А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Люди найдутся, конечно,— сказал Турсун Ходжаев,— но как организовать связь с ними?
— Надо найти Ойшу и ее мать,— сказал Хайдаркул.— Я уверен, что они помогли бы нам.
— Вы верно говорите,— сказал, обрадовавшись, Карим.— Я тоже об этом думал. Я слышал, что Асад не возит за собой Ойшу и ее мать, он их где-то скрывает. Нужно найти их, связаться с ними.
— Да, да,— поддержал его Хайдаркул.— Если ты сумеешь связаться с Ойшой, то, конечно, будет легче напасть на след Асада. Но как это сделать? Это очень трудная задача!
— Конечно, это трудная задача,— сказал Турсун Ходжаев.— Но если взяться за дело серьезно, можно ее разрешить. Ведь в отряде Асада не все контрреволюционеры, враги революционного правительства. Многие из них — просто обманутые люди, пошедшие за Асадом вслепую.
Вот среди них и надо искать помощников.
— Вы правы,— сказал Юренев,— ЦК РКП (б) рекомендует распространить среди населения воззвание ко всем басмачам с призывом сдаваться революционной власти. Правительство простит их, даст им землю и работу, чтобы они жили честным трудом и мирно крестьянствовали.
— Правильно,— сказал Турсун Ходжаев.— Даже если сдадутся сами курбаши, главари басмаческих шаек, их тоже надо амнистировать. Помните: когда курбаши Джаббар сдался со своим отрядом, а Асад, который тогда еще был с нами, велел расстрелять его и людей, которым было обещано прощение,— как тогда все в испуге шарахнулись от нас! Сейчас нужно добиваться, чтобы как можно больше басмачей сдавались нам, Карим-джан! Асад, очевидно, выжидает, держит своих воинов обещаниями какой-то большой помощи извне.
— Точно! — сказал Карим.
— Какой же у тебя план? — спросил Юренев.
— Мой план таков,— ответил Карим.— Пусть правительство Бухары даст в мое распоряжение большой отряд молодых новобранцев, только что призванных в армию. Я и наш командир, полковник Соловьев, займемся обучением молодых воинов. Затем напечатаем в газете и устно распространим слух, что специальный отряд под моим командованием направляется воевать с Асадом. Пусть Асад и его люди узнают об этом еще до нашего прихода в тот край. Я уверен, что Ойша постарается дать мне весть о себе. Я и сам буду искать ее. Сердцем чую, что мы достигнем цели.
— Хорошо, пусть будет по-твоему! — сказал Турсун Ходжаев.— Завтра же зайди ко мне, мы подробно обсудим твой план... Я сообщу о твоем предложении товарищу Файзулле Ходжаеву, он, как глава правительства и военный комиссар, примет тебя. Надеюсь, он тебя поддержит.
— Что скажешь, Карим? — спросил Юренев.
— Я рад и благодарен вам от души! — отвечал Карим.— Если со мной согласятся и дадут мне отряд, я сделаю все, что в моих силах.
— Молодец! — воскликнул Хайдаркул.— Я тоже постараюсь помочь тебе чем смогу. Может быть, я сам отправлюсь с тобой в Байсун.
— О, это будет отлично! — поддержал его Юренев.— Отправляйтесь туда и возглавьте поход.
— Посмотрим,— сказал Турсун Ходжаев.— Если будет возможность, то, может, и пошлем товарища Хайдаркула. Хотя его возраст не очень подходит, но мы верим в его вечно молодое сердце.
— Теперь разрешите идти? — спросил Карим.
— Можешь идти,— ответил Юренев,— но завтра утром пораньше будь у товарища Ходжаева.
Карим поклонился и вышел из комнаты. Гости еще с полчаса обсуждали вопросы государственной важности.
Затем распрощались.
У ворот посольства их ждал тот же большой фаэтон и тот же кучер с круглой бородкой. Ходжаев и Хайдаркул сели, и фаэтон тронулся.
— Юренев один из видных дипломатов России,— сказал Турсун Ходжаев,— Ленин оказывает ему большое доверие.
— А зачем нашей Бухаре такие видные дипломаты? — спросил Хайдаркул.
— Если внимательно присмотреться к тому, что делается в мировой политике,— отвечал Турсун Ходжаев,— то окажется, что Бухара и Хива играют в ней немаловажную роль. Все, кто точит зубы на революционную Россию, стараются использовать в своих целях контрреволюционное движение в Бухаре и Хиве. Через Иран, Афганистан и отчасти Турцию они стремятся напасть на наши земли. Поэтому Россия и шлет нам в помощь своих лучших людей, опытных политических деятелей. Ведь наши ошибки могут послужить причиной больших бед
— Понимаю,— сказал Хайдаркул.
— Что, Шоди,— обратился вдруг к кучеру Турсун Ходжаев,— почему ты опять свернул с большой дороги? Неужели до сих пор ее не починили?
— На этом участке дороги повреждена мостовая, неизвестно, когда ее починят,— отвечал кучер.— Ничего, мы обьедем.
Турсун Ходжаев ничего не сказал на это. Фаэтон проехал близ вокзала, вновь выехал на пыльную дорогу и двигался мимо лавок и мастерских, которые к тому времени были уже закрыты. Внезапно из открытого окна какой-то мансарды по фаэтону дважды выстрелили. Хайдаркул, сидевший с той стороны, откуда стреляли, быстро закрыл своим телом Турсуна Ходжаева. Выстрелы испугали коней, они помчались, но третья пуля настигла Хайдаркула. Он вскрикнул, схватился за бок и свалился с сиденья.
Фаэтон уже въезжал в городские ворота. Оттуда, услышав стрельбу, выскочили сторожа и солдаты. Кучер изо всех сил старался удержать лошадей, но не мог остановить экипаж. Лошади скакали дальше, и хорошо, что не было встречных — ни повозок, ни людей. Лишь на повороте улицы удалось остановить их.
Турсун Ходжаев уже поднял Хайдаркула и, усадив на сиденье, глядя на побледневшее лицо, старался привести его в чувство.
— Хайдаркул-амак! Хайдаркул-амак! — взывал он.— Вы ранены? Куда попала пуля? О-о, да тут кровь!
Хайдаркул открыл глаза и проговорил:
— Хорошо, что вы живы... Я... ничего... ранен...
В это время взгляд Турсуна остановился на кучере, который смотрел на раненого бледный, с испугом, весь дрожа.
— Что остановился? Гони к воротам ЦК!
Кучер тронул лошадей и медленно повел фаэтон к зданию ЦК. Был конец дня, служащие, закончив работу, выходили из ворот...
Следователь ЧК Хабибуллин занимался делами торговых учреждений и рынка. Это был высокий худощавый мужчина, желтолицый, в очках, всегда угрюмый и раздражительный. Никто из работавших с ним не видел улыбки на его лице. Про него говорили, что он важничает будто бы потому, что ему покровительствует кто-то из лидеров младобухарцев.
В этот день он быстро закончил свои дела и ушел. Его спрашивал председатель, но не могли найти, не знали, где он. Только под вечер он появился, и комендант передал ему, что его ждет председатель. Хабибуллин сразу понял, в чем дело. Но так как он все знал заранее и был уверен, что его не смогут ни в чем уличить, он твердыми шагами, решительно направился в кабинет председателя. Едва он вошел в приемную, как двое чекистов с двух сторон направили на него револьверы, а встретивший его Асо скомандовал:
— Руки вверх, Хабибуллин!
— Что это значит?! — в ярости, грубо спросил он.
— Ничего. Просто сейчас такой порядок для посетителей председателя. Ну, быстрее! Заберите у него пистолет, проверьте, нет ли у него другого оружия. Да, вот так! Теперь вы можете пожаловать к председателю!
— Безобразие! — сказал Хабибуллин. Направляясь к двери в кабинет председателя, он уже не сомневался, что тайны его раскрыты... Значит, Бако-джан не умер... Асо и председатель узнали, что он, Хабибуллин, заходил к нему. Но сам Асо, какое он имел право оставить Бако-джана и уйти? Почему он, не закончив дела, оставил такого важного заключенного одного? Или Асо сам захотел отомстить за Насим-джана? Да, да, надо попытаться опорочить Асо!..
В кабинете председателя за отдельным столиком сидел секретарь, приготовив бумагу и ручку. Хабибуллин понял, что его ждет не обычная беседа, а допрос. Он побледнел, задрожал. Но тут же взял себя в руки, и, глядя на председателя, сказал, не ожидая разрешения:
— Товарищ Аминов, что значит такое обращение со мной? Я буду жаловаться в ЦК РКП, пошлю жалобу в Ташкент. Я коммунист, я чекист!
Завтра придут сами вас навестить.
— Спасибо! — сказал Хайдаркул. А как твои дела? Сам-то ты здоров?
— Все хорошо, все нормально, - радостно отвечал Карим.— Сейчас самое главное — ваше здоровье! Хорошо, что операция прошла успешно. Врачи ваши довольны вами, значит, скоро позволят встать.
— Не знаю,— сказал Хайдаркул, ничего не известно... Когда ты отправляешься?
— Подготовка продолжается.
Хайдаркул задумался. Он знал, что Кариму не терпится поскорее отправиться в Байсун, скорее победить своего врага, добиться встречи с любимой. Но, конечно, командование хочет, чтобы отряд был хорошо подготовлен. Только тогда его пошлют. Если бы Хайдаркул был здоров, он пошел бы вместе с Каримом, помогал бы ему своими советами.
— Жаль, что я не смогу пойти с тобой,— сказал он.— Я хорошо знаю Асада, его сильные и слабые стороны, достоинства и недостатки. Боюсь, он может обмануть тебя...
— Конечно, вы знаете его лучше. Но у нас особый отряд, все молодежь — горцы, две легкие горные пушки, колесные и ручные пулеметы, сильные лошади... Добравшись до Байсуна, мы не сразу кинемся в бой.
Сначала разведаем местность, узнаем обстановку, постараемся окружить Асада, только потом перейдем в наступление.
— Будьте осторожны, бдительны! — сказал Хайдаркул.— Асад не зря прячется... он боится самого себя, боится всех, даже своих людей... Он может изменить свое лицо, появиться неожиданно, откуда ты его и не ждешь... обмануть и оказаться рядом с тобою... Плохо то, что уловками, хитростью, обманом он старается привлечь на свою сторону население окрестных кишлаков, бранит всюду правительство Бухары, обвиняет его перед народом. Ты знаешь об этом... Поэтому надо повести дело осторожно, терпеливо. Старайся найти помощников себе среди людей Асада, свяжись с Ойшой, она смелая... И сообщай мне обо всем, пиши! Помни, что Ойша и Раджаб-биби — пленницы, что они — в руках Асада. Как бы он не расправился с ними, бедными...
— Я думаю об этом. Буду осторожен.
— Ну и хорошо... хорошо...
— К тому же,— сказал Карим,— у нас есть приказ товарища Турсуна Ходжаева...
— Какой приказ?
Карим не успел ответить. Сильная боль пронзила все тело Хайдаркула, он застонал и схватился за сердце. Подбежала медсестра, которая была тут же в палате, сразу дала ему какое-то лекарство, сказала Кариму, чтобы он уходил. Растерянный Карим не знал что делать. Вошел доктор, вывел Карима из палаты, вернулся и сел у изголовья больного...
Страшная боль длилась почти полчаса. Врачи сделали все что могли — и добились улучшения.
Через полчаса Хайдаркул успокоился, закрыл глаза, стал ровно дышать. Только перед закатом солнца он очнулся, спросил, приходил ли Асо. Ему ответили, что доктор запретил всякие посещения. Хайдаркул умолил позвать доктора. Пришел доктор. Хайдаркул сказал, чтобы обязательно пропустили к нему Асо и юношу по имени Мирак, что у него к ним важное дело, а потом он больше ни о чем не будет просить. Доктор понял, что, если не исполнит эту просьбу, состояние больного ухудшится, и приказал сестре: когда придут эти люди, допустить их к Хайдаркулу на пятнадцать минут. Но ничего съестного у них не брать.
И вот они пришли и сидели возле Хайдаркула — Асо и Мирак.
— Я долго жил,— говорил Хайдаркул тихим голосом.— Жизнь бросала меня то в жар, то в холод, я испытал и горечь и сладость ее. Не буду жалеть, если и умру теперь. Но меня угнетает, что я не выполнил просьбу моего друга Сайда Пахлавана — не вывел в люди его сына Мирака, не направил его учиться. Это я поручаю тебе, Асо-джан.
— Не говорите так! — возразил Асо, у которого сжалось сердце. Вы поправитесь, встанете, закончите все свои дела...
— Не знаю, сынок, не знаю! Конечно, как говорят, пока корень в воде, есть еще надежда, что будут плоды. Так и я: пока сердце не перестанет биться, буду надеяться, что еще увижу Мирака взрослым, образованным, хорошим человеком. Но кто знает... Все может случиться...
Оттого, что Хайдаркул говорил это тихим, слабым голосом, Мирак не выдержал и расплакался.
— Не плачь, сынок! — сказал Хайдаркул.— Лучше дай мне обещание, что пойдешь учиться. Мать твоя не одна, с ней твои сестры, есть зятья, есть кому помогать ей. А ты должен учиться. Поезжай в Ташкент или в Москву, учись! Я верю, что ты станешь хорошим человеком. Что скажешь?
Мирак плакал и не мог сразу ответить.
За него ответил Асо:
— Конечно, он обещает. Разве он может вас не послушаться?
— Обещаю...— тихо сказал Мирак.
Хайдаркул улыбнулся и, помолчав минуту, добавил:
— Будь молодцом, сынок! Учись, стань грамотным, образованным человеком! Я ничего не скопил за свою жизнь, да и наследников нет у меня. Но все то немногое, что у меня есть, мой домик и двор, я завещаю Мираку. Прошу тебя, Асо, напиши от моего имени такое завещание и принеси завтра, чтобы я подписал его.
Асо кивнул головой в знак согласия, не в силах вымолвить что-либо. Слезы душили его.
Один-одинешенек, лежал Низамиддин в темной кишлачной хибарке на грязной кошме, положив под голову хурджин. На нем не суконный голубой костюм назира, а грубые защитного цвета панталоны, светлый легкий халат, остроносые бухарские сапоги, поношенная каракулевая шапка... Он без пенсне, три дня не бритый подбородок покрылся густой щетиной.
Лежа в этом бедном крестьянском жилище, он восстанавливал в памяти события последних дней. Да, многое отошло в прошлое власть, роскошь, комфорт, покорные слуги и высокие друзья, настало время лишений, оторванности от всего, чем жил раньше, унижений — и ко всему этому надо было привыкать...
Низамиддин был неженкой, баловнем, привыкшим к богатству и роскоши. Он был капризен, разборчив в еде, высокомерен с людьми, никогда не говорил с сослуживцами как равный... А сейчас он лежит на грязной, полной блох кошме и со вчерашнего дня не съел ни кусочка хлеба. И был даже доволен, потому что при выезде из Бухары не знал, удастся ли ему вырваться из рук ЧК. Не доехав до Кагана, он оставил нанятый фаэтон и до заката солнца шел по полю, заросшему колючками и лебедой, сторонясь людских глаз. Лишь когда стемнело, он, усталый и разбитый, пришел на вокзал.
То, что произошло на станции Каган, повергло его в смятение, он едва не умер от страха. Шел девятый час, в зале ожидания горели фонари. Он сидел среди разных людей, вокруг были и русские, и казахи, и узбеки, и таджики. Ни одного знакомого. Это было хорошо. Воздух в зале ожидания был спертым, вонючим, вокруг курили махорку, рядом возились дети, спали, ели, тут же мочились, голова кружилась от невообразимого шума, криков, говора людей. Но выхода не было — приходилось терпеливо ждать. Он сидел с краю на длинной скамье и держал в руках газету, но не читал, а закрывался ею от каждого вновь входящего человека.
Он еще не купил билет: у кассы стояла большая очередь. Он подумал, что сядет в поезд без билета, а там скажет, кто он такой, заплатит за место в вагоне. В это время к нему подошел мужчина в форме железнодорожника, остановился перед ним и, запинаясь, на ломаном узбекском языке сказал:
— Вас спрашивает начальник, просит, чтобы вы зашли к нему в кабинет.
Низамиддин оцепенел: он решил, что получен приказ о его аресте, что сейчас его повезут обратно в Бухару. Но, несмотря на страх, охвативший его, он взял себя в руки и строго сказал:
— Вы, наверное, ошиблись. Вы знаете, к кому обращаетесь?
— Нет, я не ошибаюсь,— отвечал железнодорожник,— я знаю: я говорю с назиром внутренних дел Бухарской республики.
Теперь он уже не сомневался. Он решительно встал со скамьи, сложил газету, засунул ее в карман своих грубых панталон. Делать нечего, надо держаться!
Начальник станции при его появлении встал. Никого в кабинете не было. Низамиддин удивился, он молчал.
— Здравствуйте, здравствуйте, назир-эфенди! — поздоровался по-русски начальник станции.— Проходите, пожалуйста! Почему вы сразу ко мне не зашли?
— Зачем вас беспокоить? — улыбнулся Низамиддин.— Я хотел побыть немного среди простого народа, посмотреть, как он живет...
— Хорошо, хорошо, я понимаю, вы хотите познакомиться с нашими порядками,— сказал начальник станции, приглашая Низамиддина сесть и садясь сам.— Да, конечно, здание вокзала требует ремонта, надо бы создать лучшие условия для пассажиров, но что поделаешь, денег нет, материалов нет, инвентаря нет... Вот если бы правительство Бухары пришло нам на помощь, то мы отремонтировали бы вокзал в Кагане.
— Хорошо,— многозначительно пообещал Низамиддин.— Я поговорю с товарищем Файзуллой Ходжаевым. Мы обязательно поможем. Ведь Каган и наша станция!
— Да, да! — обрадовался начальник станции.— Каган подведомствен и Бухаре. А скажите, пожалуйста, какой ветер занес вас сюда?
— Я должен поехать в Карши. Срочное и в какой-то степени секретное поручение. Прошу, чтобы о моем отъезде в Карши никто не узнал.
— Будьте спокойны.
Но у нас вагоны только третьего класса. Просим извинения, но на этой ветке не ходят скорые и почтовые поезда.
— Ничего, я это знаю.
Начальник позвонил в кассу. Быстро принесли билет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31