Вернувшись, он
заверил меня, что это не более, чем обычные паломники, преданные сыны
церкви, и цель их состоит лишь в том, чтобы присутствовать в Священном
городе в торжественную минуту возведения на престол святой церкви нового
Архипрелата и присоединить свои голоса к нашим в благодарственной молитве
Всевышнему.
- Удивления достойны твои речи, брат мой Макова, - перебил его
патриарх Эмбан. - По странному совпадению и я тоже посылал вчера на
разведку своих людей, и они принесли мне совсем другие известия. Как мы
теперь сможем согласовать такие необычайно разнящиеся между собой
сообщения?
Макова скупо улыбнулся.
- Патриарха Укерского все мы хорошо знаем, как человека веселого,
любящего пошутить, - сказал он. - Все мы любим его за умение добродушной
остротой смягчить, а то и вовсе утихомирить спор, чересчур разгоревшийся
между братьями патриархами не в меру радеющими в отыскании истины, часто
ей и во вред, но, возлюбленный брат мой Эмбан, сейчас не время для такого
веселья.
- Ты видишь на лице моем хоть какое-то подобие улыбки, Макова? -
после любезной тирады председательствующего, резкий голос Эмбана прозвучал
как пощечина. Он поднялся: - Вот что доложили мне мои люди вчера, братья -
эти люди у наших стен, эта орда головорезов, может быть чем угодно, но
только не пылающими благочестивым рвением пилигримами.
- Чепуха, - фыркнул Макова.
- Возможно, - отвечал Эмбан, - но я взял на себя смелость захватить
одного из этих пилигримов, и доставить его сюда, в Базилику, чтобы мы
могли поподробнее рассмотреть его. Нам не потребуется даже говорить с ним
- многое можно понять изучая его манеры, и даже просто одежду, - Эмбан
резко хлопнул в ладоши, не дав Эмбану времени опомниться.
Двери зала распахнулись и внутрь вошли Кьюрик и Берит. Они волочили,
держа за лодыжки, неподвижного человека в черном балахоне. На
беломраморном полу за ними оставался размазанный кровавый след.
- Что вы делаете?! - почти завизжал Макова.
- Просто предоставляем наглядные доказательства, - спокойно ответил
Макова. - Ни одно разумное решение, тем более в таком серьезном вопросе,
не может быть принято без рассмотрения всех возможных сторон дела. - Эмбан
указал на место перед кафедрой. - Положите свидетеля туда, друзья мои, -
сказал он, обращаясь к Кьюрику и Бериту.
- Я запрещаю это! Я протестую! - взвыл Макова.
- Протест отклоняется, - заявил Эмбан. - Поздно протестовать. Все уже
успели, я думаю, разглядеть этого человека. И мы все знаем, кто он, -
Эмбан, по обыкновению переваливаясь с ноги на ногу, подошел к трупу,
лежащему на мраморном полу у подножия кафедры. - Черты лица этого человека
недвусмысленно свидетельствуют о его происхождении, а черное одеяние лишь
подтверждает это. Братья мои! Вне всякого сомнения - это рендорец.
- Патриарх Укерский Эмбан, - бесцветным голосом проговорил Макова, -
я арестую тебя по обвинению в убийстве.
- Не будь ослом, Макова, - отозвался Эмбан. - Ты не можешь арестовать
меня, пока идет сессия Курии, и, кроме того, мы находимся в Базилике, и я
прошу убежища от гражданских властей в этих священных стенах, - он
взглянул на Кьюрика и спросил: - Действительно необходимо было лишить его
жизни?
- Да, ваша светлость, - ответил оруженосец. - Так сложилась ситуация,
но мы помолились о его заблудшей душе.
- Как и следует истинным сынам церкви, - сказал Эмбан. - Я дарую тебе
и твоему юному помощнику полное прощение и отпущение этого греха, да будет
Всевышний милостив к этому убиенному еретику, - он оглядел сидящих на
скамьях патриархов. - Теперь вернемся к вопросу об этом "пилигриме". Перед
нами рендорец, как видите, он опоясан мечом. Поскольку все рендорцы в
Эозии погрязли в зловредной эшандистской ереси, мы должны заключить, что
перед нами - последователь Эшанда. А помня историю и зная их наклонности,
можем ли мы, будучи в здравом уме, предположить, что рендорские еретики
явились в Чиреллос праздновать восхождение на трон нового Архипрелата?
Или, может быть, наш дорогой брат Макова одним махом обратил всех еретиков
с юга в истинную веру и вернул все стадо заблудших баранов, - тут Эмбан
усмехнулся собственной остроте, - в лоно святой матери церкви? Я надеюсь
услышать ответ от нашего уважаемого патриарха Кумбийского, - он выжидающе
уставился на Макову.
- Все же хорошо, что он на нашей стороне, - прошептал Улэф Тиниену.
- Да уж.
- А-а-а... - как будто разочарованно протянул Эмбан, отводя взгляд от
Кумбийского патриарха, - боюсь, я зря возлагал на его ответ столь большие
надежды. Мы все должны молить Всевышнего о прощении за то, что допускали
этой язве смердеть на непорочном теле нашей святой матери церкви. Однако,
наши сожаления и сокрушенные слезы не должны застить нам глаза перед лицом
суровой справедливости. "Пилигримы" у наших ворот - совсем не то, чем
хотят казаться, это ясно, по-моему, всем нам. Боюсь, наш возлюбленный брат
Макова жестоко обманулся. Те, кто стоят у врат Священного города - не
пилигримы, воспламененные благочестивым рвением, но орда вооруженных
разбойников, самых жестоких врагов и гонителей истиной веры, теперь
пришедших осквернить самое ее средоточие, главную нашу святыню, сердце
Церкви Господней! Не буду долго говорить о печальной участи, которая,
возможно, ждет нас с вами, братья мои, единственный всем вам совет -
поторопитесь примириться с Отцом нашим небесным, потому как, никто не
знает, какой срок положен ему на этой бренной земле. Не буду также
напоминать вам, это и без того всем известно, каким ужасным жестокостям и
унижениям подвергают эшандистские еретики духовенство, особенно высшее. По
чести сказать, братья мои, я и сам уже смирил душу свою с мыслью о гибели
в пламени, - Эмбан неожиданно усмехнулся и сложил руки на огромном животе.
- Полагаю, гореть я буду превесело.
В зале послышался смех, сдобренный, правда, изрядной долей
нервозности.
- Но не так уж важны сейчас наши судьбы, братья мои! - снова
торжественно возвысил голос Эмбан. - Главное сейчас - это судьба
священного города, судьба церкви. Боюсь, нам придется принять жестокое,
но, увы! - единственно возможное сейчас решение. Но сначала еще один
вопрос: отдадим ли мы святое сердце матери нашей еретикам на поругание,
или примем сражение?
- Сражение! - закричал один из патриархов, вскакивая на ноги. -
Сражение.
Крик в разных концах зала подхватили другие, и скоро вся Курия,
охваченная единым порывом, стояла на ногах, выкрикивая лишь одно слово:
"сражение".
Эмбан заложил руки за спину и склонил голову. Когда через некоторое
время он поднял лицо, по его щекам струились слезы. Он нарочито медленно,
оглядывая зал, повернулся, так что все, кто был там могли увидеть эти
слезы.
- Увы, братья мои! - воскликнул он надломленным голосом, - наш
священный сан не позволяет нам сбросить ризы и взять в руки меч. Мы
обречены, братья мои, и церковь обречена вместе с нами. Увы мне! Зачем Бог
послал мне такую долгую жизнь? Зачем дожил я до этого скорбного дня? К
кому же обратиться за помощью, братья? У кого достанет силы защитить нас в
этот час, когда тьма подкатилась к самому подножию твердыни нашей? Есть ли
такие люди в этом несчастном мире?
Все в палате затаили дыхание.
- Рыцари Храма! - продребезжал в наступившей тишине слабый старческий
голос с одной из патриарших скамей. - Мы должны обратиться к рыцарям
Храма! Даже силы ада не устоят перед воинами Господними.
- Рыцари Храма! - эхом прокатилось по залу. - Рыцари Храма!

11
Еще некоторое время в Совещательной палате Курии царила суматоха и не
стихал шум. Патриарх Укерский Эмбан стоял на мраморном полу срединного
прохода меж возвышающихся амфитеатром скамей, как бы ненароком оказавшись
в круге света, падавшего из окна за пустующим троном Архипрелата.
Дождавшись, пока гомон возбужденных голосов поутихнет, он воздел вверх
свою пухлую руку.
- Конечно, братья мои, - торжественно продолжил он, - рыцари Храма
легко оборонили бы Чиреллос, но они призваны на защиту Арсиума. Магистры,
конечно же, присутствуют здесь, занимая по праву принадлежащие им места,
но каждый из них привел с собой лишь малую часть своих воинов, и их никак
не достаточно, чтобы сражаться с полчищами окружившего нас врага. Мы не
можем перенести всю мощь Воинов Господних с плоскогорий Арсиума к
Священному городу одним мановением руки. Даже если бы смогли, как бы мы
убедили командующего армией в этом осажденном королевстве, что наша
потребность в защите более важна? Как бы убедили мы его отпустить их на
помощь сюда, к нам?
Со своего места поднялся патриарх Кадахский Ортзел.
- Могу ли я сказать, Эмбан? - начал он. Не смотря на некоторую
нерешительность формулировки, в голосе его чувствовалась властная нотка -
Ортзел был кандидатом на трон Архипрелата, и начал понемногу входить в
роль.
- Конечно, - воскликнул Эмбан. - Я давно уже с нетерпением ожидаю
мудрого слова брата моего и наставника патриарха Ортзела.
- Первоочередной долг церкви, а значит и наш - выжить, - произнес
патриарх Кадаха резким, хрипловатым голосом. - Все другие соображения
отходят на второй план. Все ли здесь присутствующие разделяют эту точку
зрения?
В зале послышался одобрительный гул.
- Случаются времена, когда приходится жертвовать, и жертвовать
многим, - продолжал Ортзел. - Ежели нога человека застряла в камнях на дне
омута, а вода поднялась уже до подбородка, не должен ли человек с
сожалением, но пожертвовать ногою, чтобы спасти жизнь? Так же и с нами. В
глубокой печали должны мы пожертвовать целым Арсиумом, раз речь идет о
судьбе матери - Церкви. Мы стоим лицом к лицу с гибелью, братья мои. Во
времена прошедшие Курия всегда с чрезвычайной неохотой принимала такие
тяжелые, ответственные решения, но теперешнее положение - труднейшее со
времен земохского вторжения пятисотлетней давности. Бог ждет от нас
решительности в эти тяжкие времена, братья мои, Он ждет, что мы положим
все слабые силы свои на спасение его церкви, управление которой, волею
провидения, доверено нам. Таким образом, я требую проведения немедленного
голосования. Вопрос, поставленный на справедливый суд ваш, братья, очень
прост. "Можно ли считать положение, сложившееся в Чиреллосе, грозящим
гибелью святой церкви Господней и истинной вере"? Да или нет?
Глаза Маковы полезли на лоб от такой неожиданности.
- Что вы, что вы! - воскликнул он. - Ситуация наша вовсе не столь
безнадежна. Ведь мы даже не попытались вступить в переговоры с армией,
стоящей у наших ворот, и...
- Патриарх Макова, кажется не в себе, - резко оборвал его Ортзел. -
Напомню: вопрос о гибели церкви и веры не подлежит обсуждению.
- Я не знаю такого закона! - упорствовал Макова.
Ортзел сурово взглянул на тощего нескладного монаха, сидящего за
заваленным различными манускриптами столом рядом с кафедрой
председательствующего.
- Ну, что скажешь, законник?
Монах принялся суетливо переворачивать страницы и разворачивать
свитки.
- Что там происходит? - с недоумением спросил Телэн. - Я что-то не
понимаю.
- Если положение признают грозящим гибелью церкви и веры, - объяснил
Бевьер, - Курия берет в свои руки бразды правления всей Эозией, и ей
принадлежит власть не только духовная, но и гражданская и военная. Такого,
кажется, не бывало очень давно, наверно, потому, что короли Западных
королевств всегда всеми силами противятся этому.
- Но разве вопрос о гибели церкви и веры не требует какого-либо
особого голосования, или даже единодушия всей Курии? - на этот раз вопрос
задал Келтэн.
- Не думаю, не знаю, - ответил Бевьер. - Послушаем, что скажет
законовед.
- Но все равно, - проворчал Тиниен, - по мне, так здесь слишком много
слов. Ведь мы уже послали за Воргуном и сообщили ему, что церковь
оказалась перед лицом гибели.
- Видно, никто не позаботился сообщить об этом Ортзелу, - усмехнулся
Улэф. - А он ярый законник, и не стоит расстраивать его впредь, сообщая о
такого рода проделках.
Монах-законовед, с лицом белым как мел от волнения поднялся и
прокашлялся. Его голос, от природы скрипучий, то и дело давал петуха от
испуга.
- Патриарх Кадаха совершенно верно передал букву закона! - объявил
он. - Вопрос о гибели веры и церкви должен быть - разрешен немедленным
тайным голосованием.
- Тайным? - вскричал Макова.
- Так говорится в законе, ваша светлость. Решение принимается простым
большинством.
- Но...
- Я должен напомнить патриарху Кумбийскому, что дальнейшие прения
неуместны, - резко проговорил Ортзел. - Я требую голосования, - он
огляделся вокруг. - Ты! - он указал пальцем на священника, сидевшего
неподалеку от Энниаса, - принеси все, что необходимо для проведения
тайного голосования. Насколько я помню, все это покоится справа от трона
Архипрелата.
Растерявшийся священник испуганно уставился на Энниаса.
- Пошевеливайся! - взревел Ортзел.
Священник вскочил и опрометью бросился к задрапированному черным
трону.
- Кто-нибудь должен объяснить мне все это, - потребовал сбитый с
толку Телэн.
- Позже, Телэн, - мягко сказала Сефрения. На ней было тяжелое черное
одеяние, издали похожее на монашеское, полностью скрывавшее и ее
принадлежность к стирикам, и пол. Она сидела посреди рыцарей Храма,
загораживающих ее от ненужных взглядов своими массивными доспехами как
стеной. - Давай-ка лучше понаблюдаем за этим изысканным представлением.
- Сефрения, - покачал головой Спархок.
- Прости, - тихонько засмеялась она, - я вовсе не собиралась
насмехаться над вашей церковью, но все эти запутанные церемонии...
Все необходимое для голосования представляло из себя вместительный
покрытый пылью ящик безо всяких прикрас и два кожаных мешка, опечатанных
вверху тяжелыми свинцовыми печатями.
- Патриарх Кумбийский! - торжественно произнес Ортзел, - ты
председательствуешь сейчас. В твою обязанность входит снять эти печати и
проследить за тем, чтобы были розданы марки.
Макова бросил на монаха-законника быстрый взгляд. Тот кивнул.
Кумбийский патриарх принял из рук священника мешки, сорвал печати и
вынул из каждого по плоскому кружку размером с монету - один белый,
другой, соответственно, черный.
- При помощи этого мы будем голосовать, - объявил он, поднимая над
головой руку с зажатыми между пальцев марками. - Традиционно черная марка
означает - "нет", а белая - "да". Раздайте марки патриархам, - приказал
Макова паре молодых служек. - Каждый член Курии должен получить одну белую
и одну черную, - он прокашлялся. - Да придаст вам Всевышний мудрости,
братья мои! Голосуйте так, как повелит вам ваша совесть, - краска
постепенно возвращалась на побледневшее лицо Маковы.
- Наверное, он прикидывает в уме, кто как проголосует, - предположил
Келтэн. - У него пятьдесят девять, а у нас - по его мнению - должно быть
лишь сорок семь. Но он ничего не знает о тех патриархах, которых мы
спрятали в комнате здесь неподалеку. Воображаю, каким это будет для него
сюрпризом, хотя перевес все равно остается на его стороне.
- Ты забыл о тех, кто еще не определил до конца своих склонностей,
Келтэн, - напомнил ему Бевьер.
- Так они наверняка воздержатся. Они все еще надеются сорвать
где-нибудь куш, и вряд ли сейчас решат, к какой стороне примкнуть.
- В этом голосовании, по закону, нельзя воздерживаться.
- И откуда ты знаешь так много о церковных законах, Бевьер?
- Я же говорил уже, что изучал военную историю.
- А причем тут история-то, тем более военная?
- Во время земохского вторжения церковь признала ситуацию угрожающей
гибелью церкви и веры. Я читал об этом.
- А-а-а... понятно.
Пока служки раздавали марки, Долмант поднялся со скамьи и отправился
к дверям. Он что-то кратко сказал архипрелатским стражникам, стоящим у
входа снаружи, и возвратился на место. К моменту, когда служки добрались
уже до четвертого яруса патриарших скамей, в зале появились пятеро
прятавшихся до этого времени патриархов и, нервно озираясь, прошли к
местам членов Курии.
- Как все это понимать, братья мои? - с вытаращенными глазами
выдохнул Макова.
- Патриарх Кумбийский, кажется, действительно не в себе, - повторил
свою недавнюю фразу Ортзел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65