- Ты вознамерился поучать политиков, не имея ни малейшего политического опыта. Политики даже более самолюбивы, чем поэты, хотя и притворяются безэмоциональными дипломатами. Властолюбцы сверхранимы и никогда не прощают тех, кто наносит раны их самолюбию. А таковыми безумцами обычно оказываются Поэты, самолюбие которых не выдерживает ран, наносимых властолюбцами...
- Ты хочешь, чтобы нарушилось это извечное противостояние?.. Или хочешь, чтобы я перестал быть поэтом?.. - удивился фантаст Петров.
- Я хочу, чтобы поэт занимался поэзией, а не воевал с ветряными мельницами.
- Обычно считается, что это идентичные занятия, - хмыкнул фантаст Петров.
- Пещерное мышление по Платону, - ответила Оза. - Так думают те, кто никогда не выйдет к свету, потому что и не стремится к нему.
- Но если поэты не будут противостоять политикам, то кто же им, вообще, будет противостоять?
- Пусть противостоят друг другу - они вполне самодостаточны. Вступая в конфликт с политиком, поэт сам становится политиком и, значит, перестает быть поэтом.
- Только в том случае, если ставит политические цели, - возразил Петров. - Но именно они, как правило, чужды поэтам... Мы отстаиваем такие ценности, которые политикам кажутся иллюзорными, несерьезными человеческое достоинство, честь, индивидуальную творческую свободу и свободу, вообще, справедливость и равенство - ценности, которые по ошибке считаются предметом политики. Мы защищаем человеческие эмоции от диктата социума. В этом противостоянии нет правых и неправых. И те, и другие необходимы жизни, как магниту - разноименные полюсы...
- Вот именно, - подхватила Оза его мысль, - жизнь прекратится, если один из полюсов превратится в другой... Ты говоришь красиво и почти убедительно, но не ухватываешь сути различия.
- То есть?
- Политики - плоть от плоти физического плана, властелины пещерного дна. И в этом смысле каждый живущий - политик. Поэты творцы и ретрансляторы духовного плана. И в этом смысле каждый человек - поэт. Сущность личности, судьба человека зависит от соотношения этих идеальных ипостасей в его психике.
- Значит, живой человек не может не быть политиком! - обрадовался фантаст Петров.
- Если для него реальны ценности физического плана, - уточнила Оза.
- Презренные ценности, - сыронизировал фантаст Петров.
- Вовсе нет, - печально отвергла его иронию Оза. - Зерно не может сразу стать цветком. И процесс роста не есть досадная потеря времени, но необходимое, достойное и часто счастливое становление духа, без которого он пуст и бледен.
- Ты несчастна?! - встрепенулся фантаст Петров. - Твой дух не успел окрепнуть на физическом плане?..
- Он таков, каким его сотворил ты... - вздохнула Оза, после того, как я оказалась здесь.
- А другие?! Те, кого ты любила?!
- Они во мне, со мной, вокруг меня, но такие, какими я их знала прежде... Они вне времени... Это тоскливо... А с жизнью меня связываешь только ты, потому что я живу в тебе. И все, чем обладает твой дух, становится моим...
- И моя любовь к другим женщинам? - удивился фантаст Петров. - В твоей душе они сливаются воедино... во мне... со мной прежней...
- Тебя это не оскорбляет?
- Нет, ибо энергия твоей любви питает мою вселенную.
- Интересно, не будет ли оскорбительно для моих любимых узнать об этом? - вздохнул фантаст Петров.
- О том, что они едины во мне, а не каждая сама по себе?
- Примерно так, - подтвердил он.
- Насколько я их знаю, нет, - попыталась успокоить его Оза. - Правда, я знаю твоих жен через тебя...
- Вот именно, - кивнул фантаст Петров. - Человеку свойственно воспринимать себя как непреходящую индивидуальную ценность.
- Каковой он и является, - подтвердила Оза.
- И ты хочешь, чтобы я молча наблюдал, как эти индивидуальные ценности намазывает на бутерброд ненасытный Властелин Пещерного Дна?! - вдруг вернулся к основной теме фантаст Петров. Чтобы политики и впредь превращали мою жизнь и жизнь моих любимых в ползанье по скользкому темному дну пещеры в поисках съедобных червей и слизней, дабы продлить свое мучительное существование? Неужели ты не понимаешь, что в таких условиях почти невозможно оставаться поэтом?
- Да, если ты будешь ползать по дну пещеры и скулить, - согласилась Оза. - Но у тебя есть путь наверх, вон из пещеры.
- Интеллектуальная абстракция, - усмехнулся фантаст Петров. - А фактически это означает - распластаться на дне и позволить вытирать об себя ноги.
- Неправда! - воскликнула Оза. - Тебя уже нет на дне! И не будет, если ты не вернешься, чтобы начать политическую возню.
- Ты предлагаешь мне выкарабкиваться одному? А как же мои дети, жены, друзья?.. Пусть сами решают свои презренные физические проблемы?.. А как же любовь, которая питает твою вселенную? Ты хочешь, чтобы я ее предал? Как же тогда будешь жить ты?
- Ты должен вести их за собой! И не только их... Всех, кто услышит тебя... Но чтобы твое Слово было услышано, надо, чтобы прежде оно было сказано, - не сдавалась Оза
- Я и собираюсь это сделать.
- То, что ты собираешься сказать, не поведет твоих любимых из пещеры. Напротив, швырнет их под ноги озлобленных властелинов дна.
- Ты преувеличиваешь, - усмехнулся фантаст Петров. - Нынешние политики достаточно умны, чтобы понимать, что для Слова убийственно игнорирование его существования, а репрессии к автору только усиливают действенность Cлова... Теперь за Слово не сажают и не стреляют, его просто-напросто не замечают. И никакой рекламы автору...
- Это внешняя реакция... Но ты забываешь про оскорбленное самолюбие... - напомнила Оза. - Оно не будет знать покоя, пока не утолит жажду мести...
- Кто не рискует, тот не пьет шампанского, - усмехнулся фантаст Петров, - а я его уже сто лет не пил... И потом, откуда ты знаешь, что за Слово я скажу? Может, это будет как раз то, что тебе нужно... Я еще сам не знаю, как скажется... И скажется ли, вообще... а ты уже выступаешь в роли моего первого цензора.
- Я не цензор, я - сомнение... Твое сомнение.
- Я так полагаю, что не стоит делить шкуру неубитого медведя или, как говорят на востоке, считать несъеденные пельмени. Пусть что-то скажется, а там видно будет. Может, я уже и не способен сказать ничего вразумительного ни политикам, ни людям... Одни лишь малопонятные метафоры да фантазии...Хочу нормального человеческого слова, внятного всем.
- Воля твоя, - вздохнула Оза. - Я тебе не нужна. Ты вполне самостоятелен.
- Не покидай меня! - испугался фантаст Петров и встревоженно вслушался в молчащую темноту.
- Я не могу тебя покинуть, - еле слышно выдохнула Оза. - И не хочу... Прими последний совет.
- С удовольствием! - обрадовался фантаст Петров.
- Научись смотреть в зеркало... Найди пятнышко света в своих глазах и погружайся в него, освобождаясь от связей физического плана... Тогда ты сможешь увидеть меня, когда я тебе понадоблюсь. И не только меня. Это твоя тропинка в ментальный план...
- Спасибо! - воскликнул фантаст Петров. - Только я сомневаюсь, что у меня что-нибудь получится. Никакие чакры у меня не желают открываться, никакие медитации толком не получаются.
- А ты не сдавайся... - посоветовала она. - Открой глаза и посмотри в зеркало!
Фантаст Петров открыл глаза и посмотрел в темное зеркало, в котором отражался какой-то малюсенький светлый блик с улицы. Он начал впиваться в него взглядом, который все больше и больше затуманивался, и вдруг вздрогнул от яркой вспышки - в зеркале засветилось лицо Озы, которое он все это время пытался увидеть. Такое же, каким он его помнил - юное и загадочное и, в то же время, незнакомое - глубоко женское и грустное...
Прекрасный лик из плоти света,
Два коллапсара в поллица...
И волосы - порывом ветра,
Тревожным факелом гонца...
Всего одно мгновение, но из тех, что приравнивают к вечности. Ибо они и есть вечность.
Ослепленный фантаст Петров выполз из мрака кабинета в прихожую, освещенную светом из спальни. Оттуда доносились чуть слышные, но характерные, очень знакомые Петрову звуки. Он встрепенулся и быстро вошел в спальню.
Жена лежала на их супружеском ложе и тихо-тихо плакала, стараясь никому этим не мешать.
- Кто обидел мою лапоньку? - поцеловал он мокрую щеку.
- Неужели так и будет всю жизнь до конца? - ответила она вопросом.
- Как так? - в общем-то зная ответ, уточнил Петров.
- А вот так - в полубольном и полунищем состоянии без надежды на излечение и на какие-то положительные изменения в жизни... Когда даже детям жить не хочется...
Что мог сказать Петров? Его Слово еще не созрело. Поэтому он только вздохнул и крепко прижал к себе свою несчастную.
* * *
Недели три фантаст Петров не доставал папки с заготовленной бумагой, мысленно обкатывая Первую Фразу. Разумеется, для этой паузы были вполне уважительные "объективные" причины, как-то: производственная загруженность (срочно надо было скинуть два отчета и вникнуть в новое направление с потенциальным финансированием), нытье зуба, на лечение которого в данный момент не было денег и т.д., и т.п. Но все эти причины он раньше преодолевал, если чувствовал, что "созрел". Теперь же что-то будто удерживало его, отталкивало от письменного стола, принимая то форму лени, то личину несусветной занятости.
Фантаст Петров старался не анализировать своего странного состояния, но совсем не думать об этом не мог.
"Боюсь, что ли? - гадал он. - Что за чушь!.. Никогда ничего не боялся... Даже при так называемом тоталитаризме... Действует мистическое предупреждение Озы?.. Да было ли оно?!.. Задремал за письменным столом..."
И, тем не менее, он частенько вглядывался в зеркало, разыскивая светящиеся точечки в своих зрачках и пытаясь сосредоточиться на них. Погрузиться. Только ничего этакого у него не получалось. Правда, изображение его физиономии в зеркале расплывалось из-за слишком напряженного созерцания, но никаких "мистических" следствий из этого явно не наблюдалось.
"Ну, решено же: никаких фантазий!" - осуждающе напоминал себе фантаст Петров и решительно прекращал попытки.
Однако нередко на грани сна вдруг начинал брезжить чуть различимый лик Озы, и сердце фантаста Петрова взволнованно сжималось...
Может быть, это был один из способов удержать его вдали от письменного стола? Занять мысли, отвлечь чувства... Но кому это нужно?.. И кто на это способен?..
В конце концов, фантасту Петрову надоела эта игра в кошки-мышки с самим собой. Он достал бумагу и размашистым, не терпящим пререканий почерком написал:
" Малоуважаемые господа Президенты!.."
и переступил Порог. Дальше можно было идти только вперед. Он совершенно не переносил незаконченных фраз и, тем более, произведений. Они мешали ему жить, а жил он истинно, только когда убирал с пути подобные помехи. И понеслось перо невесть куда...
* * *
Малоуважаемые господа Президенты!
И еще менее уважаемые народы, которыми повелевают малоуважаемые ими
президенты!
Я начал это открытое письмо Вам, вовсе не желая оскорблять кого бы то ни было. И посему убедительно прошу воспринимать столь странное обращение всего лишь в качестве констатации печального факта истории. Если вдуматься, то, пожалуй, нормальное явление для народов, привыкших к рабству, - бояться или обожать "жестких" правителей, презирать "мягких", но не уважать ни тех, ни других, ибо уважение возможно между равными. Да и правители у нас никогда не уважали подвластный им народ: иногда боялись, иногда боготворили и всегда в большей или меньшей степени презирали.
И чтобы у Вас при чтении этих строк не возникало превратного впечатления, будто я возношу себя в гордыне превыше народов и президентов, особо подчеркиваю, что у меня как у полноправного представителя народа ничуть не больше оснований для самоуважения, чем у любого другого, а как у писателя, издавно призванного коллективным ожиданием быть пророком - еще меньше, ибо не предупредил, не уберег... Хотя, видит Бог, пытался. Но не был услышан, как вряд ли буду услышан и в этот раз.
У каждого свои способы воздействия на политическую жизнь общества: у производственника - забастовка, у политика - митинг (на улице или в парламенте) и законотворчество, у студентов - баррикады или голодовки, у писателя - его произведения. Наверное, не самый эффективный способ, но другим он не владеет, пока остается писателем.
А коли так, то перед Вами не политический документ, в котором учтены все "за" и "против", рассчитаны все психологические и политические последствия и вероятная реакция Адресата, нет, перед Вами произведение в эпистолярном жанре с присущей ему эмоциональностью, субъективностью, искренностью и, следовательно, наивностью.
Но в том и ценность его: "глас вопиющего" не может лгать... Я понимаю, господа Президенты, что несмотря на мои "реверансы" и приобщение Автора к сонму "малоуважаемых", Вам все же обидно осознавать, что некто, кого даже и в микроскоп политический разглядеть невозможно, посмел столь непочтительно обратиться к носителям державного величия. За державу обидно!
Но что есть держава - некая довлеющая над всеми абстракция или - я, Вы и сотни миллионов наших бывших и нынешних сограждан? За кого обижаться будем? За Ее Величество Государственность? Или за ближних своих?
Что эффективней приближает нас к постижению истины - Ваше макромышление или моя микрочувствительность?
А истина, в данном случае, это ответы на извечные вопросы интеллигенции: "Кто виноват?" (или "что виновато?") и "Что делать?" для того, чтобы жилось нам пусть не в благоденствии и счастии, а хотя бы сносно, чтобы впереди не мрак сгущался, а хотя бы брезжила надежда.
Извините, но заверяю Вас с искренним прискорбием, что обещаемые Вами радужные перспективы не вселяют надежду даже в жаждущих обманываться. В то время, как потребность в самообмане по поводу грядущих улучшений не бытия даже, а быта становится все более массовой социально-психологической (может быть, даже психиатрической) потребностью.
Но трудно заставить себя поверить, что движешься к "сияющим вершинам", сидя в повозке, летящей по склону вниз. Даже если с точки зрения макромышления "повозка" лишь разгоняется, чтобы взять грядущую высоту. Сидящие в "повозке" могут просто не дожить до столь торжественного момента.
Но, пожалуй, пора обосновать свои негативные утверждения.
Основное негативное утверждение: президенты (главы) всех бывших республик СССР, как входящих ныне в СНГ, так и оставшихся вне содружества, не пользуются уважением своих народов и, что прискорбней того, - и не заслуживают уважения.
Для того, чтобы убедиться в истинности утверждения надо просто жить в гуще народа, находиться в одном с ним эмоциональном и интеллектуальном пространстве. Но тщетно пытаться выявить сей факт с помощью социологических исследований и, тем более, анализа прессы. Наученный горьким опытом респондент никогда не будет откровенен в официальной обстановке опроса, а об ангажированности прессы, вообще, говорить излишне.
Но, наверное, даже сквозь фанфары официальных хроник и медоточивую лесть вассалов при желании можно почувствовать истинное отношение народа. "Имеющий уши да слышит..."
Учитывая вышесказанное, я не буду обосновывать истинность тезиса с помощью рейтинговых гистограмм и прочих социологических показателей. Это не моя задача.
Моя задача как писателя, то есть "болевого датчика" общества, выдать сигнал тревоги.
Не доверяете - проверяйте.
Единственное, чем я могу быть полезен - это попытаться помочь понять, почему Вас не уважают и, более того, не могут уважать.
Дело в том, что в отличие от преимущественно инстинктивных, внерациональных чувств, таких как любовь, ненависть, боязнь и т.д., уважение в изрядной степени рассудочно. И если "любовь зла", то уважение дотошно. Степень уважения есть степень соответствия соискателя его некоему идеалу, то есть сумме требований, предъявляемых, в данном случае, к совершенному политику, более того, к совершенному правителю (монарху, президенту, императору, т.е. "отцу народа" - привожу перевод, т.к. в СНГ имеется прецедент: "туркменбоши","отец всех туркмен" - на латыни означает "император туркмен". И в этом нет ничего предосудительного, в принципе, ибо и император может быть "идеальным правителем". В истории есть таковые примеры.)
Вообще-то говоря, психологический механизм формирования уважения достаточно прост, может быть, даже примитивен, но оттого и надежен: при поведении политика в соответствии с идеалом уважение к нему растет, совершил неблаговидный или хотя бы неидеальный поступок - будь готов к тому, что уважение ослабеет. Рейтинг при этом может и не понизиться за счет роста эмоциональных компонент - сочувствия, жалости, солидарности, любви и т.п., но уважение упадет обязательно.
Попробуем же назвать конкретные политические принципы, исповедуемые президентами СНГ, или поступки их, препятствующие росту уважения к ним. Иными словами, попробуем оценить степень близости их к идеалу.
А для начала надо попытаться сформулировать идеал политика, вообще, и Правителя, в частности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12