Господи, сколько же лет…— Двадцать! — раздался в трубке счастливый вопль. — Двадцать лет, как мы не виделись. Я приезжала, да тебя не застала в Варшаве. Так можно, я к тебе…— Конечно же! Можно! Немедленно приезжай! Хватай такси и приезжай! Правда, еды у меня нет, но есть вино, пиво и чай, так что…— Нет, я с машиной! Сейчас приеду!Положив трубку, я постаралась прийти в себя. Ещё бы, такая неожиданность! Двадцать лет назад восемнадиатилетняя в ту пору Дануся, курьерша в нашем проектном бюро, которое я как раз покидала навсегда, вышла замуж за араба. Толстенькая голубоглазая блондинка возбудила в арабе прямо-таки вулканическое извержение страстей, сама страстно влюбилась, и никому не удалось отговорить её, никто и опомниться не успел, как она уехала с мужем в его Аравию. Дальнейшая судьба Дануси была мне неизвестна, хотя я часто вспоминала милую девушку, к которой успела привязаться, и очень беспокоилась, как ей там, в мусульманском мире. Правда, она прислала мне вскоре три восторженных письма, после чего связь с ней оборвалась.И вот теперь вдруг звонок. Я ждала приезда Дануси с таким нетерпением, что даже на балкон выскочила. Благодаря чему и удалось увидеть незабываемую картину.На автостоянку у нашего дома вдруг подъехало нечто из голливудских фильмов — чудовищно длинное, с затемнёнными стёклами и, Богом клянусь, водителем в ливрее, который выскочил из машины и с поклоном открыл заднюю дверцу. То, что оттуда появилось, несомненно было Данусей, о чем убедительно свидетельствовала буйная грива светлых, золотом сиявших в солнечных лучах волос. Шофёр остался при машине.Уже в дверях Дануся пала мне на грудь, заливаясь счастливыми слезами и что-то бессвязно выкрикивая о чае, ибо только его в её жизни и не хватает, а мой всегда был самым лучшим! Подобного ему не найдёшь нигде в мире! И вино тоже, и пиво с радостью, но прежде всего — чай!!!В мгновение ока уставила я журнальный столик напитками, и мы наконец уселись.Дануся выглядела прелестно, хотя все так же толстовато. Волосы у неё с тех пор отросли, теперь при желании она могла сидеть на них, а цвет лица посрамил бы самый лучший персик. За прошедшие двадцать лет Дануся отчаянно похорошела, что, несомненно, являлось лучшей аттестацией её мужу. Пока я накрывала на стол, она следовала за мной как приклеенная, а на вопросы принялась отвечать задолго до того, как я задала их.— Ну что ты, я там — кумир и божество, он и сначала меня любил, а когда родила первого сына, полюбила даже свекровь! Трое их у меня, сыновей, старший сдаёт на магистра в Англии. Да нет, в Саудовской Аравии мы не всегда живём, у нас есть дома и в Штатах, и во Франции, там у Хамида бизнес, а в Аравии же сидим месяца четыре в году, но это неважно, ведь там условия, ты не представляешь! И климат как на Ривьере. Какая жара, что ты, везде кондишены, здесь, в Польше, летом жарче. А какой у нас сад! Да бог с тобой, никаких жён, я единственная, он до сих пор без ума от меня, а все из-за волос, видишь, как растут, он не разрешает ни сантиметра отстричь, а в остальном делаю что мне заблагорассудится. Разве могла я надеяться, что такой муж подвернётся! Прямо в рай ещё при жизни попала!— Значит, ты исключение из всех идиоток, которые повыходили за арабов, — с искренней радостью констатировала я, опять откупоривая бутылку. — Значит, вино можешь пить? Разрешают тебе?— Только не при людях, когда мы одни. Разве что в других странах.— Теперь ты как раз в другой стране.— Значит, могу. Оказалось, мой Хамид вовсе не миллионер, миллионы у него идут на мелкие расходы, он миллиардер. Конечно, ревнивый, но так приятно ревнует… Велел мне захватить с собой машину, а то, не дай бог, в общественном транспорте кто-то будет отираться рядом и ещё — кошмар! — смотреть на меня. Да, конечно, в Аравии я ношу на лице тряпку, все бабы носят, да мне это не очень мешает. Причём ношу только для местных, если общаемся с европейцами или американцами, обхожусь без чадры. И даже свёкор не настаивает, говорит, ему приятно смотреть на меня, и очень радуется, что сын нашёл такую красавицу.Дануся хлебнула вина и запила чаем. Зная арабские вкусы, я не удивилась её свёкру, мне самой было приятно смотреть на молодую женщину, такая она аппетитная. И характер подходящий. Данута была из так называемых домашних женщин без всяких амбиций, никакой тяги к самостоятельности, никакого желания чего-то добиться в жизни, она охотно подчинялась всем требованиям и вкусам супруга. И при всем этом была очаровательной!Показала мне фотографию своего Хамида. Господи, потрясающе красивый мужчина! Дико красивый! И если бы я не предпочитала всю жизнь блондинов, сама бы в него насмерть влюбилась. Хотя наверняка долго бы с ним не выдержала, а уж он со мной — и того меньше.— А главное, мне не нужно думать, как похудеть, — продолжала тараторить Дануся. — Они там любят толстых, могла бы ещё больше располнеть, но самой не надо. И без того ем что хочу, а хочу только самое вкусное. Может, здесь малость похудею, потом быстренько наберу вес с помощью халвы, поэтому я и приехала сюда охотно, хотя и по очень неприятному делу.— А! — вспомнила я. — На что-то такое ты намекала по телефону. Что же это за дело?— Янтарь! — вздохнула Дануся. — Муж от кого-то узнал, что тут у вас появился какой-то совершенно необыкновенный янтарь, и хочет его купить. Янтарь там сейчас очень высоко ценится.— Какой же янтарь? — холодно поинтересовалась я, помолчав.— Хамид говорил — очень большой, а в серёдке как раз что-то совершенно необыкновенное. То ли бабочка, то ли муха. Скорее муха. Золотая. Я тут уже звонила его человеку. У моего Хамида везде есть свои люди.— Тогда почему же этот человек не достанет ему муху, а посылают тебя?Дануся вроде бы удивилась.— Ты права. Слушай, действительно странно. Не знаю… Нет, знаю. Он говорит — существуют какие-то трудности, не вообще, а типично наши, фольклорные, что ли. А поскольку я тоже наша, вот и прислал меня, а мне и самой хотелось приехать. Велел покупать за любые деньги, но сначала надо эту муху найти. Оказывается, наш человек не знает, где она. Сказал — поищет.Чтобы выиграть время, я предложила гостье ещё вина, вспомнила, что вроде бы где-то завалялись крекеры, и отправилась в кухню, по дороге лихорадочно размышляя. Что же мне делать в создавшейся ситуации? Рассказать о Франеке, чтобы облегчить им поиски, и тем самым получить подтверждение, что муха у него, или, наоборот, постараться все скрыть, ведь этот кошмарный Хамид может и миллион долларов предложить! Два миллиона! И тогда все пропало, Франек польстится, и золотая муха навсегда для нас потеряна. А это равносильно продаже «Битвы под Грюнвальдом» или алтаря в мариацком костёле, — правда, другой вид искусства, но тоже национальная святыня и гордость. Рассказать всю правду Данусе нельзя, она никогда не умела хранить тайны, вряд ли изменилась за утёкшие годы. Надо что-то придумать.Ну вот, так и знала! Моё возвращение из кухни Дануся приветствовала словами:— Ох, позабыла тебя предупредить, золотая муха — большой секрет, мне велели никому не говорить, можно только с тем нашим человеком, так что, пожалуйста, ты уж ни-ни, ладно?— А кто он, собственно, такой, этот свой человек твоего мужа? Чем занимается? Что, у него общего с янтарём?— С янтарём ничего. Он занимается здесь делами моего мужа.Ещё раз все хорошенько взвесив, я пришла к нелёгкому решению.— Слушай меня, Дануся. Я как раз кое-что о янтаре знаю. И мне известно, что есть такой, с большой золотой мухой в серёдке. Но вот какая сложность. Этот янтарь в своё время был украден, так что найти его будет неимоверно трудно. Владелец вряд ли признается, ему за эту муху тюрьма светит. Тебе и в самом деле надо соблюдать большую осторожность.Данута перепугалась.— Езус-Мария! Значит, какая-то афёра? Если дело нечисто, мне строго-настрого заказано вмешиваться. Так что, сказать нашему человеку, чтобы перестал искать?И я опять заколебалась. В конце концов, у меня не было стопроцентной уверенности, что муха находится у Франека, а если даже и у него, то неизвестно, где он её прячет. Возможно, Данусин человек располагает возможностями все это разузнать.— Нет, пусть поищет, — решила я. — Но вот ещё какой нюанс, дорогая. Тебе придётся считаться с патриотическими чувствами поляков. Ведь янтарь с мухой — вещь уникальная, и многим не хотелось бы, чтобы он был вывезен из Польши. Ему место в польском музее.— А почему? Этот янтарь польский?— Ну да, выловлен из моря на Вислинской косе. И так получилось, что я была случайным свидетелем этого выдающегося события. Послушай, а ты бы не могла как-то переубедить своего Хамида? Попросить его, чтобы не покупал? Ему можно это объяснить?— Объяснить ему можно все. Но видишь ли… дело в том, что мне самой захотелось иметь этот янтарь. Ну хотя бы посмотреть на него. Ведь взглянуть на него не грех?— Взглянуть — конечно, но не сейчас, говорю тебе, никто не знает, где он. А ты могла бы переключиться на другие, из тех, которые носят на себе. Среди них тоже встречаются поразительно красивые. Так, говоришь, он способен понять? В конце концов, это же твоя родина…— Ясно, поймёт, он у меня умный и хороший, не какая-нибудь свинья. Очень порядочный человек, хоть и богатый.— Тогда за здоровье твоего мужа! * * * Должно быть, человек Хамида отличался умом и сообразительностью, поручение он выполнил быстро. Едва я переговорила с Аней и Костиком, которых вызвала в пожарном порядке, как события начали разворачиваться с ошеломляющей быстротой.Костика вызывать не требовалось, он сам пришёл, Аня же пожертвовала запланированной на вечер парикмахершей. Оба согласились с моими выводами, навеянными блокнотом Драгоценного, обоих встревожили арабские посягательства на польскую муху, и оба преисполнились неясными надеждами на её обнаружение. А на следующий день Дануся преподнесла нам новости.— Оказывается, Зенобий, это человек Хамида, знаком с одним таким, который тоже нацелился этот янтарь купить, да ему продать не хотят. И наш Зенобий уже вышел на продавцов янтаря, вернее, на одного продавца, тот знает, где муха, но один решить не может, потому что муха принадлежит не только ему, но и его компаньонам, так что ему надо с ними переговорить. Сегодня вечером он даст ответ. А я в дурацком положении, потому как не знаю, что делать…— Стоп! — перебила я Данусю. — Давай ещё раз, и не все сразу. Кто этот «один такой, который тоже нацелился, да ему продать не хотят»?— Какой-то индус.— А, индус… А тот, с компаньонами? Он кто?— Не знаю. И вообще, наш Зенобий предупредил, что фамилиями тут никто губы вытирать не любит, так что и мне он фамилий не назовёт. Дескать, мне это знать ни к чему.— Понятно. О компаньонах, значит, тоже напрасно спрашивать. А почему ты в глупом положении?— Ну как же, — Дануся вздохнула в трубку с такой силой, что я чуть не оглохла, — ведь я сначала сказала, что Хамид готов купить этот янтарь за любые деньги, а теперь собираюсь сказать — раздумал, не покупает. А человек искал, старался. Ты мне велела сделать так, чтобы он не купил, а как я ему объясню по телефону, Хамиду то есть, лучше бы не по телефону. Не по телефону он сильнее меня любит. К тому же мне и самой очень хочется увидеть янтарь. Так что же мне делать?Решение пришло мгновенно.— Пока не говори, чтобы не покупал. Настаивай на том, чтобы сначала самой посмотреть, за такие деньги имеешь право, пусть покажут. А как только договоришься посмотреть, сразу же позвони и сообщи мне. Я тоже желаю при этом присутствовать.— Да ведь я именно об этом и хотела тебя просить! — обрадовалась Дануся. — Ничего я в этой афёре не понимаю, мне тоже дело кажется подозрительным, побаиваюсь, честно говоря. С тобой не так страшно.— Вот и хорошо. Жду звонка.В ожидании вестей от Дануси я занялась самым любимым в последнее время делом — принялась вручную полировать свои янтарики. С работой можно было сидеть у окна и до упоения пялиться на виллу Орешника, хотя и без особой уверенности, что это что-нибудь даст.Оказалось, дало.Около пяти вечера к воротам виллы подъехал Франек. Я схватила предусмотрительно положенный под руку бинокль и проверила номер машины, тоже предусмотрительно переписанный из блокнота Драгоценного. Не успела я отложить оптику, как к вилле подкатила вторая машина, из которой вылез Валтасар. Вылез, осмотрелся, и я имела возможность увидеть его лицо. Он, без сомнения, он! Черт подери, Данусе удалось созвать съезд уголовников. Интересно, кто ещё явится?Позвонил Костик с вопросом, не происходит ли случайно чего. С биноклем у глаз я описала ему происходящее, и он коротко бросил — сейчас приедет. Я обрадовалась, а ну как сумеет подкрасться под окно виллы и подслушать? Правда, дело это непростое, дом битком набит народом, в окне второго этажа я видела девочку, склонившуюся над тетрадкой. Наверное, дочка, делает уроки. Вот внизу мелькнула женщина — не иначе жена. Ну и теперь ещё гости явились, и это не считая хозяина. Перебор.И тут подъехала ещё одна машина. Остановилась она немного поодаль, из неё вышла худощавая женщина. Я чуть было не позавидовала её фигуре, но не успела — женщина позвонила у калитки Орешника. Калитка автоматически открылась, и незнакомка тоже исчезла в доме. Интересно, кто такая, ни одна баба в мои расчёты не входила. Хотя, может, это Идуся? Или просто приятельница Орешниковой. Эх, растяпа, следовало расспросить Аню, как эта Идуся выглядит.Незнакомая баба — это ещё что! Через минуту я была потрясена так, что просто глазам своим не поверила. Продолжая наблюдение за виллой Орешника-в бинокль мне были видны две трети дома и кусок ограды с калиткой и воротами, — я вдруг заметила на участке человеческую фигуру, неизвестно как туда проникшую. Пригляделась… Да это же Драгоценный! Вот это фокус!Я сообразила, как он пробрался на территорию виллы, минуя калитку. Дело в том, что владения пана Люциана примыкали к дворику небольшой пекарни-кондитерской, ароматы которой мешали мне придерживаться диеты. Перелезть через невысокий заборчик на задах дворика — раз плюнуть, а Драгоценный всегда отличался завидной физ-подготовкой. Выходит, он продолжал своё следствие! С ума сойти. Откуда, интересно, узнал об их производственном совещании? Во всяком случае, приглашения явно не получил, но принять участие решил. Холера. Какая жалость, что возле дома Орешника вертится Драгоценный, а не Костик!И тут Костик позвонил в дверь моей квартиры.У Костика была одна замечательная черта: он сначала действовал, а уже потом задавал вопросы, это я успела заметить, несмотря на наше недолгое знакомство. Вот и теперь он поступил рационально. Обнаружив футляр со вторым биноклем — я предусмотрительно достала и его, — Костик сразу пустил оптику в ход, хотя ничего интересного не видел, поскольку Драгоценный успел скрыться в кустах, а что делалось внутри дома, ни в какой бинокль не разглядишь.— Толпа растёт, — печально проинформировала я. — Приехала какая-то баба, может, посторонняя, а может, Идуся, а возле дома околачивается нежелательный свидетель. Кстати, владелец бесценного блокнота. Думаю, подслушивает.— Значит, стоит подслушивать, уж он-то знает, что делает. Жаль… Я бы и сам попытался, да слишком там тесно. А может?И он вопросительно поглядел на меня. Я покачала головой.— Пожалуй, лучше не надо. Глядишь, нарвёшься на него. Нет, ножом не пырнёт, но твоё присутствие наверняка раскроет, он конкуренции не любит… Хотя… погоди… а что, если попробовать? Он наверняка спрячется от тебя, и тогда ты, возможно, что-то подслушаешь, а он останется с носом… Нет, такого он не вытерпит, пожалуй, и вправду сделает какую-нибудь пакость.— Давай проверим. Давно уже они там?— Баба появилась минут десять назад.— Тогда иду, была не была…Придержав любимого за рукав, я пальцем ткнула в окно:— Вон там дворик кондитерской, на задах примыкает ко двору Орешника, заборчик низкий. Заходи со стороны помойки…Глядя на крадущегося вдоль заборчика Костика, я запоздало спохватилась, не обрекаю ли человека на гибель. Окажется, бедняга, меж двух огней, во вражеском, стане, враги со всех сторон. Победили любопытство и надежда разузнать новости, я воздержалась от отчаянного крика с четвёртого этажа, призывающего Костика вернуться.И опять схватилась за бинокль, время от времени одним глазом косясь на часы. Полчаса тянулись нестерпимо медленно, ничего не происходило, лишь к девочке на втором этаже поднялась женщина, должно быть родительница, и обе занялись какими-то тряпками. А через тридцать две минуты четвёртая машина попыталась втиснуться на ещё оставшийся незанятым кусок тротуара. Из машины вылез индус.Нет, никаких тюрбанов и шаровар, одет нормально, но мой бинокль увеличивал восьмикратно, и я прекрасно разглядела — индус, ну просто вылитый. Правда, смуглым мог быть и араб, и даже итальянец, но итальянцев у нас пока не значилось, а прибытие Данусиного мужа я решительно исключила, так что замешанный в янтарную эпопею индус сам пришёл в голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35