Дуэсса немного расстроена, прошу вас ее извинить.
Лайам почувствовал в ее словах легкую укоризну, которую тут же отнес на свой счет.
– Да-да, – пробормотал он, запинаясь, – конечно. Я и не думал подозревать кого-то из вас.
Фурзеусы были явно разочарованы. Как дети, с которыми не захотели играть.
– Проклятье! – с усмешкой сказал толстячок. – Я бы не возражал, если бы во мне заподозрили вора. Ах, какой бы я был вор! Хитрый, коварный, отчаянный, сорвиголова! Пах, пах! – Он проделал несколько пассов рукой, изображая фехтовальные выпады.
– Нас не подозревают, но кто-то из наших знакомых все-таки вор, – с восторженным изумлением проговорила Поэна. – И кто же? Я ставлю на Квэтвела. Да – на него!
– А я – на слуг! – живо возразил старший Фурзеус. – Этот Тассо очень похож на голодного волка.
– Ты проиграл – в доме не было слуг! – захлопала в ладоши сестра.
Симбер вынужден был признать поражение.
– И все равно эти слуги часто воруют! Помнишь серебряное блюдо, пропавшее у Антеурия?
Брат с сестрой ударились в воспоминания: что, у кого и когда пропадало. Они говорили наперебой и взахлеб, совершенно не обращая внимания на Лайама и госпожу Присциан. Их перепалка так затянулась, что Лайам вынужден был шепотом предложить вдове куда-нибудь перейти, чтобы без помех объясниться.
– Конечно, пойдемте, – сказала госпожа Присциан и величаво поднялась с кресла. – Мы можем пройти на кухню.
Лайам встал также, и тут Фурзеусы словно опомнились.
– О, господин Ренфорд, госпожа Присциан! Простите нас, умоляем, простите! – испуганно закричали они, как дети, которых взрослые собрались оставить одних. – Мы заболтались, мы вели себя глупо! Простите, останьтесь, сейчас мы уйдем…
– Нет, это вы останьтесь, прошу вас, – поспешил успокоить их Лайам. – Посидите немного без нас. Госпожа Присциан кое-что мне покажет, и мы тут же придем. У меня еще есть к вам вопросы.
Фурзеусы охотно уселись в свои кресла, немного ошеломленные, но как будто довольные. Лайам вместе с госпожой Присциан вышел на кухню. Они остановились возле разделочного стола.
– Верно ли я поняла – вы действительно считаете, что Фурзеусы… вне подозрений? – спросила госпожа Присциан. Лайам кивнул. – Это хорошо. Они – очень милые, и их отец был неплохим человеком. Чего вы от них хотите?
– Я надеюсь обсудить с ними вещи, о каких леди Окхэм не захотела со мной говорить.
– Ах… Моя племянница такая…– госпожа Присциан замолчала, подбирая подходящее слово, – такая строптивица. Что поделать, так уж ее воспитали. Ну а Фурзеусы наверняка с удовольствием ответят на ваши вопросы. Они любят поговорить… – Госпожа Присциан взмахнула руками, словно отстраняясь от докучных забот. – А теперь, я полагаю, вы хотите узнать, не нашла ли я чего-нибудь для вашей знакомой?
– Да. Но если вы ничего не нашли – это не важно.
– Нашла. Хотя и не знаю – то ли. Несколько тетрадей, помеченных именем Эйрина, и какую-то книгу. Полагаю, это его работы. Они лежали в дальнем углу мансарды и довольно хорошо сохранились, учитывая их древность. Я не хочу, чтобы записи выносили из дома, поэтому ваша знакомая может просмотреть их у меня. Наверху имеется кабинет – просторный и хорошо освещенный. Когда мне ее ожидать?
– Она придет в любое удобное для вас время, – сказал Лайам. – Для нее, насколько я понимаю, эти записи будут подарком судьбы.
– Мне они все равно ни к чему. Пусть приходит… ну, скажем, через пару часов и остается тут сколько захочет. Вы приведете ее?
– Да, – с искренней благодарностью в голосе сказал Лайам. – Обязательно. Благодарю вас, госпожа Присциан.
– Пустяки, – отмахнулась вдова. – Значит, мы еще увидимся с вами… Что ж, тогда и поговорим. Я очень обеспокоена происходящим.
На взгляд Лайама, она вовсе не выглядела обеспокоенной, но он постарался уверить ее, что все идет хорошо. Госпожа Присциан рассеянно покивала, потом поспешила обратно в комнаты.
– Фурзеусы, наверное, нас заждались…
Фурзеусы ожидали в прихожей, уже одетые в одинаковые плащи с капюшонами. Гостеприимство гостеприимством, но им не хочется надоедать госпоже Присциан, да и все равно давно пора восвояси… И если господин Ренфорд согласится их проводить…
– С превеликой радостью, – сказал, улыбаясь, Лайам. Геллус уже стоял рядом, держа его плащ наготове.
Выйдя на улицу, брат и сестра взяли своего спутника под руки и дружно накинулись на погоду.
– Нет, ну и зима нынче стоит, – затараторил отдышливо Симбер, тепло укутанный и обвязанный длинным шарфом. – Такой холодины Саузварк не видал добрую сотню лет, уж можете мне поверить!
– Да, холод просто кошмарный! – подхватила Поэна, упакованная не хуже, чем брат. Лайам хотел с ними согласиться, хотя зима была как зима, – но Фурзеусы в его согласии не нуждались. Чуть наклоняясь вперед и переглядываясь друг с другом, они увлеченно заговорили о госпоже Присциан.
– Тетушка Трэзи сегодня была недовольна, тебе не кажется, а?
– Очень, очень! – согласилась Поэна, а потом специально для Лайама пояснила: – Мы называем ее тетушкой, хотя на самом деле она нам не родня. Просто наш покойный отец дружил с ней чуть ли не с детства. Она добрая женщина, хотя иногда бывает сурова. Ох, как сурова, даже не передать!
– Когда мы были маленькими, мы ее страшно боялись, – подхватил эстафету Симбер, не давая Лайаму раскрыть рта. – Мы и до сих пор ее очень боимся!
– Но все-таки в душе она – сама доброта. Я уверена, что вскоре вы сами в том убедитесь. – Поэна успокаивающе похлопала Лайама по руке, опасаясь, что спутник может не на шутку перепугаться.
– О… Я это уже понял, – быстро сказал Лайам. – И отношусь к госпоже Присциан с большим уважением. Но сейчас… сейчас я бы хотел поговорить о другом…
– Это Квэтвел! – заявил Симбер тоном, не допускающим возражений. – Тот, кого вы ищете, – Квэтвел, вот вам и весь сказ!
– А почему же не Ульдерик? – возразила Поэна. – Ему этот камень нужен нисколько не меньше.
– Квэтвел моложе – им движет бурная страсть. А граф пожил свое, он холоден, как лягушка.
– Ох уж мне эти страсти! – пренебрежительно фыркнула Поэна. – И что ты можешь в них понимать! Где вообще ты подцепил это слово? Барон Квэтвел – поверхностный, непостоянный юнец, сегодня ему хочется одного, завтра – другого! А граф борется за то, что потерял. Это же так очевидно!
Они свернули с Крайней улицы, прошли мимо особняка Годдардов и направились к городской площади.
Симбер надулся:
– Барон – молод, горяч. А твоему графу дали отставку. Иначе зачем бы ему ежедневно таскаться сюда? – Фурзеус кивком указал на заведение Герионы.
Лайам, используя короткую паузу, слегка прихватил Фурзеусов за локотки – словно сдерживая разгоряченных лошадок. Голова его пошла кругом.
– Прошу прощения… но я не совсем понимаю, о чем идет речь… За что борются граф и барон? И при чем тут украденный камень?
Брат и сестра удивленно переглянулись – разве господин Ренфорд не знает всем известных вещей? – и с жаром пустились в объяснения. Графиня Пинелла заварила всю эту кашу, да-да, женушка графа, она и только она! Ей приглянулся камень Дуэссы, ну так приглянулся, что можно сказать даже – обворожил. Вышел скандал, да-да, жуткий скандал, с перебранкой и оскорблениями, но Дуэсса Пинелле свой камень не уступила. (Парочка говорит – скандал, лорд Окхэм – размолвка! Кому верить? Фурзеусам или ему?) Потом, конечно, они помирились, но после графиня не раз (не в шутку, нет, а всерьез!) заявляла, что готова ради этого камня на все. (Понимаете, Ренфорд, – на все!) Правда, не при Дуэссе, нет! При Дуэссе графинюшка помалкивает, как рыба.
Тут Фурзеусы погрузились в царство намеков, настолько, впрочем, прозрачных, что Лайам не раз внутренне усмехался, слушая их болтовню. Граф Ульдерик в браке несчастлив – весь город об этом знает, недаром же он, что ни вечер, таскается к Герионе, и ходят слухи (да какие уж там слухи! Все – сущая правда!), что… что графинюшка тоже в его отсутствие принимает кое-кого. Нет, не кое-кого, а многих (понимаете – многих!), а молодой Квэтвел спит и мечтает попасть в их число. Но бедный барон такой невезучий, он постоянно получает от ворот поворот.
– Однако любому, кто поднесет Пинелле на блюдечке сокровище Присцианов, дорога к ее сердцу будет открыта, – подвела итог Поэна Фурзеус и улыбнулась, явно довольная своим рассуждением.
– Ну и на добренькое здоровьице! – прибавил старший Фурзеус, пыхтя и отдуваясь, хотя вся компания уже довольно давненько топталась на месте. – Что до меня, так она того вовсе не стоит.
– Не все думают так же, как ты, Симбер, – возразила Поэна. – Многие кавалеры готовы отдать все на свете за один только ее поцелуй!
Они увлеченно заспорили о природе мужских и женских сердец, но Лайам уже их не слушал. Ему срочно нужно было все это обдумать. Он вспомнил слова Квэтвела перед игрой – о том, что есть вещи и подороже денег, вспомнил странный сон Ульдерика и то, как граф поглядывал на молодого барона, когда пересказывал свой сон. И конечно же, вспомнил все оскорбления, которые Квэтвел бросал графу в лицо и каковые, собственно, и послужили причиной намечающейся дуэли. «Все сходится, все так очевидно… Я должен был сам догадаться», – подумал Лайам, но расстраиваться не стал. Все-таки он не ошибся – ни Квэтвел, ни Ульдерик не хотели заполучить камень ни для себя лично, ни ради денег, ни ради магической силы, которой тот предположительно обладал. Они хотели, завладеть им лишь потому, что он «открывал путь к сердцу графини».
Стоит ли этот «путь» того, чтобы вокруг него завертелось такое? Лайам решил, что сможет судить о том только тогда, когда увидит графиню своими глазами.
– Так это правда? Правда? Ответьте нам поскорей!
Одышливая скороговорка Симбера оторвала Лайама от раздумий. Брат и сестра пожирали его глазами, сгорая от любопытства.
– Что правда? – переспросил Лайам, не понимая, о чем они говорят.
– Что граф и барон будут драться?
– Ах, вот оно что… да, правда, но… так сказать, не совсем… Официально вызов еще не брошен, и условия схватки не оговорены, – пробормотал Лайам, пытаясь сообразить, скоро ли полдень. Дом Ульдерика был совсем рядом. Наверное, стоит зайти к графу прямо сейчас и между делом взглянуть на его супругу.
– Они подерутся, это точно, – заявила Поэна с улыбкой провидицы и погрозила пухлым пальчиком обоим мужчинам. – Вот увидите – как я сказала, так все и будет.
Лайам осторожно высвободился из захвата дружеских рук.
– Вы мне кое о чем напомнили, – сказал он. – Я должен идти. У меня назначена встреча с графом. Кажется, он живет где-то здесь?
– Вон там, – Симбер показал на высокий дом с узким фасадом. – Вы будете говорить о дуэли?
– И, надеюсь, постараетесь отговорить от нее графа. Бедный Квэтвел и так пострадал, – подхватила Поэна.
Симбер пренебрежительно фыркнул и похлопал сестру по руке.
– Разве его возможно отговорить? Или Квэтвела, если на то пошло?
– Жаль, что нет никакой возможности хоть одним глазком поглядеть на его нос!
– Тассо сказал, что нос барона расплющен в лепешку, – хихикнул Симбер. И они с азартом принялись обсуждать, останется ли Квэтвел на всю жизнь уродом, или нос его все-таки постепенно примет прежнюю форму.
Лайам отступил на шаг и поклонился.
– Благодарю вас за приятную и содержательную беседу, но мне и вправду пора.
Он сделал еще шажок и с облегчением понял, что увлеченные разговором Фурзеусы даже не замечают его ретирады.
Повернувшись, Лайам не спеша двинулся к зданию, на которое ему указали.
11
Хотя снаружи дом графа Ульдерика ничем не выделялся из ряда соседних домов, его внутреннее убранство мгновенно заставило Лайама выбросить из головы остатки сомнений в кредитоспособности графа. Расфранченный лакей спросил гостя, как о нем доложить, и ушел наверх по широкой лестнице, оставив Лайама в холле. Все вокруг кричало о деньгах, об огромных деньгах – и причудливые узоры на привозных толстых коврах, приглушавших шаги слуги, и позолоченные рамы настенных портретов, и блестящие вензеля на изразцах отделки камина. Слева – за приоткрытыми створками дубовых дверей – виднелся буфет, ломящийся от серебра столовой посуды, он возвышался над длинным резным столом, обставленным тяжелыми стульями. Довершала эту картину огромная хрустальная люстра.
«Ну и зачем же ему понадобились мои жалкие кроны? – с досадой подумал Лайам. – Разве для того, чтобы прикупить еще пару тарелок».
– Граф Ульдерик еще не вернулся, но графиня вас примет, – негромко сказал спустившийся сверху слуга.
Поднимаясь по лестнице, Лайам позволил себе слегка улыбнуться. Он, конечно, хотел увидеть графиню, но не очень надеялся, что ему это удастся, а тут вдруг образовалась возможность поговорить с ней с глазу на глаз. Правда, о чем говорят с похитительницами сердец, он не имел никакого понятия.
Гостиная графини располагалась на втором этаже, за ближайшей к лестнице дверью. Слуга объявил о приходе гостя и неслышно ушел. Лайам поклонился и встал, стараясь держаться прямо, чтобы отделка комнаты не отвлекала его. И все же в глаза ему со всех сторон бросились нагромождения хрусталя, золота и заморских шелков, словно клубящихся вокруг низенького дивана, очень похожего на библиотечный диванчик Тарквина Танаквиля. Правда, ножки диванчика, на котором Лайам коротал свои ночи, не были позолочены, и его не обтягивали роскошные ткани, расшитые серебром. И возле него никогда не стоял лакированный столик, служивший подставкой для вычурного кальяна и золотой вазочки с фруктами и конфетами.
– Входите же, господин Ренфорд, – произнес низкий грудной голос.
Его обладательница полулежала, облокотясь на подушки, но, когда Лайам сделал пару шагов, она приподнялась навстречу гостю и села.
Лайам вежливо улыбнулся и сузил глаза, чтобы лучше видеть лицо хозяйки гостиной. «Сокровище не сокровище, но эту красотку многие не отказались бы выкрасть», – подумал он. К тому имелись все основания. Леди Ульдерик была ослепительно хороша и умела себя подать. Она сидела, откинувшись на руки и чуть изогнув талию, отчего ее и без того высокая грудь при дыхании подавалась вверх и вперед, словно стремясь покинуть лиф открытого платья. Слой искусно наложенной на лицо пудры выгодно сочетался с естественной белизной шеи и плеч графини, и алые губы ее казались такими сочными, что Лайаму захотелось присвистнуть. Чтобы унять дурацкий порыв, он потянул воздух носом и ощутил аромат тонких духов.
– Прошу простить меня за беспокойство, миледи, – еще раз поклонившись, сказал Лайам. – Я рассчитывал повидаться с вашим супругом.
Графиня окинула его томным взглядом, и Лайама охватило желание расправить плечи пошире и выпятить грудь колесом. Он вновь усилием воли сдержал себя, отметив краем сознания, что укротить очередной дурацкий порыв ему будет гораздо труднее.
– Граф должен скоро прийти. Могу ли я занять вас чем-нибудь, чтобы скоротать ожидание? – Говоря это, графиня чуть шевельнула коленями.
«Можешь, и еще как! – мелькнуло в его мозгу. – Кошка всегда найдет, чем развлечь мышку!»
– Как будет угодно миледи.
– Полагаю, ваш визит связан с конфликтом между бароном и графом? – Она чуть изогнула губы, изображая улыбку.
– Да, – с сожалением в голосе сказал Лайам. – С этим несчастным недоразумением.
– Я бы так не сказала…– Графиня принялась заправлять кальян. Она делала это ловко и быстро. – Честь дамы следует защищать.
«Да, если дама ее блюдет, – подумал он, внутренне морщась. Ей льстит, что вскоре из-за нее кого-то убьют».
– Несомненно, миледи.
Меж тем мозг Лайама лихорадочно заработал. Итак, кто-то (граф или барон) похитил реликвию Присцианов, но вот вопрос – отдал ли он свою добычу графине? На ней не было никаких украшений, но это еще ничего не значило. Она не дура, чтобы носить этот кулон при посторонних. Однако удачливый вор вряд ли бы в тот же вечер уселся за карты. Скорее, он со всех ног помчался бы получать обещанную награду.
Графиня раскурила кальян, взяла в рот мундштук и осторожно вдохнула дым, полуприкрыв веки. Возможно, вор просто-напросто выжидает? Но чего же он ждет? И потом, разве человек, снедаемый страстью, может быть столь терпеливым? Хозяйка гостиной открыла глаза, в них плавала поволока.
Лайам прокашлялся и решился заговорить:
– Я все же надеюсь, что дело можно уладить миром. Барон Квэтвел был пьян.
Графиня внезапно хихикнула и отложила мундштук. Из курительной трубки тонкой струйкой потек дым, его сладковатый запах смешивался с ароматом духов. На лице женщины появилось мечтательное выражение.
– Думаете, он согласится принести извинения?
– Я очень на это надеюсь.
Зачем ждать, почему не преподнести сокровище сразу? Графиня откинулась на подушки, подобрав под себя ноги. Она несомненно была хороша, а для кого-то, возможно, – и неотразима. Но только не для того, кто сейчас стоял перед ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Лайам почувствовал в ее словах легкую укоризну, которую тут же отнес на свой счет.
– Да-да, – пробормотал он, запинаясь, – конечно. Я и не думал подозревать кого-то из вас.
Фурзеусы были явно разочарованы. Как дети, с которыми не захотели играть.
– Проклятье! – с усмешкой сказал толстячок. – Я бы не возражал, если бы во мне заподозрили вора. Ах, какой бы я был вор! Хитрый, коварный, отчаянный, сорвиголова! Пах, пах! – Он проделал несколько пассов рукой, изображая фехтовальные выпады.
– Нас не подозревают, но кто-то из наших знакомых все-таки вор, – с восторженным изумлением проговорила Поэна. – И кто же? Я ставлю на Квэтвела. Да – на него!
– А я – на слуг! – живо возразил старший Фурзеус. – Этот Тассо очень похож на голодного волка.
– Ты проиграл – в доме не было слуг! – захлопала в ладоши сестра.
Симбер вынужден был признать поражение.
– И все равно эти слуги часто воруют! Помнишь серебряное блюдо, пропавшее у Антеурия?
Брат с сестрой ударились в воспоминания: что, у кого и когда пропадало. Они говорили наперебой и взахлеб, совершенно не обращая внимания на Лайама и госпожу Присциан. Их перепалка так затянулась, что Лайам вынужден был шепотом предложить вдове куда-нибудь перейти, чтобы без помех объясниться.
– Конечно, пойдемте, – сказала госпожа Присциан и величаво поднялась с кресла. – Мы можем пройти на кухню.
Лайам встал также, и тут Фурзеусы словно опомнились.
– О, господин Ренфорд, госпожа Присциан! Простите нас, умоляем, простите! – испуганно закричали они, как дети, которых взрослые собрались оставить одних. – Мы заболтались, мы вели себя глупо! Простите, останьтесь, сейчас мы уйдем…
– Нет, это вы останьтесь, прошу вас, – поспешил успокоить их Лайам. – Посидите немного без нас. Госпожа Присциан кое-что мне покажет, и мы тут же придем. У меня еще есть к вам вопросы.
Фурзеусы охотно уселись в свои кресла, немного ошеломленные, но как будто довольные. Лайам вместе с госпожой Присциан вышел на кухню. Они остановились возле разделочного стола.
– Верно ли я поняла – вы действительно считаете, что Фурзеусы… вне подозрений? – спросила госпожа Присциан. Лайам кивнул. – Это хорошо. Они – очень милые, и их отец был неплохим человеком. Чего вы от них хотите?
– Я надеюсь обсудить с ними вещи, о каких леди Окхэм не захотела со мной говорить.
– Ах… Моя племянница такая…– госпожа Присциан замолчала, подбирая подходящее слово, – такая строптивица. Что поделать, так уж ее воспитали. Ну а Фурзеусы наверняка с удовольствием ответят на ваши вопросы. Они любят поговорить… – Госпожа Присциан взмахнула руками, словно отстраняясь от докучных забот. – А теперь, я полагаю, вы хотите узнать, не нашла ли я чего-нибудь для вашей знакомой?
– Да. Но если вы ничего не нашли – это не важно.
– Нашла. Хотя и не знаю – то ли. Несколько тетрадей, помеченных именем Эйрина, и какую-то книгу. Полагаю, это его работы. Они лежали в дальнем углу мансарды и довольно хорошо сохранились, учитывая их древность. Я не хочу, чтобы записи выносили из дома, поэтому ваша знакомая может просмотреть их у меня. Наверху имеется кабинет – просторный и хорошо освещенный. Когда мне ее ожидать?
– Она придет в любое удобное для вас время, – сказал Лайам. – Для нее, насколько я понимаю, эти записи будут подарком судьбы.
– Мне они все равно ни к чему. Пусть приходит… ну, скажем, через пару часов и остается тут сколько захочет. Вы приведете ее?
– Да, – с искренней благодарностью в голосе сказал Лайам. – Обязательно. Благодарю вас, госпожа Присциан.
– Пустяки, – отмахнулась вдова. – Значит, мы еще увидимся с вами… Что ж, тогда и поговорим. Я очень обеспокоена происходящим.
На взгляд Лайама, она вовсе не выглядела обеспокоенной, но он постарался уверить ее, что все идет хорошо. Госпожа Присциан рассеянно покивала, потом поспешила обратно в комнаты.
– Фурзеусы, наверное, нас заждались…
Фурзеусы ожидали в прихожей, уже одетые в одинаковые плащи с капюшонами. Гостеприимство гостеприимством, но им не хочется надоедать госпоже Присциан, да и все равно давно пора восвояси… И если господин Ренфорд согласится их проводить…
– С превеликой радостью, – сказал, улыбаясь, Лайам. Геллус уже стоял рядом, держа его плащ наготове.
Выйдя на улицу, брат и сестра взяли своего спутника под руки и дружно накинулись на погоду.
– Нет, ну и зима нынче стоит, – затараторил отдышливо Симбер, тепло укутанный и обвязанный длинным шарфом. – Такой холодины Саузварк не видал добрую сотню лет, уж можете мне поверить!
– Да, холод просто кошмарный! – подхватила Поэна, упакованная не хуже, чем брат. Лайам хотел с ними согласиться, хотя зима была как зима, – но Фурзеусы в его согласии не нуждались. Чуть наклоняясь вперед и переглядываясь друг с другом, они увлеченно заговорили о госпоже Присциан.
– Тетушка Трэзи сегодня была недовольна, тебе не кажется, а?
– Очень, очень! – согласилась Поэна, а потом специально для Лайама пояснила: – Мы называем ее тетушкой, хотя на самом деле она нам не родня. Просто наш покойный отец дружил с ней чуть ли не с детства. Она добрая женщина, хотя иногда бывает сурова. Ох, как сурова, даже не передать!
– Когда мы были маленькими, мы ее страшно боялись, – подхватил эстафету Симбер, не давая Лайаму раскрыть рта. – Мы и до сих пор ее очень боимся!
– Но все-таки в душе она – сама доброта. Я уверена, что вскоре вы сами в том убедитесь. – Поэна успокаивающе похлопала Лайама по руке, опасаясь, что спутник может не на шутку перепугаться.
– О… Я это уже понял, – быстро сказал Лайам. – И отношусь к госпоже Присциан с большим уважением. Но сейчас… сейчас я бы хотел поговорить о другом…
– Это Квэтвел! – заявил Симбер тоном, не допускающим возражений. – Тот, кого вы ищете, – Квэтвел, вот вам и весь сказ!
– А почему же не Ульдерик? – возразила Поэна. – Ему этот камень нужен нисколько не меньше.
– Квэтвел моложе – им движет бурная страсть. А граф пожил свое, он холоден, как лягушка.
– Ох уж мне эти страсти! – пренебрежительно фыркнула Поэна. – И что ты можешь в них понимать! Где вообще ты подцепил это слово? Барон Квэтвел – поверхностный, непостоянный юнец, сегодня ему хочется одного, завтра – другого! А граф борется за то, что потерял. Это же так очевидно!
Они свернули с Крайней улицы, прошли мимо особняка Годдардов и направились к городской площади.
Симбер надулся:
– Барон – молод, горяч. А твоему графу дали отставку. Иначе зачем бы ему ежедневно таскаться сюда? – Фурзеус кивком указал на заведение Герионы.
Лайам, используя короткую паузу, слегка прихватил Фурзеусов за локотки – словно сдерживая разгоряченных лошадок. Голова его пошла кругом.
– Прошу прощения… но я не совсем понимаю, о чем идет речь… За что борются граф и барон? И при чем тут украденный камень?
Брат и сестра удивленно переглянулись – разве господин Ренфорд не знает всем известных вещей? – и с жаром пустились в объяснения. Графиня Пинелла заварила всю эту кашу, да-да, женушка графа, она и только она! Ей приглянулся камень Дуэссы, ну так приглянулся, что можно сказать даже – обворожил. Вышел скандал, да-да, жуткий скандал, с перебранкой и оскорблениями, но Дуэсса Пинелле свой камень не уступила. (Парочка говорит – скандал, лорд Окхэм – размолвка! Кому верить? Фурзеусам или ему?) Потом, конечно, они помирились, но после графиня не раз (не в шутку, нет, а всерьез!) заявляла, что готова ради этого камня на все. (Понимаете, Ренфорд, – на все!) Правда, не при Дуэссе, нет! При Дуэссе графинюшка помалкивает, как рыба.
Тут Фурзеусы погрузились в царство намеков, настолько, впрочем, прозрачных, что Лайам не раз внутренне усмехался, слушая их болтовню. Граф Ульдерик в браке несчастлив – весь город об этом знает, недаром же он, что ни вечер, таскается к Герионе, и ходят слухи (да какие уж там слухи! Все – сущая правда!), что… что графинюшка тоже в его отсутствие принимает кое-кого. Нет, не кое-кого, а многих (понимаете – многих!), а молодой Квэтвел спит и мечтает попасть в их число. Но бедный барон такой невезучий, он постоянно получает от ворот поворот.
– Однако любому, кто поднесет Пинелле на блюдечке сокровище Присцианов, дорога к ее сердцу будет открыта, – подвела итог Поэна Фурзеус и улыбнулась, явно довольная своим рассуждением.
– Ну и на добренькое здоровьице! – прибавил старший Фурзеус, пыхтя и отдуваясь, хотя вся компания уже довольно давненько топталась на месте. – Что до меня, так она того вовсе не стоит.
– Не все думают так же, как ты, Симбер, – возразила Поэна. – Многие кавалеры готовы отдать все на свете за один только ее поцелуй!
Они увлеченно заспорили о природе мужских и женских сердец, но Лайам уже их не слушал. Ему срочно нужно было все это обдумать. Он вспомнил слова Квэтвела перед игрой – о том, что есть вещи и подороже денег, вспомнил странный сон Ульдерика и то, как граф поглядывал на молодого барона, когда пересказывал свой сон. И конечно же, вспомнил все оскорбления, которые Квэтвел бросал графу в лицо и каковые, собственно, и послужили причиной намечающейся дуэли. «Все сходится, все так очевидно… Я должен был сам догадаться», – подумал Лайам, но расстраиваться не стал. Все-таки он не ошибся – ни Квэтвел, ни Ульдерик не хотели заполучить камень ни для себя лично, ни ради денег, ни ради магической силы, которой тот предположительно обладал. Они хотели, завладеть им лишь потому, что он «открывал путь к сердцу графини».
Стоит ли этот «путь» того, чтобы вокруг него завертелось такое? Лайам решил, что сможет судить о том только тогда, когда увидит графиню своими глазами.
– Так это правда? Правда? Ответьте нам поскорей!
Одышливая скороговорка Симбера оторвала Лайама от раздумий. Брат и сестра пожирали его глазами, сгорая от любопытства.
– Что правда? – переспросил Лайам, не понимая, о чем они говорят.
– Что граф и барон будут драться?
– Ах, вот оно что… да, правда, но… так сказать, не совсем… Официально вызов еще не брошен, и условия схватки не оговорены, – пробормотал Лайам, пытаясь сообразить, скоро ли полдень. Дом Ульдерика был совсем рядом. Наверное, стоит зайти к графу прямо сейчас и между делом взглянуть на его супругу.
– Они подерутся, это точно, – заявила Поэна с улыбкой провидицы и погрозила пухлым пальчиком обоим мужчинам. – Вот увидите – как я сказала, так все и будет.
Лайам осторожно высвободился из захвата дружеских рук.
– Вы мне кое о чем напомнили, – сказал он. – Я должен идти. У меня назначена встреча с графом. Кажется, он живет где-то здесь?
– Вон там, – Симбер показал на высокий дом с узким фасадом. – Вы будете говорить о дуэли?
– И, надеюсь, постараетесь отговорить от нее графа. Бедный Квэтвел и так пострадал, – подхватила Поэна.
Симбер пренебрежительно фыркнул и похлопал сестру по руке.
– Разве его возможно отговорить? Или Квэтвела, если на то пошло?
– Жаль, что нет никакой возможности хоть одним глазком поглядеть на его нос!
– Тассо сказал, что нос барона расплющен в лепешку, – хихикнул Симбер. И они с азартом принялись обсуждать, останется ли Квэтвел на всю жизнь уродом, или нос его все-таки постепенно примет прежнюю форму.
Лайам отступил на шаг и поклонился.
– Благодарю вас за приятную и содержательную беседу, но мне и вправду пора.
Он сделал еще шажок и с облегчением понял, что увлеченные разговором Фурзеусы даже не замечают его ретирады.
Повернувшись, Лайам не спеша двинулся к зданию, на которое ему указали.
11
Хотя снаружи дом графа Ульдерика ничем не выделялся из ряда соседних домов, его внутреннее убранство мгновенно заставило Лайама выбросить из головы остатки сомнений в кредитоспособности графа. Расфранченный лакей спросил гостя, как о нем доложить, и ушел наверх по широкой лестнице, оставив Лайама в холле. Все вокруг кричало о деньгах, об огромных деньгах – и причудливые узоры на привозных толстых коврах, приглушавших шаги слуги, и позолоченные рамы настенных портретов, и блестящие вензеля на изразцах отделки камина. Слева – за приоткрытыми створками дубовых дверей – виднелся буфет, ломящийся от серебра столовой посуды, он возвышался над длинным резным столом, обставленным тяжелыми стульями. Довершала эту картину огромная хрустальная люстра.
«Ну и зачем же ему понадобились мои жалкие кроны? – с досадой подумал Лайам. – Разве для того, чтобы прикупить еще пару тарелок».
– Граф Ульдерик еще не вернулся, но графиня вас примет, – негромко сказал спустившийся сверху слуга.
Поднимаясь по лестнице, Лайам позволил себе слегка улыбнуться. Он, конечно, хотел увидеть графиню, но не очень надеялся, что ему это удастся, а тут вдруг образовалась возможность поговорить с ней с глазу на глаз. Правда, о чем говорят с похитительницами сердец, он не имел никакого понятия.
Гостиная графини располагалась на втором этаже, за ближайшей к лестнице дверью. Слуга объявил о приходе гостя и неслышно ушел. Лайам поклонился и встал, стараясь держаться прямо, чтобы отделка комнаты не отвлекала его. И все же в глаза ему со всех сторон бросились нагромождения хрусталя, золота и заморских шелков, словно клубящихся вокруг низенького дивана, очень похожего на библиотечный диванчик Тарквина Танаквиля. Правда, ножки диванчика, на котором Лайам коротал свои ночи, не были позолочены, и его не обтягивали роскошные ткани, расшитые серебром. И возле него никогда не стоял лакированный столик, служивший подставкой для вычурного кальяна и золотой вазочки с фруктами и конфетами.
– Входите же, господин Ренфорд, – произнес низкий грудной голос.
Его обладательница полулежала, облокотясь на подушки, но, когда Лайам сделал пару шагов, она приподнялась навстречу гостю и села.
Лайам вежливо улыбнулся и сузил глаза, чтобы лучше видеть лицо хозяйки гостиной. «Сокровище не сокровище, но эту красотку многие не отказались бы выкрасть», – подумал он. К тому имелись все основания. Леди Ульдерик была ослепительно хороша и умела себя подать. Она сидела, откинувшись на руки и чуть изогнув талию, отчего ее и без того высокая грудь при дыхании подавалась вверх и вперед, словно стремясь покинуть лиф открытого платья. Слой искусно наложенной на лицо пудры выгодно сочетался с естественной белизной шеи и плеч графини, и алые губы ее казались такими сочными, что Лайаму захотелось присвистнуть. Чтобы унять дурацкий порыв, он потянул воздух носом и ощутил аромат тонких духов.
– Прошу простить меня за беспокойство, миледи, – еще раз поклонившись, сказал Лайам. – Я рассчитывал повидаться с вашим супругом.
Графиня окинула его томным взглядом, и Лайама охватило желание расправить плечи пошире и выпятить грудь колесом. Он вновь усилием воли сдержал себя, отметив краем сознания, что укротить очередной дурацкий порыв ему будет гораздо труднее.
– Граф должен скоро прийти. Могу ли я занять вас чем-нибудь, чтобы скоротать ожидание? – Говоря это, графиня чуть шевельнула коленями.
«Можешь, и еще как! – мелькнуло в его мозгу. – Кошка всегда найдет, чем развлечь мышку!»
– Как будет угодно миледи.
– Полагаю, ваш визит связан с конфликтом между бароном и графом? – Она чуть изогнула губы, изображая улыбку.
– Да, – с сожалением в голосе сказал Лайам. – С этим несчастным недоразумением.
– Я бы так не сказала…– Графиня принялась заправлять кальян. Она делала это ловко и быстро. – Честь дамы следует защищать.
«Да, если дама ее блюдет, – подумал он, внутренне морщась. Ей льстит, что вскоре из-за нее кого-то убьют».
– Несомненно, миледи.
Меж тем мозг Лайама лихорадочно заработал. Итак, кто-то (граф или барон) похитил реликвию Присцианов, но вот вопрос – отдал ли он свою добычу графине? На ней не было никаких украшений, но это еще ничего не значило. Она не дура, чтобы носить этот кулон при посторонних. Однако удачливый вор вряд ли бы в тот же вечер уселся за карты. Скорее, он со всех ног помчался бы получать обещанную награду.
Графиня раскурила кальян, взяла в рот мундштук и осторожно вдохнула дым, полуприкрыв веки. Возможно, вор просто-напросто выжидает? Но чего же он ждет? И потом, разве человек, снедаемый страстью, может быть столь терпеливым? Хозяйка гостиной открыла глаза, в них плавала поволока.
Лайам прокашлялся и решился заговорить:
– Я все же надеюсь, что дело можно уладить миром. Барон Квэтвел был пьян.
Графиня внезапно хихикнула и отложила мундштук. Из курительной трубки тонкой струйкой потек дым, его сладковатый запах смешивался с ароматом духов. На лице женщины появилось мечтательное выражение.
– Думаете, он согласится принести извинения?
– Я очень на это надеюсь.
Зачем ждать, почему не преподнести сокровище сразу? Графиня откинулась на подушки, подобрав под себя ноги. Она несомненно была хороша, а для кого-то, возможно, – и неотразима. Но только не для того, кто сейчас стоял перед ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36