А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


- Не будет ли вам трудно помочь мне управиться с этой корзиной? -
говорила она, застенчиво трогая незнакомца за рукав. - Мне только в дом
занести... - и сама смеялась над своей притворной хрупкостью.
Не было случая, чтобы кто-то отказал ей, хотя зачастую ноша была
тяжелей пришельцу, нежели матери (или даже мне). И стоило мужчине
оказаться в нашей маленькой гостиной, как мать буквально расцветала.
Бледные щеки окрашивались нежным румянцем, рыжие волосы водопадом
ниспадали до пояса. Менялась даже ее походка: мать начинала двигаться
легко и плавно, покачивая бедрами. Вечером она спускалась в погреб и
возвращалась с бутылками самых лучших вин в дополнение к обильному и более
изысканному, чем обычно, обеду. И еще одно: Дункан Уэст, дядя Дункан,
обыкновенно проводивший в нашем доме почти каждый вечер, исчезал
таинственным образом.
Я понимаю, это должно показаться глупым (тому, кому вдруг взбредет в
голову прочитать эту историю). Разумеется, _т_е_п_е_р_ь_ я хорошо понимаю,
что все это означало. Но я не знал этого _т_о_г_д_а_. Для меня дядя Дункан
с первых моих дней был непременной деталью нашего домашнего быта. Это был
крупный, легкий на подъем человек, постоянно улыбающийся и известный мне
как "Дядунка" - мне было всего два года, и я не мог выговаривать его имя
целиком. Так что появление в доме незнакомого мужчины и исчезновение
Дункана Уэста (возвращавшегося несколько дней спустя, когда гость уже
исчезал) были для меня двумя самостоятельными фактами, которые я не
пытался связывать друг другом.
Глупо? Возможно. Но не думаю, чтобы большинство девятилетних детей
отличалось от меня в этом.
Что же касается меня, я любил, когда гость оставался у нас. И не
только из-за вкусного обеда. Отчасти причиной этого была перемена в моей
матери. Она становилась смешливой девушкой, полной обаяния и веселья, с
сияющими глазами и лихо развевающимися кудрями. Другой же причиной были
сами мужчины - кто бы они ни были, они приносили в наш дом истории из
глубин космоса.
Впервые услышал я про Лабиринт от высокого, костлявого человека с
ярко-алыми следами ожогов от низа шеи (ниже не было видно из-за наглухо
застегнутой рубахи) и до поросшего редкими волосами затылка.
- Они зовут планеты Сорока Мирами, - произнес он. Мы как раз
заканчивали обильный обед, а незнакомец и мать допивали уже вторую бутылку
вина. Странника звали Джимми Гроган, и, хотя обращался он преимущественно
к матери, подозреваю, что истинным слушателем был я - мать и так слышала
все это раньше.
- Это верно, но только если считать Лабиринт за один мир, - продолжал
он. - Но если посчитать все, что в него входит, наша система будет скорее
Четырьмя Тысячами, нет. Четырьмя Миллионами Миров.
ЛАБИРИНТ. Мать поглаживала руку Грогана там, где на сгибе локтя на
месте старого ожога розовела молодая кожа. Но мысли его были где-то
далеко-далеко.
- Там лежат несметные сокровища, - сказал он. - Надо только знать,
как найти их. Думаю, именно это снова и снова влечет людей в космос. - Он
вздохнул и одним глотком опорожнил стакан красного вина. Неожиданно он
посмотрел на меня в упор. - Ты только представь себе, Джей. Огромное
скопление маленьких мирков, больше, чем ты можешь сосчитать, и все почти
на одной орбите, так что кораблю приходится буквально продираться сквозь
их месиво, никогда не зная, где и когда ему грозит столкновение. Но если
ты только осмелишься остаться в Лабиринте и если тебе посчастливится найти
н_у_ж_н_ы_й_ мирок, ты вернешься на Эрин самым богатым человеком Сорока
Миров. И тебе не нужно будет больше работать.
В то время отличия солнца и звезд от планет и астероидов
только-только начинали укладываться в моей голове, так что рассказ о
Лабиринте дошел до меня не целиком. Но одно слово из этого рассказа
прозвучало для меня ясно и отчетливо.
- Сокровища, - сказал я. - Вы имели в виду золото?
Он едва посмотрел на меня, повернулся к матери и рассмеялся своим
скрипучим, кашляющим смехом.
- Золото! Ну, Молли Хара, ты и забиваешь мальчишке голову всякими
сказками. Дальше некуда, разве только гномы, да Золотой Горшок, что на том
конце радуги.
- Нечто более редкое, чем золото, - обернулся он ко мне, - и куда
более ценное. Что золото, его и здесь, на Эрине достаточно. Зато в
Лабиринте можно найти любой легкий элемент в момент творения, даже те,
каких здесь не найдешь. Знавал я людей, которым повезло наткнуться на
литий, или магний, или алюминий. И это еще цветочки. Там лежит сокровище
давно минувших дней - находятся такие, что говорят, будто в Лабиринте
можно отыскать Сверхскорость, которая...
- Сверхскорость! - не выдержала мать. - Ну, Джимми, и ты еще смеешь
обвинять меня в том, что это я забиваю его голову ерундой! Ладно, хватит
об этом. - Она поднялась с места, опершись на плечо Грогана одной рукой и
похлопывая его по щеке другой. - Ладно, Джей, уже поздно и тебе давно пора
спать. Поднимайся к себе. Нам с мистером Гроганом надо еще поговорить.
Я не стал спорить. Весь стол был завален тарелками, стаканами и
бутылками, и надо было пользоваться случаем, пока мать не спохватилась и
не заставила перемыть их все. Я еще успею расспросить о Сверхскорости
утром, прежде чем встанет мать. Когда у нас бывали гости, мать обыкновенно
вставала поздно.
Однако вышло так, что мне так и не удалось ни о чем расспросить
Джимми Грогана, ибо на следующее утро он встал спозаранку, чтобы вернуться
в космопорт на том берегу озера.
А вскорости после полудня во входной двери возникло широко
улыбающееся лицо Дункана Уэста. Я давно уже усвоил, что нет смысла
обращаться к Дядунке за информацией, будь то Сверхскорость или что угодно
другое из отдаленного прошлого. С вопросами пришлось обождать.

2
Насколько мне известно, Джимми Гроган никогда больше не возвращался в
наш дом. Он провел у нас всего одну ночь, но в жизни моей он сыграл весьма
важную роль. Он разбудил во мне любознательность. Только после его визита
я обратил внимание на то, что дядя Дункан обязательно исчезает, стоит в
доме у матери появиться другому мужчине, и что он возникает словно из
ниоткуда, стоит тому уйти.
И, конечно, именно от Грогана услышал я впервые слово, с которого все
началось: "_С_в_е_р_х_с_к_о_р_о_с_т_ь_".
Странники из космоса продолжали гостить по одному у матери: иногда
они появлялись чуть не каждую неделю, иногда никого не было почти полгода.
Они могли провести у нас от одной ночи до целой недели. Когда я стал
постарше, я иногда отваживался расспрашивать их о том, что происходит
"там, в космосе". Но я уже становился помехой матери. Ибо, когда мне
исполнилось десять, она во избежание лишних вопросов начала отсылать меня
на то время, когда у нее был гость, к старому дядюшке Тоби в Толтуну. Мне
не разрешалось возвращаться домой до тех пор, пока гость не уйдет. "Ты уже
достаточно взрослый, Джей", - вот и все объяснения, что я мог получить от
матери или дядюшки Тоби.
За эти годы я набрался некоторых сведений о космосе и Сорока Мирах,
но все они были настолько отрывочными, что я даже не помню, что и откуда я
узнавал. Впрочем, не так уж это и важно, ведь доктор Эйлин сказала мне,
что я могу располагать события в любом удобном мне порядке. Ну что ж,
поймаю ее на слове и расскажу о том, что я знал - или считал, что знал, -
к шестнадцати годам, когда на сцене появился Пэдди Эндертон.
Мир моего детства ограничивался матерью, и домом, и озером Шилин, и
городком Толтуной - вот, пожалуй, и все. Позже я узнал, что все это - лишь
малая толика огромной Вселенной. Мы жили на западном берегу озера Шилин,
вытянутого с севера на юг, причем наш дом находился ближе к южной его
части. Можно было выйти из нашего дома и за три дня, обогнув озеро с юга,
дойти пешком до космопорта. Такое же путешествие, но по северной дороге,
занимало никак не меньше двенадцати дней. А кругосветный переход вокруг
Эрина (конечно, если путешественник сможет пересечь моря и океаны, рядом с
которыми нашего озера даже не заметишь) занял бы, наверное, тысячу дней.
Для меня было большим потрясением узнать, что существуют самолеты,
способные облететь всю планету за один день, так что солнце всю дорогу
будет над головой.
И Эрин был только частью всего остального. Наш мир - один из многих,
обращающихся вокруг нашего солнца, Мэйвина. Мы живем на шестой от солнца
планете, одной из двенадцати внутренних планет. Затем следует огромная
планета, Антрим, космос вокруг которой чист (так называемая Брешь). За
Антримом расположен Лабиринт с бесчисленным множеством крошечных
мирков-астероидов; их так много, они так теснятся на орбите, что никто и
никогда не пытался сосчитать их или дать им названия. Следом за Лабиринтом
идет еще одна гигантская газовая планета, Тайрон, а за ней - двадцать
четыре замерзших и безжизненных планеты Внешней Системы завершают список
Сорока Миров.
Для нынешних космоплавателей пределом дальности были внешние планеты,
куда время от времени совершались вылазки в поисках редких на Эрине легких
элементов; большинство же полетов ограничивалось орбитой Тайрона. Дальше
не летал никто. Но когда-то, поколений десять назад, существовала
Сверхскорость. В те времена путешествия к дальним звездам, торговля между
звездными системами были обыденным явлением. И так было до того дня, когда
корабли со звезд вдруг прекратили появляться в системе Мэйвина.
Это может показаться странным, но, зная все это, я тем не менее
интересовался не столько Сверхскоростью, но космолетчиками, что рисковали
своими жизнями в пределах Сорока Миров. Сверхскорость, если и существовала
когда-то, была все же чем-то ушедшим давным-давно - мать, когда я
приставал к ней с расспросами, вообще отрицала ее существование; дядя
Дункан, да и многие другие говорили то же самое. Зато космолетчики были
реальны, осязаемы. Они были _с_е_й_ч_а_с_, они дразнили мое воображение.
Без Сверхскорости я мог и обойтись. Космос же лежал передо мной.
Когда мне исполнилось пятнадцать, мне, наконец, разрешили
пользоваться нашей маленькой парусной лодкой, что стояла у пристани прямо
перед нашим домом. Разрешили, но при условии, что я буду следовать трем
нехитрым правилам: не отплывать далеко от берега, не выходить в плохую
погоду, не плавать после наступления темноты.
И коль скоро уж я собираюсь быть честным - а только так и можно
рассказать о том, что произошло, - самое время признаться: я нарушал эти
правила. Все три. Правда, я не позволял этого себе, когда жил дома, и мать
могла приглядывать за мной.
Но стоило в доме появиться новому гостю, как я начинал собирать свои
вещи, чтобы перебираться к дядюшке Тоби, непременно спрашивая при этом:
могу ли я отправиться в Толтуну по воде, не отходя далеко от берега. И
если погода была хорошей, мать обычно не возражала. Тогда я был свободен
от ее опеки на срок от дня до недели, а старый дядюшка Тоби -
подслеповатый, глуховатый, да и нетвердый на ноги - бывал только рад
спровадить меня с глаз долой с утра и до позднего вечера.
Очень скоро я методом проб и ошибок узнал, что можно, а чего нельзя
делать на озере. Идеальным для плавания под парусом был сильный ровный
ветер с севера. Он позволял мне плыть прямо через озеро, не делая галсов,
и возвращаться тем же путем. Так я мог затратить на переход к восточному
берегу всего два часа, и еще два - на дорогу обратно домой. И тогда у меня
оставался почти целый день на то, чтобы быть там, где мне хотелось быть: в
космопорте Малдун.
В первое свое плавание туда я слишком трусил, слишком боялся опоздать
обратно, чтобы побывать в самом космопорте. Я так и не сошел на берег. Я
сидел в лодке, жевал свой завтрак и не отрываясь смотрел на загадочные
здания и сооружения на берегу. Их было множество, и я понятия не имел, для
чего они все предназначены. Разумеется, больше всего мне хотелось увидеть
старт или посадку корабля, но ничего похожего на это не было и в помине.
После полуторачасового ожидания, прерываемого только моим неуклюжими
попытками притвориться удящим рыбу или чинящим лодку, стоило кому-либо
спуститься к причалу (к нему были пришвартованы большие грузовые баржи), я
неохотно отчалил обратно в Толтуну. В тот раз я вернулся в дом дядюшки
Тоби рано - к нашему обоюдному неудовольствию - и мне пришлось убивать
весь остаток дня.
В следующую попытку я вел себя смелее. Поскольку никаких знаков,
запрещавших мне сходить на берег, не было, я привязал лодку к краю причала
и отправился в космопорт. Почти сразу я наткнулся на щит, наглядно
показывавший план всего комплекса. Он был поставлен здесь для людей с
озерных барж, но сослужил добрую службу и мне. Я изучал его до тех пор,
пока не получил общего представления о том, где и что находится. Только
тогда я двинулся дальше. Остаток дня прошел, словно в волшебном сне.
Первой моей целью были огромные стартовые площадки. Даже на
расстоянии видел я окружающие их пышки с коммуникационными системами.
Невидимыми моему глазу оставались решетки под их основанием, ожидающие
чудовищного импульса энергии, что оторвет корабль от земли или, напротив,
плавно опустит его. После нескольких минут колебаний я подошел к защитной
ограде. Я ждал довольно долго и в конце концов сообразил то, что мог бы
знать и раньше, исходя из опыта - то, что запуски и посадки происходят
ближе к закату. Все, что я видел сейчас, было всего лишь обычной
подготовкой.
Я пошел дальше, к огромным куполам ремонтных доков. Я не осмеливался
зайти внутрь - там было слишком много людей, чьей работой, похоже, было
только следить за тем, что делают другие, - но я заглядывал в раскрытые
ворота ангаров и замирал при виде ремонтников, ползавших по поверхности
кораблей-челноков, каждый размером с наш дом. В немом восторге глядел я на
то, как монтируют на их днище сверкающие панели отражателей. После запуска
их можно снять и оставить на высокой орбите, если челноку надо идти дальше
в космос. Большинству нормальных людей эти панели показались бы просто
большими вогнутыми блюдами, но мне, знавшему их назначение, казалось,
будто я никогда еще не видел ничего столь прекрасного.
В то посещение космопорта я вряд ли обращал внимание на вмятины и
царапины на бортах кораблей, на заплаты, на неровные сварные швы. В голову
мне и прийти не могло, что столь потрепанные снаружи корабли могут и
внутри быть не лучше.
В конце концов один из людей у ворот обратил на меня внимание и
двинулся в мою сторону. Я не сделал ничего плохого, но на всякий случай
поспешил к одному из больших, крытых металлическими панелями зданий, что
служили одновременно торговым центром и рестораном.
Я вошел внутрь и в первые же тридцать секунд увидел больше
космолетчиков, чем, я думал, их существует на свете.
Они сидели на табуретках за столами с едой и питьем или стояли,
прислонившись к голым металлическим стенам. И они говорили, говорили... В
зале стоял гул от их разговоров - о космосе! Мне хотелось слышать каждое
их слово.
Вот только люди, раз посмотрев на меня, уже не сводили с меня глаз. Я
был чужой здесь - не из-за возраста (тут было полно мальчишек не старше
меня, разносивших еду и питье), но из-за моего платья. Все остальные были
либо вдвое старше меня, либо одеты в форму обслуживающего персонала: белую
куртку и голубые брюки в обтяжку.
Все больше людей смотрели на меня. Пора было уходить. Я торопливо
вышел из ресторана и вернулся на берег, исполненный решимости по
возвращении домой попросить мать сшить мне белую куртку и голубые штаны.
По возвращении домой... С этим вышла загвоздка. Я позабыл о времени,
более того, я забыл, что ближе к вечеру ветер обычно стихает. Я поднял
парус, но лодка почти не двигалась с места.
Вот так я впервые увидел космический старт вблизи.
Сумерки над озером начали сгущаться еще до того, как я отчалил. Я без
труда находил дорогу: Толтуна издалека угадывалась по цепочке огоньков на
другом берегу озера. Я не преодолел и десятой части пути, когда все за
моей спиной внезапно осветилось. На мой белый парус упал странный
фиолетовый отсвет, и все в лодке окрасилось в причудливые, неестественные
цвета.
Я обернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39