А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Никакая фантазия не способна нарисовать эти громады.
«О владыка волн,— сказал я мысленно,— я знаю, что ожидает нас при встрече с тобой, но все равно хочу в эти последние мгновения жизни успеть как следует разглядеть тебя».
Меня ошеломляли и гипнотизировали не размеры волн — грандиозность сама по себе не подавляет и не завораживает, вспомните хотя бы Гималаи с их отрогами,— а то, что водяные валы летели на корабль, как живые. Потрясала именно всесокрушающая мощь их бега.
Под ударами водяных валов что-то вспыхивало в глубине моря и причудливым пламенем растекалось по гребням волн, освещая вздыбившуюся черную толщу воды. Эгот необыкновенный свет виднелся повсюду, он как будто нарочно загорался для того, чтобы показать мне всю жуткую красоту окружающего.
Снова протяжно завыл пароходный гудок, отчаянно закричали перепуганные матросы, вознося Аллаху свои мольбы.
И тут на корабль обрушился тот вал, приближение которого переполошило команду. Море, казалось, вывернулось наизнанку. Вначале мне почудилось, что мы уже пошли ко дну и теперь незачем призывать на помощь Дургу. Вода была повсюду — снизу, сверху, со всех сторон. Теперь, когда наш корабль принял приглашение явиться в подводное царство, меня интересовало только одно — как нас там встретят. Однако через минуту-другую выяснилось, что мы еще не утонули,— корабль каким-то образом умудрился выпрямиться и продолжал держаться на воде. Теперь я понял, почему капитан приказал запереть пассажиров в трюме, как крыс. Волны одна за другой захлестывали корабль и перекатывались через палубу. Поднявшие вначале шум куры и гуси не подавали больше признаков жизни, пбблеяв немного, замолчали и овцы. Стоя на клетках, я все еще крепко держался за столб, отчаянно борясь за свою жизнь. К моим прежним бедам прибавились новые: от водяных струй, беспрестанно хлеставших меня, вся моя Ьдежда промокла насквозь, а под бешеным ветром я так продрог, что зуб на зуб не попадал. «Неужели я уцелел только для того, чтобы схватить воспаление легких?»—думал я. Я понимал, что неминуемо погибну, если останусь здесь хотя бы недолго. Мне было необходимо люб^ш способом покинуть это пристанище и укрыться там, куда не достигают волны. У меня мелькнула мысль спрятаться в клетках с овцами, но я тут же отбросил ее, заранее зная, что не найду там защиты от безжалостных волн, и если не с криком «ме-ме», то с криком «О мать моя, мать моя!» я все-таки окончу там свою бренную жизнь.
Оставался только один выход — улучить момент, когда палуба выпрямится, и перебежать в более надежное место. Сказано — сделано. Я соскочил с клеток и в три перебежки добрался до кают второго класса, однако все они оказались запертыми, и, сколько я ни колотил в их обитые железом двери, ни одна не открылась. Пришлось мне выбрать новый маршрут и попытать счастья возле кают первого класса. На этот раз судьба смилостивилась надо мной и дала мне кров — каюта оказалась пустой. Не раздумывая, я захлопнул за собой дверь и упал на диван.
К полуночи буря утихла, но море не успокаивалось до самого рассвета.
Утром я отправился в трюм узнать, в каком состоянии находятся мои вещи и как провел ночь Нондо со своей «половиной».
Накануне он шутил, сравнивая пассажиров, которых качка разметала по всему трюму, со смесью из жареных зерен риса и бобовых, то и дело встряхиваемой продавцом на жарочном листе. Не берусь судить, насколько прав он был тогда, но теперь его слова отражали положение вещей самым точным образом—все и вся здесь перемешалось.
Вид у пассажиров был самый плачевный — циклон перемолол их, словно пряности на жерновах, всю ночь перебрасывая вместе со скарбом от одной стенки трюма к другой. Думаю, среди них не осталось ни одного, кто бы не пострадал. А от вони, исходившей от блевотины и прочих естественных выделений, буквально нечем было дышать. Когда я пришел, корабельный врач с помощью матросов пытался выдворить всех наверх, чтобы произвести в трюме уборку.
Он внимательно оглядел меня и, вероятно, принял за пассажира второго класса. Тем не менее мой свежий вид удивил его.
— Вероятно, вы провели ночь в гамаке? — спросил он.
— Помилуйте, откуда мне взять гамак,— усмехнулся я.— Если что у меня и было, так это клетки с овцами.
Доктор непонимающе посмотрел на меня.
— Видете ли,— объяснил я ему,—-мне тоже предстояло ехать в этой проклятой коробке, но по слабости здоровья я не рискнул тут оставаться и предпочел быть на палубе. Узнав о приближающемся циклоне, я забрался на клетки с овцами, продержался там какое-то время, а потом дерзнул проникнуть в каюту первого класса, где и провел благополучно остаток ночи. Вы не осуждаете меня?
Моя находчивость так позабавила доктора, что он тут же предложил мне оставшиеся два дня провести в его каюте. Я, конечно, не мог принять это предложение, но согласился воспользоваться его палубным креслом.
В полдень я расположился в шезлонге и, терзаемый голодом, мечтая о всевозможных брахманских яствах, стал размышлять, как бы добыть себе хоть немного съестного. Неожиданно ко мне подошел мусульманин-портной из Кхидирпура и сказал, что меня зовет какая-то бенгальская женщина.
Женщина? Это могла быть только Тогора, решил я. Наверное, супруги снова поссорились. Я не понимал, зачем ей звать меня, один только божий суд мог бы помочь этой паре.
— Передай ей, что я приду через час,— сказал я посыльному.
— Нет, бабу,—робко возразил тот,— она очень просит вас прийти теперь же.
Это мне показалось странным. Не такой человек Тогора, чтобы очень просить кого-нибудь.
— А чем занят ее муж? — спросил я.
— Он заболел,— сообщил мне портной,— поэтому-то она и велела мне сходить за вами.
Да, тут было не долго заболеть. Я поднялся и отправился вниз. Мусульманин привел меня в дальний угол трюма, где за свернутыми в круги канатами сидела бенгальская девушка лет двадцати трех. За весь переезд я еще ни разу не видел ее. Рядом на грязной подстилке лежал с закрытыми глазами мертвенно-бледный юноша примерно одного с ней возраста. Очевидно, он и был болен.
Увидез меня, девушка не спеша прикрыла лицо краем сари, но я все-таки успел разглядеть ее. Девушку вряд
можно было назвать красавицей, но не заметить ее было
нельзя. Высоким и чистым лбом незнакомка напомнила мне сестру Синоду, и, хотя большой лоб, как известно, не является признаком женской красоты, он невольно привлекал внимание — такая на нем лежала печать ума и рассудительности. В ее проборе алела полоска синдура, а запястья рук схватывали железный браслет и браслет из ракушек, какие носят замужние женщины. Никаких других украшений я не заметил. Одета незнакомка тоже была очень скромно, в самое обыкновенное сари с цветной каймой.
Она обратилась ко мне просто и естественно:
— Вы ведь знакомы с господином доктором, попросите его посмотреть больного.
— Мы с ним познакомились только сегодня,— уточнил я,— но, по-моему, он хороший человек. А собственно, в чем дело?
— Пусть он посмотрит его.— Бенгалка кивнула на больного и добавила: — Вы не беспокойтесь, доктору не придется спускаться к нам, он сможет подняться наверх сам.
Я задумался.
— Но ведь доктору придется что-то заплатить,— заметил я ей.— Кстати, чем он болен?
Вначале я принял юношу за ее мужа, ко их разговор заставил меня усомниться в правильности моего предположения.
— У тебя живот заболел еще дома?—-спросила она, низко склонившись над ним.
Тот утвердительно кивнул головой.
— Да,— сообщила она мне,—ему стало плохо еще дома, а вчера начался жар. Нужно дать ему лекарства.
Я дотронулся до юноши, убедился в том, что температура у него действительно высокая, и отправился на поиски доктора.
Тот пришел в трюм, осмотрел больного и назначил ему лекарство. А потом, повернувшись ко мне, предложил:
— Идемте, Шриканто-бабу, ко мне. Посидим поговорим.
Он оказался очень симпатичным человеком.
— Чай пьете? — спросил он меня, когда мы вошли к нему в каюту.
— Пью,— ответил я.
— С бисквитами?
— Да.
— Ну и прекрасно. Подкрепившись, мы уселись в кресла.
— Как вы познакомились с ними?—поинтересовался доктор.
— Эта женщина попросила меня помочь им.
— Да, тут помощь действительно требовалась,— согласился он и вдруг спросил:—А вы женаты?
— Нет.
— Ну тогда можно продолжать знакомство,— заметил он.— Тем более что у парня дела совсем плохи, все признаки тифа, долго он не протянет. Смотрите только, как бы вас не опередили.
— Доктор, о чем вы говорите! — упрекнул я его. Но тот не смутился.
— Впрочем, не важно, кто из них кого подцепил. А девица-то, по всему видно, из современных. Смело разговаривает.
— Как вы можете так думать о них? — с укором сказал я ему.
— Да ведь в каждом рейсе повторяется одно и то же,— насмешливо проговорил он.— Прошлый раз с нами ехала такая же пара из Белгора... Приедете в Бирму — сами убедитесь.
В дальнейшем я был вынужден признать его правоту, но тогда его слова меня покоробили.
Простившись с доктором, я снова спустился в трюм навестить мастера Нондо. Я застал его за приготовлением к трапезе — вместе со своей супругой он собирался отведать сладкой запеканки. Мастер почтительно поздоровался со мной, сложив руки в пронаме, и тут же поинтересовался молодой бенгалкой.
— Кто она такая?
— А тебе какое дело до нее? — сердито прикрикнула на него Тогора, наматывая на голову нечто вроде чалмы,— она жаловалась на головную боль.
Бедный мастер обернулся ко мне.
— Вот всегда она так — нельзя и спросить о другой женщине. Глупая ты! — сказал он жене.—Ведь она тоже бенгалка и к тому же едет в Рангун.
Тогора мгновенно забыла о головной боли, сорвала повязку, тоже повернулась ко мне и, выпучив круглые глаза, возмущенно заговорила:
— Если бы вы знали, бабу, сколько таких мастеров видела на своем веку Тогора из касты боштоми. Скольких она в люди вывела! А он думает провести ее! Вижу, вижу,— крикнула она мужу,— ты уже готов бежать туда. Ждешь только удобного случая! Ты что, лекарь? Смотри, мастер, добром это не кончится. Еще раз пойдешь туда — пеняй на себя.
Нондо тоже вскипел:
— Я не обезьяна на цепочке, чтобы вечно прыгать вокруг тебя, ходить, куда поведешь. Захочу — и снова навещу больного. Тебя не спрошу.
И он занялся запеканкой.
— Посмотрим,—пригрозила ему Тогора, снова наматывая на голову свою чалму.
Я отправился восвояси. «И так они прожили двадцать лет!»—думал я, поднимаясь наверх. Жизнь научила Того-ру никогда не ослаблять узду, а при необходимости действовать и хитростью. Она понимала: там, где нет настоящей привязанности, удержать завоеванное можно только силой. Следует всегда быть начеку, иначе она рискует потерять мастера Нондо — он незаметно отдалится от нее, как ушла когда-то от нее молодость... Но кто же все-таки была та молодая бенгалка, вызвавшая резкую антипатию Тогоры и пренебрежение доктора? Мысль о ней не давала мне покоя. Тогора заявляла, что сразу раскусила ее, потому что достаточно опытна в подобных делах, ее, Тогору, не проведешь, а доктор утверждал, что насмотрелся на палубных пассажиров и теперь видит всех насквозь. Он был абсолютно уверен в своей правоте. И так всегда! Разве усомнится кто-нибудь в собственном умении разбираться в ближних? Каждый мнит себя знатоком человеческих душ, а многие ли сумели разобраться в самих себе? Нет, решил я, такому битому жизнью человеку, как я, следует быть осторожным. Раз встречаются женщины, подобные Онноде, разумнее оставаться наивным и не считать людей дурными, чем в ослеплении от собственного ума осуждать и презирать их. А потому я решил не разделять мнения моих опытных и проницательных знакомых. Одно только смущало меня— почему доктор употребил слово «современная»?
Поздно вечером бенгалка снова прислала за мной. На этот раз я познакомился с ней поближе. Ее звали Обхоия, она принадлежала к касте кайоста. Больной юноша— Рохини Сингх — был ее земляком и по обычаям, бытующим в деревне, приходился ей братом, во всяком случае, так она его называла. Сообщив мне, что от лекарств Рохини стало лучше, Обхоия тут же заговорила на другую тему. Она быстро освоилась со мной и стала обращаться, как со своим человеком. Должен признаться, во все время нашего разговора меня не покидало чувство настороженности, хотя Обхоия вела себя вполне достойно и не давала повода или оснований для беспокойства.
Она обладала удивительным умением находить с людьми общий язык и подчинять их своему влиянию—за нашу короткую беседу она не только успела многое узнать обо мне, но и взяла с меня слово помочь ей отыскать ее пропавшего мужа. Тот уже восемь лет как отправился в Бирму, первые два года писал ей, а потом ничего не давал о себе знать. Родных у молодой женщины не было — единственный близкий ей человек, мать, умерла месяца полтора назад, и Обхойя осталась совсем одна. Она не отваживалась жить в отцовском доме в одиночестве, без всякой поддержки и помощи, и уговорила Рохини поехать с ней в Бирму.
— Ведь должна же я попытаться найти мужа,— сказала она мне.— А кроме того, в моем возрасте жить одной опасно. Долго ли дурную славу себе заработать?
— Вы знаете, почему ваш муж столько времени не писал вам? — спросил я ее.
— Нет, я ничего о нем не знаю.
— Где он жил раньше по приезде в Бирму?
— В Рангуне. Служил в Бирманской железнодорожной компании. Я писала ему, но ответов на свои письма не получала, хотя ни одно из них обратно не вернулось.
Значит, решил я, письма доходили до адресата. Доктор рассказал мне, что многие бенгальцы женятся в Бирме на красивых бирманках, обзаводятся новыми семьями и на родину не возвращаются. Очевидно, подобная история произошла и с мужем Обхойи.
Та заметила мое молчание.
— Вы думаете, он умер? — спросила она. Я отрицательно покачал головой:
— Нет, напротив, я уверен, что он жив.
Молодая женщина с благодарностью дотронулась рукой до моих ног, а потом коснулась ею своего лба.
— Да будут благословенны ваши уста, господин Шриканто. Это для меня самое важное.— И добавила немного погодя:—Я знаю, о чем вы думаете.
— Возможно,— осторожно согласился я.
— Если вы, мужчина, допускаете такую мысль, так неужели, вы считаете, у меня, женщины, не возникало таких же опасений? Но я не боюсь—я смогу ужиться с его второй женой.
Я опять промолчал, но Обхойя, казалось, читала мои мысли:
— Вы думаете, одного моего согласия тут недостаточно? Согласится ли она на это?
— Да, вдруг она не согласится?—откровенно сказал я, поразившись ее проницательности.
— О, это будет для меня большим несчастьем,— вздохнула она.— Но ведь вы поможете мне тогда, не правда ли? Рохини хороший человек, но очень уж он простодушен, на него нельзя положиться в таком деле.
Я обещал ей сделать все от меня зависящее, но предупредил, что обычно в подобных ситуациях от посторонних людей бывает мало пользы, как правило, они только мешают.
— Да, вы правы,— согласилась Обхойя и задумалась.
Пароход прибывал в Рангун на следующий день часов в одиннадцать—двенадцать утра, и уже с вечера я заметил на лицах пассажиров признаки беспокойства, даже некоторого страха. Многие повторяли слово «карантин».
Расспросив соседей, я выяснил, что бирманские власти в целях предосторожности против чумы подвергают прибывающих в эту страну временной изоляции. Всех палубных пассажиров на десять дней поселяют за колючей проволокой в специально выстроенных для карантина хижинах милях в десяти от города. Лишь по истечении этого срока им разрешается перебраться в город. Карантина можно было избежать только в том случае, если у приезжих имелись в городе родственники, согласные похлопотать за них и достать для них пропуск санитарного управления порта.
Утром доктор прислал за мной.
— Не следовало бы вам, господин Шриканто, отправляться сюда без рекомендательного письма,— сказал он мне, когда я пришел к нему.— Для людей этот изолятор хуже, чем бойня для скота. Конечно, простой народ все стерпит, но для благородного человека там просто невыносимо. К тому же носильщиков там нет, весь свой багаж вам придется нести самому, а потом снова тащиться с ним на корабль. Это при здешней-то жаре!
— Неужели ничего нельзя сделать? — испугался я. Он с сомнением покачал головой.
— Вряд ли. Впрочем, я поговорю с врачом, когда он поднимется на пароход, может быть, кто-нибудь из его чиновников согласится похлопотать за вас...
Шум и крики снаружи не дали ему закончить фразы. Мы оба выскочили из каюты, и тут нашим глазам предстало отвратительнейшее зрелище. До сих пор чувство невыносимого стыда охватывает меня при воспоминании о нем: помощник капитана, молодой англичанин, исступленно бил ногами увертывавшихся от него матросов.
— Как вы смеете их бить?! — возмущенно закричал ему доктор. Он, видимо, уже не первый раз вступал в стычку с этим самонадеянным юнцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64