- После короткой паузы старик глухо сказал: - Но ни Можайцева,
ни его материалов у меня нет, и удастся ли вам, Аллен, схватить этого
негодяя, - неизвестно.
- Не сомневаюсь в успехе, - успокоил Харвуд. - Мои люди уже рядом с
Можайцевым. Дня через два мы опять водворим его в Брайт-ривер.
Прайс с облегчением вздохнул:
- Дай бог. - И, уже провожая Харвуда к дверям, спросил: - Кстати, что
это за субъект - Бодо Крюгер?
- Коммерсант. В прошлом - нацистский офицер. - Харвуд вынул из
бокового кармана фотокарточку размером с почтовую открытку: - Вот он.
Со снимка смотрел худой, длиннолицый человек в черном эсэсовском
мундире. На рукаве эмблема: кости и череп. Под чрезмерно высокой тульей
фуражки виднелись глаза - наглые, навыкате.

Глава вторая
Весна только начиналась, но снег уже успел сойти и лишь на вершинах
гор блестел под солнцем белыми пятнами да кое-где темнел слежавшимися
пластами на самом дне ущелий, в тени.
Разноцветные бревенчатые домики норвежцев выглядывали из-за
вечнозеленых елей - солнце шло сюда со стороны Швеции. Величавое,
спокойно-золотистое, оно плыло над холмами и равнинами и по вечерам
опускалось в море на западе. С запада, от берегов Англии и Шотландии,
бежали сюда невысокие волны Северного моря - глубоко-синие, кое-где будто
подкрашенные киноварью.
Эрика Келлер любила эти места. Тут всегда тишина, и в одинокой горной
гостинице, расположенной в глубине бухты, можно без помех работать над
новой книгой о судьбах ее родной Германии. Эта тема волновала молодую
писательницу.
В то утро в гостиницу неожиданно нагрянул Герман Гросс, инженер, имя
которого частенько упоминалось в газетах Западной Германии то как одного из
крупнейших специалистов-строителей, то как "переметнувшегося на сторону
красных", "друга коммунистов", противника вооружения нового вермахта
атомным оружием. Эрику и Гросса связывала испытанная дружба и, пожалуй,
нечто большее, в чем они не хотели себе признаться.
После завтрака они отправились на прогулку, потом забрели на ферму
Петера Андерсена, где выпили парного молока, затем спустились к берегу
бухты, пересекли широкую пешеходную тропу, идущую от гостиницы и, прыгая с
камня на камень, пробрались на крошечный островок. Там у Эрики был свой
любимый уголок.
Гросс привез неутешительные вести - реваншисты упорно продолжают
толкать страну на гибельный путь. Концерн военного преступника Круппа
начинает строить мощный подводный флот. В ФРГ приступают к постройке
военных судов с ракетными установками. Завод известного гитлеровского
авиаконструктора Мессершмитта в Мюнхене-Риеме уже полным ходом выпускает
реактивные истребители и приступил к строительству бомбардировщиков,
способных нести атомную бомбу. Фабриканты смерти вновь, как и во времена
Гитлера, получили крупные военные заказы, но теперь они готовятся
производить и ядерное оружие, несущее уничтожение самой Западной Германии.
Страшно подумать: люди, толкнувшие немцев на две истребительные войны,
причинившие им много горя, погубившие миллионы немецких жизней, приведшие
страну к позору и оккупации, - с упорством и яростью маньяков стремятся
ныне к возврату прошлого.
- Я утомил тебя плохими известиями, - грустно улыбнулся Гросс.
Девушка не ответила, смотрела в море.
- Ты чем-то озабочена? - с участием спросил Гросс.
- Да, - она зябко передернула плечами.
- Так расскажи мне.
- Хорошо... Мне надо собраться с мыслями... Я не знаю, что наиболее
важно в этой истории...
Пенный бурунчик стремительно катился с юга наперерез волнам. Потом
бурунчик исчез, и у самого его основания появился какой-то крошечный и
почти незаметный предмет. Сомнений не было: над поверхностью моря
возвышался перископ подводной лодки. Она поняла - с подлодки вели
наблюдение за побережьем.
Гросс произнес раздраженно:
- Наверное, проводят очередные учения... Кораблям НАТО очень уж
нравятся норвежские воды.
Девушка снова стала смотреть в сторону горной гостиницы, неподалеку от
которой волны тихо плескались о каменный берег бухты. Оттуда шла сюда, на
север, тропинка, сейчас безлюдная.
- Я слушаю тебя, Эрика, - озабоченно шепнул Гросс: подлодка потеряла
интерес для него.
И Эрика Келлер стала рассказывать...
Он появился рано утром, и никто толком не мог понять - откуда.
Автобусы с юга в это время суток не проходили мимо, а с севера они вообще
курсировали другой дорогой, через долину, там, за горным хребтом.
Администрации гостиницы он назвался Перси Паркером, сказал, что пишет в
английских газетах и возвращается из поездки на норвежский Север, в
Финмаркен. Паркер сказал, что ему нужен покой, он должен основательно
отдохнуть.
Покоя в этом уединенном уголке было сколько угодно.
Англичанин почему-то избегал прогулок и почти все время проводил в
своей комнате. Лишь к обеду он появлялся в общем зале и молча занимал место
за столом, как раз напротив Эрики Келлер и ее соседа - Бодо Крюгера.
Паркеру можно было дать не больше сорока лет, росту он несколько выше
среднего, - на продолговатом бритом лице залегли жесткие складки, в серых
глазах, за стеклами очков в золотой оправе Эрика видела выражение
отрешенности, тоски и непонятного ей гнева.
Было в Паркере нечто такое, что заставляло ее внимательно к нему
присматриваться. Возможно, сначала на нее подействовала перемена в
поведении соседа по столу - доктора Крюгера. Она отлично помнила, как
странно до появления англичанина держал себя Бодо Крюгер, поселившийся в
гостинице почти в одно время с ней: он выходил к прибытию каждого автобуса,
с какой-то непонятной настойчивостью приглядывался к людям. Казалось, он с
нетерпением ожидал или разыскивал кого-то, кто упорно не появлялся. От
пристального внимания Крюгера не ушел и Перси Паркер, но и он, кажется, не
принес ему ничего нового. Крюгер терял терпение, нервничал, много курил.
Сколько времени так продолжалось бы - неизвестно... Но однажды после
завтрака Паркер, уже успевший познакомиться с Эрикой, отозвал ее в сторону.
- Фрейлейн Келлер, - сказал он на чистом немецком языке, - мне не
хотелось бы, чтобы вы пострадали, и я решил предостеречь вас...
Эрика с недоумением вскинула брови.
- Сейчас вы все поймете, - продолжал англичанин. - Мне доводилось
читать ваши статьи, книги, и, стало быть, я знаю вас, ваши убеждения...
- Я и не скрываю моих убеждений, - холодно заметила Эрика, не понимая,
чего, собственно, хочет от нее Паркер.
Англичанин скупо улыбнулся.
- Это делает вам честь. Однако можно не сомневаться, что за вами
установлена слежка даже здесь. Мне хотелось, чтобы вы об этом знали.
- Слежка? За мной? Здесь? - Эрика искренне удивилась.
Паркер тихо рассмеялся.
- Не верите? Хотите убедиться? Пожалуйста. - И он положил ей в руку
пачку микроскопических фото. - Вот снимки с документов, которыми вы
пользуетесь при работе над вашей книгой. Очевидно, против вас замышляется
провокация.
- Кто же сделал это? - она растерялась от неожиданности.
Вместо ответа Паркер показал ей в окно - на улице, возле автобуса
вертелся Бодо Крюгер.
- Он?
Паркер утвердительно кивнул.
- Но каким образом?.. - начала было Эрика. Паркер перебил ее:
- Очень просто - я заметил, как он орудовал в вашей комнате, и мне
пришло в голову лишить его трофеев. Только и всего.
А вскоре произошло событие, совсем сбившее Эрику с толку.
Началось с того, что ни к обеду, ни к ужину Паркер не вышел. Потом
девушка видела, как в его комнату прошел доктор. Эрика заметила, как Бодо
Крюгер шептался с врачом.
По-видимому, Крюгеру удалось-таки проникнуть к англичанину, а может
быть, он сумел что-то выведать у хозяина гостиницы, - как бы то ни было,
поздно вечером немец заказал разговор с небольшим городком на Рейне. Эрику
в тот день не оставляла тревога, ей начинало казаться, что Крюгер следит не
столько за ней, сколько за Паркером. Вот почему она сочла нужным проследить
за своим соотечественником.
- Герр Шольц, - заговорил Крюгер, - я нашел его... Да, да, он прибыл
сюда под видом английского журналиста. Приехал из Финмаркена... Ха-ха...
Без сознания... - И Крюгер перешел на шепот.
Итак, беспомощному сейчас Паркеру угрожала какая-то опасность, - так,
по крайней мере, казалось Эрике Келлер. И она решительно направилась в
комнату англичанина, где дежурила медсестра. Паркеру стало лучше, он уже
пришел в себя и выразил девушке искреннюю признательность за ее ночной
визит. Ей не терпелось как-то сообщить ему о своих подозрениях, и как
только медсестра отлучилась, она тотчас передала ему телефонный разговор
Крюгера. Однако, к удивлению Эрики, ее сообщение ничуть не напугало
Паркера, наоборот, он заметно повеселел.
- Наконец-то, - с облегчением произнес он. - Так это, значит, мой друг
Генрих Шольц послал сюда Крюгера для встречи со мной... Не беспокойтесь,
дорогая фрейлейн, мне ничто не угрожает... - Он был еще слаб, и ему нельзя
было много говорить.
Она покинула его в недоумении. Кто же этот его друг Шольц, если своим
доверенным он направил сюда Бодо Крюгера, человека, явно связанного с
тайной полицией? Как мог Паркер забыть об этом?
Ни на следующий день, ни позже ничего не произошло. Только англичанин
стал держаться, пожалуй, еще более замкнуто, а Крюгер теперь буквально не
спускал с него глаз и всюду следовал за ним по пятам. Должно быть, он его
охранял. Так прошло около двух недель. Эрика видела, как изо дня в день
менялось настроение Паркера: первые несколько дней после той ночи он
оставался спокойным, - наверное, был уверен, что вот-вот явится Шольц. Но
тот не появлялся, и Паркер начал проявлять беспокойство, стал задумчивым и
наконец перестал даже к обеду выходить в общий зал.
Англичанин продолжал представлять загадку для Эрики; подсознательно
она чувствовала, что с ним творится неладное, и чего-то ждала.
И вот это случилось... Два дня назад произошел новый сильнейший
приступ. Паркер опять потерял сознание. Врача дома не оказалось. Крюгер
всполошился и куда-то исчез. На правах знакомой Эрика направилась к
больному. Паркер находился совершенно один. Он страшно изменился, побледнел
от боли и лежал молча, стиснув зубы. Но вскоре он заговорил в бреду,
вернее, он что-то шептал тихо-тихо, "про себя". Эрика никак не могла понять
произносимых им слов. Английским языком она владела недурно, но Паркер даже
в бреду говорил почему-то не на своем родном, а на каком-то неизвестном ей
языке. Прислушавшись, девушка уловила отдельные слова и тогда поняла: он
говорил по-русски. Задыхаясь, Паркер выкрикнул: "Нет, нет, я не отдам
вам... Лучше смерть!.. Установки... Родине, только Родине... и жизнь
мою..." И через минуту: "Жена... Сын... Куда вы дели моего сына?" Эрика
слышала эти слова, но, к сожалению, не знала, что они значат. Паркер
заметался, мучительно застонал. И как раз в это время кто-то рывком открыл
дверь комнаты. Эрика оглянулась: на пороге стоял молодой человек с
обветренным лицом, коренастый, закутанный в легкий дорожный плащ. На минуту
девушка встретилась взглядом с его мутно-серыми глазами. Несомненно, парень
слышал выкрики больного.
- Что вам тут нужно? - спросила Эрика, загораживая собой Паркера.
Как бы не замечая ее, парень, ничего не ответив, поспешил прочь.
Она видела его днем возле гостиницы и приняла за американца.
Больной очнулся не скоро. Увидев возле себя Эрику, он радостно
оживился и пожал ей руки.
- Что с вами? - спросила она.
Глухим голосом человека, еще не вполне вернувшегося из небытия, он
сказал:
- Я очень болен... там и альпинист сломал бы себе шею... Двенадцать
километров до самолета оказались Дантовой дорогой в ад. - Девушка ничего не
поняла.
- Вам надо всерьез приниматься за лечение.
Англичанин молчал. Закрыв глаза, о чем-то сосредоточенно думал. Потом
тихо спросил:
- Я что-нибудь болтал в бреду?
- Да, но я не знаю языка, на котором вы говорили, мистер Паркер.
Он опять о чем-то напряженно размышлял.
- Вам не следует так много думать, мистер Паркер, - произнесла она
шутливо.
Он поднял на нее глаза:
- Всю мою жизнь я слишком мало думал. К счастью, это позади.
Эрика не хотела иметь дело с загадками, она поднялась с места, чтобы
уйти, но больной жестом остановил ее. Казалось, он понимал ее состояние.
- Фрейлейн Келлер, - заговорил он тихо. - Я не Паркер. Я - русский...
пробираюсь к себе на родину...
- Пробираетесь? - с удивлением переспросила Эрика. - А почему вам не
обратиться в советское посольство в Осло и спокойно ехать в Советский Союз.
Зачем вы здесь?
Он пробормотал:
- Обратиться в посольство... Может быть...
- Хотите, я помогу вам, вызову сюда советского консула?
- Нет, нет, пусть это вас не беспокоит. Я жду моего друга. Он должен
быть с минуты на минуту.
Когда она уходила, в дверях столкнулась с Крюгером - тот спешил к
странному русскому.
Все это происходило рано утром, а днем, совсем недавно, у подъезда
гостиницы остановился черный лимузин - приехал-таки Генрих Шольц.
Гросс внимательно слушал рассказ Эрики.
- Генрих Шольц... - повторил он, - где-то я уже слышал это имя. Но где
и что?
Неожиданно Эрика порывистым движением схватила его за руку:
- Смотри, это же русский и его друг Шольц. Они идут сюда...
От гостиницы по тропинке вдоль берега бухты действительно шли двое
мужчин. Неожиданно Гросс посмотрел вправо и тотчас вскочил на ноги: на
взморье за мысом быстро всплывала подводная лодка, та самая, перископ
которой они с Эрикой недавно заметили.
Крюгер оставил пачку советских газет. Можайцев просматривал статьи,
корреспонденции с мест - черные строчки текста рассказывали о жизни там, на
родине, к которой он стремился, на родине - такой близкой и все еще
далекой. Можайцев ладонями с силой сжал виски: он был в отчаянии.
Существование за океаном, долгие годы работы, которую он выполнял, не
всегда понимая, для чего и кому эта работа нужна, - затем уединенное,
поднадзорное пребывание в Брайт-ривер, все это отнюдь не способствовало
развитию в нем самостоятельности и уверенности, в которых он сейчас весьма
нуждался. После долгих лет такой жизни Можайцев словно очнулся от кошмара:
мир был ослепительно хорош, но полон опасностей. Где-то вокруг шныряли люди
Прайса и Харвуда, но где и кто они и как их можно провести, чтобы
благополучно вернуться на родину, - этого он не знал, во всем этом отлично
разбирался только Генрих Шольц. Однако Шольц, как назло, не появлялся.
Снова - в который уже раз за эти дни! - вставала перед Можайцевым его
жизнь на чужбине... Его отец работал на одном из заводов в Москве, слыл
талантливым инженером. Его ценили как специалиста и жалели как человека, уж
очень был он замкнут, нелюдим. Но что ж поделать - таков характер. И никому
в голову не приходило, что человека гложет обида, обида за блага, которые
революция отняла еще у его деда и которые, не будь революции, по наследству
перешли бы к нему. Держался особняком, таился и все чего-то смутно ждал.
Война застала его с женой и маленьким сыном Вадимом неподалеку от нашей
западной границы - проводил отпуск у родственников. Эвакуироваться не
успел, да и не очень старался, жадно хотел посмотреть и прикинуть, чего ему
можно ожидать от немцев, на что рассчитывать. Скоро понял - и рассчитывать
не на что, и связываться с ними он не будет, помогать им грабить и убивать
своих же русских людей он не станет, не такой. В услужение к оккупантам не
пошел, но и от партизан хоронился. Запил. Специальность скрывал. Устроился
счетоводом. Прикинулся хворым. Так и жил под немцами почти всю войну. В
конце сорок четвертого сунули его с женой и парнишкой в вагон для скота и
как скот погнали в Германию. Где-то за Рейном бросили Можайцевых в
концлагерь: голод, холод, избиения... Но весной сорок пятого появились
американцы. Заключенных концлагеря стали сортировать по одним янки понятным
признакам. Можайцев решил: от друзей-союзников таиться незачем и раскрылся
перед американским офицером, как у попа на исповеди. Его быстренько
перебросили в лагерь для перемещенных лиц, но на самый короткий срок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9