Умница…– Где же он сейчас?– Видимо, чем-то отравился. Примерно за неделю до смерти бабушки.Дубравин, который был уже возле выхода, вдруг резко остановился, обернулся к Ольховской и взволнованно спросил:– А как это случилось?– Я приехала из театра где-то около одиннадцати вечера. И застала бабушку в слезах: Джим был уже на последнем издыхании. Утром они, как обычно, гуляли – я еще спала. Бабушка говорила, что на прогулке Джим был скучен, поскуливал, дрожал, как в лихорадке. Она подумала, что Джим просто замерз: шел сырой снег, дул ветер. Потому они возвратились быстро. Бабушка накормила его теплой болтушкой с мясом, и Джим повеселел. А вечером…– Ветеринара вызывали?– Когда я приехала домой, уже было поздно – Джим скончался у меня на руках. А бабушка от растерянности не сообразила, пыталась лечить его домашними средствами. Да ветеринар и не успел бы приехать: все случилось в течение часа. По всем признакам Джим отравился. Но чем? И когда?– Может, на прогулке?– Что вы… Я его приучила ничего не брать из чужих рук и не подбирать объедки на улице.– И он держался? Все-таки животное…– Я несколько раз проверяла. Отказывался от самых аппетитных кусков, которые по моей просьбе разбрасывали на пути знакомые.– Значит, на улице отравиться не мог… Странно… – пробормотал себе под нос Дубравин.– Что вы сказали?– Я? Да нет, это… До свидания, Ариадна Эрнестовна!К Модесту Савватиевичу майор приехал вечером. Он хотел узнать, где находился Крутских, когда у Ольховской были похищены драгоценности.Нельзя сказать, что посещение и расспросы Дубравина понравились старому ювелиру.Но он не обиделся. По крайней мере, сделал вид, что полностью согласен с майором в необходимости подобных справок для следствия, и что это вовсе не бросает тень на его доброе имя.Выглядел Модест Савватиевич неважно; как он объяснил, немного приболел. Держался старый ювелир как-то сковано, разговаривал нехотя, что при его бойком жизнерадостном нраве было весьма странным.Крутских заверил майора, что в тот вечер он, как обычно, был дома и разыгрывал шахматные этюды. И, как всегда, допоздна.Однако подтвердить его заверения было некому.Порасспросив соседей Модеста Савватиевича, майор узнал, что тогда старый ювелир во второй половине дня, когда начало темнеть, куда-то уходил из дому. А вот когда он возвратился, никто не видел.Мало того, соседи обратили внимание, что в квартире Крутских с вечера горел только торшер.Это было для них необычным, так как Модест Савватиевич любил много света, и едва начинало темнеть, включал большую хрустальную люстру в гостиной на полную мощность.“Совпадение? Трудно сказать… Можно ли верить соседям? И если можно, то в какой мере? – размышлял Дубравин по дороге домой. – А сам Крутских? Почему он утверждает, что в тот день не выходил из дому? Забыл? Вряд ли. У дедка, несмотря на весьма преклонный возраст, голова ясная. А ведь кража случилась недавно. и давно. Для кого как. Для меня тот вечер – дата памятная. После заявления Ольховской. А для Модеста Савватиевича – если, конечно, он не темнит – обычный день. Многие забывают, что делали вчера, позавчера. А тут – почти две недели. Дни бегут… Соседи… В их ответах чересчур много “кажется”, “как будто”… За точность никто поручить не мог. Поди разберись… И все-таки, Модест Савватиевич, если судить строго по канонам криминалистики, ваше алиби, мягко говоря, вызывает некоторые сомнения…”.Отступление 2. «КОРОЛЬ» ОДЕССКИХ ЮВЕЛИРОВЮвелир Содомский был невысок ростом, тщедушен телом, но упрямства и силы воли ему было не занимать.В детстве он попал под карету, и сломанная левая нога плохо срослась – Содомский довольно заметно хромал.Ему не было еще и тридцати лет, когда он стал одним из выдающихся мастеров ювелирного дела царской России.В Гловск ювелир попал совершенно случайно и не по своей воле.Необузданная фантазия и тщеславие, которое как-то не вязались с внешне меланхоличным человеком, небрежно одетым и вечно простуженным, принесли ему массу неприятностей и сомнительного свойства славу, шагнувшую даже за рубеж.А началось все с того, что Содомский решил доказать свою гениальность в ювелирном деле весьма необычным способом.До 1908 года он жил в Одессе (где и родился). Однажды к нему заявился некий фон Заксе, немец по происхождению, международный авантюрист по призванию, и предложил выгодный гешефт.Дело в том, что за границей резко возрос интерес к славянской старине, особенно к скифским сокровищам, – “стараниями” грабителей могил скифских царей они стали появляться на международных аукционах и стоили там бешеных денег.Он-то и предложил Содомскому изготовить подделки, да так, чтобы ни у кого не возникало сомнений в их подлинности.И Содомский согласился.Нельзя сказать, что только из-за денег: ювелир был горд, принципиален и на сделку с совестью даже весьма солидная сумма, предложенная ему за работу господином фон Заксе, подвигнуть его не могла.Но этот коварный пройдоха зацепил самую больную струнку в душе Содомского.В конце разговора он высказал сомнение в способности ювелира выполнить работу так, чтобы, как говорится, комар носа не подточил – чтобы подделки нельзя было отличить от настоящей старины.Содомский долго молчал, а потом только и сказал: “Они будут лучше подлинных…”И это означало, что договаривающиеся стороны пришли к полному согласию…За месяц каторжного труда ювелир изготовил золотую тиару скифского царя, украшенную драгоценными камнями, и два серебряных ритона.Возможно, Содомский так никогда бы и не узнал о дальнейшей судьбе своих “произведений”, не попадись ему на глаза в одном из журналов фотографии скифских сокровищ, приобретенных Лувром, где, среди всего прочего, красовалась и его тиара.Сумма, какую всемирно известный музей уплатил за нее, ошеломила Содомского. Ему бы промолчать, ан нет, взыграло честолюбие.И ювелир поехал в Париж, где вскоре разразился “скандал века”, как назвали признание Содомского в авторстве тиары газетчики.Правда, ему сначала не поверили, несмотря на то, что Содомский представил свои эскизы, рисунки подделки и состав золотого сплава, из которого отливал тиару и над которым очень долго бился.Тогда Содомский, чтобы доказать свою правоту, закрылся в гостиничном номере и за неделю изготовил другую тиару; ее нельзя было отличить от приобретенной Лувром.Сомнения у экспертов отпали, Лувр в горести подсчитывал убытки и пытался отыскать “владельца” тиары фон Заксе, (тот, конечно же, не поспешил дать свой новый адрес), а Содомский на гребне славы вернулся в родную Одессу, где его чествовали, как национального героя и где прозвали “королем” ювелиров.Но все в жизни преходяще, а слава – в особенности, в чем вскоре не преминул убедиться и Содомский.Вначале, после триумфального возвращения из Франции, заказы на украшение посыпались, как из рога изобилия.Содомский работал, словно одержимый, сутками.Все казалось ему в розовом цвете. Жизнь была прекрасна и наполнена главным ее содержанием – любимой работой – до краев.Однако вскоре французские власти (им так и не удалось разыскать господина фон Заксе), обратились к России с настоятельным требованием возместить убытки, понесенные Лувром по вине “национального героя” и «короля» одесских ювелиров Содомского. Теперь он уже фигурировал, как главный злодей и инициатор обмана.И пришлось Содомскому по совету бывалых людей покинуть дорогую его сердцу Одессу и удариться в бега во избежание больших неприятностей.Так Содомский оказался в богом забытом Гловске, где купил небольшой домишко и по-прежнему занимался ювелирным делом, что позволяло “королю” ювелиров кое-как сводить концы с концами.В мастерской Содомского в утренние часы царил полумрак.Ювелир был бережлив и экономил, на чем только мог: электрическое освещение для него было роскошью, а свечи и керосин, по его разумению, стоили немыслимо дорого.Поэтому два подмастерья, взятые им на выучку, коротали время у замерзших окон, дожидаясь, пока рассветет, чтобы можно было хоть что-то видеть в этой полутемной клетушке.– Модя, кто-то приехал… – вполголоса обратился один из них, рослый малый в безрукавке, отороченной свалявшимся заячьим мехом, к другому, низенькому, коренастому, с круглой, как бильярдный шар, рыжей головой.Рыжеволосый потер оконное стекло, оттаивая лед, и припал к образовавшемуся прозрачному пятнышку.– Ого! Выезд-то, Жорка, выезд каков, а! Ух-х… Царский. Кони – звери. Кто бы это мог быть? Так рано…Заскрипела входная дверь, и в мастерскую вошла закутанная в меха старуха. Неуверенно ступая мелкими шажками и касаясь рукой стены, она подошла к подмастерьям и спросила, шепелявя:– Ювелир Шсодомшский, проше пана, кто ештем?– Один момент, ясновельможная пани! – сказал рыжеволосый Модя.И постучал в некрашеную дверь, ведущую в личную мастерскую ювелира, куда тот подмастерьев не допускал.– Господин Содомский! – позвал он. – Извините-с, но к вам пришли…За дверью послышались покашливание, шорох шагов; что-то упало, звякнув. Наконец дверь отворилась, и Содомский, одетый во все черное, склонился перед старухой в глубоком поклоне, предупредительно вежливом, но с большой долей гордого достоинства: он сразу узнал раннюю визитершу.– День добрый, госпожа Сасс-Тисовская. Чему обязан?– Мне нужно с вами поговорить…Княгиня бросила выразительный взгляд на подмастерьев.– Прошу сюда, – понял Содомский.И жестом пригласил ее в свою личную мастерскую.Они уединились; в комнате стало тихо.Подмастерья едва не на цыпочках отошли к окну, уселись на скамейку. Переглянулись.Модя поднял широкие рыжие брови, округлил глаза.Сасс-Тисовская была в городе личностью небезызвестной. О ее богатстве знали все, и такой ранний визит гордой аристократки к убогому ювелиру-плебею являлся в их довольно однообразной жизни событием немаловажным.Тем временем Сасс-Тисовская расположилась у крохотного столика, с которого Содомский поторопился смахнуть хлебные крошки.Она с брезгливым вниманием принялась рассматривать давно не беленые стены, верстак с инструментом, массивный сейф и окно, забранное ржавой решеткой.Княгиня терпеливо ждала, пока не появился ювелир, – Содомский, извинившись, вышел ненадолго в другую комнату, чтобы привести в порядок свою одежду.Когда он возвратился, на нем был все тот же черный костюм со следами влажной щетки.Но теперь вместо будничной рубахи в мелкий выцветший горошек из-под лацканов сюртука выглядывала белая манишка с галстуком-бантом.Свою неизменную ермолку Содомский снял и потому часто приглаживал обширную плешь: с непривычки ему казалось, что мерзнет голова.– Милейший…Княгиня с сомнением смотрела на бледное, морщинистое лицо ювелира; видно было, что она колебалась – внешний вид Содомского был мало почтителен.– Милейший, мне бы хотелось, чтобы наш разговор не стал известен кому-либо.– Госпожа Сасс-Тисовская!Лицо ювелира пошло красными пятнами. Недоверие, явственно звучавшее в голосе княгини, глубоко уязвило его.– В моей профессии сохранение в тайне пожеланий и предложений клиентов дело само собой разумеющееся. На этот счет вы можете быть совершенно спокойны. Да-с.– Надеюсь…Княгиня сняла перчатки; на правой руке сверкнул крупный бриллиант, оправленный в белое золото.Содомский впился в него взглядом, вытянув шею.– Посмотрите…Сасс-Тисовская стащила перстень с пальца и положила его на стол перед ювелиром.Содомский с неожиданным проворством схватил его, поднес близко к глазам. Лицо ювелира стало одухотворенным, морщины разгладились, в больших черных глазах появился влажный блеск.– Бог мой, я весь в волнении…Голос Содомского дрожал.– Я знал… я знал, что когда-нибудь увижу собственными глазами… это чудо, эту звезду первой величины… “Магистр”! О-о… – простонал в восхищении ювелир.Он суетливо достал из бокового кармана сюртука лупу и стал пристально рассматривать камень.– Ну зачем, Зачем!? Кто придумал и свершил такую глупость?! – воскликнул он неожиданно в раздражении и негодовании.– Пшепрашем пана, не есть понятно, что вы имеете в виду? – встревожилась Сасс-Тисовская.– Камень имел древнюю индийскую огранку. И конечно, вес и размеры его были гораздо больше теперешних. Но потом алмаз по чьей-то прихоти подвергли переогранке. И не весьма удачно. Но это ничего, ничего… – поспешил ювелир успокоить княгиню. – «Магистр» по-прежнему великолепен.– У меня есть к вам предложение, пан Содомский…Княгиня, оглянувшись на дверь, заговорила тише:– Вы не могли бы изготовить копию камня и перстня? Да такую, чтобы никто, кроме специалиста, не смог отличить ее от подлинника.– Страз. Вы хотите, чтобы я сделал страз…Содомский нахмурился, положил перстень на стол, спрятал лупу обратно в карман.– Я вам хорошо заплачу…Княгиня по-своему истолковала перемену в настроении ювелира и поторопилась достать из сумочки кошелек.– Здесь золото. Это задаток. Цену за работу я заплачу любую, какую вы укажете. Конечно, в разумных пределах, – поспешила добавить Сасс-Тисовская.– Простите, госпожа Сасс-Тисовская, возможно, мой вопрос вам покажется нескромным… Но я хотел бы знать, для каких целей вам нужен страз?– Ах, какое это имеет для вас значение!? Повторяю, если вы в состоянии изготовить этот страз так, чтобы он был похож, как две капли воды, на подлинник, за ценой я не постою.– Вы ошибаетесь. Для меня имеют значения дальнейшие ваши намерения относительно подделки.– То есть?– Я бы не хотел… – Содомский едва не сказал “опять”, да вовремя спохватился, – фигурировать в полицейских протоколах.– При чем здесь полиция?– А притом, что некто – я не имею в виду вас, упасиБог! – может воспользоваться моей работой, чтобы обманным путем сорвать с кого-нибудь солидный куш, всучив вместо подлинного “Магистра” страз. Такое бывало, госпожа Сасс-Тисовская, – предупредил он гневный взрыв оскорбленного высокомерия княгини. – Потому я и хочу знать предназначение копии.– Если так…Княгиня поостыла и натянуто улыбнулась.– Добже. Пан может быть спокоен – у меня нет намерений использовать копию так, как вы предполагаете.Сасс-Тиисовская не преминула уколоть этими словами ювелира, подчеркнув разницу между ним, плебеем, и собой, аристократкой “голубой” крови.Содомский сделал вид, что не понял намека, смотрел спокойно, даже сонно, прикрыв веки так, что его глаза превратились в узкие щелки.– Надеюсь, вы не предложите мне поклясться на Библии? – спросила она.– Нет-нет, мне достаточно вашего слова. Как я понимаю, вы хотите таким образом уберечь настоящий “Магистр” от злого умысла?– Именно.Княгиня с невольным уважением посмотрела на невзрачного, рано состарившегося человека; на удивление, ювелир оказался весьма проницательным человеком.Она могла бы добавить, что ее многочисленная родня уже пробовала и неоднократно, всеми правдами и неправдами завладеть перстнем, который был баснословно дорог.Сасс-Тисовская могла еще сказать, что у нее практически не было никаких сомнений в намерениях неудачливых воров, пытавшихся забраться в дом – они зарились на бриллиант. И что она догадывалась, кто их на это подтолкнул.Только один человек в Гловске знал о существовании перстня с “Магистром” – купец Вилюйский.Как он узнал? – на этот вопрос княгиня ответа не находила.Но Вилюйский однажды нанес ей визит и предложил продать ему эту фамильную драгоценность. И несмотря на уверения, что она даже не слышала о “Магистре” и что это чей-то досужий вымысел, купец, конечно же, остался при своем мнении.А что Вилюйский способен ради личной выгоды на любое преступление, княгиня не сомневалась.Она была близко знакома с его батюшкой, – он, как поговаривали люди, промышлял на большой дороге, пока не завел свое дело.Яблоко от яблони далеко не падает…Но Сасс-Тисовская промолчала. Ювелир не пастор, а мастерская не исповедальня.– Я согласен…Ювелир потрогал перстень, как бы погладил, бережно и ласково.– Сколько потребуется на это времени? – спросила княгиня.– Немного… Совсем немного. Но вам придется довериться и оставить перстень здесь. Дня на два.Княгиня заколебалась – риск все же был чересчур велик. С сомнением посмотрела на зарешеченное окно, на хлипкую дверь…– Иначе я просто не смогу добиться абсолютной схожести.– Нет, – наконец после долгих раздумий отрезала княгиня. – Пшепрашем, нет.Ювелир развел руками. Княгиня поднялась, взяла перстень.Содомский кинул робкий взгляд на увесистый кошелек с золотыми монетами, лежавший на столе.И наконец решился:– Ладно. Попробую. Только вам придется еще немного побыть здесь. Нужно сделать рисунки, снять размеры, оттиски граней. И сделать фотоснимки. Но для этого мне требуется помощь моего подмастерья, смыслящего в фотоделе.– Это надежный человек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15