Новую книгу Лимонова он положил на срез массивного столба, покоящегося на границе двух маршей псевдорусской лестницы.
«Забудет, блядь!» — подумал писатель и побежал вверх, отправляясь из одной напряженной эмоциональной ситуации в другую.
Посередине Елисейских полей находились две толпы: толпа такси и толпа пассажиров. Однако они не смешивались — никто никуда не ехал. Писатель попытался открыть дверцу ближайшего к нему средства передвижения, но мордатая личность с усами спросила его, куда он хочет ехать. Узнав куда, личность самовольно назвала цену: «50».
— Идет, — согласился писатель.
Нормально поездка стоила бы сорок франков. Толпа стояла, переминаясь на промозглой слякоти тротуара, экономя десять франков. Писатель презрительно проехал мимо.
Их окна были темны. Войдя в квартиру, он стал ругаться по-английски. Он выкрикнул с дюжину «факов» и «шитов», прибавив несколько «мердов» и даже «Джизус факинг Крайстов» и «ебаную Наташку», которая, блядь, делает из малейшей занозы глубокую душевную рану. Он пнул несколько раз диван и пуф в ливинг-рум и стал думать, где она. Очевидно, пошла в бар и напилась. Несмотря на то, что погнутая часовая стрелка простого, как амеба, жестяного будильника приближалась к трем ночи, открытый бар возможно было найти. Наташка, вне сомнения, не раз посещала подобные бары после кабаре вместе с другими мужчинами.
В половине четвертого он позвонил Нинке.
— Нина? Можно Наташу? Если она у тебя… Это Лимонов.
— Я не Нина, я — Тамара! Почему ты, Лимонов, позволяешь себе звонить в четыре утра и даже не извиняешься и не говоришь «Здравствуйте?» Кто ты такой на хуй? Почему ты позволяешь себе такое хамство?
Писатель хотел сказать ей все, что он о ней думает, об этой Тамаре, виденной им пару раз, но сдержался.
— Я извиняюсь, действительно, я хам, но я за нее волнуюсь. Она у вас? Я приношу мои глубочайшие извинения!
— Сейчас, дам тебе твою Наташку, — фурия бросила трубку и забулькала в отдалении.
— Да! — хриплый и вогнутый голос подружки заставил его скорчиться, как от желудочной боли.
— Почему ты убежала, что случилось? И Ефименков, и актеры, все ждали, когда же ты будешь петь… Все спрашивали меня: — Где Наташа? Где Наташа?..
— Ну вас всех на хуй! — совершенно равнодушно сказала Наташка.
— Но что случилось? Объясни мне, если ты сама знаешь!
— Что случилось? То случилось, что старая сардинка приказала выключить микрофон…
— Какая старая сардинка?
— Мадам… Артисты, видите ли, мешали ей разговаривать с ее гостями. Поэтому она приказала Анатолию выключить микрофон!
— Ну и что?
— Как что! Акустика в подвале ужасная…
— Но ты, с твоим голосом…
— Дурак, ты ничего не понимаешь в этом деле! Да, мне с моим голосом легче, чем другим, меня слышно, но микрофон и усилители нужны для того, чтобы равномерно распределить голос по всему подвалу. Чтобы голос был не плоский! Я заявила Анатолию, что отказываюсь петь без микрофона, послала их всех на хуй и ушла…
— О, Боже! — простонал писатель. — Нельзя так эмоционально реагировать на все, тигр, дарлинг…
— Ты не понимаешь… — тигр вдруг заныл плаксиво. — Я хотела спеть необыкновенно хорошо. Чтоб ты услышал и они — Ефименков, актеры услышали… Я для тебя хотела спеть, хуй с ними, с актерами! — выругался тигр. — Чтоб ты мной гордился! Ты же никогда по-настоящему не слышал, как я пою. Никогда… — В голосе тигра зазвучал надрыв.
— Наталья, но ты же могла подойти к нам и попросить мадам: «Можно, пожалуйста, включить микрофон, я хочу спеть для наших гостей…» А? Или, если ты стеснялась мадам, можно было попросить Ефименкова… Из-за него ведь наверняка мадам приказала выключить микрофон, потому что он любит пиздеть и чтоб все его слушали. Когда ты научишься решать жизненные проблемы при помощи интеллекта, а не при помощи эмоций, ругани и скандалов, тайгер? — простонал писатель, не очень, впрочем, сердитый, потому что понял в этот раз причину.
— А ты не мог ей сказать, чтоб включили микрофон?! — прокричал тигр осудительно.
— Да я даже и не знал, что он выключен!
— Почему же ты меня не нашел там, Эдвард!
— Тайгер, я постоянно вертелся и не понимал, почему ты не поешь и где ты… Откуда я знаю ваши порядки? Не забывай, что я был первый раз в вашем заведении. И я не мог, как пьяный клиент, переться за кулисы в поисках тебя и бродить по коридорам… К тому же Ефименков держал меня весь вечер за руку, читал стихи восьмилетней девочки и лил слезы. Встать посреди его эмоций и уйти — значит обидеть человека…
— Ну вот, ты обидел меня… — пробурчал тигр.
— Наталья, хватит болтать и обижаться на пустом месте. Давай шагай домой. Нечего сидеть там среди блядей…
— Они не бляди, они очень хорошие девки. Я пришла к ним в полтретьего ночи, без телефонного звонка. Ты бы выгнал человека, пришедшего к тебе в полтретьего, а они были рады, что я пришла.
— O.K. Иди домой, — не стал углублять проблему писатель, подумав, что если бы красивая женщина пришла к нему в полтретьего, он бы ее не выгнал.
— Хорошо, сейчас приду, — вяло, без энтузиазма согласился тигр.
«Сейчас» затянулось. Он уже было собрался выйти тигру навстречу, однако вовремя понял, что не знает, по какой улице пойдет от Нинки тигр. Он решил было позвонить блядям опять, но, вспомнив отвратительный голос Тамарки, воздержался… Привлеченный странным топтанием на улице, взглянув в ночное окно, он увидел тигра. В черном пальто, с сумкой, опустившейся до тротуара, тигр стоял спиной к стене дома на противоположной стороне улицы и качался. И, судя по подгибающимся время от времени коленкам, он, кажется, собирался сесть.
— Шит, Наталья! — выругался писатель и побежал вниз. Обхватив большого тигра за талию (тигр произнес только одну фразу «Вот, я пришла!»), он потащил его в ворота дома и, напрягаясь (сумка фимэйл-тигра болталась, как лассо в руке пьяного ковбоя), поднял тигра по лестнице. Ввел в квартиру и свалил его в постель одетого.
— Я хотела спеть… — жалобно пробормотал тигр и, повозившись, уснул.
— Как может интеллигентный, сдержанный, взрослый человек жить с таким экземпляром, как ты? — спрашивал наутро писатель. Она сидела на кровати, одетая в газетное платье, упираясь спиной в подушку, прислоненную к стене, хмурая, и курила.
— Видишь, как ты к себе хорошо относишься, Лимонов. Ты и интеллигентный и сдержанный…
— Но если это так в действительности, что я могу сделать? Большую часть моей жизни я не был ни интеллигентным, ни сдержанным, и тогда, видит Бог, или боги, я себя таковым не называл…
— Значит, есть во мне что-то, что заставляет тебя мириться с моими недостатками, — серьезно и угрюмо сказал молодой и преступный тигр.
— Мы сейчас не обсуждаем твои достоинства…
— Конечно, ты не любишь обсуждать мои достоинства…
— Почему всякое мелкое препятствие вызывает в тебе пассивную реакцию сбежать, устраниться, почему ты при малейшей жизненной неудаче прыгаешь в алкоголь?
— Никуда я не прыгаю…
— Но почему же ты вчера напилась? Ведь когда я пришел в кабаре, ты была в прекрасном настроении, общалась, разговаривала… Почему же вдруг такой ебаный китайский большой скачок? И опять банальный конец спектакля — алкоголь, Нинка…
Тигр молчал, только тщательно обугливал пепел с сигареты в пепельницу, отчего спальня наполнилась едким дымом…
— Я все же склоняюсь к мнению, что ты алкоголик и тебе следует обратиться к доктору и начать серьезно лечиться. Может быть, вшить ампулу, если необходимо…
— Ты можешь думать, Лимонов, что ты хочешь, но я не считаю, что я алкоголик!
— Джизус Крайст! Кто же тогда алкоголик? Я?
— Ты, Лимонов, отказываешься видеть за моим пьянством объективные причины. Ты эти причины игнорируешь.
— Какие, Боже!
— Такие, что я не удовлетворена жизнью, которую я веду с тобой…
— Неудовлетворена сексуально? — осторожно поинтересовался писатель, все же чуть-чуть опасаясь, что тигр вдруг закричит: «Да, сексуально! Ты меня не удовлетворяешь!»
Но, вонзив пальцы в алые волосы, фимэйл-тигр пожаловался на условия жизни:
— Ты забываешь, что я молодая женщина, что мне хочется показаться людям!
— Самцам, — иронически хмыкнул писатель.
— Ну и самцам, и что такого? Повертеть жопой, пострелять глазами..
— Ты же каждый вечер ходишь вертеть жопой и стрелять глазами, тигр!
— Ой, ты ничего не понимаешь, Лимонов! В кабаре я работаю. Я хочу иногда развлекаться. Мы же никуда не ходим!
— Во первых, куда мы можем ходить, если ты каждый вечер в половине десятого удаляешься в кабаре? Во-вторых, я же тебе с первого дня твоего приезда сказал, что тебе ничто не запрещается. Ты можешь ходить, куда ты хочешь и с кем ты хочешь. Наш союз основан на добровольном желании обоих жить вместе, — писателю самому не нравился учительский его тон, но что он мог поделать, он должен был время от времени доводить до ведома этого существа свои мысли.
— Я могу ходить! — закричал тигр. — Еще как могу! С другими мужиками. Но они все хотят меня выебать, рано или поздно. А я хочу ходить развлекаться с тобой, понимаешь!.. С тобой!
— Хорошо, хорошо… Мне это приятно. Но ты ожидаешь от меня, что я возьму тебя за руку и поведу развлекаться. Между тем ты отлично знаешь, что я бесталанный массовик-затейник. Сама ты тоже могла бы заняться нашими развлечениями. Где твои друзья, Наталья? Ты живешь в Париже около двух лет и не завела себе друзей. Даже с Нинкой познакомил тебя я!
Тигр молчал. Замолчал и писатель.
— Я не умею дружить с женщинами, — пробурчал наконец тигр, зажигая еще сигарету, — а мужчины все хотят меня выебать…
— Вот дилемма, Джизус Крайст… — рассмеялся писатель. — Миллионы женщин как-то решают эту проблему. Одна ты не можешь ее решить
— Я не миллионы, — оскорбился тигр. — И перестань поминать Бога, в которого ты не веришь!
— Восклицание «Джизус Крайст!» — часть моей персональной лингвистической характеристики… В любом случае, тигр, брось пить, иначе рано или поздно мое терпение лопнет. Что ты, бля, делаешь из меня жертву! Теперь я должен втаскивать тебя пьяную на себе. Дожились!
— Я не была очень пьяная, я была нервная…
— Тигр, будь человеком!
— И все же и я в чем-то права. Я чувствую это… — Наташка заворочалась, поправляя подушку. — Я живу, читаю, пишу… Только за последний месяц я прочла и «Любовника леди Чаттерлей» Д.Н.Лоуренса и «Великий Гэтсби» и «Тэндэр из зэ найт» — Фитцджеральда, и даже Эрику Янг. …Плюс, «Аутсайдера» Коллина Вильсона, которого ты мне дал, и Колетт, которую ты мне всегда ставишь в пример, и «Аду» Набокова… Но я не могу все время только читать и писать. И всякий день — одно и то же — кабак — дом, дом — кабак… Пою, читаю… Я теперь все время читаю, даже в кабаке. Они все там надо мной смеются… Потом я не уверена, что мне это нужно — все эти книги… Во всяком случае мне нужно еще что-то, чего у меня нет. Мне скучно…
Он подумал, что, может быть, ей нужно жить с простым человеком, любящим небо и землю куда больше, чем рифмованные и нерифмованные речи о небе и земле, как он советовал ей в первую их размолвку, когда она купила бутылку виски и отказалась уйти. Может быть, она села не в свои сани… Может быть, она была бы счастлива с аргентинским плотником, как Светлана, экс-жена Димитрия…
— Ну что я могу сделать, если тебе скучно, тайгер? Сделать что-то можешь только ты. Стань рок-звездой, найди в себе достаточно дисциплинированности. Заживешь другой жизнью! Уйди от меня, если тебе скучно со мной. Мне будет тяжело, но каждый должен жить своей жизнью. Ведь я тебя предупреждал — моя жизнь в каком-то смысле скучна, она, в основном, состоит из работы…
— Я знаю, — хмуро проворчал тигр. — Я хочу с тобой, не хочу без тебя…
Она еще хотела с ним. — «Интересно, надолго ли ее хватит?»
— Ну что, пообедаем? — предложил писатель. Очередная лекция состоялась.
глава седьмая
Я согласился выпить деми в баре, но сесть за стол наотрез отказался. Я не умею работать посетителем. Впрочем, Наташка и не ожидала, что я соглашусь. И все же она не может отказать себе в удовольствии указать мне на мои будто бы слабости.
— Несовременный ты человек, Лимонов.
Мы вышли из кафе к мосту Арколь и, перейдя дорогу, пошли по набережной к центру Парижа.
— Я именно современный человек, и потому не люблю тратить время попусту. Сидеть в кафе — занятие девятнадцатого века. К тому же алкоголь в кафе дорог. За ту же цену, вместо 50 граммов виски в кафе можно выпить полбутылки виски дома.
— Дома неинтересно. Я люблю сидеть в кафе. Видишь, какие мы с тобой разные!
Она остановилась, чтобы прикурить. Листья под нашими ногами скрежетали, как оцинкованное железо. Только несколько розовощеких букинистов в теплых сапогах (бутылка кальвадоса или коньяка наверняка спрятана между книгами) расхаживали по набережной. Я вытащил Наташку на прогулку. Мы направлялись в музей Великой Армии.
— Разумеется, мы разные. Ты принадлежишь к поколению юных потребителей, раздраженных тем, что блага цивилизации не бесплатны, меня же возмущает сама эта цивилизация…
— Ох, какой ты важный, Лимончиков! Наверное, потому, что ты маленький. Ты принадлежишь к поколению недокормышей…
— Найди себе большого. Во мне 1,74. Я среднего роста.
— Я не хочу большого.
Она взяла меня под руку. Через некоторое время я выдернул руку.
— Не любишь ты ходить под руку и не умеешь, Лимонов. Ты должен держать руку твердо согнутой в локте, чтобы женщина могла бы на нее опираться.
— Это если женщина — калека. А ты — здоровая кобыла.
— Вот какого ты обо мне мнения, Лимонов. Алкоголичка, кобыла… Зачем же ты живешь с Наташей, если Наташа такая плохая?
— У тебя есть определенные достоинства…
— Ох, неужели? Расскажи мне о моих достоинствах, а, Лимончиков!
— Я не умею…
— Конечно. Ты умеешь только критиковать меня. Никогда я не слышала от тебя ни слова поддержки или одобрения. Ты не поощряешь меня…
— Хорошо. Вот тебе комплимент. Иногда ты напоминаешь мне суровых девушек другой эпохи, «гуд бэд герлс». Героинь, которых обычно играла Лорен Бокал, затянутая в узкие юбки, жакет с плечами, спокойная, презрительная и не прощающая мужчине слабостей.
— Ой, как приятно! — Наташка даже взвизгнула. — Продолжай, продолжай, не останавливайся!
— Даже Хэмфри Богарту было нелегко заслужить доверие таких девушек. Эту породу — «гуд бэд герлс» не проведешь, и если ты фэйк, то ты немедленно увидишь это в их глазах… В этих девушках было нечто пикантно-мужское. Ты помнишь, в одном из фильмов, я забыл название фильма, Богарт называет Лорен Бокал «кид» — козленок, в мужском роде…
— Ой, Лимонов, я забыла тебе рассказать… Я вчера села в метро, и какой-то мальчишка, пьяный дохляк, сел рядом. Смотрел, смотрел на меня, потом вдруг наклонился ко мне и прошептал: «Извините, мадемуазель, ву зэт бразилиан травести?» Какой сукин сын! Правда, стеснялся очень. Разве я похожа на мужчину, Лимонов? — В голосе ее прозвучала обида.
— Не в большей степени, чем Лорен Бокал. Это потому, что ты большая и агрессивная… — Я засмеялся, представив себе, каким взглядом посмотрела на пьяного мальчишку Наташка.
— Но как же сиськи, попа и, главное, пизда? Что же их не видно, Лимонов?
— В следующий раз подними юбку и покажи им, что у тебя там… — посоветовал я, хохоча.
— Привыкли французы к своим карлицам. В Лос-Анджелесе никто не называл меня травести… Ой! — вдруг взвизгнула она и, метнувшись ко мне, вцепилась мне в руку. — Какая гадость!
Раскатанная шинами автомобилей у самой обочины тротуара валялась шкурка крысы. Ничего удивительного. Здесь множество зоомагазинов, зерно, а значит, и грызуны.
— Крысиная шкурка, только и всего. Помню, в Харькове Анна работала в мебельном магазине, я пришел к ней в перерыв, и, ища, где бы поебаться, мы наткнулись в кустах на посиневший труп человека…
— Замолчи, Лимонов, пожалуйста!
Некоторое время мы шагали молча, и я пытался понять, что ей не понравилось. Она одинаково не любит и трупы, и моих бывших жен. Неожиданно она обогнала меня и устремилась аллюром вперед. Я успел заметить, что физиономия у нее сделалась злой.
— Эй, ты куда разогналась! Что за психическая атака?
— Никуда! Почему ты шагаешь впереди, как арабский шейх, а я должна плестись за тобой?
— Тротуары в Париже узкие, народу обычно толпы, сумасшедшая… Ходить рядом неудобно…
— Конечно, ты главный, поэтому ты должен идти впереди!
— Что ты, как отсталое меньшинство, качаешь свои права. Ну ходи ты впереди. Однажды я шел с Леной…
— Ебала я твою Лену!
— Не будь абсурдной. Послушай!
— Не хочу слушать!
Одно имя этой бывшей жены способно испортить ей настроение. Я очень стараюсь помнить о Наташкиной аллергии, но иногда забываю… Но я намерен досказать свою историю. Я не намерен попустительствовать глупости. Я прибавил шагу и почти побежал рядом с ней.
— Лена шла впереди, а я — сзади. Она тоже боролась за женские права. Навстречу шел маленький хулиган, лет сорока, и вдруг выставил руку, и сделал вид, что хватает ее за пизду…
— Так ей и надо, выпендрежнице!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31