Никого красивее в жизни не встречала?
— Да нет, — медленно ответила я, приходя в себя. — Просто этот человек лежал у меня на полу. Более пятнадцати лет...
— Ну вот, о какой порядочности может идти речь! Столько лет не заметать пол!
— Да нет же, я хотела сказать — более пятнадцати лет назад. А сколько он там пролежал — не знаю, может, с четверть часа всего.
— Ну, тогда еще ничего, пятнадцать минут можно и не позаметать. А почему он там лежал? Пьяный был? Или искал чего?
Нелегко было ответить. Во-первых, я не знала, пьян ли был тот домушник, не исключено, что и хватил малость для храбрости, во-вторых, коротко не ответишь. Впрочем, Алиция и не стала дожидаться ответа.
— А это что такое? — вскричала она, схватив фотографию, сделанную на приеме по случаю первого причастия дочери моего канадского кузена. — Откуда она у тебя?
Нет, стоит все-таки время от времени наводить порядок в сумке, а не возить с собой кучу ненужного барахла по всему свету. Опять пришлось отвлекаться.
— Пир по случаю первого причастия вот этой девочки. Сейчас она уже взрослая барышня. И вообще, тут сплошь мои родственники, хоть и дальние, твоих нет. Они тебе тоже не понравились?
Пропустив мимо ушей колкость, Алиция ответила сдавленным от волнения голосом:
— Часы! Видишь эти часы на заднем плане? Откуда они там появились? Где снималась фотография?
— Если не ошибаюсь, в Канаде, в Гамильтоне. Фамильное торжество десятилетней давности. Да, ты права. Действительно, часы.
За спинами канадских родственников на полочке под «Цыганкой» и в самом деле стояли старинные часы, кажется сделанные в стиле «рококо». Очень красивые часы! Наверняка ходили, хоть и старинные.
Неестественно вежливым, каким-то даже зловещим голосом Алиция поинтересовалась:
— Будь любезна, поясни, каким образом часы моей покойной тетки могли оказаться у твоих родственников в Канаде?
На всякий случай я поспешила отвести грозу от своих родственников:
— Это не их квартира, а в доме крестной матери, ее семьи я не знаю. Фамилия их Доманевские, Те-реса сообщила. А откуда у них часы — понятия не имею. И вообще я на часы не обратила внимания, меня интересовал портрет, видишь цыганку на стене?
— Лично меня интересуют часы, — холодно возразила Алиция.
— Почему, можешь сказать? Не отвечая, Алиция через лупу рассматривала часы, бормоча себе под нос:
— Вот если бы еще обратную сторону увидеть... Хотя и без того я уверена-те самые.
И вдруг спохватившись, вспомнила об обязанностях хозяйки дома, принимающей заграничного гостя:
— Погоди, сейчас Кофе приготовлю. А ты можешь пока умыться с дороги.
— Ну, может, теперь расскажешь, почему часы произвели на тебя такое впечатление
— -спросила я Алицию, усаживаясь за стол в ее кухне. — Первый раз на моей памяти часы производят такое впечатление на человека.
— Расскажу, я уже успокоилась, — ответила Алиция, откладывая в сторону принесенный незнакомым человеком конверт, из которого выглядывали рекламные проспекты. — Конечно, расскажу, никакого секрета тут нет. А может, есть? — опять задумалась она.
— Если даже и есть, никому не скажу, ты ведь меня знаешь, — успокоила я ее.
Алиция вынула из пачки сигарету, сломала ее пополам, закурила одну половинку и начала:
— Это часы моей тетки. Заметь, я не говорю — были, потому что вещи украденные владельцев не меняют. Запомнила я эти часы с детства, все ими любовались, а тетя обещала подарить, когда мне исполнится восемнадцать лет. Часы антикварные, восемнадцатый век. В сорок третьем немцы вышвырнули тетку из квартиры, как и всех жильцов из их дома. Тетя переселилась к нам, на улицу Нарбутта, с одним чемоданчиком пришла, больше ей ничего не разрешили захватить из собственного дома. А мы еще в начале войны самые ценные вещи в ее квартиру снесли, думали, там безопаснее... Так что все теткины антикварные коллекции достались немецкому полковнику, барону фон... какому-то там. И часы тоже. Я еще маленькая была, а моя старшая сестра все переживала за наши вещи, все ходила на теткину квартиру. В отсутствие полковника даже познакомилась с его ординарцем, тот был из силезских немцев...
И Алиция, и ее сестра выросли в семье, где немецкий язык был вторым родным наравне с польским, так что общаться Алициной сестре с немецким ординарцем было просто. А может, они общались по-польски? Силезские немцы ведь совсем ополячились. Алиция продолжала:
— От ординарца сестра узнала, что барон уезжает. Уехал он перед самым восстанием. Я там была.
— Где?!
— В теткиной квартире. Представляешь, этот шкоп даже замков в дверях не счел нужным менять, мы с теткиными ключами запросто проникли в квартиру. С сестрой пошли, помню, это было перед самым восстанием...
— Ты уже говорила.
— Ну так вот, вошли мы с сестрой в квартиру, а она совсем пустая!
— Что ты говоришь! Совсем?
— Ну, не то чтобы уж совсем, немного мебели осталось, самый негодящей, и в кухне кое-что из посуды — старые кастрюли и разбитые тарелки, Все остальное господин полковник вывез. Очистил квартиру!
От ординарца сестра узнала, что полковнику предстояло отправляться на фронт, но перед этим он получил недельный отпуск, вот он и воспользовался им. Подогнал грузовик, погрузил теткино имущество и отвез в свое поместье, в Хоэнвальде.
— Это где?
— За Гожовом Великопольским. Теперь этот городок, кажется, называется Высокий. Только поместье не в самом городке, а в окрестностях. Ординарец рассказывал-из Варшавы господин барон приехал на грузовике, а на фронт отправился с небольшим чемоданчиком. Сомневаюсь я, что в этом чемоданчике были теткины часы.
— Наверное, правильно сомневаешься. А откуда ты все это знаешь?
— От ординарца. Сначала с ним общалась моя сестра, а потом она влюбилась в теперешнего моего зятя и уже не интересовалась имуществом, так что я от нее приняла эстафету. Разыскала того самого ординарца, когда он уже был военнопленным и вместе с другими пленными работал на расчистке развалин в Варшаве. Он мне и рассказал, что было дальше.
— Что же?
— Сначала барон фон какой-то велел своей семье твердо сидеть в поместье и верить в силу немецкого оружия, а когда увидел, что дело плохо, послал за ними транспорт, чтобы вывезти семью в Рейх. Вместе с транспортом послал своего ординарца. Транспорт по дороге разбомбили, ординарец спасся и мечтал сдаться в плен. Как-то не получалось, ординарец пешком добрался до поместья своего полковника, и там наконец настигли его русские. Но еще до прихода русских в доме уже не оказалось, по его словам, ни серебра, ни фарфора, ни картин, ни прочих антикварных ценностей, хотя местное население еще до полковничьего имущества не добралось. И он, ординарец, ломал голову, куда же все подевалось. Немцы не могли всего вывезти, для этого им понадобился бы товарный вагон, а то и два, семья же полковника бежала на легковом автомобиле, который бросили в полутора километрах от дома, с разбитым капотом. Чемоданы так и остались в машине, видимо, шкопы бежали налегке, прихватив лишь деньги и драгоценности. Все же остальное имущество, считает ординарец, они спрятали где-то в своем поместье. Закопали или замуровали в стене. Ну, а его самого наконец русские взяли в плен и направили на расчистку Варшавы. Мы обе помолчали.
— Из всего этого следует, —осторожно начала я, —что если твои часы находятся в Гамильтоне...
— ...то их кто-то откопал. Интересно, кто и когда? Ведь если поместье не разграбили сразу, то потом уже было труднее, тем более что в большом доме русские устроили госпиталь и посторонним вообще трудно было проникнуть в дом.
У меня в голове зароились какие-то туманные соображения, но пока что очень расплывчатые и почти неуловимые. Рано было делиться ими с подругой.
— Знаешь, — сказала Алиция, — мне бы очень хотелось получить доказательство, что на фотографии действительно наши часы. У них на задней стенке была монограмма выгравирована, инициалы первой владелицы, не тетки, а еще ее прабабки. Я сейчас тебе нарисую. Смотри, вот как это выглядело..
Вытащив из принесенного утром конверта один из рекламных проспектов, Алиция на его широких полях ловко изобразила сложную переплетающуюся монограмму из двух букв.
Я грустно констатировала:
— Злой рок связал меня веревочкой с этими Доманевскими. Уже один раз мне пришлось писать в Канаду, чтобы проверить их портрет. Теперь ты наверняка потребуешь подтверждения, что на часах выгравирована такая монограмма.
— А что, ты не сможешь этого сделать? — огорчилась Алиция. — О, вот такая монограмма, я хорошо ее запомнила, она у тетки была на нескольких антикварных вещах.
Осмотрев внимательно изысканную вязь монограммы, я вырезала ее из проспекта маленькими ножничками, достав их из косметички.
— Ладно, так и быть, позвоню им. Писать больше не хочется.
Разница во времени между Данией и Канадой заставляла выждать несколько часов. Мы с Али-цией провели их в разговорах, нам многое надо было рассказать друг другу. В числе прочего я поведала и о событиях, в силу которых Михалек валялся на полу моей квартиры. Алиция слушала меня с необычным вниманием, без комментариев, что само по себе было чрезвычайно удивительно. Весьма заинтересовали ее и перипетии с портретами пана Северина, она заставила вспомнить мельчайшие подробности. И опять воздержалась от обычных саркастических комментариев.
— Погоди, — сказала она, неожиданно вставая, — в таком случае я тебе сейчас кое-что покажу. Только найти надо...
Зная Алицию, я не удивилась, что поиски несколько затянулись. Поискав в комнатах, она переместилась в мастерскую и там продолжила поиски. Я не могла ей помочь, ибо, в свою очередь, была занята поисками телефона Эльжбеты, чтобы позвонить ей в Канаду.
Нашла и сразу после полуночи позвонила ей. Экономя деньги Алиции, приступила к делу сразу, сократив, по мере возможности, приветственные выкрики.
— У Доманевских на полке, как раз под «Цыганкой», стоят часы. Старинные, — отчетливо произнося слова, начала я.
Эльжбета не дала мне договорить:
— Теперь они стоят у нас, — сказала она. — Знаю, о каких часах ты говоришь. Такие затейливые... Они подарили их моей дочке по окончании школы.
Я обрадовалась — задача упрощалась.
— В таком случае посмотри, пожалуйста, есть ли у них с обратной стороны такой хитрый значок... Эльжбета опять перебила меня:
— Про значок ты меня уже однажды спрашивала, я тебе даже нарисовала... или сфотографировала, не помню...
— Это другой значок! Тот был на портрете, теперь же посмотри на задней стенке часов, там должен быть замысловатый вензель, и поскорее, время идет, датские кроны капают...
Отложив телефонную трубку, Эльжбета бросилась за часами, притащила их к телефону и сказала запыхавшись:
— Минутку, как бы их не уронить... Да, и в самом деле, есть тут что-то, выгравирован значок, похожий на монограмму. А что?
Я потребовала уточнить место, где стоит значок, и его подробное описание, держа перед глазами Алицин рисунок на полях проспекта. Все совпадало. Пообещав Эльжбете в скором времени написать письмо, передав приветы всем родичам, я поблагодарила ее и положила трубку.
Алиция вернулась из мастерской с большой картонной папкой в руках. Я передала ей полученные из Гамильтона сведения. Не вызывало сомнения — канадские часы были те самые, их фамильные. Трудно допустить, чтобы нашлись еще точно такие же и с такой же монограммой. На всякий случай я все-таки решила в обещанном Эльжбете письме отправить нарисованную Алицией монограмму, пусть еще раз проверит.
Положив папку на стол, Алиция раскрыла ее и принялась перебирать находящиеся в ней бумаги. Наконец нашла нужную.
— Погляди-ка, — протянула она ее мне. — Это тебе ничего не напоминает?
Я взглянула, и у меня перехватило дыхание. Это была карта, точно такая же, как и на «Цыганке», только в несколько увеличенном виде. Точно так же на ней виднелись пустые места в виде белых лепешек, на которых стояли крестики!
— Езус-Мария, откуда это у тебя?
— А что, похожа?
— Тютелька в тютельку! Только немного покрупнее моей.
Пояснив, в чем сходство, я схватила карту и убедилась, что даже крестики здесь тоже четырех видов. Правда, сделана она была на другом материале, на обычной фотобумаге, причем сфотографирована довольно небрежно, как будто фотографировали не прямо, а немного сбоку.
Я потребовала от Алиции объяснений. Очень довольная произведенным впечатлением, та сказала:
— Я ее сама сфотографировала. А снимок отпечатала уже через несколько лет, обнаружив у себя негатив. Интересно было узнать, что на негативе.
— А почему оставила на негативе, не отпечатала сразу вместе с другими снимками?
— Во-первых, не считала это снимком, а во-вторых, карта связана с Мундей, мне просто противно было заниматься этим.
— Почему с Мундей? Когда же ты ее сфотографировала и зачем? Да рассказывай же!
— Вкратце или с подробностями?
— С подробностями разумеется, глупый вопрос!
Тогда Алиция извлекла из папки еще одну бумагу и развернула ее. Это была сложенная в восемь раз карта-старая, выцветшая, но тем не менее можно было определить — немецкая штабная карта.
— А это еще что такое? — удивилась я. — Зачем?
— Еще не знаю, но ты пожелала с подробностями, так что придется начать издалека. И не торопи меня, буду вспоминать подробности.
— Значит, тебе придется обратиться к записям в календариках, я правильно понимаю?
— Правильно, и я даже помню, где у меня эти календарики лежат. Что, приступим прямо сейчас? Может, все-таки отложим до завтра?
Я взглянула на часы — полвторого ночи. Взглянула на Алицину карту — она побольше моей, свою драгоценную лупу я оставила на родине, может, на такой крупной можно разобрать условные обозначения и без помощи лупы? При солнечном свете?
— Хорошо, оставим на завтра. Только не убирай ничего со стола, пусть так и останется.
Утром весь хлам мы перенесли на стол в гостиной — надо же было позавтракать. После завтрака я с нетерпением стала ждать, когда же Алиция разыщет свои календарики. Всю жизнь, начиная с ранней молодости, она делала записи в календариках, один календарик на один год. Нечто вроде дневника, но не дневник. Просто под конкретной датой записывались события, случившиеся в этот день. Записывались сокращенно, по только ей понятной системе, и как она разбиралась в своих записях — уму непостижимо.
Поиски затягивались, ждать, ничего не делая, я больше не могла, поэтому вынесла фотографию карты на стол в садик и попыталась ее расшифровать. Сделать это без лупы, однако, не, удалось, а Алицина лупа была явно слабовата.
Из дома вышла Алиция.
— Нашла календари, — заявила она. — И принесла тебе вторую лупу, попробуй с двумя.
— Зом... мер... фельд, — с трудом разобрала я надпись на карте. — Посмотри ты, может, лучше прочитаешь.
Алиция наклонилась над картой;
— Когда-то я умела пользоваться двумя лупами... Вот так. Ага, правильно — Зоммерфельд.
— Что это значит?
— А я знаю? Летнее поле по-немецки. Погляди, вот тут что-то покрупнее написано, правда, не все слово, часть отрезана.
Мы принялись расшифровывать полустертую надпись какого-то более крупного населенного пункта. Оканчивается на «бург» или «берг». Тоже мне открытие! Сколько таких названий в немецком языке!
— Вторая буква в названии точно «р», —бормотала Алиция. — Впереди не хватает одной буквы.
Труднее всего было расшифровать середину слова, посередине протекала какая-то речка, буквы были размыты, чуть просматривались. Я выписала весь немецкий алфавит и принялась вычеркивать из него буквы, которые точно не подходили. Приемлемыми остались только «б», «о» и «у».
Хорошо знавшая немецкий, Алиция решительно произнесла:
— «Оэрг» и «У эрг» исключаются, остается только «берг». «Ор»... «Гр»... Грюнберг! — радостно вскричала она. Грюнберг, Зелена Гура!
— Думаешь?
Я дорисовала до слова недостающие буквочки, все подходило. Алиция смеялась от радости.
— Вспомнила, недалеко от Зеленой Гуры действительно есть Зоммерфельд. Принеси атлас, проверим.
Атлас подтвердил ее правоту. Атлас у Алипии был старый, довоенный, когда все эти земли еще принадлежали Германии. Естественно, все обозначения в атласе на этих землях сделаны были по-немецки.
— Выходит, наши карты представляют кусок Возвращенных Земель, отошедших к Польше после войны. Тогда моя РЕСЛА означает БРЕСЛАУ, наш Вроцлав! Надо же, а я уже собиралась искать в Африке и на Карибах! Возвращенные Земли...
Мы с Алицией замолчали и уставились друг на друга.
— И что? — спросила Алиция. — Есть идея?
— Столько идей, что не знаю, как с ними разобраться.
— Тогда подожди, давай еще почитаем — мои записи, относящиеся к сороковым — пятидесятым годам. Куда же я положила свои календарики? Опять потерялись!
Общими усилиями отыскали календарики, и Алиция принялась расшифровывать свои записи. В виде вступления сообщила мне, что в те годы была очень молода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31