Один выбор остался — смерть. Володя готов был умереть, я — нет. Что угодно — только не смерть. Единственное, что непоправимо. Ты назвал меня как-то смерто-любкой, а все наоборот: жизнелюбка. Вот и попросила Володю мне помочь. Он, понятно, ни в какую. Но я ему объяснила, что пусть лучше сделает родной, чем чужой. Знаешь, тоже было не просто — найти время и место. За нами следили. Все произошло в день моего дебюта, за несколько часов. Володя плакал, когда ломал мне целку. Заодно объяснил, что к чему, нашколил. В тот же день я принимала первого клиента, а тот заплатил за целую и остался доволен — у меня там все продолжало кровоточить. Хочешь знать — второй раз еще больней: Володя осторожничал, зато клиент оттрахал меня по-черному. Самоутверждался за мой счет. Педофил — существо неполноценное. Тем более кто платит бешеные деньги, чтобы самолично продырявить девочку. Любая баба, наоборот, предпочтет забойного мужика наивнячку или комплексанту.
— Забойного — в смысле опытного?
— Не только.
— Твой первый клиент был новый русский?
— Америкашка. А коли есть деньги на фисташку, то скорее всего ликвид.
— Ликвид? Фисташка? — переспросил я.
— Ну да, ликвид. Тот же баксик. У кого мошна тугая. А фисташки — это начинающие. Вроде меня. Короче, старый пердила. Твоего, наверное, теперешнего возраста. Только разница между мной и моим клиентом была, сам понимаешь, куда больше, чем у нас с тобой. Да и физически вас не сравнить. Удручающе неспортивен, отвислый живот, отсутствие эрекции — потому и потянуло на mochita. По-научному — детоксикация, кажется. Или детофиксация. Ну чтобы вернуть себе потенцию.
— Вернул?
— Пришлось с ним повозиться. С моим-то опытом! Сначала только лапал и тискал, вот я и надеялась, что отсосу, как научили, — и дело с концом. Не тут-то было! Когда довела до кондиции, этот фраер в такой раж вошел — боялась, помрет на мне. Случается, когда такие жмурики трахают малолеток. Этот не помер, зато что там осталось у меня, разворошил окончательно. Так глубоко вошел — насквозь, казалось, прорвет и выйдет горлом. Взяла пару дней отгула, пока не оклемалась. С тех пор меня преследует ночной кошмар — что меня надувают и я вот-вот лопну. Так рано все началось, У меня и менструаций еще не было, — скорее констатировала, чем пожаловалась она.
— И ты стала работать в публичном доме? — сказал я, вспомнив, как она кричала во сне и я думал, что она не помнит своих кошмаров. До меня наконец дошло, что то ее сочувственное сочинение про Лолиту было автобиографическим.
— C'est la vie. Постепенно свыклась. Помнишь, ты говорил о мелодраматизации смерти? Тем более не надо мело-драматизировать проституцию, а то крыша съедет. Кошмар, конечно, жизнь не мила, выть хотелось. Но я себя убеждала, что все это не со мной происходит, о себе стала думать в третьем лице. Только бы не сравнивать, не вспоминать прошлое. Особенно балет, девичьи мечты и прочее. Вот тогда бы не выдержала. А так постепенно привыкла, глядя на себя со стороны, как бы и не на себя. Как мы смотрим в ящик: что бы там на экране ни делалось — не про нас. Так я и смотрела на свою жизнь как не на свою — как кино. На автопилоте жила. Вот и привыкла. Работа как работа. Не землю носом пахать. А любую трагедию, которых у нас не меньше и не больше, чем в других местах, можно списать как производственную травму. Что досадно — притупляет сексуальные чувства. Знаешь, через сколько мужиков я прошла? Нарасхват была. Баба подержанная, п… мозолистая. Так у нас говорят, извини. И представь, никакого при этом женского опыта. Ржавая селедка, которая считает себя фригидкой. К обязанностям относилась добросовестно, опыта поднабралась, стала профи, но ничегошеньки не испытывала, ни разу не вырубилась. Любовь — литературная выдумка, бабе все равно, кто ей вдувает, — так и решила раз и навсегда. Что тот мужик, что этот — без разницы. Потом, уже в колледже, прочла у доктора Джонсона: позиция смехотворная, удовольствие мимолетное, а расплата суровая. Иногда только тоска заедала, в самое неподходящее время. Какие-то отголоски смутных девичьих мечтаний: «Грусть-тоска меня берет, что не тот меня е…». Впервые почувствовала себя женщиной с тобой, да и то не сразу. После того как Танюша родилась.
— А с братом продолжали? Помолчав:
—Да.
— И он тебе платил деньги?
— Ничего-то ты не сечешь, — сказала Лена, не считая даже нужным отвечать на вопрос. — Он не злодей. .
— Ну да! Ангел во плоти.
— Что ты хочешь? До того как тебя встретила, единственный родной человек во всем подлунном мире. Последняя опора. Как и я ему. А у него до сих пор больше никого. Да никто другой, кроме меня, ему и не нужен. Мы с ним с детства одни. Знаешь, однокашки, если женятся, никогда не взрослеют. Так и мы с ним. Первый мужчина! Как бы не так! Какой он мужчина? Для меня он мальчик. Несмотря на фанаберию и выверты. Несчастья сближают, а мы с ним здорово припухли. Вот я его и жалела. В свободное от работы время.
— Ты его любишь?
— Люблю. Но не как мужика. И что меж нами было — совсем другое. Как дети. Как брат и сестра. Мы так и не повзрослели в представлении друг друга.
— И потом?
— Что потом?
— Ну, жалела?.. — Этот вопрос мне всего труднее дался. — После того как мы поженились?
— Мы еще раньше перестали. Как только с тобой встретились.
— А он подваливал?
— Подваливал.
— Бедный братишка! — вырвалось у меня. Как я его ненавидел!
— Бедный, — согласилась Лена, не заметив иронии. — Думаешь, ты один такой ревнивец? Он с ума сходил, когда я решила выйти за тебя. Хочешь знать, мы с ним думали жениться. Ведь никто не знает, что брат и сестра, фамилии разные. А почему нет? Но потом все изменилось.
— Почему?
— Да из-за тебя! — удивилась Лена на мою непонятливость. — Это было спустя полтора года после того, как нам Удалось вырваться. За месяц до нашей женитьбы он исчез, я о нем ничего не слышала все эти годы. Боялась, что достали sro. А появился, чтобы предупредить, что меня засекли. Только не «Карамазовы», которые перехватили нас в ДФК и увезли в Калифорнию, а «Бог в помощь!» — у них система отслеживания на высоком уровне. За пять лет они восстановили свои штатные ресурсы за счет подкреплений из России и ближнего зарубежья, вернули прежний статус и потеснили «Карамазовых» с девичьего рынка. У них теперь дело поставлено на поток. А как раз ряды «братишек» поредели после сшибки в ресторане «Три сестры» на Брайтон-Бич: они потеряли семь человек убитыми, а «Бог в помощь!» — только двух.
— Откуда ты знаешь? — опять подивился ее осведомленности.
— Володя участвовал в этом переделе. К тому времени он перешел обратно в «Бог в помощь!» и мстил за кореша.
— А как ты попала в «Матрешки»? Неужто твой братец не смог защитить тебя от собственной мафии?
Худший вариант, который я тоже не исключал — что сам навел их на сестру, — высказать не решился.
— Во-первых, он там не главный. Во-вторых, я шла в общем потоке, а коли прибыла в Америку как блядь, то, значит, блядь и есть — живи потом всю жизнь с этой биркой. Но главное даже не это. Ведь «Карамазовы» продолжают существовать. Володя сказал, что они меня тоже выследили и могут поквитаться за то, что сбежала. В назидание другим. А еще у них есть привычка мстить через близких. Представляешь, если с Танюшей что стрясется?! «Бог в помощь!» мне теперь крыша — коли я уже задействована в одной организации, другая не посмеет меня тронуть, если только не дойдет до крутой разборки. Да и условия работы у наших лучше.
Сам видел… Плюс, конечно, личное покровительство босса. Выхода никакого — не те, так другие. Вот я и вернулась к прежним занятиям — на этот раз по месту жительства. Они эту хату в Саг-Харборе давно приобрели. Их штаб-квартира. Когда сбежала от «Карамазовых», Володя предупредил, чтобы подальше держалась. Ты еще удивлялся, почему я тех мест избегаю. У них такого рода заведений — с полдюжины по атлантическому побережью. В Бостоне, Филадельфии, Майами. Даже в столице.
— В Вашингтоне?
— Вашингтон, округ Колумбия. Стриптизный клуб «Бабушка» и оздоровительный центр «Русский массаж» — помимо массажа, еще и ароматическая парная с сауной люкс. Со всеми делами, то есть с банными оргиями, — полторы-две косых. В соответствии с законом на стенах объявления:
«Пожалуйста, не просите о сексуальных услугах». Как и у нас в Калифорнии. От обратного: приглашение на еб…и, но на эзоповой фене. А тот берег по-прежнему закреплен за «Карамазовыми».
У меня голова шла кругом.
— Вижу, ты неплохо разбираешься в мафиозных структурах.
— Покрутишься среди них — станешь докой. Поневоле. Тем более все принадлежит одному человеку.
— Кому? Ты его знаешь?
— Ты его тоже знаешь.
— Так твой Тарзан сутенер?
— Девочки для него не главное, хоть он и мачо.
— Тогда на чем твой мачо делает деньги?
— Для него это не самоцель, хоть он и зашибает большую деньгу. Он — человек идеи.
— Идеи? Какие могут быть идеи у содержателя борделей?
— Представь себе! Вендетта. Возмездие — составная часть справедливости. Так он считает. А на нынешнем этапе русской истории произошел вывих социальной справедливости, и он лично призван вправить его обратно, но предварительно надо слупить миллионы. В Америке он отмывает деньги, которые зашибает в Москве.
— На чем? — спросил я, больше заинтригованный финансовой деятельностью моего бывшего студента, чем его идеями.
— На притонах, на игорных домах, даже русский журнал анонимно здесь выпускает — редакция на Стейтен-Айленде. Я там была. Шикарный особняк с колонным портиком, а по сторонам мраморные сфинксы. Редактор взятки берете тех, о ком статьи печатает. Он из тех, кому нельзя верить, даже когда они говорят правду. А как-то Тарзан привел в «Матрешки» одного латинос. Тот выбрал меня, но Тарзан ему отсоветовал. Больше никого в тот день не было. Деловая встреча, часа три о чем-то базлали. До меня долетало, когда проходила мимо. О травке — что через Москву и Тбилиси ее легче всего провезти. Точнее — дешевле всего. А оттуда уже — обратно в Америку.
— А ему за это отстегивают проценты? Вот я уже и феню по-ихнему. Поднабрался.
— Не только. Насколько знаю, там у них более тесные отношения. Часть дурмана идет через Россию транзитом, другую — русские покупают сами, а расплачиваются с наркобаронами современным оружием, а то в российской армии стало бесхозным после распада империи. Россия — новый рынок для сбыта травки, объем потребления за десять лет возрос в тысячу раз. Сто тонн в год. Вот колумбийцы в срочном порядке и осваивают. С помощью русских.
— А как вы ушли от «Братьев Карамазовых»? — вернулся я от общих дел к ее личной судьбе.
— Ушли… Сделала ноги! На попутке. Я одна. Володя хоть и работал на «Братьев», но жил к тому времени в большой зоне, появлялся когда хотел, исчезал, сам себе хозяин. Никто не знал, что мы в родстве. А девочки все на привязи, под колпаком. Пусть и невмоготу иногда бывало, но бежать не собиралась — куда от них сбежишь? Все равно достанут. А вот представился случай — импульс сработал. Как-то везли меня к клиенту, пописать отпросилась. Выпустили из машины, я в кусты, а оттуда вижу соседнее шоссе. Ну и побежала, сообразив, что им меня не догнать на машине — соединительный съезд с одного шоссе на другое через несколько миль. На мое счастье, меня тут же подобрал какой-то старичок. Спрашивает — куда? Я говорю — все равно. У него в машине сотовый телефон: дозвонилась до Володи — достал денег, посадил на самолет. Мы просчитали все варианты и решили, что лучше всего слинять на другой берег и закопаться среди миллиона русских в Нью-Йорке.
— Закопаться? — переспросил я.
— Ну да. Зарыться в землю. Лечь на дно. Затаиться. Затеряться среди других русских. Как видишь, оказалась права — шесть лет не беспокоили. Не до меня — меж собой разбирались.
— А что теперь?
— Теперь? — переспросила она, словно удивляясь, что сам не догадываюсь. — Если бы ты вчера не вмешался, то можно было еще потянуть. В конце концов, я уже не девочка, да и клиентура — не педофилы. Обычные мужики из новых русских, без видимых сексуальных отклонений, более-менее постоянная клиентура, редко когда сторонний гость вроде тебя. Хуже нет, когда одноразовые клиенты. А так работа непыльная.
— А если все-таки обратиться в полицию?
— Безнадега. Равносильно самоубийству. Вот тогда мне крышка. Пуля в черепушку. Или перо под ребра. Тем или иным способом, но грабанут непременно. Думаешь, охота расчлененкой в подъезде валяться в назидание другим? Ребята крутые.
— Не преувеличиваешь?
— Знаю. Выбор у меня теперь — умереть или исчезнуть. Умереть взаправду или понарошку.
В одном ее расчет оказался верным: она пошла не по тропе, а сквозь лес, как всегда ходила в тайге — в детстве. Но именно это и непредставимо для североамериканца. За исключением разве что индейцев, но их в поисковых бригадах, на наше счастье, не оказалось.
Под утро, как ни странно, мы заснули, и я снова не знал, во сне или наяву она рассказала, а если во сне, то кто кому снился — я ей или она мне? Чей это сон? Как с тем метафизическим сном, в котором китайцу приснилось, что он мотылек, а проснувшись, он уже не знал — то ли он человек, которому приснилось, что он мотылек, то ли он мотылек, которому все еще снится, что он человек. Вот и я запутался — окончательно и бесповоротно. Единственный, кто точно знал, наяву или во сне, — Танюша. А мы-то были уверены, что она спит.
На следующий день, когда я возвратился после безрезультатных поисков исчезнувшей Лены и забрал Танюшу у флоридских старичков, она так мне прямо и выложила:
— Я все про маму знаю — она блядь.
Таня произнесла это слово по-русски — не уверен, что она понимала его значение.
Хотя кто знает.
10
Вот мы и покончили с прошлым, которое слилось наконец с настоящим — займемся им без ретроотступлений, учитывая накат событий.
— Тебе нравится мадемуазель Юго? — спросила меня Танюша накануне приезда Жаклин.
— Ничего.
— Она красивее мамы.
— Ты думаешь? — удивился я не столько самому сравнению, сколько предательству Танюши, которая в отсутствие Лены занялась сватовством.
Или это с моей молчаливой подсказки, а интуиция у детей, известно, как у зверей, — вот она и подслушала в моей подсознанке то, что я сам слышать не желаю. И дело вовсе не в том, кто красивее, по мне, красота — понятие относительное, никчемное и мало влияет на наше либидо, а под ним я подразумеваю нечто более сложное и разветвленное, чем дедушка психоанализа. На месте Танюши я бы не сравнивал — так несхожи Жаклин и Лена. Помимо индивидуальных — родовое отличие: одна — насквозь француженка, а другая — с ног до головы русская. И хотя я патологически как-то связан с инфернальницей Леной, культурно и духовно мне ближе разбитная Жаклин: мы с ней — из одного мира, в то время как Лена — из twilight zone. Род любовного наваждения. С ней я испытал всю тяжесть, всю тягость любви, а с Жаклин — пока что — легкость дружбы и взаимной приязни.
Странно, что до сих пор не замужем. Такие, как она, должны, наверное, перебеситься на воле перед тем, как связать себя узами брака. Были ведь в ее жизни и страсти, и разочарования, она не из тех, кто долго простаивает. Французский темперамент. Или это литературный миф? Вспомнил свой сорбоннский роман тысячу лет назад: то, что француженки, не в пример американкам, знают толк в любви, — несомненно. Судя по опросам, из них получаются более надежные жены, чем американки, но до свадьбы они свое не упустят. А что, если американки, выйдя замуж, добирают то, что не получили в девичестве? Имею в виду, понятно, матримониальное, а не физическое девичество.
Есть ли кто у Жаклин на данный момент? Какое мне дело! Не привык долго обходиться без женщины, мысленно уже изменяю Лене, хоть и стыжусь этого. Как легко было бы все свалить на дружка: это не я, а Он! Только это я, а не Он. Не похоть, скорее желание тепла и доверия. Иначе зябко и одиноко на ветру. А каково сейчас Лене? «Там, далеко, на севере, в Париже…» — какой, однако, надо иметь культурно-географический инстинкт, чтобы, будучи петербуржцем, почувствовать, что севильцу Дон Жуану Париж покажется далеким севером. Что говорить, великий поэт — не знаю равных Пушкину ни в русской, ни в английской литературе. Но это так, к слову. А сейчас мне стыдно перед Леной, перед собой, даже перед Жаклин за грешные мои мысли. Помню, как принял сексуально многоопытную Лену за девственни-цу. Но в ней и вправду было что-то от девушки — скверна не пристала к ней. Ни к душе, ни к телу. Ни тем, ни другим не участвовала в разврате, к которому принуждена обстоятельствами.
Я женился на девственнице, которая оказалась проститутки, но проститутка оказалась девственницей. Это трудно понять, а объяснить и вовсе невозможно. Разве что Жаклин — она из тех, кто с полуслова.
Вот ей и начал рассказывать. Не все, конечно, — на все я не решаюсь даже в этой исповеди. В устном рассказе лакуны были еще более обширные, но основной сюжет — проституточья карьера Лены, вплоть до бегства — был мной изложен без утайки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Забойного — в смысле опытного?
— Не только.
— Твой первый клиент был новый русский?
— Америкашка. А коли есть деньги на фисташку, то скорее всего ликвид.
— Ликвид? Фисташка? — переспросил я.
— Ну да, ликвид. Тот же баксик. У кого мошна тугая. А фисташки — это начинающие. Вроде меня. Короче, старый пердила. Твоего, наверное, теперешнего возраста. Только разница между мной и моим клиентом была, сам понимаешь, куда больше, чем у нас с тобой. Да и физически вас не сравнить. Удручающе неспортивен, отвислый живот, отсутствие эрекции — потому и потянуло на mochita. По-научному — детоксикация, кажется. Или детофиксация. Ну чтобы вернуть себе потенцию.
— Вернул?
— Пришлось с ним повозиться. С моим-то опытом! Сначала только лапал и тискал, вот я и надеялась, что отсосу, как научили, — и дело с концом. Не тут-то было! Когда довела до кондиции, этот фраер в такой раж вошел — боялась, помрет на мне. Случается, когда такие жмурики трахают малолеток. Этот не помер, зато что там осталось у меня, разворошил окончательно. Так глубоко вошел — насквозь, казалось, прорвет и выйдет горлом. Взяла пару дней отгула, пока не оклемалась. С тех пор меня преследует ночной кошмар — что меня надувают и я вот-вот лопну. Так рано все началось, У меня и менструаций еще не было, — скорее констатировала, чем пожаловалась она.
— И ты стала работать в публичном доме? — сказал я, вспомнив, как она кричала во сне и я думал, что она не помнит своих кошмаров. До меня наконец дошло, что то ее сочувственное сочинение про Лолиту было автобиографическим.
— C'est la vie. Постепенно свыклась. Помнишь, ты говорил о мелодраматизации смерти? Тем более не надо мело-драматизировать проституцию, а то крыша съедет. Кошмар, конечно, жизнь не мила, выть хотелось. Но я себя убеждала, что все это не со мной происходит, о себе стала думать в третьем лице. Только бы не сравнивать, не вспоминать прошлое. Особенно балет, девичьи мечты и прочее. Вот тогда бы не выдержала. А так постепенно привыкла, глядя на себя со стороны, как бы и не на себя. Как мы смотрим в ящик: что бы там на экране ни делалось — не про нас. Так я и смотрела на свою жизнь как не на свою — как кино. На автопилоте жила. Вот и привыкла. Работа как работа. Не землю носом пахать. А любую трагедию, которых у нас не меньше и не больше, чем в других местах, можно списать как производственную травму. Что досадно — притупляет сексуальные чувства. Знаешь, через сколько мужиков я прошла? Нарасхват была. Баба подержанная, п… мозолистая. Так у нас говорят, извини. И представь, никакого при этом женского опыта. Ржавая селедка, которая считает себя фригидкой. К обязанностям относилась добросовестно, опыта поднабралась, стала профи, но ничегошеньки не испытывала, ни разу не вырубилась. Любовь — литературная выдумка, бабе все равно, кто ей вдувает, — так и решила раз и навсегда. Что тот мужик, что этот — без разницы. Потом, уже в колледже, прочла у доктора Джонсона: позиция смехотворная, удовольствие мимолетное, а расплата суровая. Иногда только тоска заедала, в самое неподходящее время. Какие-то отголоски смутных девичьих мечтаний: «Грусть-тоска меня берет, что не тот меня е…». Впервые почувствовала себя женщиной с тобой, да и то не сразу. После того как Танюша родилась.
— А с братом продолжали? Помолчав:
—Да.
— И он тебе платил деньги?
— Ничего-то ты не сечешь, — сказала Лена, не считая даже нужным отвечать на вопрос. — Он не злодей. .
— Ну да! Ангел во плоти.
— Что ты хочешь? До того как тебя встретила, единственный родной человек во всем подлунном мире. Последняя опора. Как и я ему. А у него до сих пор больше никого. Да никто другой, кроме меня, ему и не нужен. Мы с ним с детства одни. Знаешь, однокашки, если женятся, никогда не взрослеют. Так и мы с ним. Первый мужчина! Как бы не так! Какой он мужчина? Для меня он мальчик. Несмотря на фанаберию и выверты. Несчастья сближают, а мы с ним здорово припухли. Вот я его и жалела. В свободное от работы время.
— Ты его любишь?
— Люблю. Но не как мужика. И что меж нами было — совсем другое. Как дети. Как брат и сестра. Мы так и не повзрослели в представлении друг друга.
— И потом?
— Что потом?
— Ну, жалела?.. — Этот вопрос мне всего труднее дался. — После того как мы поженились?
— Мы еще раньше перестали. Как только с тобой встретились.
— А он подваливал?
— Подваливал.
— Бедный братишка! — вырвалось у меня. Как я его ненавидел!
— Бедный, — согласилась Лена, не заметив иронии. — Думаешь, ты один такой ревнивец? Он с ума сходил, когда я решила выйти за тебя. Хочешь знать, мы с ним думали жениться. Ведь никто не знает, что брат и сестра, фамилии разные. А почему нет? Но потом все изменилось.
— Почему?
— Да из-за тебя! — удивилась Лена на мою непонятливость. — Это было спустя полтора года после того, как нам Удалось вырваться. За месяц до нашей женитьбы он исчез, я о нем ничего не слышала все эти годы. Боялась, что достали sro. А появился, чтобы предупредить, что меня засекли. Только не «Карамазовы», которые перехватили нас в ДФК и увезли в Калифорнию, а «Бог в помощь!» — у них система отслеживания на высоком уровне. За пять лет они восстановили свои штатные ресурсы за счет подкреплений из России и ближнего зарубежья, вернули прежний статус и потеснили «Карамазовых» с девичьего рынка. У них теперь дело поставлено на поток. А как раз ряды «братишек» поредели после сшибки в ресторане «Три сестры» на Брайтон-Бич: они потеряли семь человек убитыми, а «Бог в помощь!» — только двух.
— Откуда ты знаешь? — опять подивился ее осведомленности.
— Володя участвовал в этом переделе. К тому времени он перешел обратно в «Бог в помощь!» и мстил за кореша.
— А как ты попала в «Матрешки»? Неужто твой братец не смог защитить тебя от собственной мафии?
Худший вариант, который я тоже не исключал — что сам навел их на сестру, — высказать не решился.
— Во-первых, он там не главный. Во-вторых, я шла в общем потоке, а коли прибыла в Америку как блядь, то, значит, блядь и есть — живи потом всю жизнь с этой биркой. Но главное даже не это. Ведь «Карамазовы» продолжают существовать. Володя сказал, что они меня тоже выследили и могут поквитаться за то, что сбежала. В назидание другим. А еще у них есть привычка мстить через близких. Представляешь, если с Танюшей что стрясется?! «Бог в помощь!» мне теперь крыша — коли я уже задействована в одной организации, другая не посмеет меня тронуть, если только не дойдет до крутой разборки. Да и условия работы у наших лучше.
Сам видел… Плюс, конечно, личное покровительство босса. Выхода никакого — не те, так другие. Вот я и вернулась к прежним занятиям — на этот раз по месту жительства. Они эту хату в Саг-Харборе давно приобрели. Их штаб-квартира. Когда сбежала от «Карамазовых», Володя предупредил, чтобы подальше держалась. Ты еще удивлялся, почему я тех мест избегаю. У них такого рода заведений — с полдюжины по атлантическому побережью. В Бостоне, Филадельфии, Майами. Даже в столице.
— В Вашингтоне?
— Вашингтон, округ Колумбия. Стриптизный клуб «Бабушка» и оздоровительный центр «Русский массаж» — помимо массажа, еще и ароматическая парная с сауной люкс. Со всеми делами, то есть с банными оргиями, — полторы-две косых. В соответствии с законом на стенах объявления:
«Пожалуйста, не просите о сексуальных услугах». Как и у нас в Калифорнии. От обратного: приглашение на еб…и, но на эзоповой фене. А тот берег по-прежнему закреплен за «Карамазовыми».
У меня голова шла кругом.
— Вижу, ты неплохо разбираешься в мафиозных структурах.
— Покрутишься среди них — станешь докой. Поневоле. Тем более все принадлежит одному человеку.
— Кому? Ты его знаешь?
— Ты его тоже знаешь.
— Так твой Тарзан сутенер?
— Девочки для него не главное, хоть он и мачо.
— Тогда на чем твой мачо делает деньги?
— Для него это не самоцель, хоть он и зашибает большую деньгу. Он — человек идеи.
— Идеи? Какие могут быть идеи у содержателя борделей?
— Представь себе! Вендетта. Возмездие — составная часть справедливости. Так он считает. А на нынешнем этапе русской истории произошел вывих социальной справедливости, и он лично призван вправить его обратно, но предварительно надо слупить миллионы. В Америке он отмывает деньги, которые зашибает в Москве.
— На чем? — спросил я, больше заинтригованный финансовой деятельностью моего бывшего студента, чем его идеями.
— На притонах, на игорных домах, даже русский журнал анонимно здесь выпускает — редакция на Стейтен-Айленде. Я там была. Шикарный особняк с колонным портиком, а по сторонам мраморные сфинксы. Редактор взятки берете тех, о ком статьи печатает. Он из тех, кому нельзя верить, даже когда они говорят правду. А как-то Тарзан привел в «Матрешки» одного латинос. Тот выбрал меня, но Тарзан ему отсоветовал. Больше никого в тот день не было. Деловая встреча, часа три о чем-то базлали. До меня долетало, когда проходила мимо. О травке — что через Москву и Тбилиси ее легче всего провезти. Точнее — дешевле всего. А оттуда уже — обратно в Америку.
— А ему за это отстегивают проценты? Вот я уже и феню по-ихнему. Поднабрался.
— Не только. Насколько знаю, там у них более тесные отношения. Часть дурмана идет через Россию транзитом, другую — русские покупают сами, а расплачиваются с наркобаронами современным оружием, а то в российской армии стало бесхозным после распада империи. Россия — новый рынок для сбыта травки, объем потребления за десять лет возрос в тысячу раз. Сто тонн в год. Вот колумбийцы в срочном порядке и осваивают. С помощью русских.
— А как вы ушли от «Братьев Карамазовых»? — вернулся я от общих дел к ее личной судьбе.
— Ушли… Сделала ноги! На попутке. Я одна. Володя хоть и работал на «Братьев», но жил к тому времени в большой зоне, появлялся когда хотел, исчезал, сам себе хозяин. Никто не знал, что мы в родстве. А девочки все на привязи, под колпаком. Пусть и невмоготу иногда бывало, но бежать не собиралась — куда от них сбежишь? Все равно достанут. А вот представился случай — импульс сработал. Как-то везли меня к клиенту, пописать отпросилась. Выпустили из машины, я в кусты, а оттуда вижу соседнее шоссе. Ну и побежала, сообразив, что им меня не догнать на машине — соединительный съезд с одного шоссе на другое через несколько миль. На мое счастье, меня тут же подобрал какой-то старичок. Спрашивает — куда? Я говорю — все равно. У него в машине сотовый телефон: дозвонилась до Володи — достал денег, посадил на самолет. Мы просчитали все варианты и решили, что лучше всего слинять на другой берег и закопаться среди миллиона русских в Нью-Йорке.
— Закопаться? — переспросил я.
— Ну да. Зарыться в землю. Лечь на дно. Затаиться. Затеряться среди других русских. Как видишь, оказалась права — шесть лет не беспокоили. Не до меня — меж собой разбирались.
— А что теперь?
— Теперь? — переспросила она, словно удивляясь, что сам не догадываюсь. — Если бы ты вчера не вмешался, то можно было еще потянуть. В конце концов, я уже не девочка, да и клиентура — не педофилы. Обычные мужики из новых русских, без видимых сексуальных отклонений, более-менее постоянная клиентура, редко когда сторонний гость вроде тебя. Хуже нет, когда одноразовые клиенты. А так работа непыльная.
— А если все-таки обратиться в полицию?
— Безнадега. Равносильно самоубийству. Вот тогда мне крышка. Пуля в черепушку. Или перо под ребра. Тем или иным способом, но грабанут непременно. Думаешь, охота расчлененкой в подъезде валяться в назидание другим? Ребята крутые.
— Не преувеличиваешь?
— Знаю. Выбор у меня теперь — умереть или исчезнуть. Умереть взаправду или понарошку.
В одном ее расчет оказался верным: она пошла не по тропе, а сквозь лес, как всегда ходила в тайге — в детстве. Но именно это и непредставимо для североамериканца. За исключением разве что индейцев, но их в поисковых бригадах, на наше счастье, не оказалось.
Под утро, как ни странно, мы заснули, и я снова не знал, во сне или наяву она рассказала, а если во сне, то кто кому снился — я ей или она мне? Чей это сон? Как с тем метафизическим сном, в котором китайцу приснилось, что он мотылек, а проснувшись, он уже не знал — то ли он человек, которому приснилось, что он мотылек, то ли он мотылек, которому все еще снится, что он человек. Вот и я запутался — окончательно и бесповоротно. Единственный, кто точно знал, наяву или во сне, — Танюша. А мы-то были уверены, что она спит.
На следующий день, когда я возвратился после безрезультатных поисков исчезнувшей Лены и забрал Танюшу у флоридских старичков, она так мне прямо и выложила:
— Я все про маму знаю — она блядь.
Таня произнесла это слово по-русски — не уверен, что она понимала его значение.
Хотя кто знает.
10
Вот мы и покончили с прошлым, которое слилось наконец с настоящим — займемся им без ретроотступлений, учитывая накат событий.
— Тебе нравится мадемуазель Юго? — спросила меня Танюша накануне приезда Жаклин.
— Ничего.
— Она красивее мамы.
— Ты думаешь? — удивился я не столько самому сравнению, сколько предательству Танюши, которая в отсутствие Лены занялась сватовством.
Или это с моей молчаливой подсказки, а интуиция у детей, известно, как у зверей, — вот она и подслушала в моей подсознанке то, что я сам слышать не желаю. И дело вовсе не в том, кто красивее, по мне, красота — понятие относительное, никчемное и мало влияет на наше либидо, а под ним я подразумеваю нечто более сложное и разветвленное, чем дедушка психоанализа. На месте Танюши я бы не сравнивал — так несхожи Жаклин и Лена. Помимо индивидуальных — родовое отличие: одна — насквозь француженка, а другая — с ног до головы русская. И хотя я патологически как-то связан с инфернальницей Леной, культурно и духовно мне ближе разбитная Жаклин: мы с ней — из одного мира, в то время как Лена — из twilight zone. Род любовного наваждения. С ней я испытал всю тяжесть, всю тягость любви, а с Жаклин — пока что — легкость дружбы и взаимной приязни.
Странно, что до сих пор не замужем. Такие, как она, должны, наверное, перебеситься на воле перед тем, как связать себя узами брака. Были ведь в ее жизни и страсти, и разочарования, она не из тех, кто долго простаивает. Французский темперамент. Или это литературный миф? Вспомнил свой сорбоннский роман тысячу лет назад: то, что француженки, не в пример американкам, знают толк в любви, — несомненно. Судя по опросам, из них получаются более надежные жены, чем американки, но до свадьбы они свое не упустят. А что, если американки, выйдя замуж, добирают то, что не получили в девичестве? Имею в виду, понятно, матримониальное, а не физическое девичество.
Есть ли кто у Жаклин на данный момент? Какое мне дело! Не привык долго обходиться без женщины, мысленно уже изменяю Лене, хоть и стыжусь этого. Как легко было бы все свалить на дружка: это не я, а Он! Только это я, а не Он. Не похоть, скорее желание тепла и доверия. Иначе зябко и одиноко на ветру. А каково сейчас Лене? «Там, далеко, на севере, в Париже…» — какой, однако, надо иметь культурно-географический инстинкт, чтобы, будучи петербуржцем, почувствовать, что севильцу Дон Жуану Париж покажется далеким севером. Что говорить, великий поэт — не знаю равных Пушкину ни в русской, ни в английской литературе. Но это так, к слову. А сейчас мне стыдно перед Леной, перед собой, даже перед Жаклин за грешные мои мысли. Помню, как принял сексуально многоопытную Лену за девственни-цу. Но в ней и вправду было что-то от девушки — скверна не пристала к ней. Ни к душе, ни к телу. Ни тем, ни другим не участвовала в разврате, к которому принуждена обстоятельствами.
Я женился на девственнице, которая оказалась проститутки, но проститутка оказалась девственницей. Это трудно понять, а объяснить и вовсе невозможно. Разве что Жаклин — она из тех, кто с полуслова.
Вот ей и начал рассказывать. Не все, конечно, — на все я не решаюсь даже в этой исповеди. В устном рассказе лакуны были еще более обширные, но основной сюжет — проституточья карьера Лены, вплоть до бегства — был мной изложен без утайки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20