Основаны эти слухи на безответственных высказываниях жителей. Так, например, гражданин Баранов в одной из своих проповедей в церкви заявил следующее: „Христолюбивый раб божий Парфений, прознав про нападение на колхозную утиную ферму окаянного нечестивца водяного змея, с божьей помощью поймал его, подлого сыроядца, будь он проклят, осквернивший воды Ивановского залива“.
Нелепость этих слов настолько очевидна, что их можно и не опровергать.
Вредны и слухи скептиков, таких, как гражданин Р., который не раз говорил хмелевцам и приезжим экскурсантам, что поймали и везут в райцентр не рыбу, а цветной импортный шланг, думая спьяну, что это рыба.
Устарели и подозрительные высказывания рыбаков И. Рыжих и Ф. Фомина о том, что П.И.Шатунов поймал не щуку, а акулу капитализма, запущенную в Волгу специально для уничтожения наших пескарей и другой мелкоты, чтобы оставить советских людей без ухи.
Странным кажется и определение чудо-рыбы шофером головной машины Виктором Шатуновым: «Это не рыба, а молодая нимфа, прекрасная богиня ручьев, речек и озер – наяда».
Такое определение можно принять лишь как метафору, не иначе. Какие богини в век НТР и животноводческих комплексов!»
И ниже, за подписью инспектора рыбнадзора В. Т. Сидорова-Нерсесяна и егеря охотничьего хозяйства Ф. Шишова, дано подробное описание чудо-рыбы, ее голубых глаз, тяжелых век с черными ресницами, розовых пятилепестковых плавников. Заметка называлась интригующе «Наяда или Лукерья?». Однозначного ответа авторы не давали, поскольку божественная красота и примитивные повадки хищницы хорошо уживались у доселе неизвестной рыбообразной диковины. В примечании от редакции говорилось, что завтра или послезавтра в Хмелевку приедут ученые-ихтиологи и они дадут чудо-рыбе точное определение, которое будет сообщено читателям в следующем номере газеты.
Любопытна подборка «Высказываний односельчан о т. П. И. Шатунове», дополняющих его образ.
«С. Я. МЫТ АРИН: – Вот пенсионер, а всегда в трудовом строю.
Т. СЕМИРУКОВ: – Пенсионер, а лезет в трудовые дела. Мы эту рыбу поймали бы и сами.
П. И. ШАТУНОВА, жена героя: – Парфеня у нас хороший. И получку и пенсию всегда домой приносит непочатыми. Лучший муж, отец и дед. К чужим бабам не ходил даже в молодых годах. Настоящий мужик!
К. В. МАЕШКИНА: – Парфеньку мужиком назвать нельзя: не курит, не пьет, никому не должен, ничего не оставлял мне в заклад до получки, на женщин не глядит.
С. БУРЕЛОМОВ (CEH Я ХРОМКИН): – Шатунов есть наглядный образец того, что счастье людей состоит исключительно в примерном труде на благо нравоучительности хмелевского народа советских трудолюбов человечества века НТР, БАМа и Нечерноземья.
Ф. ФОМИН и И. РЫЖИХ: – Шатунов – открытый пример везучести. Эту рыбу должны поймать мы (в заливе стоит семь сетей общей длиной 610 метров), а она попалась ему на блесну в пять сантиметров. Японская миллиметровая леска должна была лопнуть, – многотонная ведь тяжесть! – а она хоть бы что. Парфенька не паровоз, чтобы тянуть много тонн, а эти тонны сами пошли за ним. И так дальше. И так было всегда.
Ф. В. ПУГОВКИН (ФЕДЯ-ВАСЯ): – Гражданин Шатунов кто? Рыболовный пенсионер. В настоящий момент он сделал что? Неизвестно. С одной стороны, если он поймал антирыбное тело хищника и защитил утиную ферму, то это можно назвать как? Подвигом. А с другой стороны, если рыбовидное тело окажется в единственном экземпляре, это будет что? Преступление. Какое? Браконьерское, экологического направления. Вот и подумайте.
Т. ЗАБОТКИН: Шатунов – настоящий герой и больше ничего. Нам, хмелевцам, надо брать с него пример, как с верного стража родной природы и ее богатств.
От редакции: Подобные противоречивые оценки можно приводить без конца, но и по вышеприведенным уже ясно, что перед нами исключительный случай в жизни исключительного человека. Слава ему, нашему современнику!»
«Афоризмы, высказывания, любимые поговорки П. И. Шатунова.
Жизнь на бесклевье – не радость. Мормышка не игрушка, мормышка – снасть. Блесна хищнику не по зубам. Бойкий не тот, кто посуху ходит, а наоборот. Без труда не вынешь и рыбку из пруда. О вечере думай утром, о старости – в молодости. И комар с быком сладит, если медведь пособит. Мы с тобой, как рыба с водой. Не та рыба, что в реке, а та, что в руке. Ерш рыба мелка, да уха из него сладка. Рыбак рыбака видит издалека».
«Ночной разбой» – гневная заметка начальника районной милиции подполковника Сухостоева о кормачах из Ивановки, гражданах С. Лапкине и С. Бугоркове, которые в то время, когда лучшие люди района думали об окончательной поимке рыбы, коварно напали на нее с низменными целями использовать на закуску. Преступники скоро предстанут перед судом, и он их не помилует.
«Когда верстался номер» – сообщение от редакции о том, что в настоящее время вытащено из вод залива и транспортировано 6543,2 метра уникального рыбообразного речного организма. Впереди идет автомашина «ГАЗ-51» УЛБ № 99 – 98 комсомольца Виктора Парфеньевича Шатунова, родного сына знаменитого отца»,
XIV
И настал третий день движения. Межов теперь стоял на подножке головной машины, поближе к радисту, а Мытарин вернулся к транспортерам у залива, чтобы помочь Веткину и Сене Хромкину – главная работа все-таки была там.
У транспортеров подхватывали рыбу теперь только грузовики Березовского района, потому что все местные и суходольские машины уже были в колонне, ползущей в Хмелевку. Утром инспектор ГАИ на мотоцикле замерил расстояние от головной машины до центральной площади – вышло меньше двух километров. При хорошей организации к обеду можно доехать. И доехали бы, но часа через полтора в работе наступил резкий сбой: над заливом лрошел дождь с грозой и градом и в это время – беда не ходит в одиночку – нарушилась связь. Сперва отказала рация в машине, перешли на предназначенную для дублирования телефонную связь, но и она вышла из строя через несколько минут: рыба, когда ее стал колотить град на открытых транспортерах, забеспокоилась, опрокинула два из них, а забуксовавший грузовик намотал на колесо провисший провод, вырвал и разбил ближний промежуточный телефон. Запасного кабеля и телефона не оказалось, послали связиста в Хмелевку, а пока перешли на древнюю голосовую связь от человека к человеку.
Мытарин кричал в мегафон Примаку, вставшему на подножку грузовика метрах в трехстах от него, тот своему телефонисту без телефона, телефонист – шоферу, шофер гудел, предупреждая шофера впереди-стоящей машины, и кричал ему, а тот – следующему. И так по цепочке до головной машины, до Межова. А от Межова – в обратном порядке. Колонна, растянувшись на семь с лишним километров, стояла, сигналили машины, кричали шофера. Древняя связь оказалась хлопотной и ненадежной. Как предки обходились ею, неизвестно, а здесь нелепость громоздилась на нелепость.
Мытарин передал краткое: «Ждем, когда подсохнет». А к Межову пришло: «Ждем, когда подохнет». Кто подохнет, рыба? И он раздраженно спросил: «Что за чушь вы городите?» Шестьсот с лишним шоферов, стоя на подножках своих грузовиков, бережно передавали эти слова друг другу, и Мытарин получил: «У нас чушка в огороде». Пожал недоуменно плечами, поглядел на слесаря у транспортера, тот разъяснил: чушка – это свинья. Мытарин, сообразив, что его не поняли, прокричал в мегафон подробнее: «Туча задела нас краем. Прошел короткий ливень». Но к Межову пришло веселое: «Лучших за дело опохмеляем водкой и пивом». Какой-то стервец дурачится, подумал Межов и прокричал: «Накажите виновных». А Мытарин получил: «Расскажите снова». Он вздохнул и, подумав, терпеливо разъяснил причину остановки: «Рыба была напугана дождем и градом». На этот раз Межов получил ответ по существу: «Били, ругали – даже были рады».
Примак тяжело переживал неудачу: надо же выйти из строя одновременно обоим средствам связи!
Выручил их Сухостоев с милицейскими рациями, потом восстановили телефонную связь, но времени потеряли часа два.
Когда движение возобновилось, Межов оставил за себя Сухостоева и поспешил в райцентр – его вызывал Балагуров. Срочно.
Он забеспокоился, но оказалось внеочередное расширенное заседание штаба. Все стулья вдоль стен кабинета Балагурова и вокруг длинного стола заседаний были заняты руководителями хозяйств и специалистами. Балагуров, поминутно вытирая платком блестящую бритую голову, стоял во главе стола и горячо говорил, что положение сложное и его надо поправить во что бы то ни стало. Надои молока резко снизились в каждом хозяйстве, привесы откормочного скота, вероятно, тоже – зеленая подкормка и концентраты не подвозятся уже трое суток, запасов нет. Заботкин утром доложил, что продукты для общепита на исходе: одних шоферов только питается около тысячи человек, а кроме них обеспечиваем еще горячей пищей слесарей, плотников, заправщиков, пожарников, охранников. Так, Заботкин? И Заботкин с места подтвердил: да, именно так.
– Сенокос и прополка, – продолжал Балагуров, – тоже остановились повсеместно.
– И первыми в моем колхозе, – обиженно сказал Семируков. – Люцерну у залива тоже втоптали в землю, утиную ферму хоть закрывай: прежде Лукерья разбойничала, теперь сами ее кормим.
– Что за ерунда?
– Не ерунда, – сказал Межов, пробираясь между стульев к столу хозяина. Примостился у торца на единственный свободный стул, объяснил: – Не травой же ее или комбикормами. А утят она всю весну ела.
– Логично, хотя радости немного. Сколько съедает за раз?
– Сколько ни дашь, всех слопает. Первый раз Шатунов принес десяток, второй раз три десятка, третий – семьдесят. Ни одного утенка не оставила.
– Вот это аппетит! – Балагуров покрутил головой. – Но ничего, товарищи, зато когда вытащим всю, самые большие затраты окупятся в сотни, в тысячи раз.
– Жди, когда окупятся.
– Ждать не надо, правильно, Семируков, надо работать, невзирая на трудности.
– Да как, если ни одного грузовика и трактора не осталось?
– Технику постепенно станем высвобождать. Я советовался с инженером Веткиным, с Сеней Хромки-ным – кой-какой выход на первый случай нашли. – И неунывающий Балагуров рассказал, как можно заменить грузовики ленточными конвейерами, транспортерами, зернопогрузчиками, если их немного переоборудовать. Вот давайте прикинем, сколько у кого есть, а ты, Межов, записывай.
План приняли охотно, количество погрузчиков и транспортеров диктовали с радостью – никому не хотелось упускать редкостную рыбу, протянувшуюся уже на восемь с лишним километров. А вдруг это только начало? И ведь наверняка она вкусная, не зря же утятами питается.
– Давайте, мужики, постарайтесь, – подбадривал руководителей и Заботкин. – Это же для всего района. И вдруг она действительно безразмерная, нам ведь тогда никакой заботушки. Ставь к ней весы, продавца, режь, торгуй, получай денежки. И всем хорошо. Вам свежая рыба, нам на базу ездить не надо.
Требовательно залился красный телефон, Балагуров поспешно взял трубку – звонили сверху.
– Да… хорошо… Минутку, запишу. – Взял из стакана карандаш и, прижав плечом трубку, застрочил в настольном календаре, изредка переспрашивая. Положив трубку, подмигнул всем торжествующе: – Весь мир всполошился. Утром французы и итальянцы звонили, вчера вечером японцы, англичане и австралийцы, а теперь вот американцы. Как насчет портрета, Колокольцев? Или забыл, кому мы обязаны этой рыбой. Шатунов сейчас человек номер один.
– Художник завтра будет здесь.
В двери встал древний Семеныч в черных нарукавниках, сообщил: – Приехали ученые-ихтиологи. Приглашать или подождут?
– Может, ты с ними, а я здесь? Вон сколько народу собрал, жалко отвлекаться.
– Добро. – Межов вышел.
В приемной ждали бородатый парень, худой и мрачный, и седой светлоглазый старик, без бороды, розовощекий, приветливый. Межов назвал себя, и старик с улыбкой протянул ему руку, пожал крепко, весело.
– Профессор Сомов Андрей Кириллович, из Москвы. А это мой коллега, старший научный сотрудник, кандидат наук Хладнокровный Дмитрий Константинович. Дима, будьте добры, вручите наши верительные грамоты.
Бородатый достал из внутреннего кармана куртки бумажник, а из бумажника направления союзного минрыбхоза и Академии наук. Межов прочитал и посмотрел на Сомова: в бумагах почтительно перечислялись его служебно-научные титулы, старик был нешуточный, заслуженный. А молодой, вероятно, вроде помощника при нем.
– Когда можете начать ознакомление с нашим чудом?
– Да прямо сейчас. – Профессор нетерпеливо потер ладонями. – Если из всего, что нам сообщил по телефону ваш товарищ Разговоров.«
– Балагуров, – поправил Межов.
– Простите, именно так – Балагуров. Если из всего им сказанного только половина соответствует действительности, а половина домыслена, мы сможем говорить об уникальном явлении. Лично я склонен принять за правду все, но вот мой коллега…
– Этого не может быть просто потому, что быть ?е может.
– Вы слышите? Но не будем терять время. Как вы, Дима?
– Я полагаю, сначала надо устроиться в гостиницу, оставить вещи, пообедать.
– Разумно. Гостиница, я думаю, здесь не проблема?
– Сейчас проблема, но для вас забронированы два номера, – сказал Межов. – Идемте, я вас провожу.
У профессора был только пузатый старомодный портфельчик, зато молодой нагрузился как першерон: большой саквояж, чемодан и пудовый рюкзак, который он доверил нести Межову.
– Дима у нас не только ученый, но и легкий водолаз, фотограф, акустик. Дима, вы взяли свои шумомеры и гидрофоны?
– Разумеется. Надуть нас им не удастся. Все прослушаю, прощупаю своими руками. Боже, какая у вас крутая лестница, недолго и вниз загреметь.
– Мы привыкли.
Межов доставил их на своем «козле» в гостиницу, подождал, пока устроятся и закусят в буфете, потом повез к рыбе.
Голова автоколонны подтянулась уже до околицы Хмелевки и остановилась на время обеда. Повезло. В движении смотреть труднее. И оба Шатунова были на месте. Они сидели на подножке своей рыбовозки и хлебали из одной миски борщ.
Парфенька, в праздничном костюме, гладко выбритый, предупрежденный о гостях еще вчера, все же застеснялся, увидев впервые в жизни живого профессора, но тот, улыбчивый, доступный, в мятых брюках, и безрукавке, сразу расположил его к себе, и уже через несколько минут они сидели на корточках, голова к голове, на цистерне и беседовали, как давние знакомые. Профессор с изумлением смотрел то в щель люка, то на бесконечную колонну грузовиков, то на бесстрашного Парфеньку и качал снежно-белой головой. А молодой бородач влез, посмотрел и, словно больной, спустился на землю, бормоча: «Это невероятно, этого не может быть, не шизик же я…»
– Ничего, привыкнешь, – утешил его Витяй. – Поначалу одни только мы с отцом не терялись, но на то мы и герои. Верно, товарищ Межов?
– И верно, и скромно, – сказал Межов. – К вечеру доедешь?
– Обязательно. Крайний срок – девятнадцать ноль-ноль. Речей не надо, но оркестр и девушки с цветами не помешают.
Профессор спустился вслед за Парфенькой и сочувственно посмотрел на своего бородача:
– Что вы теперь скажете, Дима? Это же наяда!
– Как вы узнали? – поразился Парфенька. – Мой Витяй тоже так называет.
– Мы догадливые, – улыбнулся профессор. – Ну, Дима, слушаю.
Тот растерянно пожал плечами:
– Я полагал, очередной домысел из ряда снежного человека, обитателя Лох-Несс и летающих тарелок с гуманоидами. И все же не верю. Не вписывается этот факт в существующие научные представления.
Профессор засмеялся:
– А помните Гексли? «Великая трагедия науки – уничтожение прекрасной гипотезы безобразным фактом». Поехали к заливу.
Межов сел за руль, профессор с Парфенькой на заднее сиденье, а бородач рядом с Межовым, и они поехали.
– Не переживайте, Дима, – сказал профессор. – Это вам урок на будущее.
На берегу залива они осмотрели рыбу на транспортерах и в воде, прикинули план обследования на сегодня и завтра. Если часам к шести-семи вечера головная машина придет в райцентр, то останется еще три с лишним часа светового дня. А пока можно поработать в заливе. Парфенька посоветовал дать ученым мотодору Федьки Черта и Ивана Рыжих. «Они хоть и выпивохи, но залив знают наизусть, а мотодору и подавно. Только Черта в воду не посылайте, он плавать не умеет, а самолюбивый, не признается. Он больше по сетям мастак, а все остальное идет от Ваньки Рыжих. Завтра нам выходной обещали, значит, весь день можете изучать. Интересно ведь?»
XV
На другой день Парфеньку вызвал Балагуров.
В кабинете у него сидел очкастый представительный мужчина с плоским ящиком и тростью на коленях, должно быть, городской. Лаковые туфли у него, как у дамочки, на высоком каблуке, сверкают на пальцах перстни и кольца, костюм весь из белой материи, и пиджак и брюки, а галстук – – красный, но ослабленный, чтобы вольготней дышалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Нелепость этих слов настолько очевидна, что их можно и не опровергать.
Вредны и слухи скептиков, таких, как гражданин Р., который не раз говорил хмелевцам и приезжим экскурсантам, что поймали и везут в райцентр не рыбу, а цветной импортный шланг, думая спьяну, что это рыба.
Устарели и подозрительные высказывания рыбаков И. Рыжих и Ф. Фомина о том, что П.И.Шатунов поймал не щуку, а акулу капитализма, запущенную в Волгу специально для уничтожения наших пескарей и другой мелкоты, чтобы оставить советских людей без ухи.
Странным кажется и определение чудо-рыбы шофером головной машины Виктором Шатуновым: «Это не рыба, а молодая нимфа, прекрасная богиня ручьев, речек и озер – наяда».
Такое определение можно принять лишь как метафору, не иначе. Какие богини в век НТР и животноводческих комплексов!»
И ниже, за подписью инспектора рыбнадзора В. Т. Сидорова-Нерсесяна и егеря охотничьего хозяйства Ф. Шишова, дано подробное описание чудо-рыбы, ее голубых глаз, тяжелых век с черными ресницами, розовых пятилепестковых плавников. Заметка называлась интригующе «Наяда или Лукерья?». Однозначного ответа авторы не давали, поскольку божественная красота и примитивные повадки хищницы хорошо уживались у доселе неизвестной рыбообразной диковины. В примечании от редакции говорилось, что завтра или послезавтра в Хмелевку приедут ученые-ихтиологи и они дадут чудо-рыбе точное определение, которое будет сообщено читателям в следующем номере газеты.
Любопытна подборка «Высказываний односельчан о т. П. И. Шатунове», дополняющих его образ.
«С. Я. МЫТ АРИН: – Вот пенсионер, а всегда в трудовом строю.
Т. СЕМИРУКОВ: – Пенсионер, а лезет в трудовые дела. Мы эту рыбу поймали бы и сами.
П. И. ШАТУНОВА, жена героя: – Парфеня у нас хороший. И получку и пенсию всегда домой приносит непочатыми. Лучший муж, отец и дед. К чужим бабам не ходил даже в молодых годах. Настоящий мужик!
К. В. МАЕШКИНА: – Парфеньку мужиком назвать нельзя: не курит, не пьет, никому не должен, ничего не оставлял мне в заклад до получки, на женщин не глядит.
С. БУРЕЛОМОВ (CEH Я ХРОМКИН): – Шатунов есть наглядный образец того, что счастье людей состоит исключительно в примерном труде на благо нравоучительности хмелевского народа советских трудолюбов человечества века НТР, БАМа и Нечерноземья.
Ф. ФОМИН и И. РЫЖИХ: – Шатунов – открытый пример везучести. Эту рыбу должны поймать мы (в заливе стоит семь сетей общей длиной 610 метров), а она попалась ему на блесну в пять сантиметров. Японская миллиметровая леска должна была лопнуть, – многотонная ведь тяжесть! – а она хоть бы что. Парфенька не паровоз, чтобы тянуть много тонн, а эти тонны сами пошли за ним. И так дальше. И так было всегда.
Ф. В. ПУГОВКИН (ФЕДЯ-ВАСЯ): – Гражданин Шатунов кто? Рыболовный пенсионер. В настоящий момент он сделал что? Неизвестно. С одной стороны, если он поймал антирыбное тело хищника и защитил утиную ферму, то это можно назвать как? Подвигом. А с другой стороны, если рыбовидное тело окажется в единственном экземпляре, это будет что? Преступление. Какое? Браконьерское, экологического направления. Вот и подумайте.
Т. ЗАБОТКИН: Шатунов – настоящий герой и больше ничего. Нам, хмелевцам, надо брать с него пример, как с верного стража родной природы и ее богатств.
От редакции: Подобные противоречивые оценки можно приводить без конца, но и по вышеприведенным уже ясно, что перед нами исключительный случай в жизни исключительного человека. Слава ему, нашему современнику!»
«Афоризмы, высказывания, любимые поговорки П. И. Шатунова.
Жизнь на бесклевье – не радость. Мормышка не игрушка, мормышка – снасть. Блесна хищнику не по зубам. Бойкий не тот, кто посуху ходит, а наоборот. Без труда не вынешь и рыбку из пруда. О вечере думай утром, о старости – в молодости. И комар с быком сладит, если медведь пособит. Мы с тобой, как рыба с водой. Не та рыба, что в реке, а та, что в руке. Ерш рыба мелка, да уха из него сладка. Рыбак рыбака видит издалека».
«Ночной разбой» – гневная заметка начальника районной милиции подполковника Сухостоева о кормачах из Ивановки, гражданах С. Лапкине и С. Бугоркове, которые в то время, когда лучшие люди района думали об окончательной поимке рыбы, коварно напали на нее с низменными целями использовать на закуску. Преступники скоро предстанут перед судом, и он их не помилует.
«Когда верстался номер» – сообщение от редакции о том, что в настоящее время вытащено из вод залива и транспортировано 6543,2 метра уникального рыбообразного речного организма. Впереди идет автомашина «ГАЗ-51» УЛБ № 99 – 98 комсомольца Виктора Парфеньевича Шатунова, родного сына знаменитого отца»,
XIV
И настал третий день движения. Межов теперь стоял на подножке головной машины, поближе к радисту, а Мытарин вернулся к транспортерам у залива, чтобы помочь Веткину и Сене Хромкину – главная работа все-таки была там.
У транспортеров подхватывали рыбу теперь только грузовики Березовского района, потому что все местные и суходольские машины уже были в колонне, ползущей в Хмелевку. Утром инспектор ГАИ на мотоцикле замерил расстояние от головной машины до центральной площади – вышло меньше двух километров. При хорошей организации к обеду можно доехать. И доехали бы, но часа через полтора в работе наступил резкий сбой: над заливом лрошел дождь с грозой и градом и в это время – беда не ходит в одиночку – нарушилась связь. Сперва отказала рация в машине, перешли на предназначенную для дублирования телефонную связь, но и она вышла из строя через несколько минут: рыба, когда ее стал колотить град на открытых транспортерах, забеспокоилась, опрокинула два из них, а забуксовавший грузовик намотал на колесо провисший провод, вырвал и разбил ближний промежуточный телефон. Запасного кабеля и телефона не оказалось, послали связиста в Хмелевку, а пока перешли на древнюю голосовую связь от человека к человеку.
Мытарин кричал в мегафон Примаку, вставшему на подножку грузовика метрах в трехстах от него, тот своему телефонисту без телефона, телефонист – шоферу, шофер гудел, предупреждая шофера впереди-стоящей машины, и кричал ему, а тот – следующему. И так по цепочке до головной машины, до Межова. А от Межова – в обратном порядке. Колонна, растянувшись на семь с лишним километров, стояла, сигналили машины, кричали шофера. Древняя связь оказалась хлопотной и ненадежной. Как предки обходились ею, неизвестно, а здесь нелепость громоздилась на нелепость.
Мытарин передал краткое: «Ждем, когда подсохнет». А к Межову пришло: «Ждем, когда подохнет». Кто подохнет, рыба? И он раздраженно спросил: «Что за чушь вы городите?» Шестьсот с лишним шоферов, стоя на подножках своих грузовиков, бережно передавали эти слова друг другу, и Мытарин получил: «У нас чушка в огороде». Пожал недоуменно плечами, поглядел на слесаря у транспортера, тот разъяснил: чушка – это свинья. Мытарин, сообразив, что его не поняли, прокричал в мегафон подробнее: «Туча задела нас краем. Прошел короткий ливень». Но к Межову пришло веселое: «Лучших за дело опохмеляем водкой и пивом». Какой-то стервец дурачится, подумал Межов и прокричал: «Накажите виновных». А Мытарин получил: «Расскажите снова». Он вздохнул и, подумав, терпеливо разъяснил причину остановки: «Рыба была напугана дождем и градом». На этот раз Межов получил ответ по существу: «Били, ругали – даже были рады».
Примак тяжело переживал неудачу: надо же выйти из строя одновременно обоим средствам связи!
Выручил их Сухостоев с милицейскими рациями, потом восстановили телефонную связь, но времени потеряли часа два.
Когда движение возобновилось, Межов оставил за себя Сухостоева и поспешил в райцентр – его вызывал Балагуров. Срочно.
Он забеспокоился, но оказалось внеочередное расширенное заседание штаба. Все стулья вдоль стен кабинета Балагурова и вокруг длинного стола заседаний были заняты руководителями хозяйств и специалистами. Балагуров, поминутно вытирая платком блестящую бритую голову, стоял во главе стола и горячо говорил, что положение сложное и его надо поправить во что бы то ни стало. Надои молока резко снизились в каждом хозяйстве, привесы откормочного скота, вероятно, тоже – зеленая подкормка и концентраты не подвозятся уже трое суток, запасов нет. Заботкин утром доложил, что продукты для общепита на исходе: одних шоферов только питается около тысячи человек, а кроме них обеспечиваем еще горячей пищей слесарей, плотников, заправщиков, пожарников, охранников. Так, Заботкин? И Заботкин с места подтвердил: да, именно так.
– Сенокос и прополка, – продолжал Балагуров, – тоже остановились повсеместно.
– И первыми в моем колхозе, – обиженно сказал Семируков. – Люцерну у залива тоже втоптали в землю, утиную ферму хоть закрывай: прежде Лукерья разбойничала, теперь сами ее кормим.
– Что за ерунда?
– Не ерунда, – сказал Межов, пробираясь между стульев к столу хозяина. Примостился у торца на единственный свободный стул, объяснил: – Не травой же ее или комбикормами. А утят она всю весну ела.
– Логично, хотя радости немного. Сколько съедает за раз?
– Сколько ни дашь, всех слопает. Первый раз Шатунов принес десяток, второй раз три десятка, третий – семьдесят. Ни одного утенка не оставила.
– Вот это аппетит! – Балагуров покрутил головой. – Но ничего, товарищи, зато когда вытащим всю, самые большие затраты окупятся в сотни, в тысячи раз.
– Жди, когда окупятся.
– Ждать не надо, правильно, Семируков, надо работать, невзирая на трудности.
– Да как, если ни одного грузовика и трактора не осталось?
– Технику постепенно станем высвобождать. Я советовался с инженером Веткиным, с Сеней Хромки-ным – кой-какой выход на первый случай нашли. – И неунывающий Балагуров рассказал, как можно заменить грузовики ленточными конвейерами, транспортерами, зернопогрузчиками, если их немного переоборудовать. Вот давайте прикинем, сколько у кого есть, а ты, Межов, записывай.
План приняли охотно, количество погрузчиков и транспортеров диктовали с радостью – никому не хотелось упускать редкостную рыбу, протянувшуюся уже на восемь с лишним километров. А вдруг это только начало? И ведь наверняка она вкусная, не зря же утятами питается.
– Давайте, мужики, постарайтесь, – подбадривал руководителей и Заботкин. – Это же для всего района. И вдруг она действительно безразмерная, нам ведь тогда никакой заботушки. Ставь к ней весы, продавца, режь, торгуй, получай денежки. И всем хорошо. Вам свежая рыба, нам на базу ездить не надо.
Требовательно залился красный телефон, Балагуров поспешно взял трубку – звонили сверху.
– Да… хорошо… Минутку, запишу. – Взял из стакана карандаш и, прижав плечом трубку, застрочил в настольном календаре, изредка переспрашивая. Положив трубку, подмигнул всем торжествующе: – Весь мир всполошился. Утром французы и итальянцы звонили, вчера вечером японцы, англичане и австралийцы, а теперь вот американцы. Как насчет портрета, Колокольцев? Или забыл, кому мы обязаны этой рыбой. Шатунов сейчас человек номер один.
– Художник завтра будет здесь.
В двери встал древний Семеныч в черных нарукавниках, сообщил: – Приехали ученые-ихтиологи. Приглашать или подождут?
– Может, ты с ними, а я здесь? Вон сколько народу собрал, жалко отвлекаться.
– Добро. – Межов вышел.
В приемной ждали бородатый парень, худой и мрачный, и седой светлоглазый старик, без бороды, розовощекий, приветливый. Межов назвал себя, и старик с улыбкой протянул ему руку, пожал крепко, весело.
– Профессор Сомов Андрей Кириллович, из Москвы. А это мой коллега, старший научный сотрудник, кандидат наук Хладнокровный Дмитрий Константинович. Дима, будьте добры, вручите наши верительные грамоты.
Бородатый достал из внутреннего кармана куртки бумажник, а из бумажника направления союзного минрыбхоза и Академии наук. Межов прочитал и посмотрел на Сомова: в бумагах почтительно перечислялись его служебно-научные титулы, старик был нешуточный, заслуженный. А молодой, вероятно, вроде помощника при нем.
– Когда можете начать ознакомление с нашим чудом?
– Да прямо сейчас. – Профессор нетерпеливо потер ладонями. – Если из всего, что нам сообщил по телефону ваш товарищ Разговоров.«
– Балагуров, – поправил Межов.
– Простите, именно так – Балагуров. Если из всего им сказанного только половина соответствует действительности, а половина домыслена, мы сможем говорить об уникальном явлении. Лично я склонен принять за правду все, но вот мой коллега…
– Этого не может быть просто потому, что быть ?е может.
– Вы слышите? Но не будем терять время. Как вы, Дима?
– Я полагаю, сначала надо устроиться в гостиницу, оставить вещи, пообедать.
– Разумно. Гостиница, я думаю, здесь не проблема?
– Сейчас проблема, но для вас забронированы два номера, – сказал Межов. – Идемте, я вас провожу.
У профессора был только пузатый старомодный портфельчик, зато молодой нагрузился как першерон: большой саквояж, чемодан и пудовый рюкзак, который он доверил нести Межову.
– Дима у нас не только ученый, но и легкий водолаз, фотограф, акустик. Дима, вы взяли свои шумомеры и гидрофоны?
– Разумеется. Надуть нас им не удастся. Все прослушаю, прощупаю своими руками. Боже, какая у вас крутая лестница, недолго и вниз загреметь.
– Мы привыкли.
Межов доставил их на своем «козле» в гостиницу, подождал, пока устроятся и закусят в буфете, потом повез к рыбе.
Голова автоколонны подтянулась уже до околицы Хмелевки и остановилась на время обеда. Повезло. В движении смотреть труднее. И оба Шатунова были на месте. Они сидели на подножке своей рыбовозки и хлебали из одной миски борщ.
Парфенька, в праздничном костюме, гладко выбритый, предупрежденный о гостях еще вчера, все же застеснялся, увидев впервые в жизни живого профессора, но тот, улыбчивый, доступный, в мятых брюках, и безрукавке, сразу расположил его к себе, и уже через несколько минут они сидели на корточках, голова к голове, на цистерне и беседовали, как давние знакомые. Профессор с изумлением смотрел то в щель люка, то на бесконечную колонну грузовиков, то на бесстрашного Парфеньку и качал снежно-белой головой. А молодой бородач влез, посмотрел и, словно больной, спустился на землю, бормоча: «Это невероятно, этого не может быть, не шизик же я…»
– Ничего, привыкнешь, – утешил его Витяй. – Поначалу одни только мы с отцом не терялись, но на то мы и герои. Верно, товарищ Межов?
– И верно, и скромно, – сказал Межов. – К вечеру доедешь?
– Обязательно. Крайний срок – девятнадцать ноль-ноль. Речей не надо, но оркестр и девушки с цветами не помешают.
Профессор спустился вслед за Парфенькой и сочувственно посмотрел на своего бородача:
– Что вы теперь скажете, Дима? Это же наяда!
– Как вы узнали? – поразился Парфенька. – Мой Витяй тоже так называет.
– Мы догадливые, – улыбнулся профессор. – Ну, Дима, слушаю.
Тот растерянно пожал плечами:
– Я полагал, очередной домысел из ряда снежного человека, обитателя Лох-Несс и летающих тарелок с гуманоидами. И все же не верю. Не вписывается этот факт в существующие научные представления.
Профессор засмеялся:
– А помните Гексли? «Великая трагедия науки – уничтожение прекрасной гипотезы безобразным фактом». Поехали к заливу.
Межов сел за руль, профессор с Парфенькой на заднее сиденье, а бородач рядом с Межовым, и они поехали.
– Не переживайте, Дима, – сказал профессор. – Это вам урок на будущее.
На берегу залива они осмотрели рыбу на транспортерах и в воде, прикинули план обследования на сегодня и завтра. Если часам к шести-семи вечера головная машина придет в райцентр, то останется еще три с лишним часа светового дня. А пока можно поработать в заливе. Парфенька посоветовал дать ученым мотодору Федьки Черта и Ивана Рыжих. «Они хоть и выпивохи, но залив знают наизусть, а мотодору и подавно. Только Черта в воду не посылайте, он плавать не умеет, а самолюбивый, не признается. Он больше по сетям мастак, а все остальное идет от Ваньки Рыжих. Завтра нам выходной обещали, значит, весь день можете изучать. Интересно ведь?»
XV
На другой день Парфеньку вызвал Балагуров.
В кабинете у него сидел очкастый представительный мужчина с плоским ящиком и тростью на коленях, должно быть, городской. Лаковые туфли у него, как у дамочки, на высоком каблуке, сверкают на пальцах перстни и кольца, костюм весь из белой материи, и пиджак и брюки, а галстук – – красный, но ослабленный, чтобы вольготней дышалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40