Сорген не сомневался, что никто из них не в силах вымолвить правды, хотя, с точки зрения колдуна, она была не такой уж и страшной.
– Выслушай меня, о повелитель! – взмолился наконец один тысячник, самый смелый. – Вероломный Хорделиан нарушил все клятвы дружбы, данные его царем! Он заманил нас в ловушку и хотел истребить, всех до единого! Несомненно, он делал это для того, чтобы ослабить твою непобедимую армию, лишив ее лучших бойцов, и потом напасть на Лейду.
Что врать дальше, кочевник еще не придумал и примолк, но Терманкьял не дал воцариться тишине. Он принялся поносить зурахатского владыку совсем уж непотребными ругательствами. За неимением лучшей цели, царь, вскочив на ноги, принялся пинать и дубасить свои подушки и кидаться ими в тысячников и гологрудых девиц. Генералы получили пару попаданий, а женщины только визжали от страха, потому как подушки застревали между копьями или стукались о них и падали на землю.
Устав, царь сошел с подиума и, сощурившись, вгляделся в полутьму зала. Сорген подтянулся и улыбнулся, ибо Терманкьял смотрел прямо на него.
– Кто это? Что они тут делают? – зарычал царь, тыкая коротким пальцем в сторону волшебников и подозрительно вглядываясь в тысячников. Сорген вдруг почувствовал угрозу и бросил короткие взгляды направо и налево. Кажется, в кромешной тьме кто-то двигался… на небольшой высоте от пола. Слышался скрип натягиваемой тетивы и шорох кожаных доспехов. Очевидно, кажущаяся безалаберность царской охраны была призвана сбить с толку нежеланных пришельцев. И сейчас они, спокойно стоящие на середине зала, рядом со светильниками, представляли собой отличные цели для лучников и арбалетчиков, засевших где-то на невидимых галереях. Сколько их там, кто знает? Десять или сто? И каждая стрела готова сорваться с тетивы по приказу злобного и нервного царя.
Сорген как можно осторожнее выступил вперед и поклонился так низко, как только смог себя заставить. Одновременно, запустив руки под плащ, он держался за деревянную планку и пепел Ассаха, в любое мгновение готовясь создать Воздушный щит.
– Прошу простить меня, Повелитель Степей! Мы явились в твой дворец незваными, но надеемся, что станем твоими друзьями. Мы все – злейшие враги проклятого клятвопреступника, зурахатского царька. У нас есть к тебе одно прекрасное предложение…
*****
Может быть, с первого взгляда Терманкьял и производил впечатление недалекого, капризного самодура, посвятившего жизнь всевозможным излишествам и дурачествам. Однако, стоило только начаться переговорам, царь вдруг оказался осторожным и хитрым.
– Я один мог бы убить в бою сто… тысячу этих задолизцев, живущих у моря!! – орал он, выплевывая на рубаху брагу пополам со слюной. – А потом бы я до смерти заездил всех их баб, от десятилетних девчонок до древних старух!… Но они не мужчины, нет. Прячутся за стальными доспехами и стенами крепостей, бегают, нападают по ночам, когда настоящие мужчины сражаются только с женами, на постели. Лепешки собачьей блевотины! У них есть волшебники с разными подлыми трюками, против которых бессилен меч. Ненавижу их! И воевать с ними я не стану, потому что это нечестно. Думаешь, Терманкьял – дурак? Ты дашь мне денег?
– Возможно, – степенно качнул головой Сорген, чудом успев вставить слово в тот момент, когда царь прихлебнул из кружки. Терманкьял радостно осклабился и ущипнул за живот сидевшую рядом девушку. Та послушно взвизгнула.
– Я мог бы послать небольшие отряды в набеги на селения и дороги – это очень просто. Если они станут возмущаться, скажу, что это были племена, которые кочуют сами по себе и не хотят платить мне дань. Есть такие, на самом деле… я бы их давно уже подчинил, но тут недавно привезли кучу красивых баб. Хочу их всех непременно попробовать первым. А ты, девка, будешь спать с этим колдуном? – уже в десятый раз во время разговора царь внезапно менял тему и вставлял что-то, к теме беседы совершенно не относящееся… Будто шестилетний ребенок, раздираемый тысячью каверзных вопросов и важных тем. То он узнавал у Соргена, какой масти ему нравятся кони, то просил продать ему Хейлу. Больших трудов стоило удержать колдунью и не дать ей затеять драку, но сам царь через мгновение забыл о своем вопросе и уже снова ругал зурахатцев, одновременно отказываясь вступать с кем-либо в войну. Сорген нервно ерзал, то и дело посматривая на мечущую взглядом яростные молнии Хейлу. Рогез опасливо держал ее за плечо и что-то шептал на ухо. Терманкьял продолжал рассказывать всем о своей военной и любовной удали. В промежутках между похвальбами он манил пальцем наложниц и предлагал их одну за другой колдунам, снова клянчил деньги, подзывал телохранителей и повелевал кому-то рубить голову. Все это сопровождалось реками браги и непрерывным потоком разных кушаний, главным образом, таких же простых, как и весь жизненный уклад в этих местах. Кишки, набитые рубленой требухой, печеные козлиные головы, острый сыр и каша с тмином – Сорген почти ничего не ел, потому как запахи внушали ему отвращение. Постепенно накал споров спал и болтовня царя утомила его гостей, которые и так были измучены долгим путешествием по степи. Один за другим Рогез, Хейла и даже Гуннир, который на пир и переговоры все-таки явился, засыпали прямо на «обеденных лежанках». Сорген обнаружил, что, несмотря на непрерывную череду испытаний, случившихся с ним в последнее время, он оказался крепче остальных. Прихлебывая отвратительную брагу из большой, похожей на суповую чашку, пиалы, он сидел и сидел, сохраняя ясность мысли… до определенной степени. Терманкьял временами выпадал из попойки, засыпая с раззявленным ртом; тысячники и пузатые лейденские купцы сменяли один другого – а Сорген все сидел, ни о чем не думая. Когда царь просыпался, то первым делом он тянулся к новой порции браги взамен разлитой, а вторым – восхищался стойкостью колдуна. Впрочем, восхищение это было несколько нарочитым, ведь Терманкьял наверняка думал, что Соргену помогает волшебство.
Грандиозная попойка окончилась далеко за полночь. В самом конце Сорген запоздало понял, что он все-таки перебрал браги и сознание его туманится. Он не помнил, как оказался в комнате, в которой проснулся утром, в компании Хейлы и Рогеза. Тусклый луч света проникал сквозь щелеобразные окна, прорезанные под самым потолком, и освещал убогую комнату, больше всего похожую на тюремную камеру. Кучи мусора в углах, рваный, неимоверно пыльный ковер посередине и лежанки вдоль стен. Матрасы были толстыми и большими, но уже такими старыми, что волос внутри у них слежался, став ненамного мягче дерева. Вонь стояла совершенно непереносимая; Хейла, не говоря ни слова, принялась за магию и наполнила комнату благоуханием цветущего орехового дерева. Сорген вздохнул свободнее, но тут же сморщился от головной боли. Кроме того, все его тело зудело. Не имея сил ругаться и возмущаться, колдун медленно сел на своем твердокаменном матрасе и страдальчески сощурился. Рогез с омерзением сунул руку за пазуху и вынул оттуда что-то крошечное.
– Вошь! – сказал он сквозь зубы. – Или это блоха?
– Какая разница, – ответила Хейла. – У нас в Зэманэхе с пленниками в казематах обращаются лучше. Если я не убью кого-нибудь в ближайшее время, то наложу на себя руки. Какое унижение!
Рогез молча пыхтел, готовя заклинание по уничтожению насекомых-паразитов. Где-то он нашел засушенную блоху, капнул из деревянного пузырька каплю крови и прочел вслух четыре слова на Черном языке. Что-то свалилось у Соргена со лба, стукнувшись о нос – маленькая соринка, труп вши.
– Спасибо! – хрипло прошептал молодой колдун Рогезу. Каждое слово отдавалось в черепе звоном и тупой болью. – Кажется, твари сдохли, но дело их живет. Я весь чешусь.
– Да? – удивилась Хейла. – Ты еще можешь обращать на это внимание? Сколько ты вылакал вчера царского пойла?
– Признаться, не считал.
– У меня голова раскалывается, а твои мозги и подавно – должны были вытечь на пол! Давай, я тебя полечу.
– Ты спасаешь меня, любимая! – в этот момент Сорген был совершенно искренен. Когда Хейла принялась чарами убирать головную боль и зуд во всем теле, он на самом деле любил ее. Почувствовав себя лучше, он вскочил на ноги и быстро проверил, не исчезло ли чего из вещей. К счастью, все было на месте.
– А где Гуннир? – спросил Сорген у князя, занятого очисткой одежды от налипшей грязи.
– Кто его знает? – проворчал Рогез. – Вечером, сразу после пьянки, он покинул нас и растворился во тьме.
– В этом сарае поприбавится дохлых свиней, – угрюмо подхватила Хейла. – Гуннир пошел веселиться – так, как только он умеет. Впрочем, не думаю, что кто-то здесь заметит пропажу нескольких людей. Да и трупам не удивятся.
– Если только Мясник не замахнется на важных шишек, – озабоченно пробормотал Сорген. – Не хотелось бы лишних неприятностей.
Погрузившись в молчание, они осмотрели свои пожитки и еще немного почистили одежду, а затем вышли в коридор. Там было совершенно темно, и Сорген немедленно запалил в руке магическую свечу.
– Куда идти, кто помнит? – спросил он, отчего-то говоря шепотом.
– Иди хоть куда, – равнодушно махнула рукой Хейла. – Не такой уж тут здоровенный хлев, чтобы мы в нем долго блуждали. Да и не помним мы, как сюда пришли.
И они двинулись направо. Хейла поспешила заметить, что коридоры больше всего напоминают ей мавзолеи предков: такие же мрачные, грубо сложенные из крошащегося песчаника, завитые паутинами и затхлые.
– Здесь мочой воняет! – возразил Рогез. – Разве у вас в мавзолеях мочатся? Кстати, любезная, ты что, сотворила статичное заклинание благоухания? С тех пор, как мы вышли из комнаты, я снова слышу вонь!
Князь был прав, но Хейла не намеревалась оставаться виноватой и чуть не подралась с ним – Сорген едва сумел разнять обоих. Рогез обиделся и отстал от них, а Хейла шепотом обозвала его индюком.
– Собрался учить меня? Мешок с дерьмом, – добавила она, а потом, как ни в чем ни бывало, прильнула к Соргену. – Ну расскажи мне, неутомимый пьяница, чем же кончилась ваша дружеская попойка с Главной Свиньей?
– Поосторожней со словами, – покачал головой Сорген. – Но мы с царем не говорили о делах. В пьяном виде он не способен соображать, так что смысла это не имело.
– Ха! Думаешь, он лучше соображает трезвый? Очень сомневаюсь.
– Как бы там ни было – сейчас переговоры придется начинать по сути дела, снова.
– Зачем же ты пил?
– Чтобы понравиться царю. И, кажется, мне это удалось!
После недолгих блужданий они встретили мальчишку, волочившего тележку с объедками, и спросили у него дорогу. Еще через пару поворотов впереди появилось тусклое пятно странного, бледно-зеленого оттенка: это был тот самый зал, где царь вчера устраивал «аудиенцию». С потолков сочился жиденький дневной свет, серо-желтый и сильно заглушенный завесами паутины; внизу он смешивался с сиянием четырех красноватых магических светильников, ограждающих царский подиум. Недалеко от него на стуле сидел Гуннир, перед которым в воздухе висели тарелки и кувшины. Мясник кушал, не снимая своего балахона.
Терманкьял, мрачный и серолицый, сидел на подиуме. Два телохранителя держали сзади него три здоровенные подушки, на которые царь опирался, словно на спинку кресла. Увидев колдунов, царь издал невнятное бульканье. Из темноты, клубившейся в углах помещения, выскочили несколько воинов. Гуннир отбросил прочь кость и крикнул:
– Вспомни о том, что я сделал с твоей охраной, Потрясатель Степей! Много ли у тебя воинов, чтобы тратить их впустую?
Лица воинов, осторожно выступивших на свет, были перекошены страхом, а мечи дрожали в руках. Сорген поглядел на пол, под ноги, и увидел свежие пятна крови. Терманкьял, капризно дернув руками вверх-вниз, прокричал визгливый приказ – и воины, с просветлевшими лицами и вздохами облегчения исчезли в темноте.
– Я их просто не узнал! – жалобно сказал царь, оглядывая новоприбывших с ног до головы. – Слишком нагло они вошли! Будто наемные убийцы. Вон тот, длинный! Садись поближе ко мне! Я помню, ты так хорошо пил брагу вчера вечером! Ты настоящий мужчина, почти такой же, как я.
– Спасибо, великий царь! – ответил Сорген. – Но пить с утра не очень полезно для моей магической силы, поэтому я воздержусь. Если бы вы были так любезны, что угостили меня пищей – я был бы благодарен!
Царь снова начал отдавать невразумительные приказы. Впрочем, его слуги прекрасно все понимали и суетливо доставили низкий столик, подушки, ковры и еду. Остывшее мясо, вчерашняя каша и горячий отвар степных трав, якобы поднимающий настроение и добавляющий сил – но на самом деле противный на вкус и приторно-сладкий.
– Меня уже чуть не стошнило, когда ты любезничал со Св… с царем, – прошептала Хейла на ухо Соргена. – А теперь меня точно вырвет: эту еду я, кажется, уже видела сегодня. В тележке того мальчишки, которого мы встретили по пути.
– Не хочешь – не ешь, – просто ответил Сорген, с улыбкой подхватывая бараний бок, который явно кто-то уже ел. В течение некоторого времени они насыщались. Царь сидел, мрачно глядя на них, и иногда чесался. Гуннир закончил есть первым и сказал, что не будет участвовать в беседе, а лучше прогуляется.
– Эти прекрасные светильники я дарю тебе, о царь! – торжественно возвестил Мясник перед уходом. Терманкьял кивнул, бормоча что-то под нос. Раздался громкий хлопок – стул, на котором сидел Гуннир, исчез, стоило только тому встать. Повелитель степей заметно вздрогнул, а по углам, в темноте, раздался громкий шелест и стук падающих тел. Когда зловещий колдун покинул зал, в нем стало явно светлее и просторнее. Царь немного расслабился и позволил себе припасть к чаше с брагой. Откуда-то появились полуголые девицы и расселись вокруг Терманкьяла, как цыплята вокруг наседки. Царь лениво и задумчиво щипнул одну за шею – та тонко пискнула.
– Что же вы хотите от меня, колдуны! – вдруг застонал царь, принявшись раскачиваться на месте, как маятник. Телохранители напряглись, стараясь двигать подушки вслед за царской спиной.
Рогез от неожиданности поперхнулся отваром, а Хейла отвернулась. Соргену некогда было выслушивать, что она там шепчет: нужно было пользоваться моментом.
– Ничего особенного, Могучий государь! – сказал колдун, откладывая баранину и вытирая руки прямо о ковер. – Вчера мы беседовали о вероломности народов, окружающих твои просторные степи… Почему бы тебе не наказать их и не проучить, как следует?
Терманкьял перестал качаться и быстрыми движениями отбросил со лба пряди грязных черных волос. Глаза у него были глубоко посаженные и колючие.
– Наказать земляных червей? Хорошо сказано, но плохо сделано. Мой дед хотел их проучить – но проучили его. Он долго учился, болтаясь на веревке на площади главного стойбища Зур-Хата. Мой отец тоже хотел наказать их – никто не знает, в какой темнице сгнили его кости. Все. Терманкьял уже сам научен.
– Очевидно, для ваших отца и деда сложились плохие обстоятельства, – вкрадчиво сказал Сорген. Он, не отрываясь, смотрел прямо в глаза царя и тот, казалось, сжимается под этим взором. – Сейчас мир меняется, Могучий. Люди, живущие у моря, испуганы пришествием моей армии – они называют ее Армией Проклятых. Далеко на юге никто не думает о степях Лейды – они трясутся за свои шкуры и ждут новых полчищ демонов. Одна армия и флот Зурахата разбиты, остальные тоже сами не свои от страха и предчувствия близкой смерти. Пока они трясутся, твои победоносные армии могут урвать свой кусок!
Но это не главное, Повелитель стрел и Хозяин копий. Зурахат – страна крепостей и привычных к степной угрозе людей. Далеко на севере есть страна под названием Энгоард. Слышал ли ты о ней?
– Слышал, – как эхо ответил царь. Он слушал Соргена с полуоткрытым ртом и застывшей на полпути к нему рукой с чашкой браги. – Но Эн-гард – это страшная страна, в которой живут одни колдуны. Даже мой дед дрожал, когда слышал о ней.
– Пусть, было так! – Сорген повелительно взмахнул рукой, словно отметая прочь страхи и сомнения Терманкьяла. – Когда-то давно Энгоард и был могучей державой… теперь он стал старым и дряхлым. Там мало замков, зато много деревень и богатых городов, в которых будет чем поживиться. Колдуны зажирели и обленились: они просто не успеют за быстрыми степняками на сильных конях, которые налетают, быстрее ветра и исчезают в мгновение ока. Если ты отправишься туда, то наберешь себе столько добычи, сколько не снилось даже самым могучим из твоих предков.
– Я – самый могучий! – не слишком уверенно заявил Терманкьял. В глазах его загорались жадные огоньки, такие же красные, как свет магических светильников. – Но ты хочешь задурить мне голову? Обмануть пьяного царя? Не выйдет, колдун! Я еще трезв. Нападать на страну, в которой растет столько деревьев, что не проехать коням?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Выслушай меня, о повелитель! – взмолился наконец один тысячник, самый смелый. – Вероломный Хорделиан нарушил все клятвы дружбы, данные его царем! Он заманил нас в ловушку и хотел истребить, всех до единого! Несомненно, он делал это для того, чтобы ослабить твою непобедимую армию, лишив ее лучших бойцов, и потом напасть на Лейду.
Что врать дальше, кочевник еще не придумал и примолк, но Терманкьял не дал воцариться тишине. Он принялся поносить зурахатского владыку совсем уж непотребными ругательствами. За неимением лучшей цели, царь, вскочив на ноги, принялся пинать и дубасить свои подушки и кидаться ими в тысячников и гологрудых девиц. Генералы получили пару попаданий, а женщины только визжали от страха, потому как подушки застревали между копьями или стукались о них и падали на землю.
Устав, царь сошел с подиума и, сощурившись, вгляделся в полутьму зала. Сорген подтянулся и улыбнулся, ибо Терманкьял смотрел прямо на него.
– Кто это? Что они тут делают? – зарычал царь, тыкая коротким пальцем в сторону волшебников и подозрительно вглядываясь в тысячников. Сорген вдруг почувствовал угрозу и бросил короткие взгляды направо и налево. Кажется, в кромешной тьме кто-то двигался… на небольшой высоте от пола. Слышался скрип натягиваемой тетивы и шорох кожаных доспехов. Очевидно, кажущаяся безалаберность царской охраны была призвана сбить с толку нежеланных пришельцев. И сейчас они, спокойно стоящие на середине зала, рядом со светильниками, представляли собой отличные цели для лучников и арбалетчиков, засевших где-то на невидимых галереях. Сколько их там, кто знает? Десять или сто? И каждая стрела готова сорваться с тетивы по приказу злобного и нервного царя.
Сорген как можно осторожнее выступил вперед и поклонился так низко, как только смог себя заставить. Одновременно, запустив руки под плащ, он держался за деревянную планку и пепел Ассаха, в любое мгновение готовясь создать Воздушный щит.
– Прошу простить меня, Повелитель Степей! Мы явились в твой дворец незваными, но надеемся, что станем твоими друзьями. Мы все – злейшие враги проклятого клятвопреступника, зурахатского царька. У нас есть к тебе одно прекрасное предложение…
*****
Может быть, с первого взгляда Терманкьял и производил впечатление недалекого, капризного самодура, посвятившего жизнь всевозможным излишествам и дурачествам. Однако, стоило только начаться переговорам, царь вдруг оказался осторожным и хитрым.
– Я один мог бы убить в бою сто… тысячу этих задолизцев, живущих у моря!! – орал он, выплевывая на рубаху брагу пополам со слюной. – А потом бы я до смерти заездил всех их баб, от десятилетних девчонок до древних старух!… Но они не мужчины, нет. Прячутся за стальными доспехами и стенами крепостей, бегают, нападают по ночам, когда настоящие мужчины сражаются только с женами, на постели. Лепешки собачьей блевотины! У них есть волшебники с разными подлыми трюками, против которых бессилен меч. Ненавижу их! И воевать с ними я не стану, потому что это нечестно. Думаешь, Терманкьял – дурак? Ты дашь мне денег?
– Возможно, – степенно качнул головой Сорген, чудом успев вставить слово в тот момент, когда царь прихлебнул из кружки. Терманкьял радостно осклабился и ущипнул за живот сидевшую рядом девушку. Та послушно взвизгнула.
– Я мог бы послать небольшие отряды в набеги на селения и дороги – это очень просто. Если они станут возмущаться, скажу, что это были племена, которые кочуют сами по себе и не хотят платить мне дань. Есть такие, на самом деле… я бы их давно уже подчинил, но тут недавно привезли кучу красивых баб. Хочу их всех непременно попробовать первым. А ты, девка, будешь спать с этим колдуном? – уже в десятый раз во время разговора царь внезапно менял тему и вставлял что-то, к теме беседы совершенно не относящееся… Будто шестилетний ребенок, раздираемый тысячью каверзных вопросов и важных тем. То он узнавал у Соргена, какой масти ему нравятся кони, то просил продать ему Хейлу. Больших трудов стоило удержать колдунью и не дать ей затеять драку, но сам царь через мгновение забыл о своем вопросе и уже снова ругал зурахатцев, одновременно отказываясь вступать с кем-либо в войну. Сорген нервно ерзал, то и дело посматривая на мечущую взглядом яростные молнии Хейлу. Рогез опасливо держал ее за плечо и что-то шептал на ухо. Терманкьял продолжал рассказывать всем о своей военной и любовной удали. В промежутках между похвальбами он манил пальцем наложниц и предлагал их одну за другой колдунам, снова клянчил деньги, подзывал телохранителей и повелевал кому-то рубить голову. Все это сопровождалось реками браги и непрерывным потоком разных кушаний, главным образом, таких же простых, как и весь жизненный уклад в этих местах. Кишки, набитые рубленой требухой, печеные козлиные головы, острый сыр и каша с тмином – Сорген почти ничего не ел, потому как запахи внушали ему отвращение. Постепенно накал споров спал и болтовня царя утомила его гостей, которые и так были измучены долгим путешествием по степи. Один за другим Рогез, Хейла и даже Гуннир, который на пир и переговоры все-таки явился, засыпали прямо на «обеденных лежанках». Сорген обнаружил, что, несмотря на непрерывную череду испытаний, случившихся с ним в последнее время, он оказался крепче остальных. Прихлебывая отвратительную брагу из большой, похожей на суповую чашку, пиалы, он сидел и сидел, сохраняя ясность мысли… до определенной степени. Терманкьял временами выпадал из попойки, засыпая с раззявленным ртом; тысячники и пузатые лейденские купцы сменяли один другого – а Сорген все сидел, ни о чем не думая. Когда царь просыпался, то первым делом он тянулся к новой порции браги взамен разлитой, а вторым – восхищался стойкостью колдуна. Впрочем, восхищение это было несколько нарочитым, ведь Терманкьял наверняка думал, что Соргену помогает волшебство.
Грандиозная попойка окончилась далеко за полночь. В самом конце Сорген запоздало понял, что он все-таки перебрал браги и сознание его туманится. Он не помнил, как оказался в комнате, в которой проснулся утром, в компании Хейлы и Рогеза. Тусклый луч света проникал сквозь щелеобразные окна, прорезанные под самым потолком, и освещал убогую комнату, больше всего похожую на тюремную камеру. Кучи мусора в углах, рваный, неимоверно пыльный ковер посередине и лежанки вдоль стен. Матрасы были толстыми и большими, но уже такими старыми, что волос внутри у них слежался, став ненамного мягче дерева. Вонь стояла совершенно непереносимая; Хейла, не говоря ни слова, принялась за магию и наполнила комнату благоуханием цветущего орехового дерева. Сорген вздохнул свободнее, но тут же сморщился от головной боли. Кроме того, все его тело зудело. Не имея сил ругаться и возмущаться, колдун медленно сел на своем твердокаменном матрасе и страдальчески сощурился. Рогез с омерзением сунул руку за пазуху и вынул оттуда что-то крошечное.
– Вошь! – сказал он сквозь зубы. – Или это блоха?
– Какая разница, – ответила Хейла. – У нас в Зэманэхе с пленниками в казематах обращаются лучше. Если я не убью кого-нибудь в ближайшее время, то наложу на себя руки. Какое унижение!
Рогез молча пыхтел, готовя заклинание по уничтожению насекомых-паразитов. Где-то он нашел засушенную блоху, капнул из деревянного пузырька каплю крови и прочел вслух четыре слова на Черном языке. Что-то свалилось у Соргена со лба, стукнувшись о нос – маленькая соринка, труп вши.
– Спасибо! – хрипло прошептал молодой колдун Рогезу. Каждое слово отдавалось в черепе звоном и тупой болью. – Кажется, твари сдохли, но дело их живет. Я весь чешусь.
– Да? – удивилась Хейла. – Ты еще можешь обращать на это внимание? Сколько ты вылакал вчера царского пойла?
– Признаться, не считал.
– У меня голова раскалывается, а твои мозги и подавно – должны были вытечь на пол! Давай, я тебя полечу.
– Ты спасаешь меня, любимая! – в этот момент Сорген был совершенно искренен. Когда Хейла принялась чарами убирать головную боль и зуд во всем теле, он на самом деле любил ее. Почувствовав себя лучше, он вскочил на ноги и быстро проверил, не исчезло ли чего из вещей. К счастью, все было на месте.
– А где Гуннир? – спросил Сорген у князя, занятого очисткой одежды от налипшей грязи.
– Кто его знает? – проворчал Рогез. – Вечером, сразу после пьянки, он покинул нас и растворился во тьме.
– В этом сарае поприбавится дохлых свиней, – угрюмо подхватила Хейла. – Гуннир пошел веселиться – так, как только он умеет. Впрочем, не думаю, что кто-то здесь заметит пропажу нескольких людей. Да и трупам не удивятся.
– Если только Мясник не замахнется на важных шишек, – озабоченно пробормотал Сорген. – Не хотелось бы лишних неприятностей.
Погрузившись в молчание, они осмотрели свои пожитки и еще немного почистили одежду, а затем вышли в коридор. Там было совершенно темно, и Сорген немедленно запалил в руке магическую свечу.
– Куда идти, кто помнит? – спросил он, отчего-то говоря шепотом.
– Иди хоть куда, – равнодушно махнула рукой Хейла. – Не такой уж тут здоровенный хлев, чтобы мы в нем долго блуждали. Да и не помним мы, как сюда пришли.
И они двинулись направо. Хейла поспешила заметить, что коридоры больше всего напоминают ей мавзолеи предков: такие же мрачные, грубо сложенные из крошащегося песчаника, завитые паутинами и затхлые.
– Здесь мочой воняет! – возразил Рогез. – Разве у вас в мавзолеях мочатся? Кстати, любезная, ты что, сотворила статичное заклинание благоухания? С тех пор, как мы вышли из комнаты, я снова слышу вонь!
Князь был прав, но Хейла не намеревалась оставаться виноватой и чуть не подралась с ним – Сорген едва сумел разнять обоих. Рогез обиделся и отстал от них, а Хейла шепотом обозвала его индюком.
– Собрался учить меня? Мешок с дерьмом, – добавила она, а потом, как ни в чем ни бывало, прильнула к Соргену. – Ну расскажи мне, неутомимый пьяница, чем же кончилась ваша дружеская попойка с Главной Свиньей?
– Поосторожней со словами, – покачал головой Сорген. – Но мы с царем не говорили о делах. В пьяном виде он не способен соображать, так что смысла это не имело.
– Ха! Думаешь, он лучше соображает трезвый? Очень сомневаюсь.
– Как бы там ни было – сейчас переговоры придется начинать по сути дела, снова.
– Зачем же ты пил?
– Чтобы понравиться царю. И, кажется, мне это удалось!
После недолгих блужданий они встретили мальчишку, волочившего тележку с объедками, и спросили у него дорогу. Еще через пару поворотов впереди появилось тусклое пятно странного, бледно-зеленого оттенка: это был тот самый зал, где царь вчера устраивал «аудиенцию». С потолков сочился жиденький дневной свет, серо-желтый и сильно заглушенный завесами паутины; внизу он смешивался с сиянием четырех красноватых магических светильников, ограждающих царский подиум. Недалеко от него на стуле сидел Гуннир, перед которым в воздухе висели тарелки и кувшины. Мясник кушал, не снимая своего балахона.
Терманкьял, мрачный и серолицый, сидел на подиуме. Два телохранителя держали сзади него три здоровенные подушки, на которые царь опирался, словно на спинку кресла. Увидев колдунов, царь издал невнятное бульканье. Из темноты, клубившейся в углах помещения, выскочили несколько воинов. Гуннир отбросил прочь кость и крикнул:
– Вспомни о том, что я сделал с твоей охраной, Потрясатель Степей! Много ли у тебя воинов, чтобы тратить их впустую?
Лица воинов, осторожно выступивших на свет, были перекошены страхом, а мечи дрожали в руках. Сорген поглядел на пол, под ноги, и увидел свежие пятна крови. Терманкьял, капризно дернув руками вверх-вниз, прокричал визгливый приказ – и воины, с просветлевшими лицами и вздохами облегчения исчезли в темноте.
– Я их просто не узнал! – жалобно сказал царь, оглядывая новоприбывших с ног до головы. – Слишком нагло они вошли! Будто наемные убийцы. Вон тот, длинный! Садись поближе ко мне! Я помню, ты так хорошо пил брагу вчера вечером! Ты настоящий мужчина, почти такой же, как я.
– Спасибо, великий царь! – ответил Сорген. – Но пить с утра не очень полезно для моей магической силы, поэтому я воздержусь. Если бы вы были так любезны, что угостили меня пищей – я был бы благодарен!
Царь снова начал отдавать невразумительные приказы. Впрочем, его слуги прекрасно все понимали и суетливо доставили низкий столик, подушки, ковры и еду. Остывшее мясо, вчерашняя каша и горячий отвар степных трав, якобы поднимающий настроение и добавляющий сил – но на самом деле противный на вкус и приторно-сладкий.
– Меня уже чуть не стошнило, когда ты любезничал со Св… с царем, – прошептала Хейла на ухо Соргена. – А теперь меня точно вырвет: эту еду я, кажется, уже видела сегодня. В тележке того мальчишки, которого мы встретили по пути.
– Не хочешь – не ешь, – просто ответил Сорген, с улыбкой подхватывая бараний бок, который явно кто-то уже ел. В течение некоторого времени они насыщались. Царь сидел, мрачно глядя на них, и иногда чесался. Гуннир закончил есть первым и сказал, что не будет участвовать в беседе, а лучше прогуляется.
– Эти прекрасные светильники я дарю тебе, о царь! – торжественно возвестил Мясник перед уходом. Терманкьял кивнул, бормоча что-то под нос. Раздался громкий хлопок – стул, на котором сидел Гуннир, исчез, стоило только тому встать. Повелитель степей заметно вздрогнул, а по углам, в темноте, раздался громкий шелест и стук падающих тел. Когда зловещий колдун покинул зал, в нем стало явно светлее и просторнее. Царь немного расслабился и позволил себе припасть к чаше с брагой. Откуда-то появились полуголые девицы и расселись вокруг Терманкьяла, как цыплята вокруг наседки. Царь лениво и задумчиво щипнул одну за шею – та тонко пискнула.
– Что же вы хотите от меня, колдуны! – вдруг застонал царь, принявшись раскачиваться на месте, как маятник. Телохранители напряглись, стараясь двигать подушки вслед за царской спиной.
Рогез от неожиданности поперхнулся отваром, а Хейла отвернулась. Соргену некогда было выслушивать, что она там шепчет: нужно было пользоваться моментом.
– Ничего особенного, Могучий государь! – сказал колдун, откладывая баранину и вытирая руки прямо о ковер. – Вчера мы беседовали о вероломности народов, окружающих твои просторные степи… Почему бы тебе не наказать их и не проучить, как следует?
Терманкьял перестал качаться и быстрыми движениями отбросил со лба пряди грязных черных волос. Глаза у него были глубоко посаженные и колючие.
– Наказать земляных червей? Хорошо сказано, но плохо сделано. Мой дед хотел их проучить – но проучили его. Он долго учился, болтаясь на веревке на площади главного стойбища Зур-Хата. Мой отец тоже хотел наказать их – никто не знает, в какой темнице сгнили его кости. Все. Терманкьял уже сам научен.
– Очевидно, для ваших отца и деда сложились плохие обстоятельства, – вкрадчиво сказал Сорген. Он, не отрываясь, смотрел прямо в глаза царя и тот, казалось, сжимается под этим взором. – Сейчас мир меняется, Могучий. Люди, живущие у моря, испуганы пришествием моей армии – они называют ее Армией Проклятых. Далеко на юге никто не думает о степях Лейды – они трясутся за свои шкуры и ждут новых полчищ демонов. Одна армия и флот Зурахата разбиты, остальные тоже сами не свои от страха и предчувствия близкой смерти. Пока они трясутся, твои победоносные армии могут урвать свой кусок!
Но это не главное, Повелитель стрел и Хозяин копий. Зурахат – страна крепостей и привычных к степной угрозе людей. Далеко на севере есть страна под названием Энгоард. Слышал ли ты о ней?
– Слышал, – как эхо ответил царь. Он слушал Соргена с полуоткрытым ртом и застывшей на полпути к нему рукой с чашкой браги. – Но Эн-гард – это страшная страна, в которой живут одни колдуны. Даже мой дед дрожал, когда слышал о ней.
– Пусть, было так! – Сорген повелительно взмахнул рукой, словно отметая прочь страхи и сомнения Терманкьяла. – Когда-то давно Энгоард и был могучей державой… теперь он стал старым и дряхлым. Там мало замков, зато много деревень и богатых городов, в которых будет чем поживиться. Колдуны зажирели и обленились: они просто не успеют за быстрыми степняками на сильных конях, которые налетают, быстрее ветра и исчезают в мгновение ока. Если ты отправишься туда, то наберешь себе столько добычи, сколько не снилось даже самым могучим из твоих предков.
– Я – самый могучий! – не слишком уверенно заявил Терманкьял. В глазах его загорались жадные огоньки, такие же красные, как свет магических светильников. – Но ты хочешь задурить мне голову? Обмануть пьяного царя? Не выйдет, колдун! Я еще трезв. Нападать на страну, в которой растет столько деревьев, что не проехать коням?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44