Грязной работой занимался. Можно было обойтись без этого? Нет, нельзя было обойтись. Он должен был оценить людей, которые в ближайшие недели появятся на всех телеэкранах мира. Они будут выглядеть убедительно. Сын Дункана О'Руркэ — великолепный экземпляр молодого террориста. Он бандит, но это то же самое. Вполне убедителен отец О'Руркэ. Очень убедительна красивая дочь. Что бы они ни говорили, их внешность — внешность решительных людей — будет свидетельствовать против них. Все поверят в их виновность. Их внешность обрекла их на виновность. Черный тоже яростен. Достойные люди — резюмировал Дженкинс. Но в интересах государства ему приходилось приносить в жертву и более достойных людей.
«А я?» — спросил себя Дженкинс. «Непогрешим, аскетичен, лично не заинтересован», — вспомнил он досье на самого себя, однажды обнаруженное им в недрах одной из программ Кэмпбэлла. То, что его личный секретарь собрал на него досье, не тревожило Дженкинса. Обнаруженное досье даже польстило ему. Тщательно проверяя себя, Дженкинс убеждался снова и снова, что только интересы государства и американской нации руководят всеми его действиями. Даже во сне он был верен государству. Проснувшись однажды, он понял, что цитировал во сне Декларацию Независимости! Что касается нации, Дженкинс предпочел бы, чтобы она была более однородной, но нацию не выбирают. «Я непогрешим, аскетичен и лично не заинтересован, — подтвердил сам Дженкинс еще раз диагноз Кэмпбэлла. — И потому имею право принести в жертву этих энергичных людей», — сказал себе Дженкинс. Жаль, что они не работают для Департмента Демографии, заключил он. Путаница с арестованным Лукьяноф, вспомнил Дженкинс. Кэмпбэлл с помощью Тэйлора разберется. Может быть, именно Тэйлор и напутал. Что выглядит малоправдоподобно, так как он сообразительный офицер. Плохо дисциплинированный, точнее, экстравагантно дисциплинированный. Есть сведения, что он несколько раз привозил к себе в дежурную комнату женщин. Однако до сих пор ни одного огреха собственно на службе. Этот Лукьяноф… о нем можно было бы забыть, он всего лишь пытается продлить свою жизнь, в бегах от закона 316, «B» числится полмиллиона человек, Лукьяноф лишь один из них. О Лукьяноф можно было бы забыть, если бы… если бы не его сходство со мной. С Секретарем Департмента Демографии. В сущности, он мой двойник, этот Лукьяноф. Хорошо бы все-таки иметь его в камере Департмента. Предпочтительнее, нежели иметь его на свободе. Двойника могу использовать я. Или, если он попадет в руки к политическим авантюристам, его могут использовать против меня. Чтобы свалить меня… Дженкинс нажал на кнопку вызова. Активатор Кэмпбэлла где-то в глубине здания сработал, и Кэмпбэлл откликнулся:
— Йес, сэр!
— Лейтенант Тэйлор до сих пор еще около вас, Кэмпбэлл?
— Да, сэр, он здесь. Сдает дежурство Де Сантису.
— Будьте добры, Спенсер, пошлите лейтенанта ко мне. Я знаю, что его смена кончилась, но я его долго не задержу.
— Йес, сэр.
«Никто, — подумал Дженкинс, — не ориентировал Кэмпбэлла на это армейское «йес, сэр!», но, кажется, самому Кэмпбэллу нравится так отвечать».
Лейтенант стоял перед Секретарем Департмента навытяжку. Щелкнул каблуками.
— По вашприказанию явился…
— Смотрите на консоль, лейтенант. Вы видите типа в черном костюме. Сейчас я приближу его лицо. — Дженкинс потыкал в кнопки управления, и физиономия Лукьянова растянулась на всю консоль. — Вот тот человек, за которого выдает себя ваш пленный карлик. Прошу обратить внимание на сходство этого Лукьяноф с Секретарем Департмента, с вашим боссом, со мной, Тэйлор.
— Да… — лейтенант замялся, — да… По моему мнению, он не так уж и похож на вас при увеличении, скорее похож по силуэту тела. Худ, высок, строение черепа.
— Вас сбивает с толку его артистическая седая грива. Если убрать гриву, будет разительно похож. Такой человек, Тэйлор, — Дженкинс отвернулся от экрана и поглядел лейтенанту в глаза, — представляет опасность для секьюрити Соединенных Штатов Америки. Очень жаль, что вы не арестовали его, когда брали О'Руркэ. Он должен был находиться с ними.
— Мои люди методично обыскали все помещения. Больше никого не было. Лейтенант Шульц, занимавшийся взятием объекта «O'Rurke Demolishing Limited», также не обнаружил никого под фамилией Лукьяноф.
— Теперь, когда вы знаете, как он выглядит, пожалуйста, осмотрите арестованных Шульцем. Где они содержатся?
— В казармах батальона, на Сорок пятой West. Я отправлюсь туда сейчас же.
— Пожалуйста, сделайте это для меня, — мягко сказал Дженкинс. — Я знаю, что ваше дежурство закончено, но это моя личная просьба к вам.
— Без проблем, шеф! Разрешите выполнять?
— Да, идите. И выспитесь после этого хорошо. Ходят слухи, что девушки не дают вам спать, лейтенант…
— Преувеличение, сэр… — Тэйлор вышел. Злой и спокойный.
В подземном паркинге не было ни души, потому Тэйлор поднял брезент, прикрывавший заднее сиденье.
— Жив, старый Лук?
— Жив, но очень голоден.
— Голоден, но жив, — мрачно сострил Тэйлор. — Старик повелел искать тебя среди бандитов, арестованных Шульцем. Поехали, будем тебя искать…
— Все сорвалось? Я ждал, что вы вызовете меня, лейтенант.
— Слава Богу, что не дождался. Все отменяется. Я выхожу из дела.
— Вы что, лейтенант, решили меня сдать?
— Сдать я тебя не могу, потому что ты расколешься и назовешь меня. Ты, судя по твоим глазам, хочешь сказать, что не расколешься, ты хочешь обидеться. Но заткнись заранее, старый чудак, потому что они сделают так, что ты заговоришь обильно, со слюноотделением, и оговоришь даже своих детей, если они у тебя есть. Они будут тебя просто бить двадцать четыре часа в сутки, и все тут… — Тэйлор стал натягивать брезент на заднее сиденье и на Лукьянова.
— Что вы хотите делать?
— Вернуться наверх и взять в кантине бутербродов для тебя. Тебе каких — с ветчиной или с сыром?
— И тех и других…
Тэйлор вел свой джип зло и быстро. Блоки домов пролетали, не задерживаясь на сетчатке глаза, сплошной полосой. По другой стороне хайвэя пролетала река Хадсон. Дождя не было, но небо, затянутое серыми тучами, сообщало начинающемуся дню тоскливость. Когда из перпендикулярных улиц вдруг высовывались автомобили, Тэйлор сбавлял скорость и страшно ругался. Не обращаясь ни к кому. Когда утренних перпендикулярных его движению автомобилей не было, Тэйлор покрывал руганью пассажира.
— Fuck you, Лук, и всех твоих родственников, если они у тебя есть. Будь проклята ночь, когда ты, старый рахит, появился на взлетной площадке в мое дежурство. Де Сантис сдал бы тебя не раздумывая, и сейчас ты спокойно лежал бы на муниципальном кладбище для преступников под надежным слоем земли…
Лукьянов молчал, давая лейтенанту выплеснуть злобу, надеясь, что она в конце концов иссякнет. Самому ему тоже хотелось вопить и ругаться, но ругать Тэйлора он бы не стал. Скорее Соединенные Штаты и весь Космос, все более похожий на Хаос.
— Ебаный дурной литератор, fuck, что мне теперь делать, что? И еще мы, одурев, ввели в игру этого карлика, твоего дружка-урода. Если бы его не было, можно было бы придумать басню о твоем побеге, или бы я просто пристрелил тебя, зажмурившись и не глядя тебе в глаза. А что делать сейчас, что? Представляешь, если Кэмпбэлл допрашивал этого урода, твоего дружка, и он начал сбиваться в показаниях?..
— Лейтенант, вы не выспались и потому устали и раздражительны. Не все, наверное, так мрачно…
— Мрачно? Он смеет называть ситуацию мрачной?! Да она безвыходна!
— Зачем вы подвергаете себя еще большей опасности и везете меня в батальон? А если кто-нибудь захочет проверить ваш джип, пока вас нет, и наткнется на меня?
— Это исключено, — буркнул Тэйлор. — Казарма батальона — мой родной дом. Никто не посмеет рыться в моем автомобиле, а если посмеет, ничего не поймет: кто ты и почему в моем джипе, поэтому заткнись и сиди тихо. В любом случае мне негде тебя оставить.
Джип лихо, на полной скорости свернул с хайвэя, и Хадсон-ривер исчезла. Ее сменили полинялые бараки. Джип резко затормозил перед бледно-салатовыми воротами. Ясно было, что за такими воротами может скрываться только нечто армейское.
— Закройся брезентом! — приказал лейтенант и, нажав на сигнал, издал оглушительный и отвратительный звук. Как будто жуткая гигантская лягушка проквакала.
Ворота открылись, и лейтенант рывком внес джип на территорию родного батальона. Ленивый часовой в будке лишь на мгновение приподнял задницу из белого пластикового кресла. На голове часового была белая, как унитаз, каска. Он поприветствовал лейтенанта рукой в белой перчатке.
— Все, Лук, мы дома! Лежать, и ни звука. Если кто тебя обнаружит, скажи, что ты мой друг и отсыпаешься, дожидаясь меня. Я вернусь в течение получаса. — Лейтенант соскочил на землю и ушел, зло топая ботинками.
Лукьянов лежал и думал, что лейтенант — единственная нить, связывающая его с жизнью. Если оборвется и она, то останется ноль жизни. Здравый смысл в лейтенанте явно пересиливал его же непокорный авантюризм. Сделать так, чтобы победил авантюризм, Лукьянову оказалось не под силу.
Ему стали слышны звуки воды, потом запах политой земли и политых растений, зафыркала машина для подрезания газона. Очевидно, солдаты убирались на территории батальона. Под эти мирные звуки Лукьянов и погрузился в сон.
Утро Дженкинса началось с интервью с немецкой Брунгильдой. На самом деле девушку звали Юлия. Дженкинс принял ее в рабочем кабинете в восемь утра. Вместе с «Брунгильдой» явились оператор и звукооператор. Все трое были тихими и испуганными.
— Господин Секретарь Департмента Демографии, у нас в Германии нет ведомства, подобного вашему, контролем же за рождаемостью занимается Министерство Здравоохранения. Наши демографические законы не столь суровы, как ваши. Наше общественное мнение считает ваш закон 316, пункт «B», слишком суровым и надеется, что на практике вы редко применяете его. Что вы хотели бы сказать по этому поводу?
Вопреки якобы испуганному внешнему виду, толстая девочка оказалась крепкой девочкой. Никто никогда не ставил подобного вопроса и в такой резкой форме перед Дженкинсом. Он ожидал, что она посвятит интервью убийству Президента. Однако Дженкинс всегда был готов к защите своего закона.
— Буду резок и трезв. На планете слишком много человеческих жизней. Планета изнемогает от тяжести этих жизней. В свое время еще добрый старый Мальтус предсказывал последствия перенаселения. С помощью закона 316, пункт «B», Соединенные Штаты пытаются бороться с перенаселением своей территории. Вторая проблема, исправить которую пытается закон 316, пункт «B», — обилие непродуктивного населения в стране — стариков. Я знаю, что вы собираетесь сказать. Ваш вопрос будет звучать приблизительно так: но вы сами, мистер Секретарь, старый человек, вам семьдесят три года, почему же закон применяется по отношению к одним и прощает других? Отвечаю вам на ваш незаданный вопрос. Наш закон не слеп, он разумен. И к тем членам общества, которые продолжают приносить ощутимую и доказанную пользу обществу, способны активно работать на него, закон 316, пункт «B» не применяется. Одна треть нашего сената — люди свыше шестидесяти пяти лет, но они нужны Америке. Американское общество давно изжило опасное заблуждение, что якобы человеческие существа равны. Еще работы американского профессора Маслова в тридцатые годы двадцатого века доказали обратное.
Дженкинс улыбнулся телезрителям Германии, и, так как, по его замыслу, телевидение Германии интервьюировало Секретаря Департмента Демографии во время его завтрака — на столе стояли поднос с кофе, оранж-джюсом и яичницей-глазуньей из двух яиц, — он радушно предложил телевизионной команде приобщиться к завтраку.
— Хотите кофе, может быть?
Юлия поблагодарила от имени всех. И продолжала:
— По нашим сведениям, около четырехсот тысяч стариков скрылись за границы или живут нелегально на территории Америки, скрываясь от правосудия своей страны. Вы считаете это нормальным явлением? Могли бы вы назвать цифру… количество стариков, по отношению к которым закон был применен?
— По состоянию на конец прошлого года закон 316, пункт «B» был применен к одиннадцати миллионам тремстам пятидесяти тысячам человек.
Назвав цифру, Дженкинс пожалел, что назвал ее. Цифра звучала неприлично. Это количество могло пошатнуть моральные устои общества. Ему следовало быть осторожнее. Но, внутренне раздосадованный, Дженкинс таким не выглядел.
— Нашим гражданам будет нелегко переварить ваш закон.
— Америка всегда была храброй страной. Она первая стала демократией, заметьте, и наши социальные институты всегда отличались пусть жестокой, но откровенностью. В противостоянии молодой жизни и старого, бесполезного, отжившего груза мы смело встали на сторону молодости. Пожил — и достаточно. Шестьдесят пять лет — достаточный срок, чтобы насладиться всеми удовольствиями существования. Один из первых вариантов закона, кстати, рекомендовал самоубийство после шестидесяти пяти лет, но, как показывает практика, мало у кого находятся силы, чтобы достойно уйти, отжив свое. Потому приходится форсировать руку колеблющихся.
— Убийство Президента Бакли, разумеется, шок для всей Америки и, разумеется, для вас, мистер Секретарь. У вас есть сведения о том, кто может быть ответственен за это государственное преступление?
— Вчера моя служба безопасности, я имею в виду мой Департмент, арестовала преступную группу, известную как «банда О'Руркэ». Арестованы пятеро. Пока что они содержатся под стражей как подозреваемые, но у нас есть все основания верить, что убийство Президента совершено этими людьми. Граждане Соединенных Штатов могут спать спокойно. Мы не дремлем. — Дженкинс налил себе еще кофе. На самом деле кофе был без кофеина — темная горькая вода.
— Какими, по вашему мнению, могут быть мотивы убийства? Личная месть? Политическое преступление с целью освободить место силам, рвущимся к власти? Терроризм — с целью дестабилизировать Соединенные Штаты?
— Пока я не могу дать вам ответ на этот вопрос. Однако глубокой ночью я лично встретился с арестованными подозреваемыми. У меня сложилось впечатление, что это хорошо мотивированные люди, действовавшие согласно своим убеждениям, а вовсе не какие-то наемные убийцы. Это враги, но враги, которых можно уважать. Среди арестованных молодая красивая девушка. Сознаюсь, они произвели на меня глубокое впечатление. Один из подозреваемых, кстати, избежал ареста, и в настоящее время силы безопасности разыскивают его.
— Не собираетесь ли вы, мистер Секретарь, участвовать в предстоящих президентских выборах? Вы — самое могущественное лицо в государстве и самое влиятельное лицо, хотя и крайне оспариваемое политической элитой Соединенных Штатов. В значительной мере вашими идеями питалось президентство Тома Бакли. Вы служили покойному Президенту как бы духовным отцом. Не собираетесь ли сами наконец взять в руки штурвал государства?
— Возможно, еще не время говорить о наследнике, когда верный сын американского народа даже еще не похоронен. — Дженкинс позволил себе, поморщившись, выразить неудовольствие. Наглой иностранкой. Одновременно в голову ему пришла идея. Очень, по сути, неплохая идея. Ему в любом случае следует показаться отечественным телезрителям. Так не лучше ли, чтобы его интервьюировала наглая иностранка? Это обстоятельство смягчит многие шоковые высказывания. — Вот что я подумал, Юлия, мне кажется, наша общая работа получилась резкой, но удачной. Вы — верно взяли тон, я, мне кажется, — верно отстаивал свою позицию. Я хотел бы, если вы не возражаете, пустить ваше интервью по нашим американским каналам. Идет?
«Брунгильда» задохнулась от неожиданности.
— Для меня великая честь…
— Видите ли, наши журналисты меня боятся, а вы смелая…
Шестопалов взглянул в окно. Улица была пустынна.
Столица Российского Союза — город Советск — просыпался поздно. После десяти часов утра только появились первые прохожие. Дело заключалось не в особенной праздности жителей, а в банальном факте — жителям Советска некуда было торопиться. Столица была отягощена миллионами безработных. Работу, разумеется, имели многочисленные чиновники города, но как раз они-то и появлялись в своих кабинетах к одиннадцати. Так было заведено всегда, и до войны 2007 года, и до революции 1917го. Лишь рабочие заводов и фабрик начинали смену в восемь или в восемь тридцать утра, но фабрик в Советске осталось всего несколько, да и те еле работали. Страна давным-давно отказалась от производства чего бы то ни было и жила за счет экспорта сырья в европейские страны и за счет долларовых инвестиций в экономику Соединенных Штатов и Японии. «Мы успешно паразитируем на трудолюбии других», — сказал как-то на приеме, точнее, на вечеринке с иностранными послами, Президент Кузнецов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
«А я?» — спросил себя Дженкинс. «Непогрешим, аскетичен, лично не заинтересован», — вспомнил он досье на самого себя, однажды обнаруженное им в недрах одной из программ Кэмпбэлла. То, что его личный секретарь собрал на него досье, не тревожило Дженкинса. Обнаруженное досье даже польстило ему. Тщательно проверяя себя, Дженкинс убеждался снова и снова, что только интересы государства и американской нации руководят всеми его действиями. Даже во сне он был верен государству. Проснувшись однажды, он понял, что цитировал во сне Декларацию Независимости! Что касается нации, Дженкинс предпочел бы, чтобы она была более однородной, но нацию не выбирают. «Я непогрешим, аскетичен и лично не заинтересован, — подтвердил сам Дженкинс еще раз диагноз Кэмпбэлла. — И потому имею право принести в жертву этих энергичных людей», — сказал себе Дженкинс. Жаль, что они не работают для Департмента Демографии, заключил он. Путаница с арестованным Лукьяноф, вспомнил Дженкинс. Кэмпбэлл с помощью Тэйлора разберется. Может быть, именно Тэйлор и напутал. Что выглядит малоправдоподобно, так как он сообразительный офицер. Плохо дисциплинированный, точнее, экстравагантно дисциплинированный. Есть сведения, что он несколько раз привозил к себе в дежурную комнату женщин. Однако до сих пор ни одного огреха собственно на службе. Этот Лукьяноф… о нем можно было бы забыть, он всего лишь пытается продлить свою жизнь, в бегах от закона 316, «B» числится полмиллиона человек, Лукьяноф лишь один из них. О Лукьяноф можно было бы забыть, если бы… если бы не его сходство со мной. С Секретарем Департмента Демографии. В сущности, он мой двойник, этот Лукьяноф. Хорошо бы все-таки иметь его в камере Департмента. Предпочтительнее, нежели иметь его на свободе. Двойника могу использовать я. Или, если он попадет в руки к политическим авантюристам, его могут использовать против меня. Чтобы свалить меня… Дженкинс нажал на кнопку вызова. Активатор Кэмпбэлла где-то в глубине здания сработал, и Кэмпбэлл откликнулся:
— Йес, сэр!
— Лейтенант Тэйлор до сих пор еще около вас, Кэмпбэлл?
— Да, сэр, он здесь. Сдает дежурство Де Сантису.
— Будьте добры, Спенсер, пошлите лейтенанта ко мне. Я знаю, что его смена кончилась, но я его долго не задержу.
— Йес, сэр.
«Никто, — подумал Дженкинс, — не ориентировал Кэмпбэлла на это армейское «йес, сэр!», но, кажется, самому Кэмпбэллу нравится так отвечать».
Лейтенант стоял перед Секретарем Департмента навытяжку. Щелкнул каблуками.
— По вашприказанию явился…
— Смотрите на консоль, лейтенант. Вы видите типа в черном костюме. Сейчас я приближу его лицо. — Дженкинс потыкал в кнопки управления, и физиономия Лукьянова растянулась на всю консоль. — Вот тот человек, за которого выдает себя ваш пленный карлик. Прошу обратить внимание на сходство этого Лукьяноф с Секретарем Департмента, с вашим боссом, со мной, Тэйлор.
— Да… — лейтенант замялся, — да… По моему мнению, он не так уж и похож на вас при увеличении, скорее похож по силуэту тела. Худ, высок, строение черепа.
— Вас сбивает с толку его артистическая седая грива. Если убрать гриву, будет разительно похож. Такой человек, Тэйлор, — Дженкинс отвернулся от экрана и поглядел лейтенанту в глаза, — представляет опасность для секьюрити Соединенных Штатов Америки. Очень жаль, что вы не арестовали его, когда брали О'Руркэ. Он должен был находиться с ними.
— Мои люди методично обыскали все помещения. Больше никого не было. Лейтенант Шульц, занимавшийся взятием объекта «O'Rurke Demolishing Limited», также не обнаружил никого под фамилией Лукьяноф.
— Теперь, когда вы знаете, как он выглядит, пожалуйста, осмотрите арестованных Шульцем. Где они содержатся?
— В казармах батальона, на Сорок пятой West. Я отправлюсь туда сейчас же.
— Пожалуйста, сделайте это для меня, — мягко сказал Дженкинс. — Я знаю, что ваше дежурство закончено, но это моя личная просьба к вам.
— Без проблем, шеф! Разрешите выполнять?
— Да, идите. И выспитесь после этого хорошо. Ходят слухи, что девушки не дают вам спать, лейтенант…
— Преувеличение, сэр… — Тэйлор вышел. Злой и спокойный.
В подземном паркинге не было ни души, потому Тэйлор поднял брезент, прикрывавший заднее сиденье.
— Жив, старый Лук?
— Жив, но очень голоден.
— Голоден, но жив, — мрачно сострил Тэйлор. — Старик повелел искать тебя среди бандитов, арестованных Шульцем. Поехали, будем тебя искать…
— Все сорвалось? Я ждал, что вы вызовете меня, лейтенант.
— Слава Богу, что не дождался. Все отменяется. Я выхожу из дела.
— Вы что, лейтенант, решили меня сдать?
— Сдать я тебя не могу, потому что ты расколешься и назовешь меня. Ты, судя по твоим глазам, хочешь сказать, что не расколешься, ты хочешь обидеться. Но заткнись заранее, старый чудак, потому что они сделают так, что ты заговоришь обильно, со слюноотделением, и оговоришь даже своих детей, если они у тебя есть. Они будут тебя просто бить двадцать четыре часа в сутки, и все тут… — Тэйлор стал натягивать брезент на заднее сиденье и на Лукьянова.
— Что вы хотите делать?
— Вернуться наверх и взять в кантине бутербродов для тебя. Тебе каких — с ветчиной или с сыром?
— И тех и других…
Тэйлор вел свой джип зло и быстро. Блоки домов пролетали, не задерживаясь на сетчатке глаза, сплошной полосой. По другой стороне хайвэя пролетала река Хадсон. Дождя не было, но небо, затянутое серыми тучами, сообщало начинающемуся дню тоскливость. Когда из перпендикулярных улиц вдруг высовывались автомобили, Тэйлор сбавлял скорость и страшно ругался. Не обращаясь ни к кому. Когда утренних перпендикулярных его движению автомобилей не было, Тэйлор покрывал руганью пассажира.
— Fuck you, Лук, и всех твоих родственников, если они у тебя есть. Будь проклята ночь, когда ты, старый рахит, появился на взлетной площадке в мое дежурство. Де Сантис сдал бы тебя не раздумывая, и сейчас ты спокойно лежал бы на муниципальном кладбище для преступников под надежным слоем земли…
Лукьянов молчал, давая лейтенанту выплеснуть злобу, надеясь, что она в конце концов иссякнет. Самому ему тоже хотелось вопить и ругаться, но ругать Тэйлора он бы не стал. Скорее Соединенные Штаты и весь Космос, все более похожий на Хаос.
— Ебаный дурной литератор, fuck, что мне теперь делать, что? И еще мы, одурев, ввели в игру этого карлика, твоего дружка-урода. Если бы его не было, можно было бы придумать басню о твоем побеге, или бы я просто пристрелил тебя, зажмурившись и не глядя тебе в глаза. А что делать сейчас, что? Представляешь, если Кэмпбэлл допрашивал этого урода, твоего дружка, и он начал сбиваться в показаниях?..
— Лейтенант, вы не выспались и потому устали и раздражительны. Не все, наверное, так мрачно…
— Мрачно? Он смеет называть ситуацию мрачной?! Да она безвыходна!
— Зачем вы подвергаете себя еще большей опасности и везете меня в батальон? А если кто-нибудь захочет проверить ваш джип, пока вас нет, и наткнется на меня?
— Это исключено, — буркнул Тэйлор. — Казарма батальона — мой родной дом. Никто не посмеет рыться в моем автомобиле, а если посмеет, ничего не поймет: кто ты и почему в моем джипе, поэтому заткнись и сиди тихо. В любом случае мне негде тебя оставить.
Джип лихо, на полной скорости свернул с хайвэя, и Хадсон-ривер исчезла. Ее сменили полинялые бараки. Джип резко затормозил перед бледно-салатовыми воротами. Ясно было, что за такими воротами может скрываться только нечто армейское.
— Закройся брезентом! — приказал лейтенант и, нажав на сигнал, издал оглушительный и отвратительный звук. Как будто жуткая гигантская лягушка проквакала.
Ворота открылись, и лейтенант рывком внес джип на территорию родного батальона. Ленивый часовой в будке лишь на мгновение приподнял задницу из белого пластикового кресла. На голове часового была белая, как унитаз, каска. Он поприветствовал лейтенанта рукой в белой перчатке.
— Все, Лук, мы дома! Лежать, и ни звука. Если кто тебя обнаружит, скажи, что ты мой друг и отсыпаешься, дожидаясь меня. Я вернусь в течение получаса. — Лейтенант соскочил на землю и ушел, зло топая ботинками.
Лукьянов лежал и думал, что лейтенант — единственная нить, связывающая его с жизнью. Если оборвется и она, то останется ноль жизни. Здравый смысл в лейтенанте явно пересиливал его же непокорный авантюризм. Сделать так, чтобы победил авантюризм, Лукьянову оказалось не под силу.
Ему стали слышны звуки воды, потом запах политой земли и политых растений, зафыркала машина для подрезания газона. Очевидно, солдаты убирались на территории батальона. Под эти мирные звуки Лукьянов и погрузился в сон.
Утро Дженкинса началось с интервью с немецкой Брунгильдой. На самом деле девушку звали Юлия. Дженкинс принял ее в рабочем кабинете в восемь утра. Вместе с «Брунгильдой» явились оператор и звукооператор. Все трое были тихими и испуганными.
— Господин Секретарь Департмента Демографии, у нас в Германии нет ведомства, подобного вашему, контролем же за рождаемостью занимается Министерство Здравоохранения. Наши демографические законы не столь суровы, как ваши. Наше общественное мнение считает ваш закон 316, пункт «B», слишком суровым и надеется, что на практике вы редко применяете его. Что вы хотели бы сказать по этому поводу?
Вопреки якобы испуганному внешнему виду, толстая девочка оказалась крепкой девочкой. Никто никогда не ставил подобного вопроса и в такой резкой форме перед Дженкинсом. Он ожидал, что она посвятит интервью убийству Президента. Однако Дженкинс всегда был готов к защите своего закона.
— Буду резок и трезв. На планете слишком много человеческих жизней. Планета изнемогает от тяжести этих жизней. В свое время еще добрый старый Мальтус предсказывал последствия перенаселения. С помощью закона 316, пункт «B», Соединенные Штаты пытаются бороться с перенаселением своей территории. Вторая проблема, исправить которую пытается закон 316, пункт «B», — обилие непродуктивного населения в стране — стариков. Я знаю, что вы собираетесь сказать. Ваш вопрос будет звучать приблизительно так: но вы сами, мистер Секретарь, старый человек, вам семьдесят три года, почему же закон применяется по отношению к одним и прощает других? Отвечаю вам на ваш незаданный вопрос. Наш закон не слеп, он разумен. И к тем членам общества, которые продолжают приносить ощутимую и доказанную пользу обществу, способны активно работать на него, закон 316, пункт «B» не применяется. Одна треть нашего сената — люди свыше шестидесяти пяти лет, но они нужны Америке. Американское общество давно изжило опасное заблуждение, что якобы человеческие существа равны. Еще работы американского профессора Маслова в тридцатые годы двадцатого века доказали обратное.
Дженкинс улыбнулся телезрителям Германии, и, так как, по его замыслу, телевидение Германии интервьюировало Секретаря Департмента Демографии во время его завтрака — на столе стояли поднос с кофе, оранж-джюсом и яичницей-глазуньей из двух яиц, — он радушно предложил телевизионной команде приобщиться к завтраку.
— Хотите кофе, может быть?
Юлия поблагодарила от имени всех. И продолжала:
— По нашим сведениям, около четырехсот тысяч стариков скрылись за границы или живут нелегально на территории Америки, скрываясь от правосудия своей страны. Вы считаете это нормальным явлением? Могли бы вы назвать цифру… количество стариков, по отношению к которым закон был применен?
— По состоянию на конец прошлого года закон 316, пункт «B» был применен к одиннадцати миллионам тремстам пятидесяти тысячам человек.
Назвав цифру, Дженкинс пожалел, что назвал ее. Цифра звучала неприлично. Это количество могло пошатнуть моральные устои общества. Ему следовало быть осторожнее. Но, внутренне раздосадованный, Дженкинс таким не выглядел.
— Нашим гражданам будет нелегко переварить ваш закон.
— Америка всегда была храброй страной. Она первая стала демократией, заметьте, и наши социальные институты всегда отличались пусть жестокой, но откровенностью. В противостоянии молодой жизни и старого, бесполезного, отжившего груза мы смело встали на сторону молодости. Пожил — и достаточно. Шестьдесят пять лет — достаточный срок, чтобы насладиться всеми удовольствиями существования. Один из первых вариантов закона, кстати, рекомендовал самоубийство после шестидесяти пяти лет, но, как показывает практика, мало у кого находятся силы, чтобы достойно уйти, отжив свое. Потому приходится форсировать руку колеблющихся.
— Убийство Президента Бакли, разумеется, шок для всей Америки и, разумеется, для вас, мистер Секретарь. У вас есть сведения о том, кто может быть ответственен за это государственное преступление?
— Вчера моя служба безопасности, я имею в виду мой Департмент, арестовала преступную группу, известную как «банда О'Руркэ». Арестованы пятеро. Пока что они содержатся под стражей как подозреваемые, но у нас есть все основания верить, что убийство Президента совершено этими людьми. Граждане Соединенных Штатов могут спать спокойно. Мы не дремлем. — Дженкинс налил себе еще кофе. На самом деле кофе был без кофеина — темная горькая вода.
— Какими, по вашему мнению, могут быть мотивы убийства? Личная месть? Политическое преступление с целью освободить место силам, рвущимся к власти? Терроризм — с целью дестабилизировать Соединенные Штаты?
— Пока я не могу дать вам ответ на этот вопрос. Однако глубокой ночью я лично встретился с арестованными подозреваемыми. У меня сложилось впечатление, что это хорошо мотивированные люди, действовавшие согласно своим убеждениям, а вовсе не какие-то наемные убийцы. Это враги, но враги, которых можно уважать. Среди арестованных молодая красивая девушка. Сознаюсь, они произвели на меня глубокое впечатление. Один из подозреваемых, кстати, избежал ареста, и в настоящее время силы безопасности разыскивают его.
— Не собираетесь ли вы, мистер Секретарь, участвовать в предстоящих президентских выборах? Вы — самое могущественное лицо в государстве и самое влиятельное лицо, хотя и крайне оспариваемое политической элитой Соединенных Штатов. В значительной мере вашими идеями питалось президентство Тома Бакли. Вы служили покойному Президенту как бы духовным отцом. Не собираетесь ли сами наконец взять в руки штурвал государства?
— Возможно, еще не время говорить о наследнике, когда верный сын американского народа даже еще не похоронен. — Дженкинс позволил себе, поморщившись, выразить неудовольствие. Наглой иностранкой. Одновременно в голову ему пришла идея. Очень, по сути, неплохая идея. Ему в любом случае следует показаться отечественным телезрителям. Так не лучше ли, чтобы его интервьюировала наглая иностранка? Это обстоятельство смягчит многие шоковые высказывания. — Вот что я подумал, Юлия, мне кажется, наша общая работа получилась резкой, но удачной. Вы — верно взяли тон, я, мне кажется, — верно отстаивал свою позицию. Я хотел бы, если вы не возражаете, пустить ваше интервью по нашим американским каналам. Идет?
«Брунгильда» задохнулась от неожиданности.
— Для меня великая честь…
— Видите ли, наши журналисты меня боятся, а вы смелая…
Шестопалов взглянул в окно. Улица была пустынна.
Столица Российского Союза — город Советск — просыпался поздно. После десяти часов утра только появились первые прохожие. Дело заключалось не в особенной праздности жителей, а в банальном факте — жителям Советска некуда было торопиться. Столица была отягощена миллионами безработных. Работу, разумеется, имели многочисленные чиновники города, но как раз они-то и появлялись в своих кабинетах к одиннадцати. Так было заведено всегда, и до войны 2007 года, и до революции 1917го. Лишь рабочие заводов и фабрик начинали смену в восемь или в восемь тридцать утра, но фабрик в Советске осталось всего несколько, да и те еле работали. Страна давным-давно отказалась от производства чего бы то ни было и жила за счет экспорта сырья в европейские страны и за счет долларовых инвестиций в экономику Соединенных Штатов и Японии. «Мы успешно паразитируем на трудолюбии других», — сказал как-то на приеме, точнее, на вечеринке с иностранными послами, Президент Кузнецов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26