А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Затем, благословив принца, папа пожелал ему счастливого пути домой.
Таким образом, его хитроумное святейшество выдвинул на первый план интересы собственного государства и вместе с тем сохранил за собой свободу маневра, чтобы решить, на чьей стороне выступит церковь в назревающей борьбе Неаполя с Северной лигой. Узнав об исхоле переговоров, кардинал делла Ровере удалился в свое родовое владение — крепость Остию, рассчитывая, что меч св. Павла проложит ему дорогу к ключам св. Петра. Он был уверен, что король, оскорбленный полученным ответом, немедленно двинет войска к границам церковного государства, где наверняка получит поддержку отрядов Орсиии и Колонна. Борджа не сможет устоять под двойным ударом — извне и изнутри, и тогда кардинал присоединится к нападающим.
Папа между тем принял необходимые меры предосторожности. Он приказал заново отремонтировать укрепления Ватикана и замка св. Ангела и разместил там постоянные гарнизоны. Во всех поездках Александра сопровождала многочисленная вооруженная охрана. Но в целом он не тревожился — ведь в Риме находился Асканио Сфорца, брат Лодовико и деятельнейший друг Борджа, не устававший напоминать его святейшеству о выгодах союза с Миланом и о том, как был бы счастлив «иль Моро», заручившись благословенной помощью главы церкви. Ферранте собирал войска, но папа сохранял, по крайней мере внешне, безмятежное благодушие, зная, что ему достаточно шевельнуть пальцем — и Северная лига городов встанет у него за спиной.
Король же не находил себе места от волнения, поскольку ход событий постоянно ускользал из-под его контроля. В Неаполь пришла тревожная весть: Лодовико Сфорца предлагает святейшему отцу возглавить союз, об этом уже ведутся переговоры, и на них скорее всего будет достигнуто согласие. А пока в Риме объявлено о помолвке Лукреции Борджа с Джованни Сфорца, двоюродным братом «иль Моро», тираном Пезаро.
Король в отчаянии отправил в Рим новое посольство. Пытаясь выбить клин клином, он предложил папе стать на сторону Неаполя, освятив своим авторитетом защиту правого дела — возвращение законному владельцу миланского престола, отнятого насилием и обманом. Скрепить договор должно было обручение двенадцатилетнего Жофре Борджа с внучкой короля — Лукрецией Арагонской.
Папа медлил и всячески уклонялся от прямого ответа. Пока послы томились в консистории, тщетно дожидаясь очередной аудиенции, он проводил время в хлопотах и разъездах, инспектируя войска и крепости. Наконец все военные приготовления завершились, и двадцать пятого апреля 1493 года ошеломленные послы узнали новость: папа римский разорвал отношения с Неаполем и присоединился к Северной лиге.
Можно представить гнев и возмущение старого короля. Свои чувства он выразил в сохранившемся до наших дней письме к неаполитанскому послу в Испании.
«…Сей папа, — писал Ферранте, — ведет жизнь, имя которой — бесчестье, ибо он не испытывает никакого благоговения к собственному сану. Все его заботы направлены лишь на то, чтобы любыми средствами возвеличить своих детей. Ничто иное его не волнует, и с первых же дней понтификата он только и делал, что возмущал мир и спокойствие в стране. На улицах Рима уже не видно священников — повсюду солдаты, и даже при торжественных выездах его святейшество окружает отряд вооруженных швейцарцев. В мыслях у него не благочестие, а война, и он думает лишь о том, как бы досадить Нам. Этот папа не упускает ни единой возможности причинить Нам вред, ободряя Наших противников, вдохновляя на новые заговоры мятежных князей и охотно объединяясь с любым негодяем в Италии — лишь бы тот являлся нашим заведомым врагом. Он действует с прирожденной хитростью и лукавством, добывая деньги для своих постыдных козней продажей отпущений и церковных постов…»
Многие оценки здесь небезосновательны, хотя король, конечно, преувеличивал злонамеренность Александра VI. Но пристрастность Ферранте легко объяснима — ведь речь идет о человеке, отвергнувшем его дружбу и примкнувшем к враждебному лагерю. Не случаен и адресат. Неаполитанскому послу в Мадриде предстояло донести до слуха их католических величеств — Фердинанда и Изабеллы — гневные филиппики своего господина и тем побудить их к действиям против Рима. Родственные узы между династиями Кастилии и Арагона позволяли надеяться на успех.
Но, увы, — Ферранте выбрал для жалоб неудачный момент. В тот год вернулся из второго путешествия Христофор Колумб, открывший новые земли для испанской короны. Рассказы знаменитого генуэзца о чудесном, богатом мире, раскинувшемся за океаном, взволновали всю Европу. Возникла опасность начала бесконечной войны за новые колонии; в такой ситуации резко возросла роль папы римского как верховного арбитра всего христианского мира. Это отлично понимали в Мадриде.
Понимал это и Александр VI. Получив соответствующее прошение от испанского двора, он издал буллу, предоставлявшую Испании право владения любыми территориями, лежащими более чем на 100 миль к западу от Азорских островов и островов Зеленого Мыса. Большего Фердинанд и Изабелла не могли и желать. Отношения между Эскориалом и Ватиканом сразу же приобрели небывалую сердечность, и теперь любые происки Ферранте были обречены на провал. К вящей досаде короля, союз Рима с Миланом скрепила свадьба Лукреции Борджа с любезным и безвольным Джованни Сфорца.
Апология Лукреции — дело будущего, и это интереснейшая задача для беспристрастного историка. На страницах нашего повествования мы не сможем уделить ей должного внимания. Отметим лишь, что образ, созданный фантазией Гюго в одноименной трагедии, имеет очень мало общего с несчастной женщиной, с юности ставшей бессловесной разменной фигурой в большой политической игре, затеянной хитрым отцом и честолюбивым братом. Мы знаем, что ее смерть — Лукреция умерла при родах в возрасте 42 лет — оплакивали не только муж, но и народ Феррары, чью любовь она заслужила мягким нравом и милосердным правлением.
В дальнейшем мы будем говорить о ней лишь постольку, поскольку ее жизненный путь пересечется с судьбой Чезаре, и постараемся разобраться лишь в части небылиц, связанных с ее именем.
К моменту первого замужества Лукреции исполнилось 14 лет, что считалось нормой для невест средневековой Европы. Голубоглазая блондинка, она отличалась завидным здоровьем и красотой — фамильными чертами Борджа. За плечами у нее были уже две помолвки с родовитыми испанскими дворянами — отец устроил их, а затем расторг. Жених, достойный дочери кардинала Борджа, уже не годился в зятья папе Александру VI; отныне в жилах будущего мужа Лукреции должна была течь лишь княжеская или королевская кровь. Властелин Пезаро и Котиньолы удовтетворял этим требованиям — а также политическим планам Борджа на данном этапе — и получал золотоволосую девушку с тридцатью тысячами дукатов приданого.
Свадьбу отпраздновали двенадцатого июня 1493 года в Ватикане с богатством и роскошью, приличествующими положению невесты, прославленной щедрости Борджа и рангу гостей. Вечером начался пир, на котором присутствовали многие кардиналы, послы городов Северной лиги и Франции, а также более двух сотен знатных римлян. Музыка и пение услаждали слух собравшихся; после ужина состоялся бал. Среди прочих увеселений была разыграна некая комедия. В хрониках нет определенных указаний на состав ее участников — то ли это был экспромт высокородных дам и девиц (роли исполнялись женщинами), то ли выступление профессиональной труппы. Конечно, по нынешним меркам, Ватикан — не самое подходящее место для пиров и карнавалов, но… только по нынешним. В XVI веке веселье во дворце наместника Бога казалось почти столь же естественным, как и праздник в любом королевском замке. Однако в изложении позднейших историков свадьба Лукреции приобрела явно скандальные черты, главным образом из-за упомянутой злосчастной комедии.
Дело в том, что по завершении представления довольный папа велел наградить участниц. По его знаку слуги взяли полсотни серебряных блюд со сладким воздушным печеньем и преподнесли угощение артисткам от имени отца всех верующих. Тем не оставалось ничего другого, кроме как подставить подолы платьев, куда и был высыпан лакомый дар. Последовали смех и беготня, но всякий, кто представлял себе одежду богатых женщин XV века, поймет, что ничего непристойного, даже по современным меркам, в этом зрелище не было. Вместе с тем, конечно, нельзя отрицать, что шутка вышла далеко не лучшей — видимо, подвыпивший дон Родриго де Борджа вспомнил молодость и славный город Сиену…
Инфессура, повествуя об этом эпизоде, не скупится на иронию. Изложив — опираясь на городские сплетни — историю с печеньем, он заключает ее саркастическим резюме: «Папа сделал это, конечно, к вящей славе всемогущего Господа и Римской церкви».
Любопытно, что в версиях позднейших авторов появились новые пикантные подробности, связанные уже с недобросовестным переводом. Так, Ириарте перевел употребленное Инфессурой выражение «sinum» (подол) словом «corsage», и в результате возникла действительно умопомрачительная картина — несколько десятков дам, которым высыпают за корсаж по блюду печенья.
Инфессура добавляет, что «было там еще многое, о чем хотелось бы рассказать, но слухи эти столь невероятны, что я воздержусь от их передачи». Итак, историк опирался на слухи. А каковы были впечатления очевидца?
Перед нами письмо Джанандреа Боккаччо, посла, герцогу Феррарскому. Подробно описав церемонию венчания, подарки молодым, а также самых важных гостей светского и духовного звания, он заканчивает донесение следующими словами: «…затем дамы танцевали, а в перерыве между танцами была представлена комедия, сопровождаемая музыкой и пением. Присутствовали папа и все прочие. Что еще мне остается упомянуть? Вздумай я перечислять все виденное на празднике, письмо не имело бы конца, а потому лишь скажу, что так, веселясь и развлекаясь, мы провели ночь, хорошо же это или дурно — предоставляю судить Вашей Светлости». Заметим, что хотя Боккаччо, по-видимому, не одобряет легкомысленного времяпровождения Александра VI, он не видел ничего необычного или шокирующего в самом празднике. Это подтверждается определением «nа degna commedia» note 9 в его письме.
Никаких упоминаний о присутствии Чезаре на свадьбе сестры нет, и остается предположить, что в тот день его не было в городе. Однако в начале 1493 года сын Александра VI находился в Риме. В письме, которое мы цитировали, Боккаччо описывает одну из случайных встреч с ним.
«…Я встретился с Чезаре позавчера в доме в Трастевере. Он собирался отправиться на охоту, а потому был в мирской одежде и вооружен. Некоторое время мы ехали вместе, беседуя друг с другом доверительно и без всякой натянутости. Суждения показались мне разумными и взвешенными, а внешность и нрав — приятными. Манеры и поведение молодого архиепископа Валенсии изобличают в нем юношу княжеского рода, счастливо сочетаясь с дружелюбием и приветливостью. Он не выказывает особой склонности к духовным занятиям, но сан и место приносят ему более 16000 дукатов год. Скромность же, с которой он держится, производит особенно выгодное впечатление по сравнению с герцогом Гандийским, также не лишенным дарований».
Итак, новое поколение семейства Борджа стало выдвигаться на первый план политический жизни Италии. Здесь следует сделать небольшое отступление, касающееся положения внебрачных детей в те времена.
Как мы уже видели, ни Лукреция, ни ее братья не чувствовали себя ущемленными — ни в правовом, ни в нравственном отношении — из-за того, что были незаконнорожденными. А между тем их можно считать «вдвойне незаконными» — как детей невенчанных родителей, чей отец к тому же дал торжественный обет безбрачия и чистой жизни. Нам, воспитанным в иной правовой традиции, кажется противоестественной легкость, с которой они получали герцогские титулы или высшие духовные звания. Но это лишь показывает нашу неспособность взглянуть на дело глазами людей прошлого.
Кровь, текущая в жилах человека, имела тогда несравненно большее значение, чем любая запись на бумаге или пергаменте. В XV-XVI веках сын благородного отца, кем бы ни была его мать, имел право на родовой герб и не мог быть исключен из числа наследников даже в тех случаях, когда речь шла о троне. И если фактически бастарды пользовались несколько меньшим объемом прав, чем рожденные в браке, то это напоминало положение младших (независимо от возраста) братьев и сестер, но никак не изгоев. Так смотрели на них и родители, и окружающие. На страницах нашей повести мы уже не раз встречались с примерами подобного рода. Вспомним Франческетто Чибо, женатого на дочери гордого Лоренцо де Медичи; Джироламо Риарио и Катерину Сфорца — тот и другой были незаконнорожденными, что не помешало им получить верховную власть над Форли и Имолой; наконец, еще один незаконнорожденный отпрыск семейства Сфорца — Джованни, тиран Пезаро, стал мужем Лукреции.
Следует подчеркнуть, что Апеннинский полуостров не являлся в этом смысле каким-то исключением — во всей Западной Европе дело обстояло подобным образом. Признание прав единокровных «приблудков» очень расширяло состав знатных семей, позволяя их главам сплетать чрезвычайно обширную сеть династических браков, являвшихся одним из важнейших орудий в политическом арсенале средневековья и Возрождения. Но, с другой стороны, обилие бастардов вносило путаницу в вопрос престолонаследия, а это нередко приводило к войнам.
Замужество Лукреции укрепило связь Рима с Миланом, чего и хотел Александр VI. Но дальновидный Лодовико не считал, что настало время почивать на лаврах. Герцог не питал иллюзий насчет своих союзников, прекрасно сознавая своекорыстные мотивы их действий. И Ватикан, и Северная лига поддерживали Сфорца не ради личной дружбы, а по тактическим соображениям. Пока что расстановка сил складывалась явно в пользу герцога, но равновесие было неустойчивым. Только реальный разгром Неаполитанского королевства, сокрушительное военное — а не дипломатическое — поражение Ферранте могли избавить Лодовико Моро от постоянного страха потерять власть. И он приступил к осуществлению следующего этапа своих планов.
Италия уже не первый год притягивала взоры французского короля. Карл VIII, представитель Анжуйской династии, имел некоторые, хотя и довольно зыбкие, основания претендовать на неаполитанский трон. Изворотливый ум Лодовико Сфорца подсказал ему план: необходимо подтолкнуть французов к войне с Неаполем. Если герцогу удастся убедить Карла выступить с оружием в руках на защиту своих действительных или мнимых прав на юге Италии, то с господством Арагонского дома будет покончено, и на этот раз навсегда. Такой хитроумный план сделал бы честь любому политическому интригану, но Лодовико заглядывал еще дальше. Миланские владения отделены от Франции лишь легко преодолимой преградой древних Альп; Карл VIII честолюбив и отважен, а его армия — одна из лучших в Европе. Было бы крайне неразумно добиться низвержения Ферранте ценой роста французского могущества. И герцог задумал уничтожить сегодняшнего врага, обессилив при этом завтрашнего. Неаполю отводилась роль сыра в мышеловке. А когда победоносная, но измотанная и поредевшая в боях с неаполитанцами французская армия тронется в обратный путь, между нею и Альпами встанут войска Милана, и едва ли Карлу Анжуйскому доведется увидеть родину, не выполнив всех требований Сфорца.
При удачном осуществлении план сулил герцогу контроль над всей Италией, и он в строжайшей тайне отправил гонца в Париж.
Задача облегчалась характером того человека, которому отводилась главная роль. Карл VIII являл собой законченный тип короля-рыцаря — пылкого, смелого, но недальновидного. Воображение, рисовавшее ему подвиги и походы в духе Ричарда Львиное Сердце, постоянно толкало его на рискованные поступки, и миланцу, изощренному в лабиринтах итальянской политики, не составило большого труда увлечь короля очередной авантюрой.
Итак, герцог послал Карлу письмо. Выразив поддержку законным и справедливым притязаниям Анжуйской династии на неаполитанский престол, он обещал французам свободный проход через миланские земли. Борьба с Ферранте, вне всякого сомнения, превратится в триумфальное шествие Карла. Исход войны предрешен, и смешно думать, будто старый деспот сумеет оказать серьезное сопротивление непобедимым войскам французского короля. А утвердившись в Сицилии, можно будет начать широкомасштабные боевые действия против Османской империи, отобрать у турок Иерусалим, наконец возвратить гроб Господень христианскому миру и тем стяжать себе славу второго Карла Великого. Нечего и говорить, какой восторг вызвали эти фантастические перспективы в романтической душе французского короля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34