Природа! Колдунья слилась с миром, питали её земля и ветер, вода и деревья. Оборвать эту связь! Немедленно!
Ярга оценил оставшийся у него запас энергии, выбрал момент и расчётливо вложил в удар ровно столько сил, сколько требовалось.
Закружилась голова.
Неожиданно и очень сильно. Светозара не успела прикоснуться к человской девчонке, не успела отрезать идущее из башни щупальце. Не дошла нескольких шагов. Не достроила заклинание. Остановилась. Пошатнулась.
Перед глазами поплыли круги. Ветер стих, словно кто-то, управляющий порывами воздуха, вдруг нажал педаль тормоза. Щелкнул выключателем, и шум деревьев пропал.
Всё замерло.
А потом утренняя свежесть тайги сменилась запахом разложения. Атакой гнили. Миллиарды нитей, связывающих Белую Даму с миром, оказались перерезанными одним необычайно мощным ударом. Это было неожиданно. Это было невероятно.
Это было.
«Что происходит?»
Светозара поняла, что пропустила удар. Догадалась, что где-то на странной поляне притаился враг. Кто он? Откуда взялся? Из «котлов»? Наверняка…
Как ему противостоять?
Паника. В такие моменты нельзя задаваться вопросом: «Как?» Надо отвечать. Чем угодно отвечать. Только тогда появится шанс.
Но Белая Дама никогда не отличалась хорошей боевой подготовкой. В противном случае она вряд ли пропустила бы первый удар. В противном случае она, возможно, сумела бы инстинктивно найти способ противостоять появившемуся из ниоткуда противнику. В противном случае…
К тому же Светозара была стара. Её энергия и мощь являлись следствием техники Белых Дам, результатом глубочайшей связи с природой. И стоило перерубить эту связь, как…
Снова появился ветер. Но на этот раз он был чужим, убийственно чужим. Ветер нёс запах тлена. Ветер вдавливал этот запах в лёгкие, в поры, в саму душу. Ветер убивал.
Светозара едва слышно вскрикнула и опустилась на колючую, враждебную траву.
Девушка медленно поднялась с земли, огляделась и сделала неуверенный шаг. Она двигалась дёргано, как получившая свободу марионетка. Неумело. Неловко.
Она привыкала.
Подняла руку. Долго смотрела на ладонь, затем сжала и разжала кулак. Провела рукой по волосам. Расправила плечи.
«Как же здорово вновь обрести тело!»
Ветер, почти лишившийся запаха мертвечины, пошевелил распущенные волосы.
Девушка улыбнулась.
Попробовала улыбнуться. С третьей попытки ей удалось выдать более-менее приемлемую гримасу. Затем девушка посмотрела на мёртвую ведьму. Со второй попытки сумела скроить на лице презрительное выражение.
«Старая кошелка!»
Пнула мёртвое тело ногой.
И вдруг Ярга понял, что его переполняют эмоции.
«Победа! Ещё одна победа!»
Он не умел проигрывать. Не научился даже после жуткого поражения. Не захотел учиться. И правильно сделал, что не захотел. Умение проигрывать - достоинство неудачника.
Ярга громко рассмеялся и подпрыгнул. Высоко вверх.
К небу.
* * *
Станция метро «Курская», Москва,
4 августа, пятница, 11:11
Из подземелий метро облаков не разглядеть.
Что вообще можно увидеть, когда железный червь уносит тебя в пустоту искусственной пещеры? Что видно, кроме тьмы за тонким оконным стеклом?
Кто-то из нас читает или делает вид, что читает, чтобы не подниматься, не уступать пожилой женщине место на жёстком сиденье. Кто-то изучает карту подземки или рекламу. Кто-то разговаривает или спит. Или делает вид, что спит, закрывает глаза, потому что тьма за окнами вагона заставляет его нервничать. А кто-то разглядывает себя и попутчиков в зеркале подземелья, во мраке тоннеля, который видел миллионы взглядов и миллионы отражений. Разглядывает затемнённые фигуры тех, кто стоит рядом, и тех, кого червь проносил по этим пещерам вчера и год назад.
Разглядывает, потому что знает…
Что взгляды говорят о нас больше, чем паспорт. В них прячутся мысли и надежды, смех и переживания, любовь и ненависть. В них прячется наша жизнь. Или не прячется. Или видна как на ладони тем, кто умеет читать взгляды.
А тьме не дано читать, она умеет лишь помнить.
И потому, когда железный червь уносит тебя в пустоту искусственной пещеры, ты можешь увидеть тех, кто проезжал здесь до тебя. Увидеть их взгляды. Погрузиться в их жизнь. Прочитать её под сумрачными сводами подземки.
В утренние часы Кольцевая линия метро заполнена весьма плотно. Станция, к которой подъезжал поезд, находилась под железнодорожным вокзалом, и у дверей, в ожидании остановки, терлись плечами люди с чемоданами и рюкзаками, баулами и сумками, орущими младенцами и сложенными колясками. Курский вокзал - один из самых больших в Москве. Десятки поездов, местных и дальних, толпы людей, тысячи взглядов… Взглядов уверенных и растерянных, ищущих и скучающих, весёлых и сердитых, усталых и цепких. Суета. Толкотня. Рев очередного червя, вырывающегося из тоннеля, объявления, снова толкотня…
И парень, что вышел на платформу «Курской», вполне мог затеряться в этом круговороте людей, вещей и шума. Должен был затеряться.
Он не привлекал особого внимания: высокий, футов шесть с половиной, не меньше, худощавый, но отнюдь не нескладный - стройный, подтянутый. Рыжие волосы собраны в аккуратный хвост. При этом волосы парня были чистыми, что выгодно отличало его от большинства любителей длинных кос, знакомых с шампунем только по рекламе. Одежда простая: спортивные ботинки, джинсы, мятая тенниска и лёгкая походная куртка. На плече рюкзак. Турист? В руке не очень длинный брезентовый сверток. Рыбак? Охотник?
Другими словами, не было в парне ничего необычного, ничего такого, что могло вызвать подозрение или настороженность. Разве что небольшой шрам на левой скуле… Но сколько честных людей может похвастаться подобным украшением. Память о том, как сорвался в детстве с забора. Или упал с велосипеда. Или подрался, в конце концов. Мало ли на свете способов украсить скулу рубцом? Юноша выглядел заурядно. Однако двое полицейских, подпирающих стену на платформе, имели своё мнение на этот счет. Цепкие взгляды блюстителей порядка мгновенно вычленили парня из толпы, и патрульные, не сговариваясь и даже не переглянувшись, подошли к юноше.
- Можно вас на секунду?
- Что-то не так? - Парень не вздрогнул, не испугался. Просто спросил.
- Проверка документов. Сержант Федосеев, управление полиции на транспорте.
Второй патрульный не представился. Замер сбоку от остановленного юноши, в полутора шагах, и положил руку на рукоять пистолета. Рядовая формальность.
- Витольд Ундер? - произнес Федосеев, листая паспорт парня.
- Совершенно верно.
- На дачу?
- На электричку, - уточнил Витольд.
- Что у вас в свёртке? - спросил сержант, возвращая парню документ.
Ундер широко улыбнулся:
- Оружие.
- Какое?
Тон Федосеева не изменился, остался спокойным, но его правая рука мягко легла на рукоять пистолета. Теперь полицейские стояли примерно в одинаковых позах. Патрульные служили не первый год и прекрасно знали, что иногда дружелюбный ответ становится прелюдией к перестрелке.
Но не в этот раз.
- Что за оружие?
- Сейчас покажу.
Витольд тоже оказался опытным, во всяком случае, в общении с полицией. Не делая резких движений, он поставил сверток одним концом на пол и поинтересовался:
- Можно достать другие документы?
- Медленно, - разрешил Федосеев.
- Я знаю правила.
Ундер двумя пальцами оттянул полу куртки, показав патрульным, что под ней не прячется кобура, а затем вытащил из внутреннего кармана маленькую книжечку в кожаной обложке.
- Это удостоверение члена военно-исторического клуба «Московские Рыцари». В него вложена лицензия полицейского управления. Я имею право хранить и перевозить холодное оружие. Если хотите, могу показать паспорта на те клинки, что у меня с собой.
- Нет необходимости.
Федосеев пролистал книжечку, протянул её Ундеру и совсем другим, по-настоящему дружелюбным, тоном спросил:
- Так что в свёртке-то?
Руку с пистолета он убрал. Его напарник - тоже.
- Сабли, - ответил Витольд.
- Настоящие?
- Конечно.
- Посмотреть можно?
Ундер пожал плечами, присел на корточки, развязал стягивающие сверток ремешки и развернул брезент.
- Вот.
- Они в ножнах, - разочарованно протянул полицейский и, проведя пальцем по украшенной причудливой гравировкой гарде, поинтересовался: - Старинные, что ли?
- Старинные, - подтвердил Витольд.
- Дорогие?
- Не дешёвые.
- И ты ими… э-э… - Полицейский никак не мог подобрать нужного слова.
- Фехтую, - подсказал Ундер. - Они дорогие, но я ими фехтую.
- Сломать не боишься?
- Они созданы для боя, - тихо ответил Витольд, завязывая сверток. - Без него клинки умирают.
Федосеев не нашёлся, что сказать. Зато его напарник, который не проявил особого интереса к старым саблям, кивнул на шрам:
- В клубе заработал?
- Да.
- И продолжаешь фехтовать?
- Мне нравится.
- Когда лицо режут?
Ундер поднялся на ноги, поправил рюкзак и посмотрел на полицейского… не угрожающе, не агрессивно, но так, что тому снова захотелось положить руку на пистолет.
- Я мастер спорта по фехтованию и кандидат в сборную России, - негромко сообщил Витольд.
- ОК, парень, - примирительно произнес Федосеев. - Мы не хотели тебя обидеть. Можешь идти.
Для большинства из нас московское метро - просто транспорт, довольно быстрый и достаточно удобный. Кто-то пользуется им постоянно, кто-то от случая к случаю, а некоторые при упоминании о подземке презрительно кривят губы. Но вряд ли в огромном мегаполисе можно отыскать хотя бы одного человека, который бы никогда не спускался по эскалатору и не мчался в трясущемся вагоне по мрачным тоннелям большого города, не пересекал московские пещеры из конца в конец. Большинство из нас не задумывается, что метро - часть нашей жизни. И уж совсем немногие понимают, что для некоторых подземка и есть жизнь, а точнее - центр их личной вселенной.
Их солнце - электрические лампы и фонари поездов, их небо - бетонные своды, а горизонт - выложенные плиткой стены. Их тишина - шум, а покой - несколько часов без пассажиров, когда по станциям проносятся ремонтные и грузовые составы. Жителей подземелья мало по сравнению с общим количеством горожан - и очень много, если их просто пересчитать. Они почти незаметны. Машинисты и дежурные по станциям, полицейские и рабочие, торговцы и музыканты, попрошайки и карманники. Повелители и слуги подземелья. Жители города под городом. Люди… и не только они.
Шуму-Шуму Витольд заметил, едва поднялся по эскалатору в вестибюль станции. Старуха обедала, или завтракала, или просто ела, потому что она не разделяла приёмы пищи и не выбирала меню исходя из времени суток: искала еду, только когда испытывала голод. Шума-Шума стояла у стены и жевала булку с варёной сосиской. Дешевый соус, жидкий, бурого цвета, стекал по пальцам и капал на пол, но старуху это обстоятельство не смущало. Вряд ли она вообще замечала, что испачкалась. И прохожие старались не замечать, отворачивались, ускоряли шаг, торопливо проходили мимо. Кому интересна жующая нищенка? А Шума-Шума ничем не отличалась от бродяг, периодически появляющихся в московских подземельях. Она носила длинную юбку, когда-то цветастую, похожую на те, что так любят цыганки, а теперь просто грязную, стоптанные кроссовки, серую водолазку, надорванную на шее, кофту грубой вязки и красную бейсболку, козырёк которой хранил отпечатки грязных пальцев. Рядом со старухой безучастно стоял мальчик лет девяти, белобрысый, круглоголовый, с сонными туповатыми глазами. На нем были длинные, до колен, шорты, сандалии на босу ногу и грязная футболка с полустершейся от стирок физиономией зубастого мультипликационного героя: то ли адский сатана, то ли робот-трансформер.
Со стороны могло показаться, что жадная старуха оставила ребёнка без еды, однако на самом деле мальчику пища не особенно требовалась. Он был ненастоящим.
Голем по имени Шнырёк.
- Привет. - Витольд улыбнулся. Шума-Шума прищурилась. Узнала. Откусила от бутерброда ещё один кусок, прожевала и сообщила:
- Хороший день выдался. Она никогда не здоровалась.
Шнырёк скользнул по молодому чуду безразличным взглядом и отвернулся.
Никто в Тайном Городе не помнил настоящего имени старухи. И хотя в архивах Зелёного Дома наверняка сохранились точные записи, все предпочитали называть бродяжку так, как она хотела: Шумой-Шумой. Нейтрально. Потому что настоящее имя вызывало в памяти простую и страшную историю о том, как двадцать лет назад, во время войны Великих Домов, чересчур горячий маг нанес слишком сильный удар по врагам. Настолько сильный, что помимо противников досталось и жителям дома, во дворе которого развернулась схватка. Четырнадцать трупов. Двенадцать челов, муж Шумы-Шумы и её ребёнок. Витольд знал об этой истории с детства. И, как и большинство чудов, считал, что смертная казнь, к которой приговорил горячего мага великий магистр, была слишком суровым наказанием за небольшую оплошность. Считал так до тех пор, пока не познакомился с Шумой-Шумой - фатой Зелёного Дома, не сумевшей оправиться от того удара.
От удара, который её не задел.
От удара, который сломал её жизнь.
- Заработала сегодня?
На лице старухи появилась хитроватая улыбка.
- Много. Да.
Застывший на губах соус напоминал размазанную помаду. Витольд кивнул:
- Значит, действительно хороший денёк.
Её пытались лечить, но безуспешно - разум женщины отказывался возвращаться в реальный мир. Её пытались запереть, но она билась в истерике и пробовала покончить с собой. И тогда, убедившись в том, что старуха безвредна, её отпустили. Приглядывали, конечно, но в жизнь потерявшей себя фаты не вмешивались. Шума-Шума бродила по городу, промышляла мелким воровством, и единственным, к кому она по-настоящему привязалась, был маленький туповатый голем.
- А я на турнир решил съездить, - сказал Витольд. - Размяться.
Старуха затолкала в рот последний кусок бутерброда, прожевала, вытерла губы и руки скомканной салфеткой и, только сейчас обратив внимание на свёрток, произнесла:
- Сабли!
- Угу, - подтвердил Ундер. В её глазах мелькнула тревога.
- Война?
- Нет, - успокоил Шуму-Шуму чуд. - Турнир. Тренировка.
- А.
Одиночества притягиваются.
Витольд познакомился с Шумой-Шумой чуть меньше года назад. В тот день старуха оказалась на нуле, почти без магической энергии, и вряд ли смогла бы отбиться от группы бомжей, тащивших её на пустырь за Савеловским вокзалом. С какой целью? Да какая разница с какой? Витольд избил бродяг, отвёл Шуму-Шуму домой, а после несколько раз навещал, приносил продукты и немного денег. Впрочем, люды тоже не забывали о старухе, в её холодильнике всегда была еда.
Вот только настоящим именем старуху старались не называть.
- Никто не приставал?
Шума-Шума отрицательно покачала головой.
- Ладно, ещё увидимся, - буркнул Витольд и, поправив рюкзак, быстрым шагом пошёл к выходу на вокзал.
* * *
Центральная городская больница, Красноярск,
4 августа, пятница, 20:09 (время местное)
- Док, когда Римма сможет отвечать на вопросы?
Кусков, высокий, мощного сложения полицейский, постарался произнести эту фразу максимально мягко. Приглушил голос, чтобы бас не грохотал, заполняя все помещение, а рокотал, подобно хорошо отлаженному двигателю, попытался, сообразно обстоятельствам, говорить с лёгкой грустью. Цели своей Кусков добился: у присутствующих не появилось ощущения, что их допрашивают, но среагировали они все равно не так, как рассчитывал полицейский. Худой черноволосый мужчина, стоящий справа от Кускова, вздрогнул и нервным жестом погладил бородку, некогда популярную среди младших сотрудников научных центров. А кругленький плешивый врач, к которому, собственно, и был обращён вопрос, поморщился, снял очки и привычным жестом принялся протирать стекла подолом белого халата.
- Когда? - повторил Кусков.
- Не имею ни малейшего представления, - неохотно ответил доктор.
- Почему?
- Потому что, голубчик, прежде чем ответить, когда наступит выздоровление, необходимо хотя бы в общих чертах представлять, от чего мы пользуем пациента. Мы не знаем, что стало причиной нынешнего состояния Риммы, значит, потребуется время на наблюдение и анализ. Проведём комплекс первичных мероприятий…
- Сколько? - Кусков понял, что вопрос прозвучал двусмысленно, кашлянул и продолжил: - Извините. Я хотел спросить: сколько времени потребуется?
- Неделя или месяц. - Врач вздохнул и вернул очки на нос. - А может, Римма придёт в себя уже завтра.
- Это возможно? - быстро спросил полицейский.
- Вполне.
У черноволосого вспыхнули глаза.
- Я полагаю, что причиной нынешнего состояния Риммы стал сильный стресс. Нет - сильнейший стресс. Есть вероятность, что девушка справится сама… с нашей помощью, разумеется, но когда… - Врач развел руками.
Кусков кивнул, почесал в затылке и открыл было рот для следующего вопроса, но его опередил чернявый:
- Доктор, скажите, при осмотре не было обнаружено следов внешнего воздействия?
1 2 3 4 5 6
Ярга оценил оставшийся у него запас энергии, выбрал момент и расчётливо вложил в удар ровно столько сил, сколько требовалось.
Закружилась голова.
Неожиданно и очень сильно. Светозара не успела прикоснуться к человской девчонке, не успела отрезать идущее из башни щупальце. Не дошла нескольких шагов. Не достроила заклинание. Остановилась. Пошатнулась.
Перед глазами поплыли круги. Ветер стих, словно кто-то, управляющий порывами воздуха, вдруг нажал педаль тормоза. Щелкнул выключателем, и шум деревьев пропал.
Всё замерло.
А потом утренняя свежесть тайги сменилась запахом разложения. Атакой гнили. Миллиарды нитей, связывающих Белую Даму с миром, оказались перерезанными одним необычайно мощным ударом. Это было неожиданно. Это было невероятно.
Это было.
«Что происходит?»
Светозара поняла, что пропустила удар. Догадалась, что где-то на странной поляне притаился враг. Кто он? Откуда взялся? Из «котлов»? Наверняка…
Как ему противостоять?
Паника. В такие моменты нельзя задаваться вопросом: «Как?» Надо отвечать. Чем угодно отвечать. Только тогда появится шанс.
Но Белая Дама никогда не отличалась хорошей боевой подготовкой. В противном случае она вряд ли пропустила бы первый удар. В противном случае она, возможно, сумела бы инстинктивно найти способ противостоять появившемуся из ниоткуда противнику. В противном случае…
К тому же Светозара была стара. Её энергия и мощь являлись следствием техники Белых Дам, результатом глубочайшей связи с природой. И стоило перерубить эту связь, как…
Снова появился ветер. Но на этот раз он был чужим, убийственно чужим. Ветер нёс запах тлена. Ветер вдавливал этот запах в лёгкие, в поры, в саму душу. Ветер убивал.
Светозара едва слышно вскрикнула и опустилась на колючую, враждебную траву.
Девушка медленно поднялась с земли, огляделась и сделала неуверенный шаг. Она двигалась дёргано, как получившая свободу марионетка. Неумело. Неловко.
Она привыкала.
Подняла руку. Долго смотрела на ладонь, затем сжала и разжала кулак. Провела рукой по волосам. Расправила плечи.
«Как же здорово вновь обрести тело!»
Ветер, почти лишившийся запаха мертвечины, пошевелил распущенные волосы.
Девушка улыбнулась.
Попробовала улыбнуться. С третьей попытки ей удалось выдать более-менее приемлемую гримасу. Затем девушка посмотрела на мёртвую ведьму. Со второй попытки сумела скроить на лице презрительное выражение.
«Старая кошелка!»
Пнула мёртвое тело ногой.
И вдруг Ярга понял, что его переполняют эмоции.
«Победа! Ещё одна победа!»
Он не умел проигрывать. Не научился даже после жуткого поражения. Не захотел учиться. И правильно сделал, что не захотел. Умение проигрывать - достоинство неудачника.
Ярга громко рассмеялся и подпрыгнул. Высоко вверх.
К небу.
* * *
Станция метро «Курская», Москва,
4 августа, пятница, 11:11
Из подземелий метро облаков не разглядеть.
Что вообще можно увидеть, когда железный червь уносит тебя в пустоту искусственной пещеры? Что видно, кроме тьмы за тонким оконным стеклом?
Кто-то из нас читает или делает вид, что читает, чтобы не подниматься, не уступать пожилой женщине место на жёстком сиденье. Кто-то изучает карту подземки или рекламу. Кто-то разговаривает или спит. Или делает вид, что спит, закрывает глаза, потому что тьма за окнами вагона заставляет его нервничать. А кто-то разглядывает себя и попутчиков в зеркале подземелья, во мраке тоннеля, который видел миллионы взглядов и миллионы отражений. Разглядывает затемнённые фигуры тех, кто стоит рядом, и тех, кого червь проносил по этим пещерам вчера и год назад.
Разглядывает, потому что знает…
Что взгляды говорят о нас больше, чем паспорт. В них прячутся мысли и надежды, смех и переживания, любовь и ненависть. В них прячется наша жизнь. Или не прячется. Или видна как на ладони тем, кто умеет читать взгляды.
А тьме не дано читать, она умеет лишь помнить.
И потому, когда железный червь уносит тебя в пустоту искусственной пещеры, ты можешь увидеть тех, кто проезжал здесь до тебя. Увидеть их взгляды. Погрузиться в их жизнь. Прочитать её под сумрачными сводами подземки.
В утренние часы Кольцевая линия метро заполнена весьма плотно. Станция, к которой подъезжал поезд, находилась под железнодорожным вокзалом, и у дверей, в ожидании остановки, терлись плечами люди с чемоданами и рюкзаками, баулами и сумками, орущими младенцами и сложенными колясками. Курский вокзал - один из самых больших в Москве. Десятки поездов, местных и дальних, толпы людей, тысячи взглядов… Взглядов уверенных и растерянных, ищущих и скучающих, весёлых и сердитых, усталых и цепких. Суета. Толкотня. Рев очередного червя, вырывающегося из тоннеля, объявления, снова толкотня…
И парень, что вышел на платформу «Курской», вполне мог затеряться в этом круговороте людей, вещей и шума. Должен был затеряться.
Он не привлекал особого внимания: высокий, футов шесть с половиной, не меньше, худощавый, но отнюдь не нескладный - стройный, подтянутый. Рыжие волосы собраны в аккуратный хвост. При этом волосы парня были чистыми, что выгодно отличало его от большинства любителей длинных кос, знакомых с шампунем только по рекламе. Одежда простая: спортивные ботинки, джинсы, мятая тенниска и лёгкая походная куртка. На плече рюкзак. Турист? В руке не очень длинный брезентовый сверток. Рыбак? Охотник?
Другими словами, не было в парне ничего необычного, ничего такого, что могло вызвать подозрение или настороженность. Разве что небольшой шрам на левой скуле… Но сколько честных людей может похвастаться подобным украшением. Память о том, как сорвался в детстве с забора. Или упал с велосипеда. Или подрался, в конце концов. Мало ли на свете способов украсить скулу рубцом? Юноша выглядел заурядно. Однако двое полицейских, подпирающих стену на платформе, имели своё мнение на этот счет. Цепкие взгляды блюстителей порядка мгновенно вычленили парня из толпы, и патрульные, не сговариваясь и даже не переглянувшись, подошли к юноше.
- Можно вас на секунду?
- Что-то не так? - Парень не вздрогнул, не испугался. Просто спросил.
- Проверка документов. Сержант Федосеев, управление полиции на транспорте.
Второй патрульный не представился. Замер сбоку от остановленного юноши, в полутора шагах, и положил руку на рукоять пистолета. Рядовая формальность.
- Витольд Ундер? - произнес Федосеев, листая паспорт парня.
- Совершенно верно.
- На дачу?
- На электричку, - уточнил Витольд.
- Что у вас в свёртке? - спросил сержант, возвращая парню документ.
Ундер широко улыбнулся:
- Оружие.
- Какое?
Тон Федосеева не изменился, остался спокойным, но его правая рука мягко легла на рукоять пистолета. Теперь полицейские стояли примерно в одинаковых позах. Патрульные служили не первый год и прекрасно знали, что иногда дружелюбный ответ становится прелюдией к перестрелке.
Но не в этот раз.
- Что за оружие?
- Сейчас покажу.
Витольд тоже оказался опытным, во всяком случае, в общении с полицией. Не делая резких движений, он поставил сверток одним концом на пол и поинтересовался:
- Можно достать другие документы?
- Медленно, - разрешил Федосеев.
- Я знаю правила.
Ундер двумя пальцами оттянул полу куртки, показав патрульным, что под ней не прячется кобура, а затем вытащил из внутреннего кармана маленькую книжечку в кожаной обложке.
- Это удостоверение члена военно-исторического клуба «Московские Рыцари». В него вложена лицензия полицейского управления. Я имею право хранить и перевозить холодное оружие. Если хотите, могу показать паспорта на те клинки, что у меня с собой.
- Нет необходимости.
Федосеев пролистал книжечку, протянул её Ундеру и совсем другим, по-настоящему дружелюбным, тоном спросил:
- Так что в свёртке-то?
Руку с пистолета он убрал. Его напарник - тоже.
- Сабли, - ответил Витольд.
- Настоящие?
- Конечно.
- Посмотреть можно?
Ундер пожал плечами, присел на корточки, развязал стягивающие сверток ремешки и развернул брезент.
- Вот.
- Они в ножнах, - разочарованно протянул полицейский и, проведя пальцем по украшенной причудливой гравировкой гарде, поинтересовался: - Старинные, что ли?
- Старинные, - подтвердил Витольд.
- Дорогие?
- Не дешёвые.
- И ты ими… э-э… - Полицейский никак не мог подобрать нужного слова.
- Фехтую, - подсказал Ундер. - Они дорогие, но я ими фехтую.
- Сломать не боишься?
- Они созданы для боя, - тихо ответил Витольд, завязывая сверток. - Без него клинки умирают.
Федосеев не нашёлся, что сказать. Зато его напарник, который не проявил особого интереса к старым саблям, кивнул на шрам:
- В клубе заработал?
- Да.
- И продолжаешь фехтовать?
- Мне нравится.
- Когда лицо режут?
Ундер поднялся на ноги, поправил рюкзак и посмотрел на полицейского… не угрожающе, не агрессивно, но так, что тому снова захотелось положить руку на пистолет.
- Я мастер спорта по фехтованию и кандидат в сборную России, - негромко сообщил Витольд.
- ОК, парень, - примирительно произнес Федосеев. - Мы не хотели тебя обидеть. Можешь идти.
Для большинства из нас московское метро - просто транспорт, довольно быстрый и достаточно удобный. Кто-то пользуется им постоянно, кто-то от случая к случаю, а некоторые при упоминании о подземке презрительно кривят губы. Но вряд ли в огромном мегаполисе можно отыскать хотя бы одного человека, который бы никогда не спускался по эскалатору и не мчался в трясущемся вагоне по мрачным тоннелям большого города, не пересекал московские пещеры из конца в конец. Большинство из нас не задумывается, что метро - часть нашей жизни. И уж совсем немногие понимают, что для некоторых подземка и есть жизнь, а точнее - центр их личной вселенной.
Их солнце - электрические лампы и фонари поездов, их небо - бетонные своды, а горизонт - выложенные плиткой стены. Их тишина - шум, а покой - несколько часов без пассажиров, когда по станциям проносятся ремонтные и грузовые составы. Жителей подземелья мало по сравнению с общим количеством горожан - и очень много, если их просто пересчитать. Они почти незаметны. Машинисты и дежурные по станциям, полицейские и рабочие, торговцы и музыканты, попрошайки и карманники. Повелители и слуги подземелья. Жители города под городом. Люди… и не только они.
Шуму-Шуму Витольд заметил, едва поднялся по эскалатору в вестибюль станции. Старуха обедала, или завтракала, или просто ела, потому что она не разделяла приёмы пищи и не выбирала меню исходя из времени суток: искала еду, только когда испытывала голод. Шума-Шума стояла у стены и жевала булку с варёной сосиской. Дешевый соус, жидкий, бурого цвета, стекал по пальцам и капал на пол, но старуху это обстоятельство не смущало. Вряд ли она вообще замечала, что испачкалась. И прохожие старались не замечать, отворачивались, ускоряли шаг, торопливо проходили мимо. Кому интересна жующая нищенка? А Шума-Шума ничем не отличалась от бродяг, периодически появляющихся в московских подземельях. Она носила длинную юбку, когда-то цветастую, похожую на те, что так любят цыганки, а теперь просто грязную, стоптанные кроссовки, серую водолазку, надорванную на шее, кофту грубой вязки и красную бейсболку, козырёк которой хранил отпечатки грязных пальцев. Рядом со старухой безучастно стоял мальчик лет девяти, белобрысый, круглоголовый, с сонными туповатыми глазами. На нем были длинные, до колен, шорты, сандалии на босу ногу и грязная футболка с полустершейся от стирок физиономией зубастого мультипликационного героя: то ли адский сатана, то ли робот-трансформер.
Со стороны могло показаться, что жадная старуха оставила ребёнка без еды, однако на самом деле мальчику пища не особенно требовалась. Он был ненастоящим.
Голем по имени Шнырёк.
- Привет. - Витольд улыбнулся. Шума-Шума прищурилась. Узнала. Откусила от бутерброда ещё один кусок, прожевала и сообщила:
- Хороший день выдался. Она никогда не здоровалась.
Шнырёк скользнул по молодому чуду безразличным взглядом и отвернулся.
Никто в Тайном Городе не помнил настоящего имени старухи. И хотя в архивах Зелёного Дома наверняка сохранились точные записи, все предпочитали называть бродяжку так, как она хотела: Шумой-Шумой. Нейтрально. Потому что настоящее имя вызывало в памяти простую и страшную историю о том, как двадцать лет назад, во время войны Великих Домов, чересчур горячий маг нанес слишком сильный удар по врагам. Настолько сильный, что помимо противников досталось и жителям дома, во дворе которого развернулась схватка. Четырнадцать трупов. Двенадцать челов, муж Шумы-Шумы и её ребёнок. Витольд знал об этой истории с детства. И, как и большинство чудов, считал, что смертная казнь, к которой приговорил горячего мага великий магистр, была слишком суровым наказанием за небольшую оплошность. Считал так до тех пор, пока не познакомился с Шумой-Шумой - фатой Зелёного Дома, не сумевшей оправиться от того удара.
От удара, который её не задел.
От удара, который сломал её жизнь.
- Заработала сегодня?
На лице старухи появилась хитроватая улыбка.
- Много. Да.
Застывший на губах соус напоминал размазанную помаду. Витольд кивнул:
- Значит, действительно хороший денёк.
Её пытались лечить, но безуспешно - разум женщины отказывался возвращаться в реальный мир. Её пытались запереть, но она билась в истерике и пробовала покончить с собой. И тогда, убедившись в том, что старуха безвредна, её отпустили. Приглядывали, конечно, но в жизнь потерявшей себя фаты не вмешивались. Шума-Шума бродила по городу, промышляла мелким воровством, и единственным, к кому она по-настоящему привязалась, был маленький туповатый голем.
- А я на турнир решил съездить, - сказал Витольд. - Размяться.
Старуха затолкала в рот последний кусок бутерброда, прожевала, вытерла губы и руки скомканной салфеткой и, только сейчас обратив внимание на свёрток, произнесла:
- Сабли!
- Угу, - подтвердил Ундер. В её глазах мелькнула тревога.
- Война?
- Нет, - успокоил Шуму-Шуму чуд. - Турнир. Тренировка.
- А.
Одиночества притягиваются.
Витольд познакомился с Шумой-Шумой чуть меньше года назад. В тот день старуха оказалась на нуле, почти без магической энергии, и вряд ли смогла бы отбиться от группы бомжей, тащивших её на пустырь за Савеловским вокзалом. С какой целью? Да какая разница с какой? Витольд избил бродяг, отвёл Шуму-Шуму домой, а после несколько раз навещал, приносил продукты и немного денег. Впрочем, люды тоже не забывали о старухе, в её холодильнике всегда была еда.
Вот только настоящим именем старуху старались не называть.
- Никто не приставал?
Шума-Шума отрицательно покачала головой.
- Ладно, ещё увидимся, - буркнул Витольд и, поправив рюкзак, быстрым шагом пошёл к выходу на вокзал.
* * *
Центральная городская больница, Красноярск,
4 августа, пятница, 20:09 (время местное)
- Док, когда Римма сможет отвечать на вопросы?
Кусков, высокий, мощного сложения полицейский, постарался произнести эту фразу максимально мягко. Приглушил голос, чтобы бас не грохотал, заполняя все помещение, а рокотал, подобно хорошо отлаженному двигателю, попытался, сообразно обстоятельствам, говорить с лёгкой грустью. Цели своей Кусков добился: у присутствующих не появилось ощущения, что их допрашивают, но среагировали они все равно не так, как рассчитывал полицейский. Худой черноволосый мужчина, стоящий справа от Кускова, вздрогнул и нервным жестом погладил бородку, некогда популярную среди младших сотрудников научных центров. А кругленький плешивый врач, к которому, собственно, и был обращён вопрос, поморщился, снял очки и привычным жестом принялся протирать стекла подолом белого халата.
- Когда? - повторил Кусков.
- Не имею ни малейшего представления, - неохотно ответил доктор.
- Почему?
- Потому что, голубчик, прежде чем ответить, когда наступит выздоровление, необходимо хотя бы в общих чертах представлять, от чего мы пользуем пациента. Мы не знаем, что стало причиной нынешнего состояния Риммы, значит, потребуется время на наблюдение и анализ. Проведём комплекс первичных мероприятий…
- Сколько? - Кусков понял, что вопрос прозвучал двусмысленно, кашлянул и продолжил: - Извините. Я хотел спросить: сколько времени потребуется?
- Неделя или месяц. - Врач вздохнул и вернул очки на нос. - А может, Римма придёт в себя уже завтра.
- Это возможно? - быстро спросил полицейский.
- Вполне.
У черноволосого вспыхнули глаза.
- Я полагаю, что причиной нынешнего состояния Риммы стал сильный стресс. Нет - сильнейший стресс. Есть вероятность, что девушка справится сама… с нашей помощью, разумеется, но когда… - Врач развел руками.
Кусков кивнул, почесал в затылке и открыл было рот для следующего вопроса, но его опередил чернявый:
- Доктор, скажите, при осмотре не было обнаружено следов внешнего воздействия?
1 2 3 4 5 6