Догадался, кто он, этот Фрэнк Блэк. Распознал его дар. Убийца видел его насквозь, как и Фрэнк убийцу. На мгновение не стало преступника и полицейского: вместо них появился новый человек, отягощенный вереницей преступлений. Он с трудом шагал по реке крови, увязая в черных сгустках разорванных сосудов. В одной его руке был острый нож, другая плетью висела вдоль туловища. Он шел и понимал, что скоро придет конец.
И НИЧЕГО УЖЕ НЕЛЬЗЯ ИСПРАВИТЬ!
– Ты знаешь, что грядет конец! – кричал Француз. – Прошла тысяча лет, и придет новая тысяча! Миллениум!
Неожиданно прервав свою проповедь, Француз попытался вонзить нож в горло Фрэнка.
Тяжело дыша, Фрэнк оттолкнул мертвое тело, и оно безропотно приняло удар. Затем он пинком отшвырнул труп в сторону и попытался откатиться. Но не успел.
Француз быстро выдернул нож из тела и кинулся к Фрэнку, занося руку для последнего, смертельного удара.
– Ты думаешь, ты тот, кто остановит это?! – закричал он. – Ты думаешь, что это можно остановить?!
Теперь Француз направил на противника лезвие, целя в сердце.
Борясь из последних сил, Фрэнк отчаянно старался избежать удара, понимая, что еще чуть-чуть – и произойдет непоправимое.
И оно произошло.
Раскат грома потряс комнату. Склоненное над ним лицо содрогнулось, и Француза волной отбросило назад. Он с грохотом упал на пол, из груди хлынула кровь.
Фрэнк поднялся на локте и увидел Боба Блетчера в дверном проеме. В руке дымился пистолет, все еще нацеленный на упавшего человека.
– Фрэнк! Старина! Тебя нельзя оставить ни на минуту. Вечно ты вляпываешься в историю! Фрэнк слабо улыбнулся:
– Не вляпываюсь, а вхожу. В историю. Судьба у меня такая, Боб.
– Не судьба, а голова. Доверяй людям, Фрэнк, это иногда бывает даже полезно.
Они оба приблизились к Французу. Тот свернулся жалким клубком на полу, зажимая побелевшими пальцами рану на груди. Кровь текла по белому халату, медленно сочилась изо рта. Он смотрел на Фрэнка странным, напряженным взглядом – ни злости, ни огня. Только внезапное понимание ИСТИНЫ, открывшейся на пороге вечной ночи.
– Ты не сможешь этого остановить, – пробормотал он слабеющим голосом.
Еще на одно мгновение, в последний раз, их взгляды встретились. В стеклянных глазах Француза – предупреждение:
– Ты… не сможешь… остановить…
ГЛАВА 23
Было уже три часа дня, когда они подъехали к дому Француза. Бедный, но чистенький квартал. Аккуратные домики. Во дворе альпийская лужайка. Чисто и красиво. На двери – тяжелый крест. Француз вырос в очень религиозной семье.
Прежде чем войти, Блетчер и Фрэнк долго сидели в машине. Блетчер нервно курил. Фрэнк устало молчал. Если ты побывал на краю бездны, то сначала солнечный свет покажется слишком ярким. Надо привыкнуть к нему. Недаром древние говорили, что каждому новому состоянию предшествует смерть.
Физическая. Духовная. Символическая. Умирая, мы рождаемся в другом обличье.
Теперь новый Фрэнк Блэк сидел в салоне собственного «чероки» и думал о Французе. Мистическая связь между ними наконец прервалась, почти полностью освободив сознание Фрэнка. Однако память скрупулезно подобрала увиденные ранее картинки и уложила на дно души.
Отныне сны Фрэнка пополнятся новыми кошмарами. И с этим ничего не поделаешь.
– До сих пор не верится, – произнес наконец Блетчер. – Если бы не случайность, он продолжал бы убивать. Прими мои извинения. Я был не прав. Я должен прислушиваться к советам, тем более если это советы друзей.
Фрэнк хмыкнул, заключая перемирие:
– Как ни банально это звучит, Блетч, но в каждой случайности есть своя закономерность. У тебя действительно работают профессионалы, но им не хватает воображения. Они мыслят узко и стереотипно. Преступники, как и техника, идут вперед. Они меняются быстрее нас. Люди перестают удивляться крови и жестокости. Вспомни, несколько лет назад серия подобных убийств вызвала бы в обществе настоящий шок. А сейчас пройдет два-три дня, и все забудется. Так уже бывало. Даже террористические акты, даже массовые расстрелы и изощренные казни многих оставляют равнодушными. Человека всегда интересовал только он сам, другие – постольку-поскольку. Но, уверяю тебя, если бы Француз остался жить, газеты пестрели бы сенсационными заголовками. Со временем подробности канут в Лету и, не удивлюсь, если бы его неожиданно назвали новым Иоанном Крестителем, который боролся с массовым развратом и чумой. У Француза обязательно нашлись бы последователи. А обывателей больше всего волновало бы, посадят его на электрический стул или нет. Как известно, существует великое множество способов умертвить человека. Но, пожалуй, самым изощренным является электрический стул. Снова бы обсуждались биологические особенности этой казни, ее процедура. Помнишь последние публикации на эту тему?
Фрэнк намекал на серию заказных статей, в которых сладострастно обсуждались подробности казни одного из потрошителей. Журналисты взахлеб описывали, как осужденного привязали к специальному креслу, а исполнитель закрепил влажные медные электроды на его голове и ноге. На короткий промежуток времени был подан электроток большой силы. При этом температура тела приговоренного возросла до 138 градусов по Фаренгейту. Смерть наступила в результате остановки сердца и паралича дыхания. Свидетели были в восторге.
Фрэнк поморщился. В человеке на генетическом уровне заложено желание уничтожить себе подобного. Со времен Каина люди истребляют друг друга. Многообразие видов казней – лишнее тому подтверждение. Прорастающий сквозь тело бамбук, дыба, кол, гильотина и уж конечно электрический стул. Но почему-то мало кто помнит, что при казни электротоком происходит: мгновенно обугливаются внутренние органы; часто после включения рубильника обреченные, сдерживаемые ремнями, бросаются вперед; может иметь место дефекация, мочеиспускание, рвота кровью. Очевидцы казни всегда отмечают запах жженого мяса. Кроме того, вскипают глазные яблоки, и поэтому обычно на приговоренного надевают маску, чтобы не шокировать свидетелей казни. Впрочем, свидетели, как правило, бывают очень недовольны, если не видят лица осужденного. Может быть, он и не прав, считая, что новое Тысячелетие подарит человечеству надежду на спасение. Какое уж тут спасение?
– Ну что, пойдем?
Блетчер тяжко вздохнул и без особого энтузиазма вышел из «чероки».
– Пойдем. У нас не так уж и много времени.
Дверь открыла пожилая женщина. Мать? Его мать. Мать Француза.
Они уже многое знали о Французе. Его настоящее имя, полные имена обоих родителей, знали, где он учился, даже то, почему и как попал на работу в морг. Они не знали лишь одного – что послужило первым толчком. Из-за чего он стал убивать.
Француза воспитывала мать.
Он скрывал от нее все. Растущее пристрастие к мальчикам, ночные визиты в «Рубиновый кого-ток» и даже место основной работы. Она оставалась в блаженном неведении. Для мамочки Француз был примерным и хорошим мальчиком. Таким, каким она его воспитывала, с твердыми религиозными убеждениями.
Теперь она сидела на кухне перед ворохом газет с застывшими фотографиями Пандемии и потерянно повторяла;
– Как же так получилось?
Смерть сына она восприняла намного спокойнее, чем известие о том, что ей предшествовало. Похоже, до сознания этой женщины так и не дошло, что теперь она осталась совсем одна. Гораздо больше ее волновало, что скажут соседи, что скажет община. Что скажет Бог.
Но Бог в этот день почему-то молчал.
Фрэнк вошел в комнату, где еще сегодня утром Француз досматривал последние в своей жизни сны.
Комната походила на узкую келью. Тот же ворох газет, теологические брошюры, катрены Нострадамуса, потрепанный томик Библии. Все то, что он и ожидал увидеть в этой комнате, лишенной всякой индивидуальности. Полиция сейчас обследовала подвал, в котором Француз проводил все свободное время. Вот там-то и была индивидуальность, а здесь – смазанные мысли, противоречивые чувства и желания. Здесь нет ничего, кроме книг. Библия сама раскрылась на зачитанной странице. Откровение от Иоанна. Апокалипсис.
И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мной и сказал: пойди, возьми раскрытую книжку из руки Ангела, стоящего на море и на земле.
И я пошел к Ангелу и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих она будет сладка, как мед.
И взял я книжку из руки Ангела и съел ее, и она в устах моих была сладка, как мед; когда съел ее, то горько стало во чреве моем.
И сказал он мне: тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах и языках и царях многих…
– Фрэнк… – Плеча коснулась ледяная рука Блетчера. – Фрэнк, мы нашли подвал. Там… Просто в голове не укладывается…
Блэк, не оглядываясь, глухо ответил:
– Я знаю, что ТАМ. Только не понимаю одного, почему она ничего не слышала и не видела.
– Мы слепы к грехам своих детей, предпочитаем их не замечать. Когда он приводил туда украдкой очередного мальчика, она включала музыку погромче. Когда он зашивал им глаза и рот, она уходила в церковь на службу. К ее возвращению обычно все заканчивалось. Он очень боялся, что она узнает обо всем…
Фрэнк положил Библию на полку и вышел на кухню, где по-прежнему, поскуливая от боли, раскачивалась старая женщина.
Поистине странна любовь человеческая. Мы слепы к грехам своих детей, но мы также слепы к грехам родителей.
Он подошел и сел рядом, желая пробиться сквозь стену недоверия и шока. Он хотел задать один-единственный вопрос:
– Почему?
И вместе с ним этот вопрос мертвыми призраками задавали Пандемия и ее маленькая дочь, сожженный Джо и еще несколько изуродованных мальчиков, чья вила была лишь в том, что они повстречались на пути нежити, которая хотела стать человеком Но в каждой случайности есть своя закономерность. Француз ощущал себя другим, и в этом была его ошибка.
– Почему?
Из-под пластмассовых дешевых очков взглянули выцветшие от старости глаза Француза:
– Ты… ничего… не сможешь… остановить…
Прочь отсюда! Прочь из дома, насквозь пропахшего безумием и разложением человеческой плоти и духа. Они вышли, Блэк и Блетчер.
– Слава богу, Фрэнк, ВСЕ наконец закончилось. У меня опять будет тридцать четыре убийства в год и хорошая раскрываемость. А мои парни поедут домой и выспятся.
– Ты не прав, Боб, ты опять не прав. ВСЕ только начинается. На пороге – Тысячелетие. Знаешь, что говорится в Библии по этому поводу: «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, пожелают умереть, но смерть убежит от них».
Так что все еще начинается…
***
… И когда Он снял седьмую лось безмолвие на небе…..
ГЛАВА 24
Прошло несколько дней. Газетная шумиха, как и предсказывал Фрэнк, благополучно улеглась. Итоги расследования были подведены. Боб Блетчер награжден. В Сиэтле вновь активизировалось общество свободных журналистов, которое мгновенно потребовало защиты чести и достоинства для каждого приверженца свободной любви. Гомосексуалистов поддержали лесбиянки, сестры по пороку. Так что начало весны обещало быть на редкость интересным и неожиданным. Добропорядочные граждане, смаковавшие подробности зверских убийств, переключились на другие события, благо их в большом городе каждый день случается немало. Удаленные кварталы вздохнули с облегчением. Некоторое время можно было спать спокойно – до нового маньяка и новых жертв. Их тоже бывает немало на улицах Сиэтла, в котором все продается и все покупается.
Кэтрин стояла в кухне, торопливо допивая утренний кофе. Фрэнк ушел из дома совсем рано, сославшись на какое-то срочное задание и оставив ее одну с Джордан, которую днем раньше выписали из больницы. Они все еще ждали результатов обследования. Было проведено огромное количество анализов, но при этом врач заверил Кэтрин и Фрэнка, что в настоящий момент Джордан ничто не грозит.
– С детьми такое иногда случается, – сказал им врач при последней встрече. – И я знаю, как это ужасно для родителей: наблюдать подобный приступ, его последствия. Но если это связано с чем-то конкретным – например, с высокой температурой, – приступ подобного рода не является серьезным основанием для беспокойства. Тем не менее мы дождемся результатов анализов, чтобы убедиться в том, что ничего опасного нет.
Джордан вернулась домой.
А на следующее утро у Кэтрин было назначено собеседование по поводу устройства на работу – собеседование, которое она могла пропустить, если Фрэнк не вернется вовремя.
Она поставила кофейную чашку, в сотый раз поправила юбку и пригладила волосы, аккуратно заплетенные в непривычную для нее косу. Уверенная в себе молодая женщина.
Настоящая бизнес-вумен. М-да, домохозяйка из Кэтрин, конечно, хорошая, но она не хотела сидеть дома, вздрагивая от звонков и шагов на крыльце. На работе – этого не замечаешь. Там все гораздо спокойнее.
Кэтрин взяла со стола золотые сережки, лежавшие рядом с копиями ее резюме и теми материалами о будущей работе, которые рекрутинговое агентство направило ей, когда они еще жили на прежнем месте, в округе Колумбия.
– Кэтрин!
Она обернулась и увидела Фрэнка, просунувшего голову в дверь, которая вела в столовую. Вид у него был веселый и заговорщицкий.
Она улыбнулась.
– Я рада, что ты вернулся, – я опаздываю на собеседование.
Она вдела сережки в уши и оглянулась на мужа.
Фрэнк продолжал стоять на том же самом месте, так что ей была видна только его голова. Выражение облегчения на ее лице сменилось любопытством.
– Ты что там делаешь, Фрэнк?
– Где Джордан? – прошептал он в ответ.
– Она наверху, в своей комнате. А почему шепотом? Что случилось, Фрэнк?
Убедившись в том, что путь свободен, он распахнул дверь и вошел в кухню. Из-под куртки выглядывал маленький рыже-белый клубок шерсти.
– О боже! – Кэтрин восхищенно всплеснула руками и бросилась к мужу, выхватывая у него из рук очаровательного щенка.
Щенок заскулил и потянулся к ней, норовя слизать тщательно наложенную косметику.
– Это колли. Говорят, они все произошли от бассетов. Как ты и хотела.
Он взял щенка из ее рук и жестом показал, чтобы она шла наверх первой. Дойдя до верхней ступеньки, он услышал возбужденный голос Джордан:
– Что это? Ну, мама, ну, скажи мне! Что за сюрприз?
– Закрой глазки, дорогая, давай-давай. Это специальный подарок для нашей девочки за то, что она так храбро себя вела.
Притаившийся за дверью Фрэнк заглянул внутрь, чтобы убедиться, что Джордан закрыла глаза.
Девочка сидела в постели, все еще в пижаме и с игрушечным бульдогом на коленях. Глаза плотно зажмурены.
Стоявшая возле кровати Кэтрин кивнула Фрэнку.
Он вошел.
– Мне кажется, что кто-то подглядывает, – пожурила дочь Кэтрин.
– Что, что это? – задыхаясь от волнения, закричала Джордан.
Фрэнк неслышно пересек комнату и положил щенка ей на колени.
Глаза Джордан широко распахнулись. Она завизжала от восторга, когда щенок устремился к ней, пытаясь лизнуть в лицо:
– Ой, папочка!!!
Фрэнк присел на кровать и улыбнулся;
– Только у него пока нет имени.
– А можно мне дать ему имя?
– Конечно! Он же теперь твой, не так ли? Щенок сверился у Джордан на руках. Она счастливо вздохнула:
– Ах, папа, я уже так сильно его люблю! Кэтрин с деланным недовольством буркнула:
– Это слишком для моей косметики! Тушь поползла… Я сейчас.
Фрэнк остался в спальне дочери. Сквозь окно под косым углом падал солнечный свет. По дому растекался запах свежего кофе. И Фрэнк почувствовал себя совершенно счастливым человеком.
– Ну, я думаю, что надо оставить вас вдвоем, – произнес он, и глаза его непроизвольно увлажнились, как и у Кэтрин.
Он потрепал Джордан по ноге, взъерошил щенячью шерстку и вышел. Заглянул в ванную, где Кэтрин поправляла макияж:
– Удачи на собеседовании. Ты справишься. Ты же знаешь главный секрет женских побед, не так ли, дорогая?
– Спасибо. Все ведь действительно будет хорошо, правда, Фрэнк? Ведь все это… – она развела руки, точно обнимая и Фрэнка, и маленькую девочку в спальне с тявкающим щенком, и этот райский желтый дом, – …все это только начало?
– Полагаю, ты права!
Спустившись по лестнице, он остановился, чтобы собрать валявшуюся на полу у входной двери почту. Перебирая рекламные листовки, журналы, плакаты и счета, которые продолжали пересылать с прежнего места жительства, вдруг запнулся, наткнувшись на нечто.
Это – письмо, адресованное ему. Имя аккуратно напечатано на конверте вместе с их почтовым адресом:
Фрэнк Блэк, 1910 Эзекилъ Драйв.
Без обратного адреса.
Сердце бешено заколотилось, когда он вскрыл конверт и нащупал внутри знакомую скользкую поверхность, там были фотографии.
Прежде чем он успел достать их, по лестнице быстро сбежала Кэтрин.
– Я полагаю, тебе будет чем заняться – там, наверху, – объявила она, кивая в сторону второго этажа.
– Хорошо, – оцепенело произнес Фрэнк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
И НИЧЕГО УЖЕ НЕЛЬЗЯ ИСПРАВИТЬ!
– Ты знаешь, что грядет конец! – кричал Француз. – Прошла тысяча лет, и придет новая тысяча! Миллениум!
Неожиданно прервав свою проповедь, Француз попытался вонзить нож в горло Фрэнка.
Тяжело дыша, Фрэнк оттолкнул мертвое тело, и оно безропотно приняло удар. Затем он пинком отшвырнул труп в сторону и попытался откатиться. Но не успел.
Француз быстро выдернул нож из тела и кинулся к Фрэнку, занося руку для последнего, смертельного удара.
– Ты думаешь, ты тот, кто остановит это?! – закричал он. – Ты думаешь, что это можно остановить?!
Теперь Француз направил на противника лезвие, целя в сердце.
Борясь из последних сил, Фрэнк отчаянно старался избежать удара, понимая, что еще чуть-чуть – и произойдет непоправимое.
И оно произошло.
Раскат грома потряс комнату. Склоненное над ним лицо содрогнулось, и Француза волной отбросило назад. Он с грохотом упал на пол, из груди хлынула кровь.
Фрэнк поднялся на локте и увидел Боба Блетчера в дверном проеме. В руке дымился пистолет, все еще нацеленный на упавшего человека.
– Фрэнк! Старина! Тебя нельзя оставить ни на минуту. Вечно ты вляпываешься в историю! Фрэнк слабо улыбнулся:
– Не вляпываюсь, а вхожу. В историю. Судьба у меня такая, Боб.
– Не судьба, а голова. Доверяй людям, Фрэнк, это иногда бывает даже полезно.
Они оба приблизились к Французу. Тот свернулся жалким клубком на полу, зажимая побелевшими пальцами рану на груди. Кровь текла по белому халату, медленно сочилась изо рта. Он смотрел на Фрэнка странным, напряженным взглядом – ни злости, ни огня. Только внезапное понимание ИСТИНЫ, открывшейся на пороге вечной ночи.
– Ты не сможешь этого остановить, – пробормотал он слабеющим голосом.
Еще на одно мгновение, в последний раз, их взгляды встретились. В стеклянных глазах Француза – предупреждение:
– Ты… не сможешь… остановить…
ГЛАВА 23
Было уже три часа дня, когда они подъехали к дому Француза. Бедный, но чистенький квартал. Аккуратные домики. Во дворе альпийская лужайка. Чисто и красиво. На двери – тяжелый крест. Француз вырос в очень религиозной семье.
Прежде чем войти, Блетчер и Фрэнк долго сидели в машине. Блетчер нервно курил. Фрэнк устало молчал. Если ты побывал на краю бездны, то сначала солнечный свет покажется слишком ярким. Надо привыкнуть к нему. Недаром древние говорили, что каждому новому состоянию предшествует смерть.
Физическая. Духовная. Символическая. Умирая, мы рождаемся в другом обличье.
Теперь новый Фрэнк Блэк сидел в салоне собственного «чероки» и думал о Французе. Мистическая связь между ними наконец прервалась, почти полностью освободив сознание Фрэнка. Однако память скрупулезно подобрала увиденные ранее картинки и уложила на дно души.
Отныне сны Фрэнка пополнятся новыми кошмарами. И с этим ничего не поделаешь.
– До сих пор не верится, – произнес наконец Блетчер. – Если бы не случайность, он продолжал бы убивать. Прими мои извинения. Я был не прав. Я должен прислушиваться к советам, тем более если это советы друзей.
Фрэнк хмыкнул, заключая перемирие:
– Как ни банально это звучит, Блетч, но в каждой случайности есть своя закономерность. У тебя действительно работают профессионалы, но им не хватает воображения. Они мыслят узко и стереотипно. Преступники, как и техника, идут вперед. Они меняются быстрее нас. Люди перестают удивляться крови и жестокости. Вспомни, несколько лет назад серия подобных убийств вызвала бы в обществе настоящий шок. А сейчас пройдет два-три дня, и все забудется. Так уже бывало. Даже террористические акты, даже массовые расстрелы и изощренные казни многих оставляют равнодушными. Человека всегда интересовал только он сам, другие – постольку-поскольку. Но, уверяю тебя, если бы Француз остался жить, газеты пестрели бы сенсационными заголовками. Со временем подробности канут в Лету и, не удивлюсь, если бы его неожиданно назвали новым Иоанном Крестителем, который боролся с массовым развратом и чумой. У Француза обязательно нашлись бы последователи. А обывателей больше всего волновало бы, посадят его на электрический стул или нет. Как известно, существует великое множество способов умертвить человека. Но, пожалуй, самым изощренным является электрический стул. Снова бы обсуждались биологические особенности этой казни, ее процедура. Помнишь последние публикации на эту тему?
Фрэнк намекал на серию заказных статей, в которых сладострастно обсуждались подробности казни одного из потрошителей. Журналисты взахлеб описывали, как осужденного привязали к специальному креслу, а исполнитель закрепил влажные медные электроды на его голове и ноге. На короткий промежуток времени был подан электроток большой силы. При этом температура тела приговоренного возросла до 138 градусов по Фаренгейту. Смерть наступила в результате остановки сердца и паралича дыхания. Свидетели были в восторге.
Фрэнк поморщился. В человеке на генетическом уровне заложено желание уничтожить себе подобного. Со времен Каина люди истребляют друг друга. Многообразие видов казней – лишнее тому подтверждение. Прорастающий сквозь тело бамбук, дыба, кол, гильотина и уж конечно электрический стул. Но почему-то мало кто помнит, что при казни электротоком происходит: мгновенно обугливаются внутренние органы; часто после включения рубильника обреченные, сдерживаемые ремнями, бросаются вперед; может иметь место дефекация, мочеиспускание, рвота кровью. Очевидцы казни всегда отмечают запах жженого мяса. Кроме того, вскипают глазные яблоки, и поэтому обычно на приговоренного надевают маску, чтобы не шокировать свидетелей казни. Впрочем, свидетели, как правило, бывают очень недовольны, если не видят лица осужденного. Может быть, он и не прав, считая, что новое Тысячелетие подарит человечеству надежду на спасение. Какое уж тут спасение?
– Ну что, пойдем?
Блетчер тяжко вздохнул и без особого энтузиазма вышел из «чероки».
– Пойдем. У нас не так уж и много времени.
Дверь открыла пожилая женщина. Мать? Его мать. Мать Француза.
Они уже многое знали о Французе. Его настоящее имя, полные имена обоих родителей, знали, где он учился, даже то, почему и как попал на работу в морг. Они не знали лишь одного – что послужило первым толчком. Из-за чего он стал убивать.
Француза воспитывала мать.
Он скрывал от нее все. Растущее пристрастие к мальчикам, ночные визиты в «Рубиновый кого-ток» и даже место основной работы. Она оставалась в блаженном неведении. Для мамочки Француз был примерным и хорошим мальчиком. Таким, каким она его воспитывала, с твердыми религиозными убеждениями.
Теперь она сидела на кухне перед ворохом газет с застывшими фотографиями Пандемии и потерянно повторяла;
– Как же так получилось?
Смерть сына она восприняла намного спокойнее, чем известие о том, что ей предшествовало. Похоже, до сознания этой женщины так и не дошло, что теперь она осталась совсем одна. Гораздо больше ее волновало, что скажут соседи, что скажет община. Что скажет Бог.
Но Бог в этот день почему-то молчал.
Фрэнк вошел в комнату, где еще сегодня утром Француз досматривал последние в своей жизни сны.
Комната походила на узкую келью. Тот же ворох газет, теологические брошюры, катрены Нострадамуса, потрепанный томик Библии. Все то, что он и ожидал увидеть в этой комнате, лишенной всякой индивидуальности. Полиция сейчас обследовала подвал, в котором Француз проводил все свободное время. Вот там-то и была индивидуальность, а здесь – смазанные мысли, противоречивые чувства и желания. Здесь нет ничего, кроме книг. Библия сама раскрылась на зачитанной странице. Откровение от Иоанна. Апокалипсис.
И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мной и сказал: пойди, возьми раскрытую книжку из руки Ангела, стоящего на море и на земле.
И я пошел к Ангелу и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих она будет сладка, как мед.
И взял я книжку из руки Ангела и съел ее, и она в устах моих была сладка, как мед; когда съел ее, то горько стало во чреве моем.
И сказал он мне: тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах и языках и царях многих…
– Фрэнк… – Плеча коснулась ледяная рука Блетчера. – Фрэнк, мы нашли подвал. Там… Просто в голове не укладывается…
Блэк, не оглядываясь, глухо ответил:
– Я знаю, что ТАМ. Только не понимаю одного, почему она ничего не слышала и не видела.
– Мы слепы к грехам своих детей, предпочитаем их не замечать. Когда он приводил туда украдкой очередного мальчика, она включала музыку погромче. Когда он зашивал им глаза и рот, она уходила в церковь на службу. К ее возвращению обычно все заканчивалось. Он очень боялся, что она узнает обо всем…
Фрэнк положил Библию на полку и вышел на кухню, где по-прежнему, поскуливая от боли, раскачивалась старая женщина.
Поистине странна любовь человеческая. Мы слепы к грехам своих детей, но мы также слепы к грехам родителей.
Он подошел и сел рядом, желая пробиться сквозь стену недоверия и шока. Он хотел задать один-единственный вопрос:
– Почему?
И вместе с ним этот вопрос мертвыми призраками задавали Пандемия и ее маленькая дочь, сожженный Джо и еще несколько изуродованных мальчиков, чья вила была лишь в том, что они повстречались на пути нежити, которая хотела стать человеком Но в каждой случайности есть своя закономерность. Француз ощущал себя другим, и в этом была его ошибка.
– Почему?
Из-под пластмассовых дешевых очков взглянули выцветшие от старости глаза Француза:
– Ты… ничего… не сможешь… остановить…
Прочь отсюда! Прочь из дома, насквозь пропахшего безумием и разложением человеческой плоти и духа. Они вышли, Блэк и Блетчер.
– Слава богу, Фрэнк, ВСЕ наконец закончилось. У меня опять будет тридцать четыре убийства в год и хорошая раскрываемость. А мои парни поедут домой и выспятся.
– Ты не прав, Боб, ты опять не прав. ВСЕ только начинается. На пороге – Тысячелетие. Знаешь, что говорится в Библии по этому поводу: «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, пожелают умереть, но смерть убежит от них».
Так что все еще начинается…
***
… И когда Он снял седьмую лось безмолвие на небе…..
ГЛАВА 24
Прошло несколько дней. Газетная шумиха, как и предсказывал Фрэнк, благополучно улеглась. Итоги расследования были подведены. Боб Блетчер награжден. В Сиэтле вновь активизировалось общество свободных журналистов, которое мгновенно потребовало защиты чести и достоинства для каждого приверженца свободной любви. Гомосексуалистов поддержали лесбиянки, сестры по пороку. Так что начало весны обещало быть на редкость интересным и неожиданным. Добропорядочные граждане, смаковавшие подробности зверских убийств, переключились на другие события, благо их в большом городе каждый день случается немало. Удаленные кварталы вздохнули с облегчением. Некоторое время можно было спать спокойно – до нового маньяка и новых жертв. Их тоже бывает немало на улицах Сиэтла, в котором все продается и все покупается.
Кэтрин стояла в кухне, торопливо допивая утренний кофе. Фрэнк ушел из дома совсем рано, сославшись на какое-то срочное задание и оставив ее одну с Джордан, которую днем раньше выписали из больницы. Они все еще ждали результатов обследования. Было проведено огромное количество анализов, но при этом врач заверил Кэтрин и Фрэнка, что в настоящий момент Джордан ничто не грозит.
– С детьми такое иногда случается, – сказал им врач при последней встрече. – И я знаю, как это ужасно для родителей: наблюдать подобный приступ, его последствия. Но если это связано с чем-то конкретным – например, с высокой температурой, – приступ подобного рода не является серьезным основанием для беспокойства. Тем не менее мы дождемся результатов анализов, чтобы убедиться в том, что ничего опасного нет.
Джордан вернулась домой.
А на следующее утро у Кэтрин было назначено собеседование по поводу устройства на работу – собеседование, которое она могла пропустить, если Фрэнк не вернется вовремя.
Она поставила кофейную чашку, в сотый раз поправила юбку и пригладила волосы, аккуратно заплетенные в непривычную для нее косу. Уверенная в себе молодая женщина.
Настоящая бизнес-вумен. М-да, домохозяйка из Кэтрин, конечно, хорошая, но она не хотела сидеть дома, вздрагивая от звонков и шагов на крыльце. На работе – этого не замечаешь. Там все гораздо спокойнее.
Кэтрин взяла со стола золотые сережки, лежавшие рядом с копиями ее резюме и теми материалами о будущей работе, которые рекрутинговое агентство направило ей, когда они еще жили на прежнем месте, в округе Колумбия.
– Кэтрин!
Она обернулась и увидела Фрэнка, просунувшего голову в дверь, которая вела в столовую. Вид у него был веселый и заговорщицкий.
Она улыбнулась.
– Я рада, что ты вернулся, – я опаздываю на собеседование.
Она вдела сережки в уши и оглянулась на мужа.
Фрэнк продолжал стоять на том же самом месте, так что ей была видна только его голова. Выражение облегчения на ее лице сменилось любопытством.
– Ты что там делаешь, Фрэнк?
– Где Джордан? – прошептал он в ответ.
– Она наверху, в своей комнате. А почему шепотом? Что случилось, Фрэнк?
Убедившись в том, что путь свободен, он распахнул дверь и вошел в кухню. Из-под куртки выглядывал маленький рыже-белый клубок шерсти.
– О боже! – Кэтрин восхищенно всплеснула руками и бросилась к мужу, выхватывая у него из рук очаровательного щенка.
Щенок заскулил и потянулся к ней, норовя слизать тщательно наложенную косметику.
– Это колли. Говорят, они все произошли от бассетов. Как ты и хотела.
Он взял щенка из ее рук и жестом показал, чтобы она шла наверх первой. Дойдя до верхней ступеньки, он услышал возбужденный голос Джордан:
– Что это? Ну, мама, ну, скажи мне! Что за сюрприз?
– Закрой глазки, дорогая, давай-давай. Это специальный подарок для нашей девочки за то, что она так храбро себя вела.
Притаившийся за дверью Фрэнк заглянул внутрь, чтобы убедиться, что Джордан закрыла глаза.
Девочка сидела в постели, все еще в пижаме и с игрушечным бульдогом на коленях. Глаза плотно зажмурены.
Стоявшая возле кровати Кэтрин кивнула Фрэнку.
Он вошел.
– Мне кажется, что кто-то подглядывает, – пожурила дочь Кэтрин.
– Что, что это? – задыхаясь от волнения, закричала Джордан.
Фрэнк неслышно пересек комнату и положил щенка ей на колени.
Глаза Джордан широко распахнулись. Она завизжала от восторга, когда щенок устремился к ней, пытаясь лизнуть в лицо:
– Ой, папочка!!!
Фрэнк присел на кровать и улыбнулся;
– Только у него пока нет имени.
– А можно мне дать ему имя?
– Конечно! Он же теперь твой, не так ли? Щенок сверился у Джордан на руках. Она счастливо вздохнула:
– Ах, папа, я уже так сильно его люблю! Кэтрин с деланным недовольством буркнула:
– Это слишком для моей косметики! Тушь поползла… Я сейчас.
Фрэнк остался в спальне дочери. Сквозь окно под косым углом падал солнечный свет. По дому растекался запах свежего кофе. И Фрэнк почувствовал себя совершенно счастливым человеком.
– Ну, я думаю, что надо оставить вас вдвоем, – произнес он, и глаза его непроизвольно увлажнились, как и у Кэтрин.
Он потрепал Джордан по ноге, взъерошил щенячью шерстку и вышел. Заглянул в ванную, где Кэтрин поправляла макияж:
– Удачи на собеседовании. Ты справишься. Ты же знаешь главный секрет женских побед, не так ли, дорогая?
– Спасибо. Все ведь действительно будет хорошо, правда, Фрэнк? Ведь все это… – она развела руки, точно обнимая и Фрэнка, и маленькую девочку в спальне с тявкающим щенком, и этот райский желтый дом, – …все это только начало?
– Полагаю, ты права!
Спустившись по лестнице, он остановился, чтобы собрать валявшуюся на полу у входной двери почту. Перебирая рекламные листовки, журналы, плакаты и счета, которые продолжали пересылать с прежнего места жительства, вдруг запнулся, наткнувшись на нечто.
Это – письмо, адресованное ему. Имя аккуратно напечатано на конверте вместе с их почтовым адресом:
Фрэнк Блэк, 1910 Эзекилъ Драйв.
Без обратного адреса.
Сердце бешено заколотилось, когда он вскрыл конверт и нащупал внутри знакомую скользкую поверхность, там были фотографии.
Прежде чем он успел достать их, по лестнице быстро сбежала Кэтрин.
– Я полагаю, тебе будет чем заняться – там, наверху, – объявила она, кивая в сторону второго этажа.
– Хорошо, – оцепенело произнес Фрэнк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19