Наши бомбардировщики также обстреляли из передних пулеметов вражеские самолеты. Этот встречный бой длился чуть больше минуты. Наша атака несколько расстроила боевой порядок армады противника, но определить, сколько сбито самолетов, не было возможности: во встречной схватке необходимо было вести поиск, быть начеку, ведь могли появиться «мессершмитты».
Мы ждали, когда же наши девятки развернутся домой. Но они, строго выполняя порядок полета, держали курс в западном направлении. Правее нас, чуть впереди, аэродром противника в Анапе. Над взлетной полосой видны струи пыли. Это взлетали немецкие истребители. Сейчас придется схватиться с ними. Лишь на траверзе Анапы бомбардировщики пошли в пологий левый разворот в сторону моря. На удалении пятнадцати километров от берега «пешки» стали на обратный курс.
Но на развороте от строя отстали правые крайние. Почти в каждой девятке. Это нам прибавило хлопот. А тут еще подошли немецкие истребители. Завязался воздушный бой над морем. Отбивая атаки «мессершмиттов» и в какие-то моменты выполнения маневра, бросаю взгляд вниз, на море. На воде видны большие круги. Значит, кто-то врезался в волны? Свои или вражеские самолеты? Разбираться некогда. На аэродроме все станет ясным. А сейчас надо выручать двух оторвавшихся от строя «пешек». К ним в хвост уже пристраивались два «фоккера» — решили поживиться легкой добычей.
Делаю резкий переворот. Ведомый не отстает. Пикируем в хвост «фоккерам». Они, увлеченные атакой, не замечают нас. Теперь кто кого опередит. Мы раньше вышли на дистанцию стрельбы, чем они. Мощный огонь нашей пары из всех пулеметов и пушек сорвали атаки «Фокке-Вульф-190». Вижу, на воде появились новые круги. Это упали в море «фоккеры».
Вскоре заметил ведущего верхней нашей пары Ершова. Он, со снижением, на дымящем самолете, уходил в направлении аэродрома Геленджик. Подбит. Вверху остался его ведомый, он один. Ему трудно, атакуют несколько «мессеров». Делаю вертикальную горку и тут же очередью бью по Ме-109. Он был уже в хвосте нашего истребителя.
Наконец пересекли Цемесскую бухту. В воздухе стало спокойнее. Пересчитал «пешек» — все целы. Нас тоже трое. Как Ершов? Забегая вперед, скажу, что к вечеру сообщили, летчик благополучно сел на подбитом самолете.
После посадки я подошел к Глинке. Хотелось поговорить с ним об этом боевом вылете.
— Дмитрий! Почему вы ушли от своей девятки «пешек» и остались над Новороссийском? Кто же должен был бомберов прикрывать?
— Ты же сам видел, мы начали бой с группой «мессеров» и оторвались.
— Это не оправдание. Я тоже мог бросить «пешек» и вступить в бой. Тогда бы бомбардировщиков сбили.
— Саша! Не будем затевать ссору. Замечания правильные. На будущее учту.
— Хорошо! Будем считать вопрос закрытым.
Вскоре последовал еще один боевой вылет в район Мысхако на сопровождение двух девяток Пе-2. Моя группа из шести самолетов назначалась ударной. Нам ставилась задача сковать боем истребителей прикрытия противника. Непосредственное сопровождение было возложено на четверку Д. Глинки.
Над Новороссийском мы встретились с двенадцатою Ме-109. Имея превышение, с ходу атаковали «мессеров». Противник, численно превосходящий нас, принял бой. Схватка разгорелась яростная. Однако пара Искрина сбила двух Ме-109, потом я зажег одного, Фадеев и Труд еще двух. Это поубавило активности у противника. Потеряв еще пару самолетов, группа «мессершмиттов» драпанула. Пикированием к земле покинула район патрулирования.
Мы направились на помощь нашим бомбардировщикам. Они, развернувшись, уже шли обратным курсом. Задача была выполнена. Но тут со стороны моря появилась новая группа вражеских истребителей. Она попыталась прорваться к «петляковым». Отбивая их нападение, Д. Глинка сбил Ме-109. Наша группа подоспела вовремя. Внезапной атакой разогнали остальных. В этом вылете обе наши группы сбили около десяти самолетов, не имея потерь ни бомбардировщиков, ни истребителей.
Во второй половине дня командир снова поставил задачу сопровождать две девятки Пе-2. Моя группа состояла из шести самолетов. На этот раз удача нам изменила. При перестроении ведомый Бережного Сапунов, засмотревшись на появившихся над Новороссийском «мессершмиттов», ударил винтом своего самолета по хвосту истребителя ведущего и отбил ему рули управления. Бережной на парашюте приводнился в центре Цемесской бухты. С берега оказать ему помощь не смогли. Да и не успели бы — мы летали без спасательных жилетов. Летчики группы при виде этой катастрофы разволновались и в беспорядке заметались. Пришлось вмешаться.
— Я — Покрышкин, всем занять свои места!
Боевой порядок восстановился. Я решал: что делать с ведомым? Дать ему команду уходить на аэродром? Опасно. Одного наверняка собьют. Сейчас здесь пекло. Вражеских истребителей как комаров над озером. Лететь с нами на поврежденном самолете трудно. Долго думать не было времени, вот-вот схватимся с «мессерами». Запросил по радио:
— Сапунов, как ваш самолет?
— Все в порядке! — слышу в ответ. По тону чувствую — сильно переживает, удручен.
— Успокойся и пристраивайся к моей паре. На этот раз вылет прошел без серьезных схваток. Вскоре пошли на свой аэродром. После посадки подошел к самолету Сапунова. Он сидел в кабине и рыдал. С трудом удалось успокоить его. Конечно, очень тяжело быть виновником гибели боевого товарища. У меня тоже на душе скребли кошки. Владимир Бережной был моим воспитанником, способным летчиком.
В последующие дни в небе над Малой землей наших сил прибавилось. Вступили в бой летчики прибывшего на Кубань 3-го авиационного корпуса. На это соединение и была возложена задача по прикрытию района. Командовал им Е. Я. Савицкий. А наш полк обеспечивал боевые действия бомбардировщиков и штурмовиков. Один из вылетов в район Малой земли чуть было не оказался для меня последним.
В тот раз мы вылетели четверкой на сопровождение штурмовиков Ил-2 в середине дня. После взлета обнаружил, что на моем самолете отказал радиоприемник. По инструкции должен был прекратить полет и сесть. Однако оставлять без ведущего группу в составе трех истребителей опасно. Решил продолжать полет на боевое задание, При пересечении Цемесской бухты я переходил на скорости с левой стороны группы штурмовиков на правую. Впереди был Новороссийск. Как раз в эти секунды меня и ведомого атаковала пара Ме-109. Ершов предупредил о противнике по радио и закрутился с «мессером». Я, естественно, его сигнала не слышал. Ведущий же Ме-109 успел пристроиться в хвост моего самолета. Интуиция заставила меня оглянуться назад. Ме-109 висел в хвосте в пятидесяти метрах.
Резко бросил самолет с полностью данными рулями в косой переворот. Опередил врага на какое-то мгновение — вся трасса огня трехпушечного «мессершмитта» прошла ниже крыла. Враг был так близко, что сквозь шум мотора я услышал эту пушечную очередь. По-видимому, летчик Ме-109 посчитал меня сбитым и не теряя времени направился к штурмовикам. Меня охватила ярость. Да и мой ведомый действовал в этом полете не лучшим образом. Резко вывел свой самолет из косого переворота и ринулся за Ме-109, явно упоенным своим успехом. Еще миг — и противник у меня в прицеле. Наверное, в эти секунды фашист и заметил смертельную опасность. Энергичным переворотом он уходит из моего прицела и вертикально пикирует к воде. Я за ним. Малая высота, на которой проходил бой, не позволила ему оторваться. На выходе из пикирования он снова попал мне в прицел. Две хорошие очереди сразили наповал Ме-109, и тот пошел на дно бухты, куда всего лишь две минуты назад собирался отправить меня.
Боевым разворотом вновь набираю высоту. Только в этот момент почувствовал, что весь мокрый от пота. Да, нелегко достается победа…
Пристроив к себе Ершова, мы парой пошли сопровождать «илов». В тот вылет они нанесли мощный штурмовой удар по скоплению гитлеровских войск.
20 апреля противник предпринял отчаянные попытки уничтожить наш десант. В воздухе обстановка еще больше накалилась.
В первый вылет на сопровождение группы Пе-2 взлетели тройкой. У ведущего второй пары отказала матчасть. В этом полете нам удалось отразить все атаки «мессершмиттов», но ведение боя усложнял идущий ниже своей группы одиночный Пе-2, поврежденный зениткой.
На обратном маршруте, уже подходя к Новороссийску, увидел, как в хвост ему заходят два «Фокке-Вульфа-190». Я и мой ведомый, Иван Савин, пикированием свалились на них. Атака была молниеносной. Мы сразу же сбили обоих. По-видимому, вражеские пилоты не заметили, как сами превратились в мишень. После этого я горкой выскочил к группе наших бомбардировщиков, а Савин остался прикрывать подбитый Пе-2. Тот шел на аэродром к Геленджику. Обеспечив безопасную посадку бомбардировщика, Савин, несмотря на мое строгое распоряжение сесть на этом аэродроме, решил нас догнать.
Но практикой десятки раз подтверждено: одиночный самолет — верная цель. К несчастью, так и получилось. Савина вскоре атаковала пара «охотников» и сбила в предгорьях севернее Геленджика. Так мы потеряли еще одного очень способного молодого летчика.
На другой день вновь сопровождали две девятки Пе-2. Вылетали шестеркой. Заев приказал включить в нашу группу Паскеева с ведомым Степаном Вербицким и назначил их верхней парой в боевом порядке. После бомбометания бомбардировщики на траверзе Анапы начали разворачиваться в сторону моря. Пара Паскеева несколько оторвалась от нашей четверки и летела ближе к берегу. Я дал команду Паскееву подойти к нашей группе, и тут же увидел четверку Ме-109: выскочив из облаков, они шли в атаку.
— Паскеев! Сзади «мессеры»! Разворот на них и атакуйте в лоб! — дал команду и сразу пошел на помощь.
Вербицкий, выполняя приказ, ринулся на четверку «мессершмиттов». Паскеев же со снижением нырнул под нашу группу. Четверка «мессеров» накинулась на одиночный самолет, быстро подожгла его и скрылась за облаками. На наших глазах ветром сносило Вербицкого на парашюте в открытое море. Мы ничем не могли ему помочь…
После посадки командир части, выслушав мой доклад о ходе боя, спросил:
— Что будем делать?
Еще когда летели домой, у меня не выходил из головы этот случай. Чем объяснить, что летчик, боевой в прошлом, так ведет себя? Ведь Паскеев до того, как его сбили, храбро сражался.
— Может быть, его медики проверят? Хоть поступок и отвратителен, но надо разобраться со всех сторон.
Вскоре на медкомиссии у Паскеева действительно выявились серьезные отклонения. Тяжелая травма нарушила его психику. Редко, но случалось, что летчик после этого не мог справиться с собой. Паскееву надо было основательно лечиться. Позднее он был переведен в авиацию связи и добросовестно выполнял свои задачи.
Случай этот говорил о многом. Прежде всего, о необходимости иметь крепкую закалку, быть готовым ко всем превратностям боевой жизни, Натиск противника в районе Мысхако после семидневных ожесточенных боев затихал. Десантники, проявив беспримерный героизм, упорно удерживали этот клочок земли, обильно политый их кровью. Воздушная обстановка также изменилась в нашу пользу. Смелые действия советской авиации, усиление ее прибывшими на Кубань авиационными соединениями укрепляли боевую мощь наших Воздушных Сил на Северном Кавказе. Однако и враг в долгу не оставался.
Вскоре на мою долю вновь выпала задача сопровождать две девятки Пе-2 в район Мысхако. При определении группы меня настойчиво упрашивал взять на боевое задание молодой летчик Николай Островский. Но в тот момент он еще слабо был подготовлен к тяжелым схваткам, которые мы вели здесь.
Островский прибыл в наш полк осенью сорок второго года после окончания авиашколы. Проверили его летную подготовку. Она была, мягко говоря, невысока. Стали обучать молодого пилота. Учился он старательно. Однажды увидел его плачущим, с письмом в руках.
— Островский, — спрашиваю, — что произошло?
Николай протянул мне письмо. В нем сообщалось, что его мать, отца, всех братьев и сестер, оставшихся на оккупированной территории, гитлеровцы расстреляли за связь с партизанами. Его боль передалась и мне.
— Вот фашистские выродки!.. Придет время, и мы за все рассчитаемся!
— Тяжело, товарищ командир. Никого из родных у меня теперь не осталось.
— Считай, Коля, теперь меня своим отцом. А ты теперь для меня родной сын.
Еще до событий в районе Мысхако он вылетал на задание ведомым. Бой сложился неудачно. Островский остался один против пары опытных «охотников». В трудном бою был сбит. Но удачно приземлился, вернулся в боевую часть. Пришлось дать ему несколько дней отдыха. Сейчас он снова рвался в небо. Настойчивость покорила меня — я назначил его ведомым в свою пару. Вылетели мы четверкой. Вторую пару возглавлял Павел Крюков.
После отхода от аэродрома я заметил позади самолета Островского струю черного дыма. Он начал отставать от нас.
— Островский, что у вас с мотором? Почему отстаете?
Николай молчал. На неоднократные запросы не ответил. Тогда приказал ему вернуться на аэродром. Не доходя до предгорий Кавказа, Островский развернулся в сторону аэродрома. «Пошел домой, порядок», — решил я.
Бомбардировщики отбомбились и, как всегда, продолжали идти на боевом курсе почти до Анапы. Над морем на развороте от второй девятки отстал внешний Пе-2. Я знал, что при нападении вражеских истребителей он будет атакован первым. Поэтому летел рядом с ним. В какой-то момент засмотрелся на появившуюся слева четверку «мессершмиттов». В это время мимо пронеслись пушечные трассы по Пе-2. Резкой горкой развернулся на атакующих. Два «фоккера» сразу же переворотом ушли вниз. На моих глазах разворачивалась трагедия. Пе-2 стал заваливаться на правое крыло, и около него раскрылись два парашюта. Все!.. Не уберег! Сбили. Дал максимальный газ мотору и стал догонять группу бомбардировщиков, от которой пара Крюкова отбивала «мессершмиттов». Я уже почти догнал группу, когда вдруг перед моим самолетом сверху вынырнул Ме-109 и начал пристраиваться в хвост группе Пе-2. Ме-109 сам влез под прицел. Оставалось только чуть довести перекрестие и нажать гашетку. Длинная очередь — и «мессер» пошел к воде. После этого остальные истребители противника ушли в сторону берега.
После посадки я спросил у Чувашкина:
— Островский сел благополучно? Что с его самолетом?
— Нет, не садился.
Это меня встревожило. Что могло случиться? Надо запрашивать населенные пункты по линии предполагаемого полета. Но телефонные запросы ничего не дали. Как осуждал я себя за то, что поддался просьбе Островского и взял его в полет.
На следующий день в штаб сообщили, что летчик 16-го гвардейского полка Николай Островский похоронен у станицы Кубанской. Его подловили при возвращении на аэродром два Ме-109, атаковали и подожгли. Николай выбросился из горящего самолета, но был расстрелян «мессершмиттами» при спуске на парашюте. Узнав об этом, дал себе зарок, что теперь всегда буду стрелять по спасающимся на парашютах гитлеровским летчикам. Пусть эти «рыцари» не ждут снисхождения.
Вскоре после тяжелых воздушных сражений в районе Мысхако наступило короткое затишье в воздухе. Мы использовали его для глубокого разбора действий летчиков эскадрильи в период, боев на Кубани. Подробно разобрали итоги каждого самолетовылета, критически рассмотрели, как вел себя в боях каждый пилот. Уделили особое внимание причинам неоправданной гибели боевых товарищей, что значительно ослабило подразделение. Я разъяснил преимущества перехвата бомбардировщиков в глубоком тылу противника, еще на маршруте их полета к линии фронта. Такой метод не давал возможности истребителям противника сковывать нас боем над районом прикрытия и гарантировал от нанесения ударов по нашим войскам.
На разборе выступил и М. А. Погребной, к этому времени заместитель командира полка по политчасти. Михаил Акимович толково высказался о результатах боевой работы, вместе с тем указал, что успехи в боях породили у некоторых летчиков зазнайство и пренебрежение к противнику. Против нас действуют самые опытные эскадры истребителей фашистской Германии, а это требует высокой организованности, дисциплины от наших летчиков, их постоянной бдительности, самокритичности в оценках.
После разбора Погребной отозвал меня в сторону.
— Александр Иванович, меня очень беспокоит Фадеев. У него большие успехи в боях. Но в последнее время он стал проявлять бесшабашность и пренебрежение к противнику. Это может для него закончиться плохо. Молодые летчики стремятся ему подражать. Вы большие друзья. Поговорите с ним.
Я и сам не раз думал над этим. У Вадима, действительно, порой дерзость перерастала разумные пределы. А ведь он командир эскадрильи.
— Согласен с вами, Михаил Акимович. Правда, я уже не раз об этом говорил Вадиму. Постараюсь воздействовать на него покрепче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Мы ждали, когда же наши девятки развернутся домой. Но они, строго выполняя порядок полета, держали курс в западном направлении. Правее нас, чуть впереди, аэродром противника в Анапе. Над взлетной полосой видны струи пыли. Это взлетали немецкие истребители. Сейчас придется схватиться с ними. Лишь на траверзе Анапы бомбардировщики пошли в пологий левый разворот в сторону моря. На удалении пятнадцати километров от берега «пешки» стали на обратный курс.
Но на развороте от строя отстали правые крайние. Почти в каждой девятке. Это нам прибавило хлопот. А тут еще подошли немецкие истребители. Завязался воздушный бой над морем. Отбивая атаки «мессершмиттов» и в какие-то моменты выполнения маневра, бросаю взгляд вниз, на море. На воде видны большие круги. Значит, кто-то врезался в волны? Свои или вражеские самолеты? Разбираться некогда. На аэродроме все станет ясным. А сейчас надо выручать двух оторвавшихся от строя «пешек». К ним в хвост уже пристраивались два «фоккера» — решили поживиться легкой добычей.
Делаю резкий переворот. Ведомый не отстает. Пикируем в хвост «фоккерам». Они, увлеченные атакой, не замечают нас. Теперь кто кого опередит. Мы раньше вышли на дистанцию стрельбы, чем они. Мощный огонь нашей пары из всех пулеметов и пушек сорвали атаки «Фокке-Вульф-190». Вижу, на воде появились новые круги. Это упали в море «фоккеры».
Вскоре заметил ведущего верхней нашей пары Ершова. Он, со снижением, на дымящем самолете, уходил в направлении аэродрома Геленджик. Подбит. Вверху остался его ведомый, он один. Ему трудно, атакуют несколько «мессеров». Делаю вертикальную горку и тут же очередью бью по Ме-109. Он был уже в хвосте нашего истребителя.
Наконец пересекли Цемесскую бухту. В воздухе стало спокойнее. Пересчитал «пешек» — все целы. Нас тоже трое. Как Ершов? Забегая вперед, скажу, что к вечеру сообщили, летчик благополучно сел на подбитом самолете.
После посадки я подошел к Глинке. Хотелось поговорить с ним об этом боевом вылете.
— Дмитрий! Почему вы ушли от своей девятки «пешек» и остались над Новороссийском? Кто же должен был бомберов прикрывать?
— Ты же сам видел, мы начали бой с группой «мессеров» и оторвались.
— Это не оправдание. Я тоже мог бросить «пешек» и вступить в бой. Тогда бы бомбардировщиков сбили.
— Саша! Не будем затевать ссору. Замечания правильные. На будущее учту.
— Хорошо! Будем считать вопрос закрытым.
Вскоре последовал еще один боевой вылет в район Мысхако на сопровождение двух девяток Пе-2. Моя группа из шести самолетов назначалась ударной. Нам ставилась задача сковать боем истребителей прикрытия противника. Непосредственное сопровождение было возложено на четверку Д. Глинки.
Над Новороссийском мы встретились с двенадцатою Ме-109. Имея превышение, с ходу атаковали «мессеров». Противник, численно превосходящий нас, принял бой. Схватка разгорелась яростная. Однако пара Искрина сбила двух Ме-109, потом я зажег одного, Фадеев и Труд еще двух. Это поубавило активности у противника. Потеряв еще пару самолетов, группа «мессершмиттов» драпанула. Пикированием к земле покинула район патрулирования.
Мы направились на помощь нашим бомбардировщикам. Они, развернувшись, уже шли обратным курсом. Задача была выполнена. Но тут со стороны моря появилась новая группа вражеских истребителей. Она попыталась прорваться к «петляковым». Отбивая их нападение, Д. Глинка сбил Ме-109. Наша группа подоспела вовремя. Внезапной атакой разогнали остальных. В этом вылете обе наши группы сбили около десяти самолетов, не имея потерь ни бомбардировщиков, ни истребителей.
Во второй половине дня командир снова поставил задачу сопровождать две девятки Пе-2. Моя группа состояла из шести самолетов. На этот раз удача нам изменила. При перестроении ведомый Бережного Сапунов, засмотревшись на появившихся над Новороссийском «мессершмиттов», ударил винтом своего самолета по хвосту истребителя ведущего и отбил ему рули управления. Бережной на парашюте приводнился в центре Цемесской бухты. С берега оказать ему помощь не смогли. Да и не успели бы — мы летали без спасательных жилетов. Летчики группы при виде этой катастрофы разволновались и в беспорядке заметались. Пришлось вмешаться.
— Я — Покрышкин, всем занять свои места!
Боевой порядок восстановился. Я решал: что делать с ведомым? Дать ему команду уходить на аэродром? Опасно. Одного наверняка собьют. Сейчас здесь пекло. Вражеских истребителей как комаров над озером. Лететь с нами на поврежденном самолете трудно. Долго думать не было времени, вот-вот схватимся с «мессерами». Запросил по радио:
— Сапунов, как ваш самолет?
— Все в порядке! — слышу в ответ. По тону чувствую — сильно переживает, удручен.
— Успокойся и пристраивайся к моей паре. На этот раз вылет прошел без серьезных схваток. Вскоре пошли на свой аэродром. После посадки подошел к самолету Сапунова. Он сидел в кабине и рыдал. С трудом удалось успокоить его. Конечно, очень тяжело быть виновником гибели боевого товарища. У меня тоже на душе скребли кошки. Владимир Бережной был моим воспитанником, способным летчиком.
В последующие дни в небе над Малой землей наших сил прибавилось. Вступили в бой летчики прибывшего на Кубань 3-го авиационного корпуса. На это соединение и была возложена задача по прикрытию района. Командовал им Е. Я. Савицкий. А наш полк обеспечивал боевые действия бомбардировщиков и штурмовиков. Один из вылетов в район Малой земли чуть было не оказался для меня последним.
В тот раз мы вылетели четверкой на сопровождение штурмовиков Ил-2 в середине дня. После взлета обнаружил, что на моем самолете отказал радиоприемник. По инструкции должен был прекратить полет и сесть. Однако оставлять без ведущего группу в составе трех истребителей опасно. Решил продолжать полет на боевое задание, При пересечении Цемесской бухты я переходил на скорости с левой стороны группы штурмовиков на правую. Впереди был Новороссийск. Как раз в эти секунды меня и ведомого атаковала пара Ме-109. Ершов предупредил о противнике по радио и закрутился с «мессером». Я, естественно, его сигнала не слышал. Ведущий же Ме-109 успел пристроиться в хвост моего самолета. Интуиция заставила меня оглянуться назад. Ме-109 висел в хвосте в пятидесяти метрах.
Резко бросил самолет с полностью данными рулями в косой переворот. Опередил врага на какое-то мгновение — вся трасса огня трехпушечного «мессершмитта» прошла ниже крыла. Враг был так близко, что сквозь шум мотора я услышал эту пушечную очередь. По-видимому, летчик Ме-109 посчитал меня сбитым и не теряя времени направился к штурмовикам. Меня охватила ярость. Да и мой ведомый действовал в этом полете не лучшим образом. Резко вывел свой самолет из косого переворота и ринулся за Ме-109, явно упоенным своим успехом. Еще миг — и противник у меня в прицеле. Наверное, в эти секунды фашист и заметил смертельную опасность. Энергичным переворотом он уходит из моего прицела и вертикально пикирует к воде. Я за ним. Малая высота, на которой проходил бой, не позволила ему оторваться. На выходе из пикирования он снова попал мне в прицел. Две хорошие очереди сразили наповал Ме-109, и тот пошел на дно бухты, куда всего лишь две минуты назад собирался отправить меня.
Боевым разворотом вновь набираю высоту. Только в этот момент почувствовал, что весь мокрый от пота. Да, нелегко достается победа…
Пристроив к себе Ершова, мы парой пошли сопровождать «илов». В тот вылет они нанесли мощный штурмовой удар по скоплению гитлеровских войск.
20 апреля противник предпринял отчаянные попытки уничтожить наш десант. В воздухе обстановка еще больше накалилась.
В первый вылет на сопровождение группы Пе-2 взлетели тройкой. У ведущего второй пары отказала матчасть. В этом полете нам удалось отразить все атаки «мессершмиттов», но ведение боя усложнял идущий ниже своей группы одиночный Пе-2, поврежденный зениткой.
На обратном маршруте, уже подходя к Новороссийску, увидел, как в хвост ему заходят два «Фокке-Вульфа-190». Я и мой ведомый, Иван Савин, пикированием свалились на них. Атака была молниеносной. Мы сразу же сбили обоих. По-видимому, вражеские пилоты не заметили, как сами превратились в мишень. После этого я горкой выскочил к группе наших бомбардировщиков, а Савин остался прикрывать подбитый Пе-2. Тот шел на аэродром к Геленджику. Обеспечив безопасную посадку бомбардировщика, Савин, несмотря на мое строгое распоряжение сесть на этом аэродроме, решил нас догнать.
Но практикой десятки раз подтверждено: одиночный самолет — верная цель. К несчастью, так и получилось. Савина вскоре атаковала пара «охотников» и сбила в предгорьях севернее Геленджика. Так мы потеряли еще одного очень способного молодого летчика.
На другой день вновь сопровождали две девятки Пе-2. Вылетали шестеркой. Заев приказал включить в нашу группу Паскеева с ведомым Степаном Вербицким и назначил их верхней парой в боевом порядке. После бомбометания бомбардировщики на траверзе Анапы начали разворачиваться в сторону моря. Пара Паскеева несколько оторвалась от нашей четверки и летела ближе к берегу. Я дал команду Паскееву подойти к нашей группе, и тут же увидел четверку Ме-109: выскочив из облаков, они шли в атаку.
— Паскеев! Сзади «мессеры»! Разворот на них и атакуйте в лоб! — дал команду и сразу пошел на помощь.
Вербицкий, выполняя приказ, ринулся на четверку «мессершмиттов». Паскеев же со снижением нырнул под нашу группу. Четверка «мессеров» накинулась на одиночный самолет, быстро подожгла его и скрылась за облаками. На наших глазах ветром сносило Вербицкого на парашюте в открытое море. Мы ничем не могли ему помочь…
После посадки командир части, выслушав мой доклад о ходе боя, спросил:
— Что будем делать?
Еще когда летели домой, у меня не выходил из головы этот случай. Чем объяснить, что летчик, боевой в прошлом, так ведет себя? Ведь Паскеев до того, как его сбили, храбро сражался.
— Может быть, его медики проверят? Хоть поступок и отвратителен, но надо разобраться со всех сторон.
Вскоре на медкомиссии у Паскеева действительно выявились серьезные отклонения. Тяжелая травма нарушила его психику. Редко, но случалось, что летчик после этого не мог справиться с собой. Паскееву надо было основательно лечиться. Позднее он был переведен в авиацию связи и добросовестно выполнял свои задачи.
Случай этот говорил о многом. Прежде всего, о необходимости иметь крепкую закалку, быть готовым ко всем превратностям боевой жизни, Натиск противника в районе Мысхако после семидневных ожесточенных боев затихал. Десантники, проявив беспримерный героизм, упорно удерживали этот клочок земли, обильно политый их кровью. Воздушная обстановка также изменилась в нашу пользу. Смелые действия советской авиации, усиление ее прибывшими на Кубань авиационными соединениями укрепляли боевую мощь наших Воздушных Сил на Северном Кавказе. Однако и враг в долгу не оставался.
Вскоре на мою долю вновь выпала задача сопровождать две девятки Пе-2 в район Мысхако. При определении группы меня настойчиво упрашивал взять на боевое задание молодой летчик Николай Островский. Но в тот момент он еще слабо был подготовлен к тяжелым схваткам, которые мы вели здесь.
Островский прибыл в наш полк осенью сорок второго года после окончания авиашколы. Проверили его летную подготовку. Она была, мягко говоря, невысока. Стали обучать молодого пилота. Учился он старательно. Однажды увидел его плачущим, с письмом в руках.
— Островский, — спрашиваю, — что произошло?
Николай протянул мне письмо. В нем сообщалось, что его мать, отца, всех братьев и сестер, оставшихся на оккупированной территории, гитлеровцы расстреляли за связь с партизанами. Его боль передалась и мне.
— Вот фашистские выродки!.. Придет время, и мы за все рассчитаемся!
— Тяжело, товарищ командир. Никого из родных у меня теперь не осталось.
— Считай, Коля, теперь меня своим отцом. А ты теперь для меня родной сын.
Еще до событий в районе Мысхако он вылетал на задание ведомым. Бой сложился неудачно. Островский остался один против пары опытных «охотников». В трудном бою был сбит. Но удачно приземлился, вернулся в боевую часть. Пришлось дать ему несколько дней отдыха. Сейчас он снова рвался в небо. Настойчивость покорила меня — я назначил его ведомым в свою пару. Вылетели мы четверкой. Вторую пару возглавлял Павел Крюков.
После отхода от аэродрома я заметил позади самолета Островского струю черного дыма. Он начал отставать от нас.
— Островский, что у вас с мотором? Почему отстаете?
Николай молчал. На неоднократные запросы не ответил. Тогда приказал ему вернуться на аэродром. Не доходя до предгорий Кавказа, Островский развернулся в сторону аэродрома. «Пошел домой, порядок», — решил я.
Бомбардировщики отбомбились и, как всегда, продолжали идти на боевом курсе почти до Анапы. Над морем на развороте от второй девятки отстал внешний Пе-2. Я знал, что при нападении вражеских истребителей он будет атакован первым. Поэтому летел рядом с ним. В какой-то момент засмотрелся на появившуюся слева четверку «мессершмиттов». В это время мимо пронеслись пушечные трассы по Пе-2. Резкой горкой развернулся на атакующих. Два «фоккера» сразу же переворотом ушли вниз. На моих глазах разворачивалась трагедия. Пе-2 стал заваливаться на правое крыло, и около него раскрылись два парашюта. Все!.. Не уберег! Сбили. Дал максимальный газ мотору и стал догонять группу бомбардировщиков, от которой пара Крюкова отбивала «мессершмиттов». Я уже почти догнал группу, когда вдруг перед моим самолетом сверху вынырнул Ме-109 и начал пристраиваться в хвост группе Пе-2. Ме-109 сам влез под прицел. Оставалось только чуть довести перекрестие и нажать гашетку. Длинная очередь — и «мессер» пошел к воде. После этого остальные истребители противника ушли в сторону берега.
После посадки я спросил у Чувашкина:
— Островский сел благополучно? Что с его самолетом?
— Нет, не садился.
Это меня встревожило. Что могло случиться? Надо запрашивать населенные пункты по линии предполагаемого полета. Но телефонные запросы ничего не дали. Как осуждал я себя за то, что поддался просьбе Островского и взял его в полет.
На следующий день в штаб сообщили, что летчик 16-го гвардейского полка Николай Островский похоронен у станицы Кубанской. Его подловили при возвращении на аэродром два Ме-109, атаковали и подожгли. Николай выбросился из горящего самолета, но был расстрелян «мессершмиттами» при спуске на парашюте. Узнав об этом, дал себе зарок, что теперь всегда буду стрелять по спасающимся на парашютах гитлеровским летчикам. Пусть эти «рыцари» не ждут снисхождения.
Вскоре после тяжелых воздушных сражений в районе Мысхако наступило короткое затишье в воздухе. Мы использовали его для глубокого разбора действий летчиков эскадрильи в период, боев на Кубани. Подробно разобрали итоги каждого самолетовылета, критически рассмотрели, как вел себя в боях каждый пилот. Уделили особое внимание причинам неоправданной гибели боевых товарищей, что значительно ослабило подразделение. Я разъяснил преимущества перехвата бомбардировщиков в глубоком тылу противника, еще на маршруте их полета к линии фронта. Такой метод не давал возможности истребителям противника сковывать нас боем над районом прикрытия и гарантировал от нанесения ударов по нашим войскам.
На разборе выступил и М. А. Погребной, к этому времени заместитель командира полка по политчасти. Михаил Акимович толково высказался о результатах боевой работы, вместе с тем указал, что успехи в боях породили у некоторых летчиков зазнайство и пренебрежение к противнику. Против нас действуют самые опытные эскадры истребителей фашистской Германии, а это требует высокой организованности, дисциплины от наших летчиков, их постоянной бдительности, самокритичности в оценках.
После разбора Погребной отозвал меня в сторону.
— Александр Иванович, меня очень беспокоит Фадеев. У него большие успехи в боях. Но в последнее время он стал проявлять бесшабашность и пренебрежение к противнику. Это может для него закончиться плохо. Молодые летчики стремятся ему подражать. Вы большие друзья. Поговорите с ним.
Я и сам не раз думал над этим. У Вадима, действительно, порой дерзость перерастала разумные пределы. А ведь он командир эскадрильи.
— Согласен с вами, Михаил Акимович. Правда, я уже не раз об этом говорил Вадиму. Постараюсь воздействовать на него покрепче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56