее на годы назад в тот день; она ясно вспоминала горячий, нежный запах своей опаленной солнцем кожи, запах земли и маленьких деловитых пчел, вьющихся в зарослях вереска. Подняв голову, девочка заметила, что по тропе галопом несется лошадь – ее отец возвращался домой.Вскочив, Мэри побежала назад по тропе, подпрыгивая от радости, ибо она нежно любила своего отца, и его редкие приезды домой бывали настоящими праздниками. Даже тогда у нее уже появилось предчувствие, что надо наслаждаться таким счастьем, пока не стало слишком поздно. Она вошла в дом, зовя отца. В доме было прохладно, и босые ступни девочки сразу озябли, а перепачканные ноги покрылись гусиной кожей. Отец ждал в гостиной и повернулся, как только она вошла, протягивая руки и повторяя ее имя. Мэри бросилась к нему и всем своим маленьким хрупким телом почувствовала исходящую от отца скорбь. Отец говорил с ней по-прежнему ласково и терпеливо, но, отстранившись, Мэри увидела, как на его лице смешались печаль, отчаяние и безнадежность.Позднее она узнала, что в тот день схватили короля, и поэтому отец вернулся домой постаревшим на десяток лет. Потом он уехал на войну и встретил смерть в самом последнем бою за Карлайл, так и не веря, что они победят, и мир, который он так любил, будет вновь отвоеван. Его надежда и радость умерли, и что-то в Мэри умерло вместе с ними.Отец привез ей щенка, о котором Мэри уже давно мечтала. Он быстро вырос, превратившись в сильного молодого пса, и стал постоянным спутником девочки на всю свою короткую жизнь. Четыре года спустя он попал в капкан – как раз в тот год, когда убили короля, – и Мэри пришлось просить убить собаку, чтобы прекратить ее мучения. Больше у нее никогда не было собаки, хотя Ральф не раз предлагал ей выбрать себе щенка.Мысль о Ральфе постепенно вернула Мэри к реальности, и она вновь поняла, что чувствует аромат роз, бормотание голосов и жужжание пчел. На земле перед Мэри было расстелено одеяло, и двое ее младших детей играли на нем под присмотром Пэл, их няни, и Одри, горничной Мэри, вышивающих бисером и вполголоса переговаривающихся друг с другом.Мэри открыла глаза. Марии-Маргарите скоро должен был исполниться год, она обещала стать такой же рослой и сильной, как и большинство детей Мэри. Волосы девочки свисали прямыми прядками, несмотря на все усилия Пэл завить их, и выгорели добела под летним солнцем. Девочка была довольно крупной и бойкой для своего возраста, она умела так быстро ползать, что Пэл бывало трудно уследить за ней. Вот и теперь девочка приготовилась уползти с одеяла.Минуту она сидела спокойно. Она была одета только в рубашечку без рукавов, так как Ральф считал, что солнце и свежий воздух очень много значат для детей, и требовал, чтобы девочку не кутали в теплые дни и подольше гуляли с ней. Лия возмутилась, но Ральф переупрямил ее, а сама Мэри не чувствовала интереса к этому спору. Дэйзи радовалась свободе и ползала по всему саду полураздетой, с загорелыми до цвета бронзы ручками и ножками, и ее волосы становились все белее. Сейчас внимание девочки привлекла коричневая мохнатая гусеница, важно ползущая по пальцу Мартина, который он поднес поближе к сестренке. Мартин рассказывал сказку на странном языке, на котором он в то время говорил – смеси английского, йоркширского диалекта, французского множества вновь изобретенных им слов. Казалось, малышка отлично понимает его. Мартин обожал сестренку, проводил с ней все время, какое только ему позволяли. Он болтал с Дэйзи и играл с ней, пел ей колыбельные, когда у девочки резались зубки и она стала хуже спать. Мартин умел успокоить девочку даже лучше, чем Лия, а когда Дэйзи, будучи любопытным ребенком, падала, набивала себе шишки или ее жалила пчела, Мартин спешил на помощь, брал сестренку на руки и утешал на своем тайном языке.Лия не одобряла этого, и Ламберт жаловался, что Мартин часто опаздывает на уроки или пропускает их, потому что «малышка зовет его», но Ральф только смеялся и говорил, что для мужчины важно уметь быть ласковым, и Мартину не повредит, если он будет любить и баловать свою сестру.– В конце концов, не Сабину же ему баловать, – добавлял Ральф, усмехаясь. Сабина росла сущим сорванцом, дразня всех своих братьев, кроме Эдмунда, который, чувствуя, что рыцарство в данном случае неприемлемо, с удовольствием платил ей ударом за удар.Пэл оторвалась от рукоделия, заметила, что хозяйка наблюдает за детьми, и улыбнулась, а Мэри машинально улыбнулась ей в ответ. Почему она чувствовала такое одиночество, отстраненность от всего вокруг? Она – хозяйка дома Морлэндов, уважаемая всеми и несущая ответственность за свой дом; у нее есть муж, который любит ее, и большой выводок здоровых ребятишек, теперь она снова беременна. Она должна быть счастлива, Мэри знала это, и понимала, что ее неудовлетворенность греховна, однако она не любила мужа, не заботилась о детях, и единственным ее желанием было – вернуться домой.Неожиданно служанки отложили рукоделие и встали; посмотрев в сторону дорожки, Мэри заметила Ральфа.– Вот вы где, миледи. Вы нашли себе отличный уголок, – поприветствовал он жену, дотронувшись губами до ее щеки. Ральфу было жарко; от него пахло, как и всегда, сеном и лошадьми. На нем были сапоги для верховой езды и бриджи; рубашку и лицо покрывала пыль. Мэри решила, что муж опять ездил в Твелвтриз. Улыбнувшись горничным, Ральф присел на корточки возле детей, подавая им руки и поднимая к себе на плечи легко, как будто они были невесомыми.– Как себя чувствуют мои младшие? Сегодня у тебя нет уроков, Мартин?– Нет, папа, – ответил мальчик, серьезно глядя в лицо отцу.– У него разболелась голова, сэр, – пояснила Пэл, – мастер Ламберт решил, что это от жары, и отпустил его.– Ну и хорошо: твое здоровье важнее, чем учение, ты всегда сможешь наверстать пропущенные уроки в другое время. А как мое солнышко Дэйзи? – уткнувшись лицом в шейку дочери, Ральф пощекотал ее губами. Набрав полные ладошки отцовских волос, девочка дернула их, и Ральф притворно заплакал и поцеловал ее в ушко. Засмеявшись, Дэйзи дернула его за волосы еще раз. Ральф взглянул на Мэри, чтобы убедиться, что она рада шутке, но ее лицо осталось непроницаемым. Ральф отпустил детей и присел рядом с Мэри.– Как себя чувствует миледи? – учтиво поинтересовался он, беря ее за руку. Несмотря на жаркий день, ладони Мэри были холодными и влажными. – У тебя что-нибудь болит? Тебе плохо?Мэри покачала головой. Она всегда вынашивала детей легко, но эта беременность была совершенно другой. Мэри мучилась приступами тошноты – не только по утрам, но и в течение всего дня, у нее совершенно пропал аппетит, после еды она чувствовала тяжесть и боль в желудке, и иногда у нее случалась рвота. Ральф встревоженно посмотрел на жену, так как она выглядела чересчур бледной и похудевшей даже для своего положения – она была всего на четвертом месяце.– Ты что-нибудь ела сегодня? Ты ведь не завтракала со мной.– Я не голодна, – ответила Мэри.– Но тебе надо поесть – как же ребенок будет расти, если ты ничего не ешь? Мэри, что тревожит тебя, дорогая? – взяв жену за обе руки, он сжал их, а Мэри нахмурилась, не зная, стоит ли задавать вопрос, вертящийся у нее в голове.Заметив нерешительность на ее лице, Ральф поинтересовался:– Ты что-нибудь хочешь? Я могу что-то сделать для тебя? – она медленно кивнула. – Что же, Мэри? Я постараюсь сделать все, что в моих силах, обещаю тебе.– Я хочу уехать домой, – неожиданно проговорила она, как будто слова с трудом срывались с ее сжатых губ. – О, Ральф, я хочу еще раз увидеть свой дом.Ральф не решился заметить, что ее дом здесь, и постарался скрыть свое недовольство. Вместо этого он улыбнулся и ответил:– И это все? Тогда ты поедешь домой. Как только уберем сено, я сам отвезу тебя. Сейчас дороги достаточно безопасны, особенно если мы поедем днем. Ну, ты довольна?Она только кивнула, но радость в ее глазах была достаточным вознаграждением за слова Ральфа. В этот момент в саду показался старый слуга – дворецкий Перри из Шоуза. Он разыскивал Ральфа.– Сэр, меня послала хозяйка, – начал он, поклонившись Ральфу.– Да, Перри, в чем дело?– Мастер Кит вернулся из Лондона, он хочет встретиться с вами сегодня вечером и рассказать новости.– Кит дома! – радостно повторил Ральф. – Нет, незачем ему ехать сюда после такого долгого путешествия. Передай своей хозяйке, что я сам скоро приеду в Шоуз.
Ральф сдержал свое обещание и приехал в Шоуз, выслушал хорошие новости, касающиеся его самого, и посочувствовал неприятностям Кита. Пригласив всех на ужин в дом Морлэндов, Ральф уехал обедать. Кит остался наедине с Руфью в маленькой гостиной. Она стояла у окна, отсутствующим взглядом осматривая порванную уздечку, которую вертела в руках. Если руки других женщин обычно бывали заняты шитьем или иным рукоделием, то руки Руфи постоянно чинили упряжь или полировали бронзовые украшения для нее. Кит смотрел на нее с пересохшим ртом. Он хотел вернуться к разговору об Аннунсиате, но не знал, как это сделать, и одновременно ждал и боялся того, что Руфь начнет разговор о ней сама. Наконец, она повернулась к Киту.– Думаю, Ральфу нелегко будет прогнать Макторпа и вернуть свои земли. Конечно, канцлер вернул их, но если Ральф ожидает, что Макторп сдастся по-хорошему, он сильно ошибается.– Конечно, ему придется нелегко, – ответил Кит, – но все же легче, чем мне вернуть шотландские владения.– Ты поедешь туда весной? – Да.– И когда вернешься?– Не знаю. Это зависит... – он не осмелился сказать правду и вместо этого заключил: – Зависит от того, насколько затянется дело. Не люблю оставлять нерешенные вопросы.– Если ты не вернешь эти земли сейчас, – твердо заявила Руфь, – вопрос навсегда останется нерешенным. Но ты всегда можешь вернуться сюда, если захочешь. Наш дом будет открыт для тебя.Она произнесла это без воодушевления, без улыбки, просто констатируя факт, как если бы говорила ему, что идет дождь.Кит покраснел.– Это очень любезно с вашей стороны. Я так долго прожил здесь, пользуясь вашей добротой...Руфь равнодушно оглядела юношу.– Ты отработал свое содержание, – ответила она.– Я давно хотел спросить... – неловко начал Кит.– Почему я взяла тебя к себе, тебя и твою мать? – закончила за него Руфь. Кит кивнул. – Потому что я обещала твоему отцу позаботиться о вас и должна была сдержать слово, данное ему перед смертью.– Вы видели, как умирал мой отец? – изумленно проговорил Кит. Ему всегда говорили, что отец умер прежде, чем Гамиль Гамильтон успел довезти его домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42