А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Кормилицей семьи была мама. Пол много и истово молился о ней. И когда она все-таки угасла, когда их семейный священник взял его за руку, а маму - да нет, не маму, а всего лишь ее тело - понесли вниз по лестнице, завернув в простыни, он втайне отрекся от веры в высшие силы. И нашел утешение в холодной логике цифр. Он построил вселенную порядка и согласованности, где царили строго просчитанные вероятности и процентные соотношения. Где всегда можно определить вероятность нежелательных событий и этим себя успокоить.
Пола не случайно потянуло к профессии, единственная цель которой - держать под контролем риски.
Выражаясь языком актуариев, уменьшать вероятность нежелательных событий.
Но в эти дни умение принимать в расчет риски его как будто оставило.
Пол скатился с кровати и встал босиком на доски. Они показались ему холодными и какими-то древними. В комнате не оказалось ни телевизора, ни радио.
А ему требовалось какое-нибудь занятие, чтобы отвлечься. Что-нибудь почитать.
Он на цыпочках спустился по лестнице, но ступени все равно скрипели и стонали. Пол понятия не имел, где включается свет в коридоре, и от перил пробирался к стене на ощупь.
Наконец он оказался в кабинете Майлза и, пошарив рукой, обнаружил выключатель.
Щелк.
Подошел к книжным полкам. Хорошо бы нашлось какое-нибудь легкое чтиво. Но ему не повезло. В кабинете стояли книги, наличие которых и следовало ожидать у юриста. Тома, посвященные праву, - целые скопища. Толстые, в кожаных переплетах и нисколько не привлекательные. А кроме них, еще несколько изданий, но ничего интересного. Еврейская библия в треснутой, облупившейся обложке, «Каббала» и вафельно-тоненькая книжица под названием «Книга Руфь».
На худой конец хотя бы это.
Пусть будет Руфь. Хоть какой-никакой сюжет. Пол не без труда вытащил томик, поскольку он был зажат между «Статутным правом нью-йоркской недвижимости» и «Принципами судебного законодательства». Но тут из него посыпалась кипа листков.
Пол наклонился, чтобы их подобрать.
Судя по виду, это были старые письма. От совершенно пожелтевших до относительно белых, с желтоватым оттенком. Они начинались с обращения: «Дорогой папа, папочка, папуля... отец!»
Наверное, это один из тех парнишек, что так увлеченно мучили видеоигру наверху, присылал их из летнего лагеря.
Пол почувствовал себя соглядатаем, шпионящим за семейством Гольдштейнов. И вдруг вспомнил собственную семью, которой сейчас с ним не было.
Его охватила внезапная сильная тоска с примесью чего-то еще, что он определил как ревность. Майлзу повезло: его жена не сидела под стражей, а два его юных отпрыска аккуратно писали из летнего лагеря, перебирая всевозможные обращения к отцу.
Полу для счастья хватило бы одного.
«Дорогой папа, папочка, папуля, отец! Помнишь, как ты отвел меня в зоопарк и там оставил?»
Майлз водил своих сыновей в зоопарк, и один из них вспоминал, что с ним приключилось. Как отец взял его с собой и потерял. Мальчик вдруг оказался один в толпе разглядывающих обезьян зевак, пока папа пошел купить сахарную вату. Пол сочинял собственную историю семьи Гольдштейнов, как иногда поступают бездетные люди, чтобы развеяться.
Он бы и дальше раскручивал сюжет, но в коридоре послышался резкий звук. Один из сыновей Майлза стоял на пороге в голубой пижаме и тер морщившиеся от света полуоткрытые глаза. Что-то около четырнадцати лет, решил Пол. Голенастый, мучительный возраст между детством и отрочеством. Ноги паренька казались слишком длинными для его фигуры. Над верхней губой, как мазок помады, темнел легкий пушок.
- Мне послышалось что-то на лестнице, - сказал он.
Пол и раньше чувствовал себя подглядывающим в замочную скважину, а теперь и вовсе смутился. Попался с поличным на чтении его писем к отцу, словно имел на это право.
- Вот... потянул книжку, а это выпало, - сбивчиво объяснил он.
Мальчишка пожал плечами.
Пол запихнул письма в томик и поставил все на место.
- Теперь снова спать.
Мальчик кивнул и пошел к лестнице. Пол выключил свет и последовал за ним. Так вместе они и потащились наверх.
- Ты был в лагере? - спросил парнишку Пол.
- Что? - не понял Гольдштейн-младший.
- Отдыхал в летнем лагере, когда был моложе?
- Угу, - сонно ответил мальчик. - В лагере Бет-Шемель в горах Катскилл. Тоска зеленая.
- Да. Я тоже не любил эти сонные лагеря. - Пола отправили в летний лагерь в тот год, когда умерла его мать.
На верхней площадке лестницы он простился с мальчиком и вернулся в свою спальню, где еще два часа не мог заснуть.
* * *
Когда Пол проснулся, утро давно наступило и Майлза дома не было.
- Отправился на работу несколько часов назад, - объяснила его жена. - Сказал, пусть уж, пожалуйста, устраивается. Так что будьте любезны, - добавила она с застенчивой улыбкой.
Пол нашел миссис Гольдштейн на кухне после того, как надел носки и ботинки и рискнул спуститься вниз. За столом сидел сын Майлза и читал юмористическую книгу «Человек-паук вершит возмездие». Это был второй его сын - года на два моложе своего брата.
- Привет, я Пол, - поздоровался с ним Пол.
Мальчик что-то буркнул, не поднимая глаз. Миссис Гольдштейн вздохнула.
- Назови свое имя. Когда с тобой знакомятся, ты должен представиться в ответ.
Паренек вскинул голову, закатил глаза, сказал: «Дэвид» - и тут же снова окунулся в приключения героя, который подвешивал своих врагов вниз головой в липкой сети.
Миссис Гольдштейн снова была в парике, но на этот раз Пол заметил, что с одной стороны из-под него выбивалась ее собственная прядка. Она была густой и черной, и Пол понял, что не рак, а вера заставляла женщину скрывать свои волосы.
- Хотите кофе, мистер Брейдбарт?
- Пожалуйста, называйте меня Пол.
- «Пожалуйста» - в том смысле, что хотите кофе, или «пожалуйста» - в том смысле, чтобы я называла вас Полом?
- Пожалуйста - и в том и в другом смысле.
- Хорошо. Но в таком случае называйте меня Рейчел. - Она произнесла свое имя, как немцы, с гортанным "ч".
- Согласен. Спасибо.
- Садитесь. Он не кусается.
Пол сел рядом с мальчиком, который, как видно, не слишком удивился, что за завтраком возле него за столом оказался какой-то незнакомец.
Влажность в этот день стала не такой заметной. В оконный проем меж горшков с геранью проникал масляно-желтый солнечный свет. И Пол подумал, что если бы Джоанна и Джоэль возвратились вместе с ним, они пошли бы сегодня в Центральный парк, расстелили одеяло для пикников на Овечьей лужайке и стали бы наслаждаться только что обретенной атмосферой семьи.
Потом он принял душ, надел отглаженную до хруста рубашку Майлза, которую щедро предоставила ему миссис Гольдштейн, прочитал две газеты, причем одну из них еврейскую, которую честно пролистал, не поняв ни слова. Словом, делал все, лишь бы не выскочить из собственной кожи. Только после этого позвонил адвокат.
- Держитесь, - сказал он. - Мне наконец удалось.
- Что?
- Вчера вечером я звонил еще несколько раз. С нулевым результатом. Десять раз утром - и тоже ничего. И наконец достал его днем. Нашего приятеля Пабло.
- И что? - В Поле шевельнулась слабая надежда.
- Он, конечно, отнесся ко мне с подозрением. Мягко говоря. Не хотел признаваться, что знает вас. Даже после того, как я назвался и сказал, что в курсе всего, что там произошло. Потом заявил: да, мол, он вас припоминает, но понятия не имеет, о чем я толкую. Возил вас туда-сюда, что было, то было, но это все. Я сказал, чтобы он успокоился, - никто не собирается обращаться в полицию. Тут память вроде бы к нему вернулась. Я упомянул, что названный вам дом сгорел, сообщил, что наркотик по-прежнему у нас. Думаю, все будет хорошо. Он обещал перезвонить и сказать, как передать пакет. Куда и когда.
- А Джоанна? А моя дочь? Они...
- Они в порядке.
Пол почувствовал, что скрученный в животе узел стал распускаться. По крайней мере немного.
- Я спросил у Пабло, насколько он в этом уверен, - продолжал Майлз. - Сказал прямо, чтобы он понял: не будет Джоанны и Джоэль - не будет наркотика. Мне кажется, он усвоил. Это как судебная тяжба. Надо делать вид, что последнее слово за тобой, даже если на самом деле нет ничего подобного. А что мы теряем? Ведь наркотик в конце концов у нас. Так?
- Так.
- Так? И только-то? И вы не скажете: «Что за молодец этот Майлз. Потрясающе. Я в восторге от таких новостей»?
- Я в восторге от таких новостей.
- Не похоже.
- Просто я волнуюсь.
- Волнуетесь? Конечно. А кто бы не волновался на вашем месте? Но сохраняйте веру! Хотите - позаимствуйте у меня, дарю бесплатно. Говорю вам, мы все преодолеем. Он мне перезвонит. Мы сплавим им кокаин и выберемся из этой передряги.
- Все так. Но есть кое-что еще.
- Что такое это «кое-что еще»?
- Что, если мы отдадим им наркотик...
- И?
- ...а они не отпустят Джоанну и Джоэль?
Законный вопрос. Об этом спрашивала его Джоанна в той комнате. Вопрос, о котором он не хотел слишком глубоко задумываться и слишком часто вспоминать. И пока он прорывался через таможню и удирал от торговца наркотиками, это ему удавалось.
Но теперь - нет. Теперь, когда он вот-вот отдаст в нужные руки наркотик стоимостью два миллиона долларов.
Майлз пожал плечами:
- Не знаю, как на это ответить. Наверное, верить им - это и есть плата за вход. Извините, но, наверное, так оно и есть.
Глава 22
Ее перевели в другое место без предупреждения.
Когда это было? В полночь? Или в полдень? Она не знала. Сознавала одно - что провалилась в бездонную дрему и теперь сладко спала. Ей грезилось, что она дома с Полом и сейчас летний день, когда можно немного побездельничать. Скорее всего воскресенье. По воскресеньям они выбирались из постели не раньше десяти, чтобы безмятежно полистать «Санди таймс», прихлебывая холодную воду «Старбакс».
Сон передавал это воскресное ощущение.
Затем дверь с треском отворилась. Ей почудилось, что она в своей квартире на 84-й улице услышала удар грома. За ним последовал ливень.
Но на самом деле последовало совершенно иное. Кто-то стащил ее с матраца и грубо вырвал из сна. Остро пахло сердитыми, разгоряченными мужчинами. Раздались команды на исковерканном английском. Видимо, эти мужчины - нет, скорее подростки - слышали такие слова в фильмах про кунг-фу.
- Чоп-чоп. Vamos.
На голову натянули маску из чулка, только задом наперед. Прорези для глаз оказались где-то на затылке, и она видела одну только черноту.
«Что это? - думала она. - Конец. Первый шаг на пути к безвестной могилке. К тому, чтобы оказаться на одной из этих отвратительных фотографий в газетах». Она ощутила собственный страх - неприятный привкус на языке.
В последнее время Джоанна много размышляла о своей смерти. С тех самых пор как Галина коротко сообщила ей, что Пол не сумел выполнить задание. В словах колумбийки были сила и торжественность смертного приговора, который судья зачитывает перед виселицей.
Да и мальчишка, регулярно приносивший Джоанне завтрак, больше не держался как официант, рассчитывающий на чаевые. Исчезло его улыбчивое «С добрым утром». Кто-то сообщил и ему: эта женщина больше не дойная корова, а жертвенный ягненок.
И другие охранники тоже изменились - стали мрачными, недовольными, раздражительными. Разговаривали с ней с едва сдерживаемым гневом и плохо скрываемым презрением. В воздухе носилась угроза.
И вот настало время: ее выволокли из двери, потащили по коридору, заставили спускаться вниз по ступеням. Одна, вторая... Джоанна споткнулась и чуть не упала. Ей связали руки, и грубая веревка впилась в запястья.
- Я ничего не вижу, - проговорила она и была неприятно поражена, услышав в своем голосе беспомощность и страх.
Джоанна была ветераном работы с кадрами. Она давно привыкла к тому, что перед ее столом нескончаемой чередой проходят девочки-недотроги. Почему-то это всегда были одни девчонки: они всхлипывали и жаловались, что их по-всякому обидели. Она их выслушивала, кивала, улыбалась, сочувствовала, но в душе всегда хотела спросить: «А что же вы сами за себя не постояли?»
Сейчас она оказалась на их месте и тоже могла только хныкать и умолять. Запястья уже горели, а она по-прежнему находилась в доме. В нос ударили запахи подгоревшего жира, масла и ананаса. Видимо, она проходила через кухню. Вернее, не проходила, а ковыляла, спотыкаясь и чуть не падая.
Джоанне никто не ответил. Или ответили по-своему. Когда она сказала: «Я ничего не вижу», ее сильнее дернули за веревку, так что она ударилась плечом о стену.
Вот такой был их ответ - заткнись.
Потом они оказались на улице. Джоанна ощутила терпкий аромат сосны, сладкий привкус розы и знакомую тошнотворную вонь бензина. Воздух был особенный - не ночной, но предрассветный, уже насыщенный утренней росой. Было до боли прекрасно вновь оказаться на улице и вдохнуть прохладу тихого ветерка. Вот только ее уводили от уже знакомого к совершенно неведомому.
Прочь и от Джоэль.
Открылась дверца машины.
Нет, оказалось, что это не дверца - ее затолкали в багажник. Не нашлось добрых рук, чтобы поддержать, и Джоанна, ударившись щекой о пол багажника, вскрикнула.
- Silencio, - приказали ей.
Крышка захлопнулась. Страх скрутил сильнее, чем веревка на запястьях. В багажнике не так уж много воздуха. Рано или поздно он кончится, как бы редко она ни старалась дышать. Грудь Джоанны вздымалась, словно она только что вернулась после интенсивной утренней пробежки.
«Успокойся, - твердила она себе. - Прекрати панику».
Мотор с урчанием завелся, затем открылись и закрылись дверцы. Машина тронулась с места. Сначала медленно, переваливаясь, как лодка, с боку на бок. Плавно повернула направо, налево и набрала скорость.
Шоссе?
Куда? Или откуда?
По крайней мере она не задохнется в дороге. Как только машина устремилась вперед, в лицо Джоанне ударила струя холодного воздуха. Чтобы пленница могла дышать, из-под багажника выдрали часть обшивки.
Это ее немного обнадежило. Если тюремщики позаботились о том, чтобы куда-то доставить ее живой, может быть, не убьют и в конце поездки. Надо надеяться.
Надо держаться.
Они ехали час. А может быть, два.
Тяжелее всего было переносить скрюченную позу. Связанные руки, зажатые между туловищем и полом, вскоре онемели. Хуже всего приходилось плечам. Как только машина попадала в очередную выбоину, плечи и грудь пронзала режущая боль. Автомобилю срочно требовались новые амортизаторы, а дороге - ремонт покрытия. Несколько раз Джоанне казалось, что они проваливаются в какую-то дыру.
Мужчины в машине включили радио. Шел репортаж о какой-то игре с мячом, наверное, о футболе.
Но что бы там ни было, передача приковала внимание ее тюремщиков. Они смеялись, шумно спорили, ругались. Их оказалось трое - Джоанна различала три разных голоса.
Но чем дольше она находилась в темноте багажника, тем сильнее становилось ощущение, что рядом с ней есть еще кто-то.
Джоэль.
Она пять лет мечтала завести ребенка. И вот вошла в сиротский приют Святой Регины и приняла на руки необыкновенную маленькую девочку. Сила любви к ребенку была сейчас ее слабостью. Джоанна поняла, что связь между ними прочнее, чем пуповина, - она на всю жизнь.
«Я принесу ее опять», - пообещала Галина.
Но чего стоит обещание похитительницы людей? Особенно теперь, когда Джоанну куда-то везли. Из глаз хлынули слезы и промочили маску. Шерсть сильнее запахла пылью.
«Прекрати!»
Через некоторое время она, наверное, задремала.
Потому что внезапно поняла, что машина не движется. Струя воздуха больше не била в лицо, ухабистая дорога не выворачивала наизнанку желудок. Радио в салоне не работало.
Джоанна услышала, как где-то неподалеку громко и чисто пропел петух.
Крышка багажника открылась, и сквозь переплетение шерстяных нитей маски просочился серый свет. Ее вытащили за ноги. Джоанна ударилась губой о металлическую кромку и ощутила вкус крови.
Теперь она стояла на ногах. Мужчина, который так грубо с ней обошелся, не упустил возможности провести ладонью по ее грудям, рассмеялся и проговорил нараспев:
- Bueno.
По спине Джоанны пробежал холодок страха: среди всех возможных концов, среди различных унижений и насилий, которые она мысленно перебирала в самые жуткие минуты, такое даже не представлялось.
Хотя - почему нет?
Мужчина перестал ее лапать и куда-то повел. Под шерстью маски Джоанна различала неясные тени. Они оказались в доме.
В дверь вела высокая ступенька, о которой ее никто не предупредил. Джоанна споткнулась и стукнулась коленом о твердый камень. Ее тут же снова вздернули на ноги и ввели в помещение, которое, должно быть, служило коридором. Она смутно ощущала стены по обе стороны.
«Пахнет фермой», - подумала она.
Овцы, коровы, курицы. Неотделанные деревянные балки. Свежевыпеченный хлеб.
Внезапно они остановились, и с головы Джоанны стянули маску-чулок.
Она оказалась в небольшой комнате, ненамного отличавшейся от той, которую недавно покинула. Окна были тоже забиты. На полу валялся грязный матрац - близнец того, на котором она проспала восемь ночей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31